Юстина Месропова
Связанные стрелами

Полная версия

пролог

П

редставьте, что однажды небо вашего родного и любимого города застилают грозовые тучи, а на улицы падают громоздкие капли черного цвета, расплываясь по тротуарам и любым поверхностям безобразными кляксами… На мир обрушивается чума. Чума, которая не щадит никого. Население прекрасного города сокращается больше чем вполовину.

Если бы два месяца назад мне сказали, что такое произойдет со всей планетой, я бы покрутила пальцем у виска и послала этого человека куда подальше. Но теперь это не сказки для детей, не пугающие ужастики в книгах, теперь это мир, в котором живут люди. Мир, в котором живу я. Поначалу никто не понимал, откуда явилась чума, почему так быстро пошло заражение этой страшилкой из Средних веков. Буквально в считанные часы половина планеты была заражена, а через пару дней миллионов людей не стало. Города пытались эвакуировать, но куда как вывезешь миллионы обезумевших жителей? Наиболее хладнокровные бросали свои дома и уезжали в глухие деревни в надежде, что это поможет спастись. Боже, как же они ошибались!.. Чума поселилась в каждом уголке Земли. Куда бы ты ни бежал, она настигала тебя. Были и те, кто пользовался ситуацией: грабили дома, магазины, убивали людей прямо на улицах.

Полтора месяца после начала эпидемии царила полная неразбериха. Правительство пыталось вводить карантин, рассчитывая, что таким образом сможет контролировать распространение болезни, но они ошибались. Этот недуг врывался в любой дом, даже туда, где семьи прилежно соблюдали все меры безопасности. Убедившись, что привычные схемы не работают, власть убралась куда подальше от обычных жителей, оставив на съедение жестокой болезни. Насколько мне известно, сбежавших политиков это не спасло. Сейчас стало немного легче, но мы понимаем, что это лишь затишье – перед вторым вторжением, которое состоится через месяц.

Нам нужно быть максимально готовыми к этому – в войне с чумой не будет победивших и проигравших. В войне будут лишь выжившие и умершие…

Вы, наверное, не понимаете, о чем я говорю? Речь идет о всадниках Апокалипсиса.

И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч…

Откр. 6:3-4

Глава 1

К

огда я открываю глаза, на улице уже вовсю светит весеннее солнце. Пробираясь через оконные стекла, оно приятно греет лицо, заставляя меня улыбнуться. Мою талию нежно и в то же время властно держит рука Антонио, который сладко сопит во сне, уткнувшись лицом в подушку. Я всегда просыпаюсь раньше и разглядываю его мужественное лицо. Он мой. Ему двадцать пять лет, он на два года старше меня.

Мы познакомились в университете, я тогда только поступила, а Антонио, как первый красавец старшего курса, решил проявить дружелюбие и показал мне, как все здесь устроено. С тех пор мы всегда вместе. Мне кажется, что это любовь. У Антонио темные волосы, волной спадающие на плечи. Черт, мне так нравится это! К сожалению, днем он собирает их в дурацкий хвост, поэтому насладиться этим зрелищем я могу только ночью или ранним утром, пока он еще спит. Глаза у него карие, что неудивительно, ведь он – итальянец. Такие же были у моего отца…

Я стараюсь об этом не думать, но каждый день ко мне подкрадываются эти мысли, хочется мне того или нет. После чумы в Риме сильно сократилось население: большинство не пережило заразы, других убили.

В нашей семье такая участь постигла отца, и я не понимаю, за что и почему. Его звали Гилберт. Это был добрейшей души человек, всю свою жизнь посвятивший искусству и истории Древнего мира. Он был профессором Nuova Accademia di Belle Arti Rome. Его убили те, кого породили чертовы всадники Апокалипсиса. Отец погиб на улице, когда в очередной раз пошел на рынок за едой…

Люди боялись выйти из домов, умирали от голода, потому что не запаслись ни необходимыми для жизни продуктами, ни деньгами. Да и разве можно запастись этим на год? Да даже на месяц или неделю… Жизнь остановилась

