bannerbannerbanner
Психопатология обыденной жизни

Зигмунд Фрейд
Психопатология обыденной жизни

Полная версия

Чуть позже он добавил: „Ведь название Энна также заменяло искомое. Тут мое внимание привлекло то, что появившееся в результате доработки название Кастроджованни звучит так же ново по отношению к Джованни, как забытое название Кастельветрано старо по отношению к ветеран“.

Старший по возрасту решил, что таким образом он отчитался о ходе своего забывания названия. Собственно говоря, вопрос: какой мотив привел к аналогичной утрате памяти того, кто помоложе? – не подвергался исследованию».

Наряду с мотивами забывания имен наш интерес привлек и его механизм[27]. В подавляющем большинстве случаев имя собственное забывают не потому, что оно само пробудило такой мотив, а потому, что благодаря созвучию или сходству содержания оно похоже на какое-то другое слово, против которого и направлен этот мотив. Понятно, что в результате такого ослабления требований к условиям заметно облегчается забывание происшедших событий, что имеет место в следующих примерах.

12) Д-р Эд. Хичман[28]: «Господин N. собрался что-то сообщить книготорговой фирме „Гилхофер и Раншбург“. Однако ему, несмотря на довольно напряженные раздумья, в голову пришло только название Раншбург, и это притом, что практически всегда полное название фирмы было ему хорошо известно. Придя слегка раздосадованным по этому поводу домой и считая дело достаточно важным, он рискнул задать вопрос о первой половине названия уже засыпающему, похоже, брату. Тот без промедления назвал ее. Сразу же после этого у господина N. по ассоциации со словом „Гилхофер“ всплыло название „Галхоф“. Несколько месяцев тому назад он совершил надолго запомнившуюся прогулку в „Галхоф“ в обществе привлекательной девушки. Барышня подарила ему на память некий предмет, на котором было написано: „На память о прекрасных часах в Галхофере“. Перед забыванием названия этот предмет был, вроде бы случайно, сильно поврежден господином N. при быстром выдвижении ящика, что, как он констатирует с чувством вины, по смыслу соответствует симптоматическому действию. В эти дни у него было амбивалентное отношение к этой женщине, которую он хотя и любил, но активно противился ее желанию выйти за него замуж» (Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse, 1913, I).

13) Д-р Ганс Закс[29]: «Как-то в ходе разговора о Генуе и ее ближайших окрестностях один молодой человек собрался упомянуть о местечке Пельи (Pegli), однако с трудом сумел вспомнить его название после весьма утомительных размышлений. Вернувшись домой, он стал раздумывать над этим неприятным забыванием обычно легко вспоминаемого им названия и тут натолкнулся на очень похоже звучащее слово Пели. Он знал, что так называется остров на озере Южное, жители которого бережно хранят пару удивительных обычаев. Об этом он совсем недавно прочитал в одном этнологическом исследовании и тогда же собрался использовать эти сведения для выдвижения собственной гипотезы. Затем ему подумалось, что Пели является еще и местом действия одного романа, который он читал с интересом и удовольствием, а именно романа Лауридса Брууна „Счастливое время Ван Зантенса“. Мысли, которые почти непрерывно занимали его в этот день, были связаны с полученным им тем же утром письмом от одной дорогой ему особы. Это письмо заставило его опасаться, что придется отказаться от уже обговоренной встречи. Проведя целый день в самом дурном настроении, к вечеру он твердо решил больше не терзать себя неприятными мыслями, а по возможности безмятежно наслаждаться предстоящим и высоко ценимым им общением. Совершенно ясно, что со стороны слова Пельи в адрес этого его намерения могла исходить серьезная угроза, поскольку созвучие очень тесно связывало его с Пели. Последнее же, обретя благодаря интересу к этнологии влияние на „Я“, подразумевает не только Ван Зантенса, но и „счастливое время“ молодого человека, а по этой причине еще и те опасения и тревоги, которые переполняли его в течение дня. Показательно при этом, что такое простое толкование далось ему лишь после того, как второе письмо превратило его сомнение в радующую его уверенность в скором свидании».

Если в связи с этим примером вспомним о «смежном», как говорится, примере, когда не удалось вспомнить название городка Нерви (пример 1), становится понятно, как многозначность одного слова может быть заменена созвучием двух слов.

