А. В. Рубцов
Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти
Сталин с нами
В этом цикле до сих пор удавалось обходить популярные, но и слишком броские темы, связанные с психопатологией персоналистских культов. Хотя российская политика так же немыслима без сталинизма, как и букет великих нарциссов без Сталина и др., более интересными казались расстройства социумов и режимов – коллективные мании, обезличенные техники самообожания, переносы в структурах и во времени. Однако увлекаться всей этой бессубъектностью (вплоть до «нарциссизма без нарциссов») все более мешает актуальная политика. В стране заново расцветает махровый, отпетый сталинизм – как выясняется, отпетый торопливо и раньше времени. Ресталинизация понеслась по трубам с таким напором, что просто приходится отдавать должное.
Зачем?
Работам о политическом нарциссизме вообще свойствен переход на личности. Очень ликвидная тема – отклонения гениев, злодеев, тиранов. Психопатология власти сама страдает культом личности. Ранее мы уже приводили один из характерных набросков такой галереи: Нерон, Иван Грозный, Робеспьер, Муссолини и Гитлер, Ким Чен Ир, Пол Пот и Иди Амин, Мугабе, Менгисту Хайле Мариам, Тан Шве, Омар аль-Башир, Мобуту, Хусейн, Каддафи… Сталин в этом ряду претендует на достойное место, однако прежде полезно ответить на ряд технических и смысловых вопросов.
Есть ли смысл в исследовании сталинского нарциссизма, кроме чисто аналитического интереса? Что дает такой анализ в понимании патологий того времени и нынешнего? Какое место занимает нарциссизм в комплексе расстройств самого Сталина? С таким набором отклонений кажется, будто все можно объяснить и без комплекса нарцисса. Что многие и делают. Надо ли «множить сущности»? Есть же еще и «Осень патриарха». И наконец, как в феномене Сталина и сталинизма сочетаются нарциссизм личностный и бессубъектный, биографический и структурный? В пределе можно допустить, что олицетворять даже пределы деструкции в нарциссических режимах могут личности, нарциссами кажущиеся, но не более. Что здесь шире: нарциссизм Сталина или сталинизм нарциссов? И что первично: личность или сам культ?
Сталинские мании помогают через новейшую ресталинизацию многое понять в психопатологии нынешней политики
С первым вопросом проще: рецидивы популярности Сталина и сталинизма требуют понимания нынешней массовой психологии, а внутри нее – встроенного феномена коллективного нарцисса. Сталинские мании помогают через новейшую ресталинизацию многое понять в психопатологии нынешней политики, причем не только в неосталинистском ее изводе. И наоборот: современный нарциссизм через ту же реставрацию вождя многое проясняет в психике самого маньяка и в психопатологии общества того времени. Тот самый случай, когда настоящее может быть ключом к пониманию прошлого.
Что же касается соотношения персонального и структурного, то это само по себе интереснейшее явление: синдром без носителя, комплект симптомов, оживший и очеловечившийся в самой онтологии и структуре культа. Сейчас, в преддверии новых сроков, особенно важно понять, как в политике встречаются персональный нарциссизм лидера со структурным нарциссизмом режима и соответствующим запросом массы.
В общем виде факт нарциссической патологии Сталина можно считать признанным – наряду с такими отклонениями, как мегаломания, социопатия, асексуальный садизм, параноидность, бред преследования и т. п. (см. в том числе прижизненные диагнозы В.М. Бехтерева, Д.Д. Плетнева и А.Л. Мясникова). Такова позиция многих, в частности Даниэла Ранкур-Лаферриера, автора объемного исследования «Психика Сталина»), а также Франсуа Ретифа и Андре Весселя (работа с выразительным названием «Was Stalin mad?)». Но далее мнения расходятся относительно истоков и причин расстройства. Если совсем грубо: детство или политика, семья или государство и революция? Естественно, на выборе той или иной позиции сказывается профиль специалиста (например, психоаналитик или историограф, социолог, политолог), но не только.
Портрет портретов
У пишущих о вожде нередко возникает вопрос: может быть, И.В. Джугашвили и И.В. Сталин – это вообще разные люди? Видимо, отчасти это так: грандиозный образ революционера и отца вождей всех народов не всегда вяжется с картинами взросления прилежного мальчика Сосо, в меру буйного семинариста Кобы и даже политического деятеля, способного впадать в прострацию. О таком же расхождении внутреннего и внешнего в политике говорит Ж.-Ж. Мари: «Коба и революция не знали друг друга».