Кто-то стал грабить покинутые жилища, магазины, торговые центры и нападать на горожан. На шестнадцатый день после вторжения первого всадника все вышки связи и телевидения перестали работать – то ли это было дело рук мародеров, то ли из-за хаоса, который творился повсюду, то ли умерли или разбежались те, кто обеспечивал работу этой сложной техники, сути это не меняло. Мы остались без какой-либо связи. Телефоны мгновенно превратились в фотоаппараты. Ко всеобщему удивлению, с электричеством и водой проблем не возникло, но вот еда…

Почти все продуктовые магазины закрылись, поставки продовольствия прекратились, продавцы, как и многие другие жители, спешно покидали город, ожидая, что где-то, возможно, хотя бы в другой стране, можно скрыться. Как наивно! На одной из площадей сохранились остатки рынка. Продавцы сначала сбывали все по наименьшей цене, лишь бы собрать денег и уехать подальше, но потом цены на все продукты взлетели до небес. Рынок смогли посещать только обеспеченные римляне или их слуги. Отец ходил за продуктами сам, не разрешая нам покидать дом. Слуг, как вы понимаете, у нас больше не было…

Отец нашел свою смерть, возвращаясь домой, когда на него выбежал мародер и попытался отнять корзину с покупками. Ох, если бы только папа отдал ее и не пытался вразумить мерзавца!

Отец был властным и упрямым, но одновременно благородным и рассудительным. Он считал, что люди разгневали Бога, который в наказание напустил на планету Всадников. Папа отказался отдать еду. Конец был закономерен – грабитель ударил отца в живот острым клинком. Это случилось прямо перед домом на глазах нашей семьи.

Мы не смогли похоронить отца как подобает. Пришлось закопать тело в нашем саду. Пережить эту смерть было трудно. Тяжелее всего было маме. Эрик, мой брат, тоже не справлялся поначалу. В день явления всадника Чумы ему исполнился двадцать один год. Это очень иронично, когда совершеннолетие приходит к тебе с одним из Всадников Апокалипсиса…

Брат мой – прекрасный человек, весь в отца, такой же благородный, и в то же время смелый и мужественный. Мама всегда называла нас подарком судьбы. Мы с ним совершенно разные, но иногда кажется, что очень похожи. Как говорит Нора (так зовут нашу маму), мы с Эриком – воители и победители.

Кстати, меня зовут Астрид, Астрид Инганнаморте. Мое имя означает «божественная и прекрасная» и, действительно, мне подходит. Мои черные, цвета воронового крыла, кудри спадают по спине до лопаток. Это гордость моей матери. Она старательно занималась моими волосами, утверждая, что именно в них отражается суть девушки. Глаза у меня от отца – такие же янтарные и большие, с густыми ресницами. Моя фигура (по мнению подруг и друзей) – идеальна. Терпеть не могу ханжество под видом скромности! Поэтому легко признаюсь – я очень красива! Высокая грудь, красивая талия и стройные ноги – это в маму. У меня пухлые губы и аккуратный носик – в отца. Как вы уже поняли, все лучшее во мне – от родителей. Если бы вы увидели нас рядом, то сразу бы сказали, что я – дочь своего отца. Мы с ним похожи, как две капли воды! Были…

Пара отделов полиции на весь Рим собирают трупы по переулкам и площадям города. Убийства не закончились, просто их стало намного меньше, чем в первый месяц после явления этого проклятого Всадника. Его видели немногие, хотя сложно подобрать определение этому действию, поэтому обойдемся словом «видели».

В тот вечер, когда на город обрушилась чума, а случилось это 18 февраля в день Римского карнавала, ровно два месяца назад, казалось, весь город вместе с туристами отмечал праздник на главной площади. Небо почернело, полился дождь цвета мазута. Необъяснимо, но потом поделились своими воспоминаниями совсем немногие. Была ли этому виной толчея на улицах, количество выпитого вина или просто психика защищала жителей от страшных картин, ведущих к безумию, неважно. Некоторые впечатлительные горожане описывали Всадника как Божественное создание на белом коне, который возник в небе из ниоткуда, взглянул на город и растворился в темноте. Другие уверяют, что видели кого-то страшнее, чем Люцифер, первый сына Господа.