14) Когда в 1915 г. разразилась война с Италией, мне удалось на собственном примере наблюдать, что моя память неожиданно лишилась целого ряда названий итальянских населенных пунктов, которыми я обычно легко оперировал. Как и у многих других немцев, у меня вошло в привычку проводить часть отпуска на итальянской земле, и я не сомневался в том, что это забывание множества названий стало проявлением вполне понятной враждебности к Италии, занявшей теперь место былой симпатии. Однако наряду с этим напрямую мотивированным забыванием названий дало о себе знать и косвенное забывание, которое можно было свести к влиянию первого; у меня появилась еще и склонность забывать названия не только итальянских селений. А при исследовании таких случаев я обнаружил, что эти названия с помощью какого-то непростого созвучия оказывались связанными с предосудительными вражескими названиями. Так, однажды я намучился припоминать название моравского городка Бизенц. Когда наконец оно всплыло в памяти, я сразу же понял, что это забывание следует записать на счет палаццо Бизенци в Орвието. В этом дворце располагается отель «Belle Arti», где я всегда проживал во время пребывания в этом городе. Разумеется, это приятнейшее воспоминание было самым серьезным образом искажено сменой эмоциональной установки.

Полезно также с помощью нескольких примеров напомнить, что для различных целей у нас есть возможность ставить себе на службу ошибочные действия в виде забывания имен.

15) А. Й. Шторфер (в статье «Namenvergessen zur Sicherung eines Versatzvergessen»): «Как-то утром одна дама из Базеля получила известие, что подруга ее юности Сельма Х. из Берлина намерена во время свадебного путешествия посетить ярмарку в Базеле. Берлинская подруга остановится в городе всего на один день, поэтому базельская дама должна была немедленно поспешить в отель. Прощаясь, подруги договорились во второй половине дня встретиться снова и не расставаться вплоть до отъезда жительницы Берлина. Но после обеда обитательница Базеля забыла о рандеву. Детерминация этого забывания мне не известна, однако именно в такой ситуации (встреча с только что вышедшей замуж подругой юности) возможно довольно типичное стечение обстоятельств, способное вызвать отказ от повторной встречи. В данном же случае внимание привлекает последующее ошибочное действие, которое бессознательно обеспечило первую встречу. В то время, когда она должна была снова встретиться с подругой из Берлина, жительница Базеля находилась в другом месте и в другой компании: речь здесь зашла о недавнем замужестве певицы Венской оперы по фамилии Курц. Дама из Базеля критически (!) высказалась об этом бракосочетании, но когда собралась произнести полное имя певицы, то, к ее изрядному смущению, ей пришла в голову только фамилия новобрачной, но не имя (как известно, в случае односложных фамилий люди склонны добавлять к ним еще и имя). Базельская дама особенно сильно сетовала на слабость своей памяти, потому что часто слушала пение Курц, а ее полное имя было ей отлично известно. Хотя никто другой так и не назвал забытое имя, разговор принял иной оборот. Вечером того же дня наша дама из Базеля оказалась в довольно похожей на послеобеденную компании. Здесь тоже речь случайно зашла о замужестве венской певицы, и дама безо всякого труда назвала ее полное имя – Сельма Курц. За этим сразу же раздалось ее восклицание: „Ах, теперь мне пришло в голову, что сегодня у меня был уговор с моей подругой Сельмой встретиться во второй половине дня“. Брошенный на часы взгляд свидетельствовал, что подруга уже уехала» (Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse, 1914, II).

Мы, пожалуй, еще не готовы достойно оценить все аспекты этого превосходного примера. Проще дело обстоит со следующим случаем, когда забыли, правда, не название, а иноязычное слово из-за одного включенного в ситуацию мотива. (Мы, впрочем, уже обсуждали, действуют ли аналогичные процессы и при забывании имен собственных, личных имен, иноязычных слов или ряда слов.) В очередном случае некий молодой человек забыл наименование золота по-английски, идентичное немецкому, ради того, чтобы получить повод для желательного ему действия.

 

16) Д-р Ганс Закс: «Некий молодой человек познакомился в пансионате для гостей обоего пола с понравившейся ему англичанкой. Когда в первый вечер их знакомства он беседовал с ней на ее родном языке, которым весьма прилично владел, и собрался использовать английское слово „золото“, оно не пришло ему на ум, несмотря на усиленные поиски. Зато в качестве слов-заменителей его донимали французское „or“, латинское „aurum“ и греческое „chrysos“. Ему с трудом удавалось от них отделаться, хотя он точно знал, что они не имеют с нужным словом ничего общего. В конце концов он не нашел иного пути выразить понятно свою мысль, кроме касания золотого кольца на пальце дамы. Серьезно смутившись, он узнал от нее, что долго разыскиваемое слово звучит на английском и на немецком одинаково, а именно „gold“. Особая ценность такого вызванного забыванием касания заключается не просто в весьма пристойном удовлетворении влечения захватить или коснуться, что возможно и путем других усердно используемых влюбленными поводов, но гораздо больше в том, что оно позволило пояснить свое желание поухаживать за дамой. Бессознание же дамы, особенно если в отношении партнера по беседе оно было настроено с симпатией, улавливает за безобидной личиной скрытую эротическую цель забывания. Качество и способ восприятия и оценки дамой этого прикосновения могут в итоге стать двумя элементами бессознательного, но весьма важного средства понять шансы на успех только что начавшегося флирта».

