Злата Федосеева
Школа жизни. Сеча. Часть 3
Глава 4
Злата, наконец согревшись и немного расслабившись, скинув с плеч некое оцепенение, взяла с тумбочки старинную книгу в четырёх частях Жана Террассона в переводе Дениса фон Визена под названием «Геройская добродетель, или Жизнь Сифа, царя Египетского, из таинственных свидетельств Древнего Египта взятая».
Беря в руки старинный томик, она никак не могла отделаться от чувства, что она вовсе не Злата, а Тефнут, а местами и вовсе Сехмет, та, к которой она уже стала привыкать. В ней бушевали и рвались на свободу из тисков её самости и глубинного подсознания те, кем она была когда-то, и это, казалось бы, безумие лишь придало ей сил и понимания, что работа в этой игре лишь только начинается.
Листая страницы с древнерусскими буквами, написанные латиницей и вдобавок напечатанные на изысканной александрийской бумаге, по внешним признакам напоминающей современный ватман, но более тонкой и мягкой, использующейся для изготовления рукописей и печати роскошных книг в дорогих иллюстрированных и малотиражных изданиях, она утопала в вырисовывающихся образах её фантазии, а местами то ли от воспоминаний, своих или тех двоих, то ли от такого певучего, красочного, столь многогранного и такого родного языка.
Она прикрыла глаза и провалилась в собственные глубинные воспоминания, как это было тогда, в её очередной спуск внутрь игрового пространства.
Она падала внутрь кроличьей норы, слыша чей-то до боли знакомый голос, идущий из её подсознания: «Когда мир устаканится, а на небе начнут появляться звёзды, когда появятся светила и займут своё место на небосклоне, только тогда сила и мощь пирамид будут изучены и раскинутся на четыре стороны света. Сверх того, как бы велики ни казались храмы иных земель, кои будут появляться по мере возникновения звёзд на небе, проецируя что на небе, то и на земле, всё же не будет ни одного столь великолепного, как первые пирамиды Гелеополиса».
Она открыла глаза: «Интересно, чей голос я сейчас слышала?» Ещё сильнее натянув на себя одеяло, она продолжила чтение с места, на котором остановилась: «Первая большая пирамида Гелеополиса имеет основание, где каждая её сторона равна семистам футам на четыре, а перпендикулярная высота – шестистам футам на тридцать, где пять футов равны одному шагу, тогда как сто двадцать пять шагов есть олимпийская стадия, да-да, та самая, которую измерил Геркулес, согласно греческим хроникам.
Вся пирамида построена с уступами, которые идут последовательно один за другим до самого верха. Сама же вершина – это небольшая площадка, у которой всякая сторона не шире двенадцати футов. Ступени уступов служат для всхода на самый верх.
Весьма мало желающих осмеливается взойти на неё. Отчего взгромождение на самую верхотуру стало тем самым первым и самым лёгким испытанием, определяющим смельчаков, готовых до конца пройти путь, ведущий к просвещению и просветлению души.
Ибо мало взгромоздиться, ведь за этим действием следует спуск. И никто не дерзает сходить назад не спиною, чтоб удержаться руками и не проступиться. Только самым отважным и отчаянным смельчакам удаётся сходить с пирамиды наперёд лицом, ибо стремящийся к познанию не должен страшиться никаких опасностей.
Так выглядит пирамида снаружи. Однако и внутренность оной видеть также дозволяется. В это пустое строение впускают всех тех, кто мужествен и имеет к тому терпение.
Изнутри эта большая пирамида устроена таким образом, что тот, кто всё-таки вознамерился пройти сквозь неё, должен будет проходить через многие тёмные места, в основном ради чего туда и шли, дабы лишить себя страха, который происходит обыкновенно от темноты и привидения, чего и ныне многие страшатся. Но сие предприятие ничто в рассуждении о важных намерениях для тех, кто стремится получить совершенное воспитание собственного духа и плоти.
Особо пытливые и смекалистые умы не сразу, но со временем начнут догадываться, что внутренность пирамиды гораздо удивительнее и многограннее, нежели то, как они себе её воображают. Отчего, снедаемые любопытством и страстью познания, они начнут искать в ней тайные ходы, которые откроются лишь тому человеку, кто воистину к этому будет готов. Ибо вход в пирамиду растворён для каждого, вот только не все выходят в те же двери, в кои входили, удовольствуясь и теша своё любопытство и ничего больше того не видя.