Как только по Риму распространился слух об этом, мой отец понял, что наступил Судный день. Он много лет изучал картины, связанные с четырьмя всадниками Апокалипсиса. Он был более чем уверен, что Бог наказывает нас также, как наказал когда-то Адама, другого своего сына. Мы тоже дети Божьи… Библия гласит, что после открытия первых четырех печатей Книги Откровения, на свет явятся друг за другом четыре всадника Апокалипсиса. Они принесут смертельную болезнь, войну, голод, а закончится все смертью. Так переродится наш полностью прогнивший мир. Первый всадник уже явился – Чума. Вот с этого чертового карнавального дня каждый житель Рима с ужасом ждет явления второго всадника, который положит начало ужасному кровопролитию по всему белому свету. Как бы я мечтала о том, чтобы мой отец ошибся в своих заключениях! Порой людям проще думать и принимать такие явления как обычное стихийное бедствие, нежели как пророчества, полученные тысячи лет назад в библейских писаниях. Я доверяю отцу и большому учёному Гилберту Инганнаморте и разделяю его мысли. Он излагал их еще до того момента, как по городу распространился слух о том, что горожане в ту роковую ночь видели необъяснимое на ночном небе.

С раннего детства отец водил меня в музеи и картинные галлереи Рима, исключительное внимание уделяя секциям Древнего Мира. Поэтому уверяю вас, что в вопросе пророчеств, библейских писаний, а также в старинных холстах, на которых изображены четыре всадника, пришествие Иисуса Христа и Судный день, я разбираюсь неплохо. Большинство людей понимает, что наш конец близок, а самое страшное и печальное, что он – неизбежен. Мы настолько разгневали Господа Бога, что ждать пощады и прощения – это то же самое, что положиться на слепого, который должен провести тебя по лабиринту из тысячи коридоров.

На второй день после явления первого всадника Апокалипсиса Собор был забит горожанами. Очередь растянулась на несколько километров, ведь люди считали, что, вспомнив молитвы и вернув веру в нашего Создателя, за считанные часы они преодолеют все трудности, которые свалились на них, и те, что ждут их в ближайшем будущем.

Простояв у окна несколько минут, я решила спуститься на кухню и заварить кофе. Только он помогает мне собраться с мыслями. Так странно знать, что теперь в Риме этот блаженный напиток доступен не всем горожанам! Накинув шелковый халат, я тихо спустилась по лестнице на первый этаж, где расположена спальня родителей, гостиная и кухня.

Мы, Инганнаморте, – потомки старой римской аристократии. Наш дом расположен в центре Рима. К сожалению, после явления Чумы, многие хорошие семьи сбежали, оставив квартиры совершенно пустыми. Теперь в моем замечательном доме живут всего четыре семьи, включая нашу. Я пробираюсь через гостиную в сторону кухни, стараясь не разбудить мать. После смерти отца Нора не заходит в их спальню и все свободное время проводит в гостиной на кожаном диване перед огромным плазменным телевизором. Как вы уже поняли, он совершенно бесполезен. Хорошо, что папа собрал коллекцию фильмов, поэтому наши вечера частенько проходят за просмотром старых комедий или боевиков. Взглянув на маму, спящую под стареньким пледом из той счастливой жизни, невольно морщусь, мою душу царапают кошки, к горлу подкатывает ком. Нам всем жаль ее. Она потеряла любовь всей жизни, ей больше неинтересно, что происходит за пределами нашего маленького оазиса. Эрик переживал и думал, что и про нас Нора забыла. А я думаю, что это не так. Каждый человек выбирает сам, как ему скорбеть и как выбираться из ямы боли и разочарований… Мама оказалась слабее нас, и ее горе затянулось. Но я не вправе осуждать. Сделав глоток невероятно вкусного капучино, я расслабляюсь. Мой взгляд падает на дверь, откуда выходит Хильда.