17) Изложу теперь еще одно (по сообщению Й. Штарке) интересное наблюдение забывания и повторного припоминания имени собственного, отличающееся тем, что на этот раз выпадение из памяти оказалось связано с искажением порядка слов, как и в примере с «Невестой из Коринфа».

«Некий старый юрист и ученый-языковед Z. рассказывал в одной компании, что в студенческие годы в Германии был знаком со студентом, непроходимо тупым, но, несмотря на это, умевшим рассказывать некоторые анекдоты. Однако он не сумел вспомнить его фамилию и посчитал, что она начинается с „W“, но потом от этой мысли отказался. Рассказчик припомнил, что этот тупой студент позднее стал виноторговцем (Weinhändler). Затем он рассказал анекдот о его глупости, удивившись еще раз тому, что имя последнего так и не приходит ему на ум, а потом заявил: „Он был таким ослом, что до сих пор не понимаю, как мне с помощью неоднократных повторений удавалось вдалбливать ему в голову латынь“. Мгновение спустя он вспоминал, что его фамилия заканчивалась на – man. Тут мы спрашиваем его, не приходит ли ему в голову какая-то фамилия с таким окончанием, и он отвечает: „Эрдман“. – „Кто же это?“ – „Еще один студент той поры“. Но его дочь тут же замечает, что существует еще и профессор Эрдман. При более подробном обсуждении выясняется, что этот профессор недавно принял посланную Z. работу (правда, в сокращенном виде) в редактируемый им журнал и не был полностью согласен с ее содержанием, а этот факт господин Z. воспринял весьма неприязненно. (Кроме того, позднее я узнал, что в былые годы господин Z. имел виды стать профессором в той же области науки, так что эта фамилия задевала его еще и с этой, довольно щепетильной стороны.)

Тут ему внезапно вспомнилась фамилия глуповатого студента – Линдеман! Поскольку раньше он уже припоминал, что она заканчивается на – ман, стало быть, часть Линде (Linde) еще долго продолжала оставаться вытесненной. На вопрос, что еще ему приходит в голову в связи с этим словом, он сначала ответил: „С ним у меня вроде нет никаких ассоциаций“. После моей настойчивой просьбы вспомнить хоть что-то связанное с этим словом он говорит, воздев глаза вверх и жестикулируя: „Да ведь липа (Linde) – прекрасное дерево“. Больше ничто не приходило ему на ум. Все замолчали, каждый предался своему чтению или другим занятиям, пока несколько минут спустя господин Z. мечтательным тоном не процитировал следующее:

 
Steht er mit festen
Gefügigen Knochen
Auf die Erde (земля),
So reicht er nicht auf,
Nur mit der Linde (липа)
Oder der Rebe (виноград)
Sich zu vergleichen.
 

Я торжествующе воскликнул: „Так перед нами землянин (Erdmann)! – И сказал: – Каждый человек (Mann), который «стоит на земле» (steht… auf Erde), является человеком земли (Erde-Mann), или землянином, и не следует сравнивать его с липой (Lindeman) или с виноградом (Weinhändler – виноторговец)“. Иначе говоря: каждый Линдеман (глупый студент, ставший позднее виноторговцем) уже был подобен ослу, но каждый Эрдман может оказаться еще большим ослом, с которым не сравнится даже этот Линдеман“. Такой содержащийся в бессознательном издевательский или оскорбительный смысл – нечто вполне обычное, поэтому мне представляется, что на этот раз была, пожалуй, выявлена главная причина забывания названий и имен собственных.

Тут я спросил, в каком стихотворении встречаются процитированные строки. Господин Z. ответил, что это какое-то стихотворение Гёте. По его мнению, оно начинается так:

 
Edel sei der Mensch
Hilfreich und gut!
 
 
Благороден человек,
Готовый помочь и добросердечный!
 

а дальше оно звучит так:

 
Und hebt er sich aufwärts,
So spielen mit ihm die Winde.
 
 
И поднимается он ввысь,
Так что играет с ним ветер.
 

