Юрий Темирбулат-Самойлов
Клин клином
Но… на кого в данном случае удобнее всего перевалить ответственность
пусть даже не за решение (решать всё равно придётся сообща), а хотя бы за идею выделить попавшему в беду Кириллу немаленький денежный аванс под его будущую зарплату? А то как не отработает?.. Выделять-то, конечно, надо, иначе мы что, нелюди какие, нечеловеки? А отвечать в случае чего, пусть даже всего лишь морально за предложение, повлекшее коллегиальную ошибку – опять же неохота. Как-никак в Советском Союзе живём, а не в анархии какой-нибудь, где можно казну разбазаривать не глядя.
Пошевелив, по настоянию Матери Катерины, своими «ленивыми извилинами», командир Валера пришёл к гениальному в своей простоте и правильности выводу, что лучше всего подсунуть инициативу в принятии единственно порядочного и человечного в данной ситуации, но всё-таки в определённой степени рискованного решения – куратору отряда, члену отрядной ревизионной комиссии, странноватому очкарику, не умеющему не то что пить и курить, а даже элементарно материться молодому преподавателю, аспиранту Митрофану Козлову. Класс!
– Ну, так советуйтесь, в чём же дело? – чуть насмерть не убил опешившего Валеру тихий, подчёркнуто спокойный, ехидно-вежливый голос Козлова, неведомо как совершенно неслышно оказавшегося рядом, прямо за распахнутым окном первого этажа ремонтируемого студентами под патронатом профессиональных строителей здания, где и происходила описываемая сцена.
– М-м… Митрофан Трофимыч! Здравствуйте… – взаимно-вежливо промямлил растерявшийся до побледнения в лице командир отряда.
– Здрасьте, здрасьте ещё раз, ребята-командиры! Мы ведь сегодня уже раза четыре виделись, а, Валер? – куратор изо всех сил разыгрывал миролюбивое простодушие. За «Козла» Жбанко конечно же ответит, но позже, осенью, когда начнутся семинарские занятия. А пока, в настоящий момент, крайне интересно не оборвать столь любопытный, способный заинтриговать даже безнадёжного флегматика разговор, только что почти совсем нечаянно подслушанный. И неплохо бы принять ненавязчивое участие в его продолжении.
– Ну так вот, Митрофан Трофимыч, значит, тут одна молодая семья, ещё юридически не создавшись, фактически уничтожается извне самым варварским образом. А ведь любовь такая красивая у Бубна, пардон, у Кирилла нашего Бубнова с Викой из СИНХа1, обзавидуешься! – Валера Жбанко на правах командира да и из некоторых стратегических соображений начал вводить куратора в курс дела первым.
– А тёща его, ну, пока ещё не совсем тёща, а просто мать невесты, такую подлянку молодым уделала, что удивительно, как Бубен, то есть Кирилл, рук на себя ещё не наложил от отчаянья. Уж я бы повесился только так, – продолжил просвещение куратора относительно создавшейся ситуации комиссар Шпынь.
– Короче, Склифосовские, спасать семью надо, выручать парня с девчонкой. Не прощу себе, если на моих глазах загубится такая любовь, – присовокупила своё весомое мнение к информации командира и комиссара отрядная профоргша Мать. – Вот вы, Митрофан Трофимович, простите, конечно, но вы знаете, какая бывает первая любовь в студенческие годы?
Козлов очень хорошо, пожалуй даже получше большинства присутствующих знал, что такое первая большая страсть именно в эти годы. Правда, его давняя студенческая любовь до сих пор оставалась неразделённой, но чувство это было искренним и до известных пределов бескорыстным: вот уже шесть лет – четыре курса института и два года аспирантуры он был тайно и безнадёжно влюблён в бывшую однокурсницу, а ныне аспирантку соседней кафедры Ларису. Это была дочь завкафедрой, не только перенявшая у отца немалую часть его поистине энциклопедических правовых знаний, но и унаследовавшая от него как яркую внешность, так и удивительно подходящую ей благозвучную, в отличие от носимой Митрофаном, фамилию – Красавчикова.
Ах, если бы судьба сжалилась над Митрофаном и ничего не знавшая о его пламенном чувстве Лариска обратила, наконец, на него внимание! А если бы вслед за этим случилось несбыточное доселе и эта девушка-мечта согласилась пойти за Козлова замуж, и если бы сердце Митрофана не разорвалось от такого немыслимого счастья… он бы обязательно взял фамилию жены.
Но… хотя Митрофан Красавчиков и звучит не в пример благороднее, нежели Митрофан Козлов, есть здесь всё же какая-то эстетическая незавершённость. Вот Лариса Красавчикова – звучит. А как звучит и смотрится на обложках учебников полное имя её уважаемого всеми студентами отца! Октябрь Алексеевич Красавчиков… Да с таким именем хоть прямо в академики или ещё дальше – в нобелевские лауреаты! И чего Октябрь Алексеевич так скромно, при его-то авторитете и известности, довольствуется всего лишь обычным «рядовым» профессорским званием?