Пришло время рассказать вам об этой чудной девушке. Это Хильда Марчетти – девушка моего брата. С Эриком они встречаются около полутора лет. Я никогда еще не видела своего брата настолько счастливым и вдохновленным. Хильда очень скромная, она младше Эрика на год, но в свои двадцать выглядит достаточно взрослой и рассудительной. Красавицей ее не назовешь, но она очень мила. Ее мать погибла в первые дни после вторжения первого всадника, а вскоре после этого ее старшую сестру зверски убили мародеры на одной из улочек нашего города. Отец Хильды не выдержал этого ужаса и повесился в своем кабинете. Поэтому Нору никто не смеет осуждать и упрекать в том, как она справляется с горем. С тех пор как Хильда потеряла всю свою семью буквально за неделю, она живет с нами. Она мне нравится, да и брату спокойнее, когда он может за ней приглядывать и не беспокоиться, что в квартиру Хильды ворвутся мародеры.

– Доброе утро, Астрид! – с улыбкой говорит Хильда. – Как спалось? Или ты и сегодня ночью занималась спасением города? – в ее голосе я слышу беспокойство, но сама девушка старается казаться безмятежной.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что только так я могу помочь людям спасаться от мародеров. Мой навык только и ждал этого дня, когда сможет быть полезным, – мурлычу я в ответ.

– Ох, Астрид, ты невыносима! Я не сомневаюсь в тебе, особенно в твоей стрельбе из лука. Ты была рождена для этого, но нужно быть более серьезной. Это не шутки, ведь каждую ночь происходят убийства девушек… – ее глаза застилают слёзы, но Хильда берет себя в руки и продолжает: – Мы обе знаем, что одним убийством там не ограничивается… Мир прогнил, а если быть точнее, показал истинные лица тех, кто долгое время скрывался под масками.

Я понимаю причины слез Хильды, ведь ее сестру не просто зверски убили, а до этого еще надругались над ней. Виновных никто не нашел, а может, даже не пытались искать. Порой мы задумываемся: для какой цели некоторые полицейские остались в городе? Явно не для защиты мирных граждан… Каждый человек пытается извлечь свою выгоду из ситуации в мире, а именно – заработать деньги любыми путями.

– Что вы здесь устроили с утра пораньше? Малышка, ты ведь знаешь, Стрелочку не переубедить, она у меня воительница, а ты только тратишь время, – голос Эрика вырывает меня из потока мыслей. Он стоит около их комнаты с взъерошенными после сна темными кудрями.

Как только Эрик научился говорить, я для него стала Стрелочкой, ведь все детство он наблюдал за моей стрельбой из лука.

– И тебе привет, предатель, – проговорила я, высунув язык. – Чем вы двое вообще занимались всю ночь? Выглядишь ужасно, Эрик!

– Если бы ты не устраивала свои ночные вылазки по спасению мира, то, может быть, Антонио показал бы тебе, чем занимаются взрослые люди в постели! – парировал Эрик, сверкнув красивыми, цвета малахита, глазами.

– Так, хватит, – обвив рукой талию моего брата, проговорила Хильда. – Давайте я приготовлю завтрак? – девушка устремляется к плите.

Для Хильды кухня была своего рода маленьким оазисом, она восхитительно готовила, а нам это было на руку. За все полтора месяца, что она живет с нами, я ни разу не видела ее слез не потому, что у Хильды нет сердца и она не скорбит по своей семье, а потому, что это невероятно сильный человек. Лишь несколько раз поздними вечерами, когда я возвращалась домой после зачистки, слышала ее тихие всхлипы в ванной. Мне приятно, что у Эрика такая чудесная девушка. Можно сказать, я даже перестала злиться на него, когда он оставил наше дело по ночным вылазкам из-за просьбы и переживаний Хильды.

На пороге кухни появился Антонио. Он, как всегда, был хорош: собранные в хвост волосы и красивая одежда, несмотря на то, что в данное время мода вряд ли кому-то важна. Но ведь мы – итальянцы!

– Доброе утро! – обратился Антонио к Эрику и Хильде. – Привет, бунтарка! – улыбнувшись, он прильнул к моим губам, и я почувствовала его мягкое, спокойное дыхание, которое отдавало мятной пастой. Теплые губы моего Антонио на миг заставили забыть обо всех проблемах в этом мире. – Хильда, ты, как всегда, нас балуешь, – сверкнув белоснежными зубами, он плюхнулся рядом со мной.