На следующий день я отыскал это стихотворение Гёте, и выяснилось, что случай оказался еще интереснее (но и сложнее), чем показалось вначале.

а) Первые процитированные строки (ср. с вышеприведенными) гласили:

 
Steht er mit festen
Markigen Knochen.
 
 
Стоял он прочно
На сильных ногах.
 

Gefügigen Knochen казалось весьма инородным словосочетанием, но в это я не собираюсь вникать.

б) Следующие строки этой строфы выглядят так (ср. с вышеприведенными):

 
Auf der wohlgegründeten,
Dauernden Erde;
Reicht er nicht auf,
Nur mit der Eiche
Oder der Rebe
Sich zu vergleichen.
 
 
На прочной
Земле-долгожительнице
Непозволительно сравнивать его
Ни с дубом, ни с виноградом.
 

Стало быть, в стихотворении в целом не встречается название „липа“! Замена „дуба“ „липой“ произошла (в бессознательном) только ради возможной игры слов „Erde – Linde – Rebe“.

в) Это стихотворение называется „Границы человечества“. Оно содержит сравнение всемогущества Бога со слабосилием человека. Но стихотворение, которое начинается словами:

 
Edel sei der Mensch
Hilfreich und gut! —
 

это другое произведение, расположенное несколькими страницами дальше. Оно называется „Божественное“ и снова содержит мысли о богах и о людях. После этого я могу, не вдаваясь в подробности, предположить с большой степенью вероятности, что мысли о жизни и смерти, о бренном и вечном, о собственной убогой жизни и будущей смерти сыграли известную роль в возникновении данной ситуации».

В некоторых из этих примеров использовались всякого рода тонкости психоаналитической техники для объяснения забывания названий. Желающих лучше познакомиться с подобного рода исследованием я отсылаю к публикации Э. Джонса[30] (Лондон), переведенной с английского языка.

18) Ференци сумел заметить, что забывание названий может возникать и в виде истерического симптома. Затем он выявил механизм, заметно отличающийся от механизма ошибочного действия. Что общего у этих различных процессов, станет ясным из его сообщения.

«Сейчас у меня лечится пациентка, пожилая женщина, никак не желавшая припомнить очень широко употребляемое и хорошо ей известное имя собственное, хотя обычно у нее вполне надежная память. В ходе анализа выяснилось, что с помощью этого симптома она хотела удостоверить свою неосведомленность. Впрочем, это демонстративное выставление напоказ незнания, по сути, является упреком в адрес родителей, не сумевших обеспечить ей гимназическое образование. Да и ее мучительное навязчивое стремление наводить чистоту („психоз домохозяйки“) возникает отчасти из того же источника. Тем самым она хотела сказать что-то вроде: свои же сделали из меня служанку».

Я мог бы заметно увеличить количество примеров и гораздо дальше продвинуть их обсуждение, если бы не намеревался изложить уже здесь первые из множества точек зрения, необходимых для рассмотрения последующих тем. В любом случае позволю себе с помощью нескольких предложений резюмировать результаты приведенных ранее анализов.

Механизм забывания (точнее говоря, временного выпадения из памяти) имен и названий состоит в расстройстве функции целенаправленного воспроизведения содержимого памяти каким-то посторонним и в данный момент неосознанным ходом мыслей. Некая связь между пострадавшим именем и вызвавшим расстройство памяти комплексом существует либо с самого начала, либо таковая устанавливается зачастую кажущимся искусственным путем с помощью поверхностных (основанных на внешнем сходстве) ассоциаций.

Среди подрывающих память комплексов наиболее действенными оказываются комплексы концентрации на себе (на своей личности, семье, профессии).

Имя, входящее из-за своей многозначности в состав нескольких рядов мысли, часто чинит помехи одному ряду из-за своей принадлежности к другому, более сильному комплексу идей.

Среди мотивов этих сбоев памяти выделим намерение избежать чувства неудовольствия из-за каких-либо воспоминаний.

В целом можно выделить два основных варианта забывания имен собственных: когда сами они затрагивают что-то неприятное или оказываются в связи с другим именем, которому присуще подобное воздействие, так что припоминание этих имен может нарушаться либо из-за них самих, либо из-за близких или далеких ассоциативных связей.

Обзор этих обобщенных утверждений позволяет нам уяснить себе, что временное забывание имен собственных – наиболее часто встречающаяся разновидность наших ошибочных действий.