Была ещё одна тайна, не всем страждущим и ищущим познания открывающаяся.
Для вхождения внутрь пирамиды нужен проводник, он же поводырь, опекун или поручитель, ибо без поручителя сие вхождение невозможно начать одному, хотя, напротив того, не должно его двоим окончить.
В связи с чем вокруг пирамид существует невидимое множество множеств глаз и ушей, которые непрерывно наблюдают за всеми входящими внутрь пирамид, отмечая тех, кто это делает ради забавы, и тех, кто ищет истину. Позже к таким вот ищущим и стремящимся всегда приходит проводник, в образе старца, или, может, в образе статного юноши, или малолетнего мальчонки, неважно, важно лишь то, следует ли за ним искатель либо, ничего не видя дальше собственного носа, прогоняет своего проводника, отчего позже, осознав всю свою глупость человеческую и впадая в полное отрицание и уныние, навсегда сам захлопывает перед собой дверь возможности.
Итак, для исследования внутренностей пирамиды необходимо иметь при себе лампаду и всё надлежащее к тому, чтоб её зажечь, когда то потребуется. Следуя за проводником, не стоит надеяться на его словоохотливость, чаще идут молча.
Взойдя к шестнадцатой ступени с северной стороны большой пирамиды, с её внешней стороны должна появиться малая дверца. Это вход, который будет не больше трёх шагов в окружности, ведущий равномерной дорогою, где пройти можно будет не иначе как ползком. Ползти по тёмному проходу, освещая себе путь лампадой, непросто, но возможно. Доползя до конца лаза, перед искателем откроется пространный кладезь, одёрнутый чёрною кожею, так, словно окован железом. Единый вид этого кладезя при тёмном сиянии лампады – весьма страшное позорище. Глубину его усмотреть невозможно, не видно ни колеса, ни столба, ни лестницы, что позволило бы его измерить. Это то место, в котором остаются те искатели, которые или страшатся таинства, или оного хранить не в состоянии.
Проводник обязательно положит руку на сруб кладезя и, держа лампаду, в глубоком молчании будет ожидать, наблюдая, сколь далеко простирается любопытство его путника. Приметив желание и будучи обнадёжен его великим духом, проводник, встав прямо и поставив лампаду себе на голову, сделанную наподобие шишака, переступит чрез сруб кладезя, остановившись на лестнице шириной шесть дюймов, не видимой за тенью, тем самым привлекая к себе внимание. Достигнув, наконец, от искателя должного вразумения, пойдёт вниз.
Не говоря ни слова и пройдя снова шестнадцать ступеней до конца лестницы, хотя то и не глубина помянутого кладезя, остановится с той стороны, где будет окошко, которое является скрытым входом к ещё одной покатой дороге ступенями в длину на сто шагов.
После того, как путники достигнут глубины кладезя, что составит ещё сто пятьдесят шагов, они окажутся в основании, наполненном множеством камней, из которого тянется следующая дорожка, теперь ведущая к медным вратам с двумя решётчатыми дверьми, отворяющимися без малейшего стука, но зато закрывающимися посредством нарочно сделанных крюков у дверей с ужасным громом, который раздаётся во всём том великом подземном здании.
Это есть северные врата, напротив которых находятся ещё одни врата, расположенные, если смотреть на них по полудню, на востоке. Заперты они вызолоченной железной решёткой, пруты которой очень толстые. Через эту решётку можно хорошо и детально рассмотреть всё, что за ней находится. На левой стороне к востоку есть ход, конец которого невозможно рассмотреть, хотя над бесчисленным множеством сводов висят зажжённые лампады. За этим проходом обычно слышно множество женских и мужских голосов, по всей видимости сочиняющих прелестную музыку или поэзию.
Ход сей, что предстал перед путниками, часть которого они могли рассмотреть чрез решётки, есть не что иное, как соединение большой пирамиды со всеми малыми. И под всеми этими бесчисленными сводами есть тайный ход в подземный храм, где истинные жрецы и жрицы, голоса которых и слышны, каждую ночь совершают церемонии, суть и смысл которых понятны лишь просвещённым.
Те же, кто всё-таки дойдёт до северных подземных врат, коих довёл досюда их собственный великий дух, который, по сути, поведёт ищущих и дальше, получают единственную возможность исполниться заветной мечте и стать просвещённым и совершенным человеком.