– Я не бунтарка, а всего лишь пытаюсь помочь, – начала оправдываться я. – Да и вообще, почему вы все с утра пораньше на меня напали? Будьте как мама, идеальный персонаж в квартире, никого не трогает, лишь спит, ест и смотрит фильмы! – выпалила я и только потом поняла, что мои слова были слишком грубыми. Пришлось прикусить язык.

– Я все слышу, Астрид Де Инганнаморте! – негромко донеслось из-под пледа Норы. – А что еще, черт возьми, остается нам делать? – вдруг она крикнула так, что ее слова будто повисли в воздухе. Я понимала, что это был риторический вопрос, но все же решила ответить.

– Если ты не заметила, мама, – сделав акцент на последнем слове, продолжила я, – люди пытаются выжить в сложившийся ситуации. Каждый из нас занимается делом, в отличие от тебя, – это было очень некрасиво с моей стороны, но скопившийся гнев требовал выхода. Слишком долго мы молчали и пытались не обращать внимания на поведение Норы.

– Хватит! – стукнув кулаками по столу, проговорил Эрик, – мы все знаем, что это ни к чему не приведет. Будь хоть ты умнее, Астрид! – прорычал брат.

– Кто-нибудь хочет еще кофе? – тихонько спросила Хильда, положив руки на плечи Эрика.

Удивительно, как она влияла на брата. Стоило ей прикоснуться к нему, как он сразу размяк, тело расслабилось, а гневные морщинки исчезли. Все время, пока наша семья спорила, Антонио спокойно пил кофе, периодически поглядывая на меня.

Я люблю это в нем: он никогда не осуждает и не вмешивается. Антонио из раза в раз повторяет, что доверяет мне и наши отношения ему дороги. Ведь попробуй он выступить вместе с Хильдой против моих ночных походов, то точно испортил бы мое отношение к нему. Пока Хильда заваривала новую порцию чудесного кофе, у входа на кухню появилась мама. Она стояла и смотрела на нас прекрасными, большими, зелеными глазами. Такие же глаза у Эрика. Но ее взгляд был абсолютно пустым, та жизненная энергия и сила, которые раньше излучали ее глаза, испарилась. Теперь вместо них – отстраненность и отчужденность. Несмотря на это, Нора сохранила благородную красоту: пшеничного цвета волосы лежали ровными прядями на плечах, стройная фигура, которую можно было рассмотреть даже под стареньким шерстяным пледом, в котором она пряталась, та самая добрая улыбка – остались неизменными.

– Вы будто увидели призрак, хватит уже. Астрид права: я совсем выпала из жизни. Мне очень жаль… – она опустила глаза. – Я должна была защищать вас после смерти… – не договорив, мама запнулась и начала нервно перебирать пальцами бахрому пледа, – после смерти Гилбрета… А в итоге получилось так, что вы сами себя защищали, да еще вдобавок и меня, – улыбнувшись, закончила она.

– Успокойся, мам! – вскочил со стула Эрик, – мы с Астрид знали, что тебе просто нужно время. Ты у нас сильная! – запнувшись, мой брат продолжил: – Может, ты переберешься обратно в вашу спальню? Ты уже полтора месяца спишь в гостиной…

– Я знаю, дорогой, знаю, просто мне нужно было немного времени, чтобы разобраться. Мы так сильно любили друг друга с вашим отцом, что я не могла и не хотела принимать, что его больше нет с нами. Я надеялась, что однажды в воскресенье он войдет в квартиру с любимой корзиной, заполненной до краев, поцелует Астрид в макушку, погладит тебя по спине, и меня одарит поцелуем… – на глазах мамы блеснули слезы. – Для меня найдется местечко?

– Конечно! – я улыбнулась и похлопала по стулу рядом с собой. – Не переживай. Надеюсь, тебе лучше?

– Я рад, что вы все решили! Мне уж очень не хочется вас оставлять, но дела ждут, – встал Антонио.

Прежде чем покинуть нашу квартиру, он всегда целовал меня так, будто прощается со мной, будто это последний наш поцелуй. Сегодняшнее утро не было исключением. Антонио склонился надо мной, пальцами правой руки аккуратно приподнял подбородок и нежно коснулся горячими губами моих.