19) Между тем[31] мы еще довольно далеки от выделения всех особенностей этого явления. Вдобавок хочу обратить внимание на то, что забывание имен весьма заразительно. Часто в ходе беседы двух людей стоит одному заявить, что он забыл какое-то имя, как оно выпадает из памяти и второго собеседника. Однако там, где забывание было как бы индуцировано, забытое имя легче припоминается. Такое «коллективное» забывание, являющееся, строго говоря, феноменом массовой психологии, еще не стало предметом психоаналитического исследования. С помощью единственного, но особенно удачного примера Т. Рейк[32] сумел предложить добротное объяснение этого замечательного случая[33].

 

«В небольшой компании людей с высшим образованием, в которой находились и студентки, изучающие философию, разговор шел о широком круге вопросов, касающихся происхождения христианства с позиций истории, культуры и религиоведения. Одна из принимавших участие в беседе девиц вспомнила, что в недавно прочитанном ею английском романе она обнаружила интересное описание многих религиозных течений, которые были двигателями тех времен. В романе описывалась жизнь Христа от рождения до смерти, однако название произведения никак не хотело приходить ей на ум (притом что зрительное воспоминание о ее обложке и шрифте заголовка было чрезвычайно четким). Еще трое из присутствующих мужчин утверждали, что знакомы с романом, но вместе с тем отметили, что, как ни странно, и в их памяти не сохранилось его названия…»

Только эта юная особа была подвергнута анализу для выяснения причин сбоя памяти в связи с этим названием. Книга называлась «Бен-Гур», автор Льюис Уоллес. Пришедшие ей в голову подменные названия: Ecce homo – homo sum – quo vadis. Девушка сама сообразила, что нужное название она забыла потому, «что оно включало в себя слово, которое ни я, ни любая другая девушка – да еще и в обществе молодых людей, – скорее всего, не употребили бы». В ходе весьма интересного анализа это разъяснение получило дальнейшее углубление. Более того, в уже упомянутой связке ассоциаций перевод слова homo (человек) имеет подозрительный оттенок. Тут Рейк делает вывод: молодая женщина обращается со словом так, словно, произнеся вызывающее сомнение название, она признается перед молодыми людьми в желаниях, которые отвергла бы как не соответствующие ее личным качествам и неприемлемые для нее. Короче говоря, бессознательно она приравнивала произнесение слов «Бен-Гур» к сексуальному предложению себя, а ее забывание их соответствовало тем самым защите от бессознательного искушения подобного рода. У нас есть основания считать, что похожие бессознательные процессы обусловили расстройство памяти и у молодых людей. Бессознательное девушки уяснило себе реальное значение ее забывания и как бы истолковало его. Провал в памяти мужчин представляет собой некое согласие с этим упраздняющим название поведением. Ситуация выглядит так, будто их партнерша по беседе путем неожиданного ослабления своей памяти явно дала им знак, который они бессознательно же хорошо уловили.

Постоянно происходит забывание имен собственных, когда из памяти выпадает целая их цепочка. Чтобы заново найти забытое, цепляются за другое, с первым тесно связанное, в результате нередко ускользает из памяти и это новое, избранное в качестве опоры имя. Таким образом, забывание перескакивает с одного имени на другое как бы для того, чтобы засвидетельствовать существование какого-то труднопреодолимого препятствия.

27Этот абзац, а также примеры 12–17 были добавлены в 1917 г.
28Эдуард Хичман (1871–1958) – венский терапевт, один из первых участников «Психологических сред», регулярно с 1902 г. собиравших в квартире Фрейда его сторонников для обсуждения теоретических и практических проблем психоанализа; написал первый учебник по психоанализу неврозов.
29Ганс Закс (1881–1947) – один из первых приверженцев Фрейда. После знакомства с его идеями оставил профессию адвоката и с 1910 г. занимался психоанализом как методом лечения. Позднее преподавал психоанализ в Берлине. Особый интерес проявлял к психоанализу литературы и искусства.
30Jones E. Analyse eines Falles von Namenvergessen // Zentralblatt für Psychoanalyse. 1911. II. Следующий пример (19) был добавлен в 1920 г. Эрнст Джонс (1879–1959) – англо-американский психоаналитик. Фрейд называл его своим «верным гусаром» и считал близким другом. Основатель Британского психоаналитического сообщества. Свои многочисленные труды по психоанализу увенчал трехтомной биографией Фрейда.
31Остаток главы, за исключением последнего абзаца, был добавлен в 1920 г.
32Т. Рейк сумел предложить… – Теодор Рейк (1888–1969) – австро-американский психоаналитик. В 1910 г. познакомился с Фрейдом и стал его верным сторонником. Активно применял психоанализ к проблемам философии, литературы и права.
33Reik T. Über kollektives Vergessen // Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse. 1920. VI.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru