А. В. Рубцов
Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти
Краткая история болезни
В предыдущей статье речь шла о трудностях, связанных с автоматическим сопротивлением болезненно самовлюбленных субъектов, будь то личность, группа, социум. В таких ситуациях установление контакта с «пациентом», индивидуальным или коллективным, требует специальных усилий. Необходимо начальное согласие, способное обеспечить прогресс анализа и самоанализа. А это примерно как убедить истероидного патриота в том, что его песнь о Родине взывает к помощи психоаналитика минимум. Роль холодного душа в таких случаях может сыграть впечатляющая, но вытесненная, забытая история расстройства – воспоминание о том, что идея собственного превосходства, грандиозности и всемогущества возникла в столь острой форме стремительно и недавно. В случаях ураганного роста самомнения клиенту иногда удается вспомнить себя другим – гораздо скромнее и самокритичнее. В нашей ситуации для такого опыта есть основания.
Всего пять лет назад идеологический контент и дискурс власти были исполнены риторики «проблем» и «задач», суровой самокритики и трудной, хотя и яркой перспективы. Что же потом пошло не так?
Очень быстро измененное сознание
Первый шаг к рефлексии – вышеописанная «игра в теорию» – отвлеченное, абстрактное знакомство с основными симптомами и деструктивными эффектами отклонений. Это не только интересно само по себе, но и полезно всякому думающему человеку в плане понимания себя, оценки собственных манер, коррекции стиля поведения и межличностных отношений. Такой диагностический аппарат в жизни всегда полезен под рукой: он помогает «следить за собой» не только в идиоматическом, но и в прямом смысле слова. Если бы в школе вместо светской этики и не светской мистики преподавали основы динамической психопатологии, люди и общество были бы спокойнее, а страна не так блистала бы неуемной гордыней с комплексами неполноценности и жертвы. Даже простое знание такого рода симптомов ставит фильтры и корректирует оптику обозрения себя любимого. Захватывающее занятие и полезный опыт – смотреть наш телевизор с учебником психиатрии перед глазами.
Дополнительный шанс вовлечь пациента в работу над собой дает совместная с ним фиксация сильных изменений в его сознании и психике (здесь понятие «измененное сознание» работает и в прямом смысле, и в параллели с клиникой, психоделиками, воздействием веществ). Для того чтобы клиент – индивид или коллективный субъект – набрался мужества всерьез заглянуть в себя в поисках «дна», нужен серьезный повод, а не просто приход самоназначенного психоаналитика, которого никто не звал и общение с которым приятного не сулит.
С политическим нарциссом диалог возможен в той мере, в какой пациент в политике не вполне представляет собой личностно нерушимый монолит и при достаточных усилиях может отделиться от увязшего в комплексах, но все еще боготворимого кумира, движения или режима, с которым он себя связывает и отождествляет.
Естественно, мешают инерции и коллективные защиты. В то же время в политике нарцисс не просто обожает себя, но обожает себя в образе лидера, движения, героической страны, особо выдающейся нации или расы. Даже минимальная дистанция позволяет занять несколько более критическую позицию, а затем выделить расстройство, отодвинуть его и исследовать симптомы уже не на себе, а в психической организации «идеала».
Поскольку истовая любовь при смене курса или режима может легко и быстро переходить в не менее страстную ненависть, всегда остается не совсем призрачная надежда сформировать в пациенте хоть какой-то зазор для критической оценки нарциссической связи. Чаще это удается, когда объект обожания оказывается не только трагичен, но и смешон; с нарциссами такое бывает, не минует чаша сия и это величие.
Таким образом, поводом для самоанализа становится резкий перелом в сознании клиента, который он может отследить и не может отрицать. Если человек себя сегодняшнего воспринимает как безупречную норму (обычная для нарцисса ситуация), встряхивающим событием может стать обнаружение, что совсем недавно он как норму воспринимал в себе другое, если не прямо противоположное. Проще говоря, при обвальных изменениях сознания и психики пациент может признать себя здоровым сегодня, только если признает, что был не вполне нормален вчера.
Еще один великий перелом
В ситуации с нашим режимом такое вытесненное «вчера» – рубеж 2010–2011 годов. Чтобы оценить весь драматизм слома психики, который идеология и сознание власти и общества пережили у нас за последнее время, достаточно вспомнить, с каким коллективным субъектом мы имели дело всего несколько лет назад – до обратной рокировки во власти и разворота публичной идеологии от модернизации к традиции, от прагматизма к скрепам, от интеграции в мир к резкому обособлению себя в нем.
Если уподобить социум личности и признать за ним право на характер, придется согласиться, что в нашем случае это был субъект:
– в целом почти рациональный, способный воспринимать доводы и хоть как-то просчитывать последствия своих действий, ближайшие и отдаленные;
– сравнительно уравновешенный и психически стабильный, не чуждый шизоидности, истероидности и экстатических порывов, но все же не до такой степени, как сейчас;
– в меру самокритичный, способный воспринимать неприятную информацию о положении дел, о своих качествах и ресурсах, более-менее адекватно оценивая собственное тревожное положение, свои качества и перспективы.