– Я люблю тебя, Астрид, – с горящими глазами шепнул он мне в губы, ласково провел пальцем по щеке и ушел.

Антонио помогал городу, и я очень гордилась им, но в глубине души каждый чертов час его отсутствия переживала. Горожане, чьи дома пострадали от рук мародеров, искали убежища. В конечном итоге они нашли его: больше трехсот человек скрывались в Соборе. Люди перестали ходить в него после пяти дней бесконечных молитв. Видимо, поняли, что их просьбы к Господу Богу не работают и отпустили эту идею. Антонио помогал семьям, которые остались без крыши над головой. Он вместе с несколькими ребятами каждый день ходили на рынок, закупали нужное и относили в Собор. Конечно, люди были благодарны им за помощь. Но меня никогда не оставляло беспокойство. У них был целый отряд! Антонио отвечал за еду. А до вторжения первого всадника его семья была одной из самых влиятельных в Риме… В первый день Чумы его родители и младшая сестра покинули столицу. А он остался – ради меня… И если с ним что-нибудь случится, это будет моей виной и мне придется жить с этим всю оставшуюся жизнь.

Проблем с деньгами у Антонио не было, поэтому он не мелочился и скупал едва ли не все прилавки для людей из Собора. Лука в их компании был из семьи знаменитых врачей. Ему всего лишь семнадцать лет. Его отец погиб за год до Чумы, а мать подцепила заразу в больнице в первый же день, когда медицинский персонал еще не понимал, что это за инфекция. Не понимаю, как он справляется со всем один? Лука знает основы медицины, так как хотел быть врачом. Можно сказать, что в их небольшом отряде есть личный доктор, который подлечивает небольшие травмы, раны, а также простуду у тех, кто находится в убежище. Третьего парня зовут Эрнесто. Он спортивного телосложения и помогает отбиваться от мародеров, которые пытаются проникнуть в Собор в дневное время. А еще есть Фабио, который дежурит в Соборе по ночам, оберегая горожан от нежданных гостей. Люди называют их salvatori, что в переводе с итальянского означает «спасители». Они считают, что ночами очищают город от мародеров именно эти ребята. Как же все ошибаются!.. Знал бы кто-нибудь, в чем заключается мое маленькое призвание!

На второй день Чумы в городе начались грабежи, убийства и полное беззаконие. Больше всего меня возмущало, что никто с этим ничего не делал и не собирался делать. Поэтому мы с Эриком решили взять на себя эту ответственность. Естественно, отец был категорически против. Он даже запирал нас в квартире. Но для нас это не было преградой: мы с братом выбирались ночью из окон первого этажа и бежали по переулкам родного города в надежде спасти несчастных девушек и женщин от грязных рук мародеров. Эрик исключительно владел мечом! Я не встречала за всю свою жизнь ни одного человека, который так же сражался и держал меч, как мой брат. Думаю, что он был рожден для этого. Что касается меня… Я с детства испытывала безграничную любовь к луку. Сначала это было мое хобби. Теперь это мое оружие, которое помогает сражаться с теми, кто опустился или озверел.

После смерти отца мы с братом стали выбираться на улицу и днем. Старались, конечно, не использовать оружие направо и налево, но иногда другого выхода просто не было: и в мародеров летели стрелы, а грудь пронзал железный меч. Полиция закрывала на это глаза только потому, что если дело было при свидетелях, Антонио приходилось давать взятки. Если же свидетелей не было, то и полиция себя не утруждала работой.

После трагедии в семье Хильды она перебралась к нам и запретила Эрику работать в отряде. Ее можно понять, ведь мы не успели спасти сестру Хильды. Мой брат винил себя, что если бы мы вышли раньше и не остановились помочь пожилой женщине, то Алессия была жива, следовательно, и отец Хильды тоже. С тех пор я гуляю по ночам в одиночестве. И этой ночью бесстрашная Астрид Де Инганнаморте планирует очередное сражение с нарушителями законов и моральными уродами.