Это просвещение, к которому никого сюда входящего, кто бы он ни был, не призывают, и является тем самым тайным предприятием, раскрывающим все священные таинства, к которому искатель так стремился, тренируя свой разум и свой великий дух.
И вот, присев на каменную лавку, сооружённую вокруг кладезя, при этом озираясь по сторонам, путник находит чуточку времени для отдыха и рассуждения: возвратиться назад или идти дальше?
Величина сего подземного и большей частью неизведанного здания не просто удивляет, скорее, поражает своей масштабностью, отвлекая внимание от более мелких деталей, неких еле уловимых окошек.
За путниками наблюдают жрецы, кои гремящим стуком дверей пришли туда через тайные ходы, оставшись при этом инкогнито.
Дошедших до глубины кладезя не просто рассматривают через секретные невидимые окуляры, их взвешивают и оценивают, дабы быть готовым к их принятию.
Но прежде решение должен принять только один из них: идти через врата на север, через которые он вошёл сюда и через которые можно вернуться, или выбрать другие, те, что на восток, ведущие в неизведанную внутренность пирамиды. Сей путь – шириной всего шесть шагов, но для многих сюда доходящих он порой непреодолим. На двери восточных врат имеется надпись чёрными литерами на белом мраморе: “Кто пойдёт путём сим один и не смотря назад, тот должен быть очищен водою, огнём и воздухом, и, когда победит смертный страх свой, тот выключен будет от жителей земли сей, узрит свет и будет иметь право готовить свою душу к откровению таинств, ради которых явился”.
Задумывалось, что этой надписи никто не будет следовать, кроме людей, столь редких, которые не устрашатся ещё большей опасности. Но так как дерзость не может быть почтена заслугой, через которую можно получить просвещение, то и допускали редко к таким строгим пробам и к столь строгому испытанию добродетели.
Некоторые искатели, прочтя надпись, думают, что они должны спуститься в подземную пропасть и выйти из неё не иначе как своими трудами. Иные думают, что прежде нужно действительно умереть, а по воскрешении можно идти туда, не страшась опасности смерти. И это при том знании, что те, которых почитали за дерзнувших, не имели оттуда выходу.
Эти мифы не развеивают, ибо жрецы и жрицы обязаны молчать, дозволяя всем, кто слышал о сей надписи или сам читал, рассуждать по своей воле, ибо просвещённые были от народа в великом почитании за их известные добродетели и благочестие.
На раздумье времени больше нет. Решение принято. И вот отважный искатель, захваченный естественным любопытством и пользой сего мероприятия, принимает окончательное решение идти ещё далее, забрав лампаду у проводника.
Первая ужасность, с которой столкнётся искатель на пути к просвещению, – это длина пути, равная почти целой мили, идущая ещё больше вглубь подземного здания, через кромешную тьму. Однако в конце пути он наткнётся на расстоянии вытянутой руки на нишу в стене, в которой спрятана малая, железная и вдобавок запертая дверь.
Отступя от неё на два шага назад, будут стоять в латах и шишаках три человека, имеющие головы собак, – это Анибусы (или псоголовые хранители).
Именно образ этой троицы и подал идею Орфею сделать из них трёхголового адского пса Цербера, живущего и охраняющего царство Аида, который туда всех впускал, но оттуда никого не выпускал.
И вот когда искатель, теперича кандидат, перестаёт ломиться в запертую дверь, приводя свои чувства к гармонии и балансу, один из Анибусов начинает говорить ему следующее: “Мы не для того стоим здесь, чтоб препятствовать тебе идти далее. Ступай, коль принял такое решение. Но ежели ты оглянешься назад, то не будешь оттуда иметь выходу. Подумай хорошенько, ещё осталось время вернуться назад, не оглядываясь, ибо в противном случае тебя не выпустим и отсюда”.