Последнее важно, поскольку указывает на вход в нарциссическую патологию.
Всего пять лет назад идеологический контент и дискурс власти были исполнены риторики «проблем» и «задач», суровой самокритики и трудной, хотя и яркой перспективы. Начав с необходимости преодоления технологического отставания, уже давно ставшего критичным, с опасной зависимости от экспорта сырья и импорта товаров и технологий, официальная самооценка на высшем уровне зафиксировала тупиковый характер сырьевой модели и необходимость радикальной смены вектора развития. Также были зафиксированы сложности и фатальный характер такого перехода: балласт «некомпетентной коррумпированной бюрократии» и угроза «самому существованию страны».
Вот один из базовых фрагментов:
«Несмотря на отдельные успехи последних лет […], нам пока не удалось уйти от инерционного энергосырьевого сценария […]. И сейчас […] мы пока лишь фрагментарно занимаемся модернизацией экономики. И это неизбежно ведет к росту зависимости России от импорта товаров и технологий, к закреплению за нами роли сырьевого придатка мировой экономики, а в дальнейшем может повлечь за собой отставание от ведущих экономик мира, вытеснение нашей страны из числа мировых лидеров. Следуя этому сценарию, мы […] не сможем обеспечить ни безопасность страны, ни ее нормального развития, подвергнем угрозе само ее существование, говорю это без всякого преувеличения» (В. Путин, февраль 2008).
В сентябре 2009 года Д. Медведев в программной статье «Россия, вперед!» удерживает ту же тональность: «Должны ли мы и дальше тащить в наше будущее примитивную сырьевую экономику, хроническую коррупцию, застарелую привычку полагаться в решении проблем на государство […]. Двадцать лет бурных преобразований так и не избавили нашу страну от унизительной сырьевой зависимости […]. Отечественный бизнес за малым исключением не изобретает, не создает нужные людям вещи и технологии. Торгует тем, что сделано не им, – сырьем либо импортными товарами». И далее целый набор болезней: «неэффективная экономика», «полусоветская социальная сфера», «неокрепшая демократия», «вековая экономическая отсталость», «вековая коррупция», «патерналистские настроения», «безынициативность, дефицит новых идей, нерешенные вопросы, низкое качество общественной дискуссии, в том числе, и критических выступлений».
В этих жестких, жестоких самооценках семилетней давности пока нет комплекса неполноценности: они даны на фоне недавних выдающихся свершений и демонстрации уверенности в будущем прогрессе. Здесь пока почти нет сочетания агрессии и виктимности, нападения и жертвы. В своих бедах виноваты мы сами, а уверенность в возможности их преодоления не выглядит гипертрофированной и крикливой.
Сейчас все эти сентенции выглядели бы отпетой крамолой в исполнении пятой колонны иностранных агентов. Вместе с тем по уму они и теперь воспринимаются как вполне здравые, тогда как нынешнее всероссийское самомнение выглядит на этом фоне, мягко говоря, не вполне адекватным и уже явно запущенным.
Праздник, который всегда
Здесь важно даже не столько содержание самокритики, сколько сам факт ее наличия и тон самооценки. Если сравнить его с тональностью нынешней официальной риторики и массовых настроений, то коллективный субъект, которого мы потеряли по историческим меркам буквально вчера, окажется образцом адекватности, рацио и вменяемости, способности оценивать себя и ситуацию, не поддаваясь воздействию травм и комплексов, соблазнам «психического убежища». Нарцисс здесь формировался давно, но именно формировался, не господствовал.
Теперь в официальном дискурсе и массовом самомнении следы рефлексии и самокритики стремительно исчезают, зато в изобилии видны признаки неадекватно завышенной самооценки с типичными элементами патологической влюбленности в собственное изображение.
Это проявляется не только в риторике официальных текстов, но и в общей эстетике и эмоциональном настроении искусственно формируемого событийного ряда, которым режим оформляет свой «мгновенный автопортрет». Достаточно просканировать нынешнее телевидение (а именно оно во многом формирует сейчас образ происходящего в стране и мире), чтобы обнаружить ненормальное, нездоровое сгущение всякого рода празднеств – фестивалей и гала-концертов с фейерверками и салютами, спортивных состязаний и парадов, помпезных открытий объектов и презентаций мегапроектов неизменно исторического масштаба, разного рода приемов, награждений и всяких прочих торжеств и увеселений, не говоря уже о нагромождении архитектурно-декоративных излишеств в городе и на дачах. Не страна, а увеселительное заведение в бантах и рюшах.