Попрощавшись с семьей после замечательного ужина, я направилась в спальню, чтобы облечься в свое обмундирование перед вылазкой. Конечно, боевым костюмом это не назовешь, но мне так спокойнее. Первым делом я собрала густые кудри и замотала их в тугой пучок. Эрик всегда твердит мне, что длинные женские волосы могут быть в буквальном смысле зацепкой для мародеров и опасностью для меня. Поэтому локоны я всегда туго закручиваю в пучок, да еще закрепляю лаком. Ну а теперь настал черед одежды. О, это целый ритуал. Для меня. Первым делом надеваю тугой спортивный топ – никогда бы раньше не поверила, что моя пышная грудь будет мне мешать, но, увы! В бою она доставляет неудобства, которые мне явно не нужны. Поверх топа я натягиваю кофточку в обтяжку, ну почти «маленькое черное платье», совсем маленькое – чуть ниже пупка. Потом обтягивающие брюки с высокой посадкой: в бою нужно быть как рыба в воде, максимально защищенной, но без лишних тряпок на теле. Конечно, одежда моя под цвет волос и ночи – черная. Образ завершают обожаемые мной ботинки на шнуровке, которые не раз спасали меня в сражении и при бегстве. Затем закидываю лук за спину и набиваю колчан стрелами, которые мне делает один из друзей Антонио. За пару недель ночных походов я привыкла выбираться незамеченной. Хотя каждый в нашем доме знает о моем увлечении – скрываться не от кого.

Ощутив под ногами твердый асфальт, делаю вдох, набирая полные легкие свежего ночного воздуха. На глаза наворачиваются слезы. Я так устала от вечной борьбы, от ожидания неизбежного. За что нас наказывают? За что наказали моего отца? Нельзя поддаваться эмоциям, нужно оставаться хладнокровной и здравомыслящей, несмотря ни на что, только сильного человека невозможно сломить. Я воительница и победитель. Мать всю мою сознательную жизнь твердила это. Я должна быть сильной и рассудительной. С этими мыслями устремляюсь вперед.

Если посмотреть на центр Рима в ночное время, кажется, что все осталось прежним, что мир не в двух шагах от полного уничтожения, что это лишь обычная ночь перед очередным рабочим днем. В домах кое-где виден неяркий свет, доносятся тихие голоса из открытых окон, кто-то вешает постиранное белье. Иногда я выхватываю из темноты взгляд или силуэт соседей. Многие знают, чем я занимаюсь, и не перестают благодарить, хотя для них мародеры не представляют опасности. Всё-таки мы живем в одном из самых благополучных районов Рима. Тут еще остались некоторые влиятельные семьи, поэтому бандитские налеты редки.

В нескольких сотнях метров от дома я ныряю в переулок, потом в другой, и понимаю, как сильно отличается этот район от нашего. Большинство окон в домах заколочены, другие завешаны одеялами. Разоренные квартиры на улочках Рима видно по выбитым окнам и дверям. Люди здесь настолько боятся выходить из своих жилищ, что устроили помойку прямо на улице, бесчисленные мусорные пакеты стоят у дверей. Света практически не видно. Неудивительно! Эти семьи рассчитывают, что пару досок на окнах спасут их от бешеных банд. Но спасаю эти семьи я, рискуя своей жизнью каждую ночь.

В узком переулке до меня доносится чей-то душераздирающий крик. Не думая, я устремляюсь на звук, одновременно снимая лук со спины. Стараюсь двигаться бесшумно, чтобы не спугнуть бандитов, крадусь, как пантера, которая неумолимо настигает и вот-вот схватит свою добычу. Выглянув из переулка, вижу перекресток, который освещает всего один тусклый фонарь. Мой взгляд перемещается на группу людей чуть поодаль от источника света. Я стараюсь разглядеть и понять: мародеры ли это? У них есть одна отличительная особенность. Все ребята, которые вошли в преступную группировку, думая, что они слишком крутые для обычной жизни, носят черные толстовки, на спине которых намалеваны два красных креста, пересеченных между собой. Я замечаю такой крест, затем считаю: еще два, три… Мое дыхание перехватывает: четыре мародера окружили молодую женщину, на руках которой младенец, завернутый в белое одеяло. По лицу несчастной текут слезы, она кричит и пытается вымолить у бандитов жизнь для себя и ребенка.