Если кандидат не устрашится этих речей, то эти три мужа его тут же впустят за запертую дверь, издалека следуя за ним. Через какое-то время, когда кандидат приблизится к концу пути, ему представится белый и весьма светлый разгорающийся пламень. Удвоив свои шаги, дабы поскорее дотуда приблизиться, прямой ход неожиданно превратится в превеликий погреб, размером около ста шагов в длину и столько же в ширину. При входе туда по обеим сторонам прохода будут располагаться костры дерев, сучья которых из арабского бальзама, египетского терна и индийских фиников, весьма гибких, благовонных и зажигательных кустарников. Дым уходит чрез нарочно сделанные к кострам трубы, а пламень, пылающий до самого верху, подобен хлебной печи в своей окружности. Между кострами расположена решётка горящего жезла, в восемь шагов в ширину и тридцать в длину. Сия решётка сделана из суковатых прутьев, между которыми расстояние в один шаг. Поняв, что нет иного ходу, как между этими горящими прутьями, искатель должен ступить туда как со скоростью, так и с осторожностью.
А вот несведущие историки пишут, что кандидат должен идти сквозь этот пламень, когда должно ему проходить между двумя горящими прутьями».
Злата немного отвлеклась от чтения. В голове всплыл образ Бабы-яги, а следом за ним – мысль: «Так вот благодаря чьим стараниям через века возник образ этого места в таком персонаже, как Баба-яга – костяная нога, посредством которой инсценировалась символическая смерть путём прохождения через огонь в образе печи Бабы-яги, где после обряда испытуемый считался рождённым в новом качестве, осуществившим переход в потусторонний мир, являющийся иной, небывалой страной, отделённой от обычного мира непроходимым, дремучим лесом, пропастью, морем и иными препятствиями, в которую так стремятся герои. Где в той далёкой земле царят гордые и властные жрицы, обладающие технологиями управления климатом, символизирующимися змеем, технологиями управления атмосферной энергией, дающей свет в тёмное время суток (и не только), символизирующимися жар-птицей, технологиями строительства и управления транспортными узлами, символизирующимися златогривыми конями, технологиями здравоохранения, символизирующимися цветущими садами молодильных яблок и текущими источниками с живой и мёртвой водой, находящейся под землёй, но, может, расположенной на горе или под водой».
Злата снова продолжила чтение: «После благополучного прохождения сквозь очищающий пламень искатель продолжит свой путь и уже через несколько шагов окажется у подножья канала шириной пятьдесят футов, который течёт с одной стороны этого подземельного погреба через железную решётку, втекая таким же образом в другой погреб. Именно от этого проведённого от реки Колы канала, идущего до решётки водными порогами, и идёт тот великий шум, который ранее был воспринят за шум, идущий от раскрывающихся северных врат. Свет пламени, отражающийся в этом канале, позволяет усмотреть далее свод, имеющий премножество ступеней, из коих верхняя ступень в темноте невидима. Это позволяет предположить, что далее есть ворота, через которые можно достигнуть вновь дневного света, тем более что дорога через канал обозначена железными перекрёстками, выведенными из воды в обе стороны.
Осторожно, чтоб пламень не помешал настоящему свету, взяв горящую головню, необходимо зажечь лампаду, потухшую от воздуха во время прохождение через него. Скинув с себя платье и окутав им голову, завязав крепко поясом, так, чтобы оба конца его чрез плечи были завязаны у груди, переборов сомнения, кинуться в канал и оттуда благополучно выплыть, держа рукою выше воды зажжённую лампаду. Выйдя из воды на другую сторону и надев одежду, искатель окажется на первой ступени свода, которая ему предстала. Это опускной пол, шесть шагов в длину и три в ширину, висящий на цепях, прикреплённых к верхней ступени свода, да так, что чем ближе туда будет подходить искатель, тем больше мост будет опускаться, дабы тот смог по нему идти. По обе стороны моста находятся медные перила, на которых расположились ступицы двух больших колёс. Они сделаны также из меди и расположены одно с правой, а другое с левой стороны. Их нижняя часть сделана ниже перил, а верхняя, которую можно видеть, закреплена сверх того ещё железной цепью. Кровля над опускным полом составляет пятнадцати футов вышины и покрывает всю тамошнюю пещеру.
Искатель перед собой увидит дверь, отделанную чистой, белой слоновою костью, с двумя золотыми наличниками. Увы, но эти двери не имеют рукоятки снаружи и открываются изнутри двумя крюками. Даже поставив лампаду на пол, освободив тем самым руки, бесполезно пробовать отворить эти двери своей силою, так пытались делать многие искатели, но тщетно. Нужно найти другой способ.