Олег Хлевнюк точно характеризует две резко расходящиеся линии такого рода жизнеописаний. Апологеты рисуют образ врожденного лидера и неукротимого борца, проявлявшийся чуть не в зародышевом состоянии. Критики, наоборот, склонны искать в биографии Сталина истоки патологии.
Если отбросить апологетику, то и здесь намечаются две линии: детская травма или зрелая борьба, комплекс или триумф?
Психоанализ, естественно, кидается исследовать детство. Адам Улам подчеркивает бедность, строгое воспитание и т. п., включая плохое владение русским. Отсюда недоверчивость и грубость, без тени сентиментальности.
Отмечают «безумную любовь» матери, якобы зародившей в Сосо бессознательные чувства восхищения самим собой: «Испытывая на себе беспричинное восхищение матери, он вырос, принимая его как должное, ожидая, что к нему будут относиться как к идолу и по заслугам. Поощренный ее идеализацией, он начал сам себя идеализировать…» (R.C. Tucker, «Stalin as revolutionary, 1879–1929»).
Но тут же подчеркивают проблемы с ростом (160 см) и физическим развитием, следы оспы, дефект руки, сросшиеся пальцы ноги, страшные побои со стороны отца – пьяного, как сапожник, Бесо. И манипуляции с ножом в ответ на косую агрессию родителя. (Интересно, кто-то связывал эти эпизоды с названием романа А. Казбеги «Отцеубийца», откуда, собственно, и взят был образ благородного разбойника Кобы?). Далее из желания смерти отца выводится будущая мания физического устранения врагов, противников, подозреваемых или просто имевших неосторожность когда-то чем-то заронить тайную обиду. Д. Ранкур-Лаферриер пишет: «Совершая акт мести, Сталин “платил” Виссариону Джугашвили за побои, калечившие его фундаментальный нарциссизм так же, как и его тело. Но он вместе с этим отождествлял себя с тем же Виссарионом, он “был” Виссарионом, одновременно “отплачивая” ему».
Можно долго продолжать в том же духе, но иногда кажется, что здесь проступают обратные проекции: раз есть взрослая патология, значит была детская травма, а если травмы не было, надо ее «реконструировать». Классический комплект для патогенеза – и классический набор готовых сюжетов для «психоанализа на кушетке». Такого в жизнеописаниях Сталина очень много. Однако для настоящего психоанализа это не самая большая проблема. Ранкур-Лаферриер пишет: «Я пошел по пути наименьшей беспристрастности, которая для психоаналитика является важнейшим способом толкования личности […] Короче, я хорошо провел время».
В самом начале цикла мы уже отмечали возможность «неоднократных рождений» в политике – для социумов и для лидеров. Травмы обесценивания или, наоборот, наводки избыточных восторгов могут срабатывать и на более поздних этапах, когда становление личности и режима идет почти синхронно. Тогда большее значение приобретает «психопатология режима», а это, в свою очередь, более важно для понимания нынешних массовых расстройств и подобий культов.
Тем больший интерес на этом трагическом фоне вызывают более спокойные трактовки истории вождя, подобные версии Олега Хлевнюка. Не было беспросветной нужды: мальчик в семье был один, а потому мог не работать и учиться (что было тогда редкостью). Мать и добрые покровители способного ребенка обеспечивали его образование. Учился он почти «на отлично». Если били, но не его одного. И даже когда Виссарион бросил Екатерину с ребенком и без содержания, мир не перевернулся. Скорее остается жалеть, что не подтверждается одна из многих легенд о происхождении Сталина – о том, что он являлся побочным сыном Александра III. А то был бы тайным «братом» Николая II, что для имперского нарциссизма в духе Натальи Поклонской стало бы ярчайшим символом генетической грандиозности России.
Популярны также оценки 10 лет духовной школы: догматизм и нетерпимость, усугубленные постоянным контактом с лицемерием и двуличием наставников. Воспитание в духе церковного фанатизма вырабатывало в юном скептике и атеисте все что угодно, кроме собственно духовного опыта. Хотя и здесь встречаются различные модернизации, делающие из прилежного ребенка либо зарождавшегося великого революционера, либо коварного циника и демагога – в зависимости от партийности аналитика.
Та же проблема с духовной семинарией в Тифлисе. Иосиф чудил с дисциплиной и запрещенной литературой, но протестные настроения и конфликты были в той среде достаточно распространенным явлением. Вопреки автобиографическому мифу, его не «вышибли» за марксизм, а аккуратно отчислили с правом восстановления. Ни безумных травм, ни фантастических взлетов – особых поводов для явных нарциссических отклонений на этом этапе пока не видно.
Профессиональный революционер
Тем не менее считается, что ненависть к существующему строю подпитывалась произволом и мракобесием, царившими в семинарии. Быстрый переход на нелегальное положение профессионального революционера сопровождался контактом с особой политической культурой российского пограничья – традициями насилия кавказской периферии с архаическими представлениями о чести и мести. О. Хлевнюк приводит свидетельства о том, что уже тогда Сталин считался человеком «крайне злобным и мстительным», способным на «самые крайние средства», хотя в этом он не был одинок в социал-демократической среде – в среде своих конкурентов и противников.
При этом упоминается, что Коба не обладал качествами, необходимыми для настоящего лидерства в массовом движении: «ораторским талантом, живостью мысли, широтой взгляда, чувством завтрашнего дня, энтузиазмом». В моменты сильных движений масс и крутых поворотов событий он скорее терялся. Его стихией была аппаратная, закулисная интрига.
Однако для человека с планами карьеры в революции и это не стало особо травмирующим обстоятельством. Он выдвинулся в число лидеров, реально стал «соратником Ленина» и в 1912 году вошел в состав ЦК. О. Хлевнюк отмечает такие качества, как организаторские и публицистические способности, смелость, решительность, выдержка, неприхотливость, умение приспосабливаться к обстоятельствам. Единственное, я бы говорил здесь о «решительности среднего уровня»: в сверхжестких ситуациях это качество могло и отказывать.
Но были и оскорбительные удары по самомнению нарцисса. «Широко известны нелицеприятные для Сталина запросы Ленина, сделанные в 1915 году разным лицам: “Не помните ли фамилии Кобы?”; “Большая просьба: узнайте […] фамилию “Кобы” (Иосиф Дж.?? Мы забыли)”». Позже Троцкий заявлял, что не помнит Сталина на важной конференции в Европе. Отомстил обоим, хотя и по-разному.
Революция как «сезон нарциссов»
Еще раз: есть профессиональная асимметрия в отношении к нарциссизму в диапазоне от простой предрасположенности до профзаболевания на грани инвалидности. Актеры, тенора, харизматичные политики, философы Системы и идеологи-догматики… И, конечно же, истинные революционеры – как убежденные, жертвенные борцы, ушибленные идеей великой миссии и себя в выполнении этой миссии с восторгом созерцающие.
Лидер или революционная партия – это всегда авангард, причем авангард прежде всего в самооценке. Этим уже многое сказано. Нужно очень хорошо и высоко думать о себе, чтобы «возглавить движение» во что бы то ни стало, тем более масс и самой истории.
Далее, революция – это идеология, а любая идеология нарциссична по определению. Идеология – это всегда догмат, «вера в упаковке знания», а догматик и есть не что иное, как концептуальный, идейный нарцисс. Идеология относится ко всему окружающему ее идейному пространству точно так же, как человек-нарцисс относится к другим людям и к окружающему миру: ноль эмпатии, готовность использовать полигон испытания собственной грандиозности и всемогущественности, аудитория, одариваемая счастьем общения и служащая живым зеркалом нарциссического самолюбования.
Наконец, революция – это типичный нарцисс среди других, более спокойных и умеренных «обитателей истории». Революция всегда так или иначе осознает себя на вершине исторических пластов и на гребне эпохальных переворотов – «тектонических сдвигов». Мегаломания – привычное расстройство революционеров, революций, революционных идеологий и организаций.
Революцию делают нарциссы, но она и сама делает людей нарциссами. Нарциссизм здесь необязателен на входе, но очень вероятен на выходе – в той или иной степени и форме. Предельно задранный пафос, идейное и моральное ничтожество врагов, борьба и победа, воодушевленное сплочение, нарциссические переносы на вождя, организацию и движение, не говоря о грандиозности политической сверхзадачи и всемогущественности взявшихся ее решать и решить.