Я вспоминаю тот день, когда один из них убил отца на наших глазах, пока он пытался также вразумить мародера. Наверное, это дает мне уверенность: я не перестану бороться с ними, пока не истреблю каждого, черт возьми, гребанного мародера! Несколько секунд на обдумывание плана. Медлить нельзя, иначе на моей совести будет две жизни – молодой женщины и ее ребенка. Я выхожу из тени. Мой взгляд устремляется на мерзкие руки одного из них. Он лезет под платье девушки. Заметив меня, негодяй потянулся к ножу. Остальные обернулись, их пустые взгляды остановились на мне.

– У нас сегодня джекпот! – сказал один, расплывшись в улыбке. – Сразу две! Мы можем поделить их на четверых, Никола! – говоривший явно возбужден и предвкушает это.

– Либо вы убираетесь отсюда, – говорю я так смело, как только могу, но в глубине души понимаю, что справиться с четырьмя здоровыми парнями у меня вряд ли получится, – либо я пущу каждому из вас стрелу в тот орган, которым вы хотели сейчас воспользоваться! – пока говорила, лук уже не за моей спиной, а стрела нацелена на бандитов.

– У нас горячая штучка, Мартино, слыхал? – и по тихому переулку эхом раздается гогот четверых парней, который давит мне на барабанные перепонки. – Ты хочешь сначала поиграть? О, так это мы с удовольствием устроим, а то уже, по правде говоря, задолбали слезы этих тупых шлюх и мольба о пощаде, – глумится один из них: – «О боже, отпустите, я ничего не скажу, о боже, не убивайте, пожалуйста!» – кривляясь, повторяет он слова девушек, передразнивает он жертв.

– Вы омерзительны, – говорю я и запускаю стрелу в одного из мародеров. – Беги! – мой голос срывается на крик, и растерянная мать, секунду подумав, прижимает ребенка к груди и устремляется из переулка.

Сейчас я молюсь Господу Богу и благодарю его за то, что с раннего детства занималась стрельбой из лука и всегда была уверена в своей меткости. Стрела летит прямо в одного из подонков. Всю улицу оглушает его вопль, а через секунду он бранится и сыпет проклятьями, держась за ногу. Оставшаяся троица с грозным рыком устремляется ко мне, пытаясь схватить, но я двигаюсь быстрее. Целюсь во второго, и в этот миг меня накрывает гнев: за отца, за беззащитную девушку с ребенком, за Алессию, за всех невинных людей и женщин, над которыми они надругались. Я стреляю прямо в грудь одному из гадов. Он заваливается на бок, держась руками за конец стрелы, уголки его губ вздрагивают, будто в улыбке, изо рта вытекает струйка алой крови. Отличный выстрел! Подонки орут, в их глазах ненависть и гнев.

Мне конец. Вот так закончится моя жизнь? Нужно бежать, пока есть силы, возможность и время. Вдруг я ощущаю на себе чей-то пристальный взгляд, кто-то, к кому я стою спиной, смотрит на меня. Но почему не выходит помочь?! Или это очередной мародер? Резко обернувшись в сторону темного переулка, я успеваю увидеть силуэт. Незнакомец, который наблюдал за нашим сражением все это время, скрылся в сумерках ночной улицы. Недолго думая, я перекидываю лук на спину и устремляюсь прочь, оставив подонков с их гневом за спиной. Ноги несут меня так быстро, что сердце выскакивает из груди. Но останавливаться нельзя, я не могу, иначе меня убьют, но смерть будет не быстрой, как была у одного из этих парней, а мучительной. Кровь пульсирует, ноги наливаются тяжестью, а руки трясутся, но я продолжаю бежать, кручусь в переулках, пытаясь запутать преследователей. Спустя несколько минут, которые казались мучительными часами, я оказываюсь на своей родной улице. Устало выдохнув, на трясущихся ногах направляюсь в сторону дома. Я очень не хотела бы встречаться сейчас с кем-либо, но, видимо, у судьбы на этот счет совершенно другие планы. В гостиной на диване сидит все семейство, угрюмо наблюдая за мной и моими трясущимися конечностями.