И в своих тайных грёзах Митрофан Трофимович Козлов бескомпромиссно менял своё полное имя примерно на такое: Святослав
Леонардович Красавчиков или Ярослав Леопольдович… и так далее.
Из короткого полузабытья несостоявшегося пока что аристократа вывел бодрый голос Валеры Жбанко, как бы между делом сообщившего нечто такое, что сразу и бесповоротно сделало вполне зато состоявшегося на сегодня куратора легитимно существующего стройотряда преданнейшим союзником разнесчастного Кирюхи «Бубна»:
– А вы знаете, Митрофан Трофимыч, сколько хорошего сулил Кириллу этот брак, не считая красоты и преданности его умницы Виктории? В жизни не догадаетесь!
– Ну, семья приличная, родственные связи там, благосостояние, – озадаченно моргая устремлёнными к небу умными глазами, перечислял атрибуты удачной женитьбы Козлов.
– А знаете, какая фамилия у Кирюхиной невесты? Которую, между прочим, молодой муж имеет право взять при заключении брака. И как наш Киря мог бы прозываться впредь?
– Ну-ну, просветите, Жбанко, – протирая очки, сделал чрезвычайно заинтересованным выражение своего лица куратор.
– Счастливцев!
– Мать моя женщина!.. Кх-х, кх-х… Это что же, чуть суффикс подправить, и получится «Счастливчиков» – почти как наш Октябрь?.. – Козлову стало душно.
– То-то и оно-то. Не зря же старики говорят, что имя человека каким-то образом участвует в его судьбе? – Жбанко уже окончательно пришёл в себя после неожиданного диверсантского появления Козлова и уверенно направлял русло разговора.
– А мы своим преступным бездействием хотим отдать судьбу товарища на поругание… – вдохновенно поддержала командира Мать Катя Иванова.
– П-погодите, почему «хотим» и на какое такое поругание? – кровь не обласканного в своё время взаимной любовью аспиранта уже вовсю кипела в благородном порыве. Если не везёт в этом плане самому Митрофану, то хоть этому скромному и безобидному студенту пусть улыбнётся фортуна. Гарантии счастливого исхода, правда, тут тоже нет, но есть хотя бы вероятность… Степень же этой вероятности во многом зависит сейчас от товарищей Кирилла, в том числе и от него, куратора отряда Козлова, слово которого имеет здесь не последнее значение.
– Вот давайте-ка, пусть Кирюша сам и расскажет всё как на духу. А вы, Митрофан Трофимыч, как главный среди нас, выскажите своё авторитетное мнение. И как наиболее юридически грамотный подскажите приемлемое решение, – Валера Жбанко торжествовал в предвкушении победы своей мысли: Козёл вот-вот выскажет идею, поддержать которую придётся единогласно, по всей совести.
– Кирюх, давай короче и чётче, а то суду пора бы уже удалиться на совещание! – резюмирующе провозгласил, как и командир уже вполне уверенный в успехе дела комиссар Шпынь, и растерянно заозирался:
– Эй, Бубен, ты где?
Кирюхи Бубнова в комнате не было. Как он успел исчезнуть, никто в пылу разговора не заметил. Видимо, решил парнишка не давить своим присутствием на жалость «ребят-командиров», которым предстоит принять в отношении него взвешенное решение.
Митрофан Трофимович, заметив на подоконнике у того места, где только что был Кирилл, мятый бланк телеграммы с грифом «Срочная», деловито протёр очки и взял бумагу. Текст телеграммы гласил: «Дорогие мама папа свадьба по объективным обстоятельствам откладывается на неопределённое время умоляю отдохните как ранее планировали хорошем санатории Вика передаёт большой привет целую ваш Кирилл».
– Н-н… да-а… – только и сумел пробормотать куратор, и «суд отправился на совещание».
***
А тем временем сиятельная внутренне определённым самой для себя
статусом лучшей женщины современности, и сияющая внешне, подобно полуденному солнцу в ясную – неважно, жаркую или морозную при этом, – погоду, чрезвычайно довольная собой лично и сегодняшним днём в целом Изольда Павлиновна Счастливцева отмечала хорошим «Советским» шампанским розлива Абрау Дюрсо да под нежно-малосольную каспийскую осетровую икорочку свою очередную житейскую, пусть в данном случае пока и не окончательную, но важную для судьбы любимой дочери Виктории победу. Как остроумно провела она этого недоделанного женишка с его простоватыми пролетариями-родителями, а! Блеск! Хотя иначе и быть не могло, ведь само имя Виктория и означает по-латыни «победа», и все действия, связанные с этим именем, должны быть только победоносными. Изольда Павлиновна знала в своё время, как назвать родившуюся дочурку. В сочетании с одной из лучших русских фамилий – Счастливцева имя Виктория просто обречено на успех. Да ещё под мудрым покровительством воспитывающей её лучшей из советских матерей. И тут вдруг, как чёрт из табакерки – не менее страшный и облезлый, чем сам чёрт, доходяга Бубнов, прости, Господи… Смех, да и только! И не просто смех, а прямо умора…