Итак, на пороге семифутовых дверей находятся ещё два больших кольца, сделанных из шлифованной стали, кои при сиянии лампады блестят наподобие алмаза. Первое же движение колец запустит тягу приделанных к цепям колёс, доселе неподвижных. Запустив цепную реакцию механизма, порог моста начнёт подниматься до такой высоты, когда кандидат, по-прежнему стоящий не нём, больше не сможет ни видеть перед собой дороги, ни соскочить назад, ни крепко держаться за кольца, издавая при этом такой сильный грохот, идущий от движения колёс, что даже смельчак может впасть в робость.
Движение колёс будет длиться почти минуту, продолжая поднимать вверх стоящего на пороге кандидата. Но, чтобы достаточно увесистый порог вместе с кандидатом, поднимаемый за счёт работы двух больших колёс, резко не упал с оглушительным стуком, внутри всей этой конструкции были прикреплены канаты к третьему свинцовому колесу, отчего порог опускается резко, но плавно и бесшумно, дабы совсем не привести в изумление кандидата.
Нужно понимать, что работа механизма имеет свой секрет, и, подняв порог на максимальную высоту, колёса опустят его снова перед дверьми из слоновой кости. Однако, как только кандидат опустится на прежнее место, слоновые врата распахнутся, и он окажется в месте, куда входит дневной свет, который во время ночи заменяется множеством горящих лампад.
Внутри перед кандидатом откроется пространство храма с алтарём и каменными статуями. Жрецы, стоящие в два ряда за алтарём, будут хлопать в ладоши, выряжая тем самым свою похвалу кандидату, смогшему преодолеть весь этот путь. В завершение приветственной церемонии главный жрец подаст кандидату испить воды из того канала, откуда тот выплыл, дав пояснения, что сия вода – из реки Леты, именуемой иначе как река забвения. Обряд с водой из реки Леты направлен на подавление любого рода рассуждения и ложного познания, которое он мог получить от злочестивых людей.
На этом обряд не заканчивается. После испития одной воды главный жрец велит испить другую воду, объявив, что это питьё Мнемозины, то есть памяти, дабы помнил все премудрые наставления. Опосля кандидата проводят в учреждённую для него комнату, которую он не должен покидать, покуда не приступит к просвещению.
Увы, не все успешно доходят до конца испытания. Что же тогда происходит со смельчаками, вызвавшимися стать кандидатами, но по каким-то причинам не дошедшими до конца?
А вот что: когда кандидат доходит до помянутых замкнутых малых дверей и при первом виде пламени, озираясь, оглядывается назад, как тут же три судьи второго класса, поставленные тайком наблюдать за ним на этом этапе прохождения испытания, в ту же минуту свергают его в находящееся подземное жилище, откуда во всю жизнь его никуда не выпускают, так как недостаточно в нём смелости из-за избытка робости идти до конца.
Равным образом делают они то же и у канала, когда кандидат пройдёт чрез пламень, но не осмелится идти в воду или переступить через находящиеся там железные перекрёстки. Но когда кто в воде утопает или по неосторожности загорается от пламени, то всеми силами стараются они ему помочь, хотя после этого он век оттуда не будет иметь выходу.
Но сего не довольно. Поэтому судьи поручают ему должность последнего раба в этом подземном храме, где ему будет даже позволено жениться, правда, только на дочери судьи второго класса, к коему он и сам теперича будет принадлежать. Но прежде ему надобно будет всем объявить о своём состоянии следующим своеручным письмом: “За отважное предприятие не по силам моим дела, да сохранят меня милосердые первые высшие в сём рабстве во всю мою жизнь. Живите благополучно, бойтесь и любите первых высших, воистину их гнев страшен”.
После сего действия он будет почитаем как мертвец, но с тем отличием, что ему будет позволено общаться со светскими людьми. Впрочем, судьи второго класса и их дети после сего обряда (отказ от мирской жизни) более не имеют права перемещать своё состояние в иной, жреческий мир. Тем не менее им дозволяется приносить в момент сакральных жреческих церемоний требы первым высшим и говорить, с кем пожелают, так же, как и жрецам, ибо они обязаны, связанные клятвою, хранить таинство веры, что запрещено было всем тем делать, кои при опытах были несмелы и были не в состоянии хранить тайну.