Алексей Чижов. Нарцисс. 2011 (фрагмент)
И наконец, почти всегда – нарциссические термидорианские финалы, что особенно близко к теме нарциссизма Сталина, его режима и культа. Постреволюционная тирания, демонстрирующая хронический нарциссизм «победителей над победителями» – тема отдельного анализа.
Источник: Политический нарциссизм в России: Сталин с нами // Forbes, 19.07.2017. URL.
Раздел второй
Развитие темы
Из жизни нарциссов. психопатология политической повседневности
Тема нарциссизма в политике увлекательна, но толкает на крайности. В этом расстройстве видят либо откровение, универсальную суть всей нашей психоистории и патопсихологии власти – либо, наоборот, частность, раздутую энтузиазмом неофитов. И то и другое – перегибы, однако для России проблема скорее в явной недооценке масштабов бедствия. Это не набор эпизодов: эпидемии нарциссизма признаны «психологической чумой современности». И не надо путать забавные странности знакомых с серьезной, часто сокрушительной патологией. Античный миф – тоже не анекдот о себялюбии, а притча об ужасной каре и смерти. Злокачественные нарциссы изводят себя и других, разрушая отношения и жизнь, вплоть до убийств. В политике это психотип не только отдельных харизматиков, но и целых режимов. Начинается с банальной гордыни, а заканчивается бредом величия, геополитическим одиночеством и войнами мегаломании. Нарциссическое влечение к смерти – не выдумка философов.
Зеркальные болезни
Нарциссизм – это душевный недуг с особой политэкономией жизни. В «Метаморфозах» герой умирает от неутолимой любви к себе, но и от голода: «Бодрости нет, ни сил, всего, что, бывало, пленяло. / Тела не стало его, которого Эхо любила»… Эту историю, как в отражении, эхом, повторяет несчастная нимфа: «От постоянных забот истощается бедное тело; / Кожу стянула у ней худоба, телесные соки / В воздух ушли, и одни остались лишь голос да кости». Сама смерть не разлучила Нарцисса с предметом аутофиллии: «Даже и после – уже в обиталище принят Аида – / В воды он Стикса смотрел на себя». Инфернальная сцена приправлена у Овидия ядом сарказма.
В политике свои отражения и зеркала: экраны TV и мониторы PC, весь интерфейс СМИ. Нарциссу было чем красиво отражаться – пропаганда строит светлый образ сама и из ничего. В мифе отражение юноши подлинное, в политике само отражение – миф. Но эффект один: «негабаритное Эго» в отрыве от реальности и в конфликте со всеми. Плюс идефикс разрушительной всемогущественности: и никто на свете не умеет лучше нас оттяпать и убить. Игры в отражения истощают. Даже при позитивной коррекции цен на нефть «социальное государство» не просто так тянет из населения телесные соки: симуляция побед дорого стоит. Резервного фонда не стало, который все мы любили. Пенсии, налоги и штрафы, тарифы на все бесплатное – прямой путь к состоянию, поэтически описанному как «голос и кости». Чем хуже с «телом» экономики, тем громче голос политики – и наоборот. Нарциссизм компенсирует расстройства жизни, но их же усугубляет. Классический замкнутый контур с положительной обратной связью и ужасным концом.
Сицилианские защиты
Тот факт, что столь «сочная» тема игнорируется у нас желтой прессой, черным пиаром и даже наукой, сам тянет на диагноз вытеснения. Нарциссы против нарциссизма – это не «пчелы против меда» или «рок против наркотиков», а, наоборот, классика психологической защиты от возможной травмы. Для нашей власти такой диагноз слишком узнаваем и опасен. Политически заряженная масса сама компенсирует комплексы забитости переносом на величие государства. Поскреби империалиста – найдешь политического труса и затаенное презрение в себе. Даже интеллектуальная фронда строит защиту нападением: удобнее не замечать проблему, когда свои же нарциссы не слышат друг друга, не в силах объединить «крылья» либеральной оппозиции. Для понимания остроты ситуации хватит заголовков бестселлеров: «Эпидемия нарциссизма»; «Адская паутина: как выжить в мире нарциссизма»; «Нарциссизм: эпидемия нашего времени»; «Нарциссизм: эпидемия постмодерна»; «Как коллективный нарциссизм управляет мировой политикой»; «Нарциссизм, и как он разрушает жизнь»; «Деструктивный нарциссизм и инстинкт смерти»; «Психологи: у Дональда Трампа злокачественный нарциссизм». Нашу аудиторию пробивает именно переход на личности. Однако зацикленность на личностях затрудняет распознавание системных расстройств. Нарциссы вообще почти безнадежные пациенты: «Переживание триумфа своей власти над аналитиком […] утверждает патологическое грандиозное «я» пациента, выражает […] желание отомстить пугающему миру объектных отношений, который воплощается в аналитике.» (Отто Кернберг.) В итоге «крайнее обесчеловечивание», стремление унижать других и «хорошо рационализированный садизм» – как в личностной психиатрии, так и в социальной патопсихологии. Отсюда же истероидная реакция адептов власти даже на спокойный анализ состояния и активности режима. Ждем комментариев со свежими примерами такого рода нарциссической ярости.
Люди и режимы
Жития самовлюбленных деспотов и президентов-людоедов известны: от Нерона и Грозного, до Робеспьера и Гитлера, Мугабе и Тан Шве, Мобуту и Каддафи. На этой клумбе Трамп просто нежный цветок. Но сейчас важнее даже не психика «физлиц», а сама структура, форма расстройства. Идеология, политика, политтехнологии, пропаганда, пиар, информационные потоки и пр., будучи бессубъектными структурами сознания, сплошь и рядом ведут себя так, как если бы они обладали характером и психикой с нарциссической акцентуацией. Такой обезличенный анализ – «нейтронная бомба» в методологии (как бы без людей). Но он выводит из этического и правового тупика,
образовавшегося в профессии: «правило Голдуотера» запрещает дистанционное освидетельствование публичных лиц, сколь бы очевидными такие диагнозы ни были. Но ничто не запрещает освидетельствовать любые структуры или службы, будь то партии, идеологии, стратегии имиджмейкеров и политтехнологов. Не важно, что с головой политиков, когда сама политика выглядит и «ведет» себя как явный нарцисс. Независимо от личной адекватности международников сама дипломатия государства и ее подача могут иметь все признаки известного расстройства. Не касаясь психопатологии лидеров, иногда трудно не признать, что от Я-концепций, реализуемых их вездесущим пиаром, настолько разит самолюбованием, что это вредит уже и самому клиенту. Нарциссов во власти, натуральных или искусственных, обожают именно нарциссы толпы, но их вкусы очень капризны. Чуть меняются оптика и «фильтры» – и клиент во всей своей рекордной грандиозности становится особенно смешон и противен.
При желании здесь легко обезличивается и позиция самого аналитика. Набор симптомов «с листа» понятен любому – даже если это библия диагностов DSM-5. Пациент болезненно реагирует на отношение к себе и любой ценой ставит себя в центр внимания. Фантазмы исключительности и личного успеха зациклены на грандиозности и всемогущественности при откровенно потребительском отношении к другим. Обычно это неспособный к эмпатии манипулятор, а то и садист, ведущий себя так, будто ему все должны. Надменность и высокомерие подогреваются мучительной завистью, постоянным соотнесением себя с нарциссической планкой и готовностью поносить объект зависти. Даже простое невнимание к реальным или мнимым достоинствам нарцисса приводит к вспышкам нарциссического гнева. С таким набором симптомов остается поудобнее устроиться у телевизора и со знанием дела диагностировать обнаженное самолюбование политиков и телеведущих, всего этого нескончаемого селфи на фоне ничтожества оппонентов в студии и врагов в мире. Ведомая гением страна опять победоносно вершит вселенскую историю, в величественном одиночестве храня истинные ценности в падшем мире. Можно вводить доктрину «моральной однополярности» и пытаться отличить образы «долгого государства» от эсхатологии тысячелетнего рейха.
В последнее время триумф самооценок теряет края, будто люди не в курсе, что такое «перекормить клиентом». На фоне резкого снижения общего уровня восторженности этот политтехнологический нарциссизм становится злокачественным даже по бытовым меркам. Грубое лицемерие власти в сочетании с ее же хамской откровенностью рушит остатки массовых иллюзий. Внешние эффекы уже не в силах отвлечь от надрыва экономики и социальной сферы.
Все меньше желающих платить за театр вселенского величия; тает сама вера в технологические прорывы, чудеса гиперзвуковой дипломатии и социальной гармонии. Зеркало треснуло – и это необратимо. Добро пожаловать в мир криворожья!