Что же до последнего помянутого опыта с постепенным поднятием платформы вверх и её резким спуском, то, действительно, оный можно принять за приближение смерти, когда все движения колёс происходят в кромешной темноте, внутри которой раздаётся немыслимый грохот. На самом деле сей страшный звук исходит от задёргивания каменной завесы в тех местах, через которые жрецам, кои ожидают кандидата в алтаре, можно наблюдать как за ним, так и за народом, приходящим в пирамиды.
Отчего всяк народ, в храм входящий, воображает, что это настоящий гром, предвещающий жрецам приближeние какого-нибудь первого высшего, который хочет открыть им очередное сакральное таинство».
Злата взяла с тумбочки стакан с водой и, осушив его залпом, продолжила своё чтение.
«Чуть погодя кандидату открывают подземные погреба, простирающиеся квадратом от алтаря храма до пирамиды, что составляет в длину и ширину около четырёх тысяч шагов, простирающихся до некоторых малых к Колу городков. По обыкновению, кандидату дадут последнего из просвещённых предводителей Колы, ибо сами жрецы просвещением кандидатов не занимаются, дозволяя им сперва только видеть священные обряды и таинственные действия, а уж потом, спустя долгое время, уже объясняют их смысл. И хотя просвещённому предводителю не запрещается рассказывать об обрядах своего мнения, но оные никогда далеко не простираются.
Тем не менее постепенно кандидат перестаёт быть таковым, переходя в ранг ученика, а затем выпускника. И, лишь когда он станет выпускником, ему будет дозволено беспрепятственно перемещаться внутри огромного подземного города, в котором живут потомки первых высших, те, кто продолжает править реальностью бытия и следить за исполнением всех таинств, оставленных первыми высшими, всем последующим, идущим по их стопам душам, для максимально быстрого достижения просвещения, просветления и получения навыков и технологий материализации своих мыслей, позволяющих стать творцами внутри игрового пространства школы.
После того как первые игроки вышли за её пределы, став теми самыми первыми высшими, внутри самой «Школы жизни» их стали именовать богами, а пространство, внутрь которого попадает душа после смерти своего биококона, то, что за гранью, но по-прежнему внутри игры, являющееся залами скорби и залами грёз, стали именовать Раем и Адом, Элизиумом и Преисподней, Елисейскими полями и Пеклом, Ирием и Царством теней, Вальгалой и Тартаром, Эдемом и Аидом или Парадизом и Геенной огненной. Каждая цивилизация – противоположность бытия – именуется по-своему. Но, как бы эти залы ни называли, сути это не меняет, сколько бы ни прошло времени.
Отголоски памяти души всё равно просачиваются наружу, заставляя их, ведомых страхом, рисовать в своём подсознании отнюдь не картины рая, а сам ад.
Вот как ад описывают хроники, основываясь на доступности вещей, о коих есть любые упоминания, известия или описания того, что находится и происходит во внутренности земли и почти под непроницаемой завесой глубочайшего молчания.
Впервые спускаясь со стороны верхнего храма в подземные пещеры пирамиды, первое, что слышал выпускник, – это крик малых детей. И, только их заслышав, воображение тут же рисует обезображенных и истошно орущих младенцев, возлежащих на грудях своих мёртвых матерей, разлагающихся и валяющихся при входе в ад.
На самом же деле то были дети жрецов, чьи жёны попросту рождали младенцев в своих жилищах. Здесь так заведено, чтобы с первых дней своего младенчества дети привыкали к своим подземным жилищам, где проведут большую часть своей жизни. Но в большей степени для того, чтобы ни крик и шум детей, ни слабость отеческой любви не могли препятствовать жрецам в их духовных рассуждениях и учениях, отчего они не должны почитать детей как своих собственных, а воспринимать их как общее приращивание священного собрания.
Поэтому именно эта древнейшая технология публичного воспитания, а никакая иная в предпоследней цивилизации будет взята за основу государственного устройства, центром которой станет Спарта с её политическим законодателем Ликургом.
Суть технологии воспитания заключается в следующем: Жрецы Колы кормят своих детей сами, если к тому дозволяет их здоровье, или это делают кормилицы, они же жёны судей второго класса. Новопросвещённый подземного града может только наблюдать сквозь двери за этими обрядами, и лишь искусные в медицине жрецы могут входить туда, если на то есть нужда. Законы как для жён, так и для детей в подземном городе весьма нравственны, а воспитание детей сурово, ибо человеческая натура вначале должна укрепиться сама по себе, прежде чем от неё можно будет требовать чрезвычайного.