Индустрия впечатлений
Экономику обычно сводят к меркантильному расчету. Это не совсем так даже в нормальных случаях, а тем более в режимах, страдающих известными расстройствами. Патологический нарциссизм деформирует и этику потребления, и характер перераспределения, и само производство. Тяжелая и легкая промышленность в СССР, помимо изделий, штамповала в конвейерном режиме правильного советского человека – наряду со школой, армией, медициной, собесом и сферой услуг, от бытовых до ритуальных. Тут же производились выставочные экспонаты небывалого исторического подъема.
Если вынести за скобки системообразующий распил, новая власть в России – прямая наследница советской системы поточного производства лояльности подданных и всей социальной опоры режима.
Реальные цели в кризисном социуме банальны: покончить со спадом, нищетой, диким неравенством, развалом производства, зависимостью от экспорта сырья… Но нарциссу важнее избранное общество и внешняя символика успеха. Войти в «двадцатку», «семерку» и т. п. – задачи прежде всего знаковые. Формально и для самоудовлетворения они «решаемы» при том же уровне нищеты, деградации институтов и в статусе сырьевого придатка. У нас даже не замечают колониальной ущербности в самом понятии «энергетическая сверхдержава».
Нарцисс ищет не признания как такового, а знаков, переводимых в картинку успеха. В экономике тоже интересен не результат, а формальные показатели. Переподчинение Росстата Минэкономразвитию важнее работы самого министерства. Комплементарная статистика добивает собственно экономику. Или, например, науку, озадаченную попаданием в топ-5 по числу статей в индексируемых журналах. Имитация становится универсальным смыслом деятельности перед лицом начальства – грандиозного Эго власти, безразличного к жизни других и к жизни вообще.
То же в бюджетных отношениях между центром и регионами. Нередко единственный способ чинить дороги и крыши – встроиться в очередную затею федерального замаха. Главное искусство такого менеджмента – сделать что-то банально нужное на средства мертворожденного проекта, не попав в лапы Кудрина. Помогает лишь то, что федеральный нарцисс скачет от одного сияющего отражения к другому, более свежему и впечатляющему. Главное в этой тактике – влюбленным эхом повторять риторику центра, обещая прорыв в инновациях и дигитализации, на деле затыкая прорывы канализации.
Синдром нарцисса поглощает полюса и богатства, и бедности. Помимо демонстративного потребления и символической роскоши есть и нарциссическая акцентуация самого процесса накопления – этого спорта высших достижений в концентрации бабла. Без понимания этого обычный человек так и застывает в недоумении перед неразрешимым вопросом: куда им столько? При очень условном политическом весе денег остается ревнивое самолюбование «успеха» и «крутизны», а здесь для правильного нарцисса насыщения не бывает. Длина яхты в футах компенсирует политическое ничтожество богатства.
На полюсе нищеты та же патология. Проще с комплексом «страдающего нарцисса» – зацикленного не на себе, но на своих обидах и муках. Однако в политике важнее перенос, когда обделенность низов деньгами, правами, достоинством и нормальным самоуважением ищет компенсацию в причащении к славе державы и в садистском унижении врага. Эти комплексы пронизывают всю систему внешних отношений. Наше «отстраненное безразличие» к Западу просто сияет в бесконечных выяснениях того, кто с кем первый не поздоровался и кто кому потом первый позвонил.
Однако «локус контроля» уже смещается с внешнего на внутренний: люди все менее озабочены внешними победами и уже не так склонны доверяться власти в обеспечении жизни. Инерция внутренней политики все еще ориентирована на эту массовую впечатлительность, а зря. Политическое Эхо постепенно освобождается от роли «акустического двойника» нарцисса (с) и перестает зеркалить сказанное наверху, пробуя собственный голос.
Память души и запах нефти
Нарциссизм бывает следствием обесценивания в детстве – либо, наоборот, непомерного захваливания родителями-нарциссами, для которых ребенок не более чем свидетельство их собственной незаурядности.
У политических расстройств схожие истоки. Надо представлять себе безразмерное самомнение СССР – путеводной звезды всего прогрессивного человечества в «переходе через ноль» к «подлинно человеческой истории». Это было отнюдь не только риторикой официальной идеологии – этим жили, причем не только прихлебатели и конформисты. И надо было потом перенести дикое обесценивание 1990-х, когда записывался на «корку» весь этот дискурс обличения, бездарности, предательства и позора, лившийся из всех СМИ, включая государственные. Неизживаемый инфантилизм, сначала захваленный сверх меры, а затем опущенный до полного самоуничижения, не мог позже не сказаться в идеологии власти, настроении элит и в комплексах массы. Отсюда болезненное отношение к внешнему миру. Зацикленному на себе нарциссу осталось отчаянно мстить обидчикам, не желающим потворствовать его капризам, не склоняющимся перед его всемогущественностью и грандиозностью, якобы стремящимся его вновь обесценить. Этой местью конфликты с объектным миром геостратегии лишь обостряются, и ситуация заходит в тупик.
Сырьевая экономика почти невидимыми отношениями связана с тем, что Фрейд называл «первичным» нарциссизмом. Младенец в нормальном онтогенезе ощущает себя центром мироздания: он автоматически, еще до осознания потребности получает еду, тепло, защиту и весь комплекс эмоций восхищения собственным великолепием. Но для взрослых такого рода превентивная обеспеченность всем в виде хорошо торгуемых природных ресурсов легко провоцирует отклонения. Она питает фантазмы величия и мании глобального миссионерства (ведь все эти неисчерпаемые недра не зря даны нам «свыше»). Она же питает нарциссическое превосходство власти над народонаселением, воспринимаемым как обременение к святым дарам. Отсюда же встречные, идущие снизу идеализирующие переносы на власть, «по-матерински» обеспечивающую инфантильную массу «всем необходимым, но не заработанным» (зарплата как «получка»). В итоге даже сама возможность для людей что-то производить и делать распределяется сверху как особого рода ограниченный ресурс – естественно, не задаром.
Обычно патологии связаны с дефектами процесса взросления. Девочка двух с половиной лет закатывает матери истерику за то, что та не хочет «выключить дождь», мешающий гулять. Когда у патерналистской власти так же заканчиваются ресурсы кормления всех – элит, политического класса, силовиков и миллионов «захребетников», – в обществе назревают конфликты, как с не желающим взрослеть ребенком. Верхи уже реально не могут, а низы думают, что те просто не хотят, а теперь еще и отбирают «игрушки» выживания. Это тем более злит на фоне все более грандиозных проектов, отчасти уже похожих на циклопические памятники уходящему правлению. «Нефтедобывающий нарциссизм» тоже, увы, не вечен.
С возрастом патология усугубляется. В другом хрестоматийном примере пациент-нарцисс звонит в офис своего аналитика с сообщением, что готов явиться на сеанс через десять минут. Ему мягко объясняют, что график сформирован заранее и на это время записаны другие пациенты. Истерика медленно закипает: «Вы не поняли: я уже здесь!» – и дело заканчивается приступом нарциссической ярости. В большой политике это характерное «Мы уже здесь!» (притом что «их там не было») может возводиться в почти универсальный принцип немирного сосуществования – со всеми конфликтными вытекающими.
Проблема (и смысл всей этой диагностики) в том, что попытки что-то напрямую внушить нарциссу в языке и логике здравого смысла обычно резко контрпродуктивны. Как и в индивидуальных случаях, здесь требуется куда более тонкая, изощренная аналитика и терапия. Даже в политической борьбе на поражение слабые места нарцисса часто обнаруживаются вовсе не там, куда направлены удары обычных санкций. «Сигнальное» унижение изоляцией вождя может быть страшнее отключения от SWIFT.
Главная же беда в том, что начинать анализ и терапию необходимо заранее и задолго до того, как обрушится вся эта мифология нарциссической грандиозности. Но пока нефть в цене, а народ терпит, самолюбование этого «петромачо» (Александр Эткинд) только зашкаливает. Недавно премьер заявил, что мы можем и в этом веке догнать поезд, разогнавшийся без нас, – как не раз делали и раньше в нашей истории. И пока никого особенно не пугает, что эта светлая мысль на все лады повторяется у нас уже лет двадцать с нарастающим самоудовлетворением.
Еще раз: «Даже и после – уже в обиталище принят Аида – / В воды он Стикса смотрел на себя».
Источник: ИЗ ЖИЗНИ НАРЦИССОВ
Психопатология политической повседневности // Новая газета, № 21 от 25 февраля 2019. URL.