Со всем тем, как скоро дети достигают пяти лет, их приводят в первую залу учения, где от определённого учителя они получают наставления в чтении и правописании (каллиграфия). Три года продолжается обучение в таковой зале, из которой всегда к обеду и вечернему кушанью их отпускают к матерям или кормилицам. В это время дети обоих полов и обоих классов воспитываются вместе с великим старанием, что даже ночью они находятся под неусыпной охраной.
Только после восьми лет всех детей обоих классов поделят на тех, кто подходит для употребления разума, и тех, кто к рукоделию рождён, отделяя детей мужского пола от женского, а затем определяя по наукам, к которым они назначены. Сие определение учреждается по различию чинов и упражнений жреческих фамилий.
Эти различия состоят из того, что:
– Во-первых, уроки священного или иероглифического писания организованы для тех, кто готовится стать жрецом, наставляющим в благочестии и нравоучении публично или обособленно.
– Во-вторых, юриспруденция, по которой наставляют тех, кои должны стать юристами или судьями в городах.
– В-третьих, экспериментальная физика, откуда происходят жрецы, искусные в медицине.
– В-четвёртых, математические науки для тех, кои должны в оных иметь упражнения.
Одежда.
Для различия обучающихся и их принадлежности к тому или иному классу, как мужского, так и женского полов, носятся платья разных цветов, такие же, как и их отцы имеют под верхним платьем, тонкого полотна, при публичном исполнении своей должности или в праздники.
Всего четыре цвета:
Чёрный определён для первого класса.
Красный – для второго.
Фиолетовый – для третьего.
Голубой – для четвёртого.
Воспитание детей подземного тайного града весьма строго, ибо их главная цель – привести всех детей к совершенству. Посему так устроено, что сами учителя высшими первыми надзираемы, отчего молодые ученики строгость оных не считают себе несчастием.
Сверх того, ежедневно, около полудня, учреждено общее училище, для языков. Сами жреческие дочери, живущие в подземных пещерах под присмотром первейших и премудрейших жриц, ходят в это училище, в котором преподаются основы языка и его справедливое произношение как в общем житии, так и в красноречии. От времени до времени на этих уроках изучают все роды свободной и связанной речи, стараясь в них привносить описание историй в истолковании различных должностей человеческой жизни или в обличении пороков, по склонностям учащихся. А также каллиграфию, столь необходимую для наработки терпения, усидчивости, внимательности и аккуратности – необходимых качеств для высших жреческих должностей.
Дополнительно, сверх всего прочего, только юношей приучают к системе священных обрядов, необходимых при включении транспортных узлов, хотя как они, так и юные девицы служат в подземных храмах. Но особенно много дозволено тем, кто имеет склонность к музыке и упражняется в оной, при этом имея возможность оставлять те дела, к которым испытывает меньшую охоту.
Нужно отметить, что по причине множества жреческих и домашних упражнений и должностей, надлежащих жрецам, никто из молодых людей не может изучать глубоко науки. Поэтому лишь некоторые по своим способностям имеют больше на то свободы и возможностей.
Общее время нахождения в училищах простирается до десяти лет, и каждый имеет по десять профессоров или учителей, которые ежегодно сменяются, дабы иметь возможность принимать новых учеников в учение, продолжая тем самым изучать и оканчивать науки. Новопросвещённые первое время обязаны посещать все им назначенные училища и оставаться на них не менее четверти часа. Все учебные залы всегда наполнены до отказа, потому что других, кроме как ещё в двенадцати древних Кольских храмах, нет, а положено, чтобы везде, включая малые города, наблюдалось одинаковое воспитание. Отчего отсутствия желающих в получении грамотности, просвещения и просветления не было.
По окончании учения не все новопросвещённые отсылаются в те места, откуда равным образом пришли, как и не все рождённые в Коле дети находят здесь своё призвание, ибо главный жрец и всё духовенство, включая наблюдающую часть жречества, чаще всего используют по их способностям в различных по важности храмах обслуживающие транспортные узлы, а когда того требует нужда, то их место службы меняется. Впрочем, хотя Кола и имеет премудрейших жрецов в законе и науках, однако всё духовенство, благодаря подземным соединяющимся секретным ходам, составляет один дом.