Проще всего отнести это на счет отвлекающих маневров, смягчающих впечатление от деградации экономики, политики, социальной сферы и культуры, от внешнеполитических провалов, скрываемых под баннером «Мы всех нагнули!». Однако есть в этом и скрытое стремление украсить собственный обожаемый, незабвенный образ всеми возможными красотами и элементами декора. Не случайно во всех этих «праздниках для народа» и «подарках населению» нет самоценности, в них неизменно торчит лик власти, вписывающей себя в картину зашкаливающего, бьющего через край благополучия в качестве главного и единственного источника счастья. В этом есть политтехнологический расчет, но и самоутешение с самоудовлетворением, психология техничного манипулятора, но и самовлюбленного нарцисса. Поскольку все в этой системе власти держится на рейтингах запредельной «легитимности», ей необходимо производить эффекты и вызывать любовь – но ей и безумно нравится всем этим заниматься. И даже если вдруг проблема пиара технически отпадет, эта власть вряд ли слезет с экранов телевизоров и вряд ли уйдет из декоративно-оптимистической зоны новостных сообщений. Помимо внешней целесообразности в этом мелькании на экранах в атмосфере грандиозности и всемогущества есть и сильнейшая внутренняя потребность самоутверждения и изживания комплексов.
Сейчас сентенции пятилетней давности от этого же официоза (причем от первых лиц) выглядят верхом злопыхательства и очернительства. Но можно поставить и обратный мысленный эксперимент: представить себе, как воспринималось бы нынешнее самолюбование режима из того времени, когда все процветало, а до модернизации экономики и общества дело не доходило, лишь поскольку силы тратились на стерилизацию нефтегазовых доходов. Очень похоже на обратно-пропорциональную зависимость.
Чем лучше и стабильнее положение, тем рациональнее и самокритичнее позиция власти. И наоборот, чем хуже ситуация и мрачнее перспективы, тем громче туш и веселее жить, тем больше потребность режима в культе собственного отражения, в требовании всеобщего обожания или хотя бы внимания.
Можно провалить все, но нельзя выпасть из информационной повестки. Политика, особенно внешняя, вершится, глядя в мониторы с собственным любимым имиджем.
Можно было бы сразу диагностировать все это как сложившийся нарциссизм с эффектами деструктивной организации, однако прежде чем разбирать собственно патологию, необходимо понимать и держать в поле зрения примерные границы нормы, чему и будет посвящен последующий анализ проблемы.
Источник: Политический нарциссизм в России: краткая история болезни // Forbes, 19.09.2016. URL.
Границы нормы
В предыдущих статьях цикла речь шла о сложностях работы с социальным нарциссом. Коллективное расстройство оставляет человеку шанс отсоединиться, распознав нарцисса уже не в себе, а в объекте отождествления, будь то вождь, власть или сплоченная масса. Когда клиент не столько влюблен в себя (чаще это как раз комплекс неполноценности), сколько заходится от участия в грандиозности и всемогуществе политического целого, это целое в иных обстоятельствах можно и возненавидеть – примеров много, в том числе у нас. Но есть и то, что затрудняет разрыв с общностью, помогая политическим сборкам удерживать потенциальных отступников. И даже при выраженных симптомах диагноз неочевиден: норма здесь постоянно «плывет», а тот же самый нарциссизм в других дозах и ситуациях оказывается полезным.
Между характером и клиникой
Синдром нарцисса – ценная тема: видя отклонения в политике, человек лучше понимает и себя в жизни – свои установки, маленькие комплексы, отношения с другими – с близкими, с коллегами и начальством, с властью и страной, с другими этносами и народами. Разговор о власти в данном случае это еще и зеркало для отдельных героев – сеанс терапии и бесплатная диспансеризация.
Но войти в такой диалог трудно. Нарциссы вообще крайне агрессивны по отношению к анализу. Чтобы не ломать и без того хрупкий контакт с пациентом, необходимо предельно аккуратно отграничивать психопатологию как таковую от завихрений характера в рамках нормы. Иначе вас будут регулярно уличать в нездоровом стремлении увидеть клинику в обычном своеобразии характера (пусть несколько утрированном). Для политики это особенно критично, поскольку норма здесь сдвинута, реакции обострены, а патологии настолько привычны, что как таковые не распознаются.
Разоряющая страну власть-нарцисс отнюдь не теряет связи с реальностью массового сознания. Она вполне достигает желаемых результатов, поддерживая массовые аффекты
В расхожем смысле слово «нарцисс» обозначает не диагноз, а всего лишь намек на странность, которая может быть объяснимой (в искусстве и науке) либо неприятной (в политике и жизни), но не более. Чаще это всего лишь дежурное острословие; так человека в быту легко называют «шизиком», вовсе не имея в виду, что он и в самом деле всерьез болен шизофренией.
Кроме того, нарциссы даже в пограничном состоянии не то же, что психопаты и сумасшедшие (хотя в антисоциальном синдроме они могут впадать в дикую агрессию и ярость, не говоря о злопамятной мстительности, что в политике часто до времени скрыто, но страшнее по последствиям). Нарциссизм как отдельный недуг был включен в DSM (Diagnostic and Statistical Manual of mental disorders) далеко не сразу. В первой версии DSM-V (2013 г.) нарциссическое расстройство личности и вовсе было исключено из классификации, но затем его все же восстановили.
Чтобы не выглядеть злопыхателем и плохим стилистом, трактующим буквально собственные метафоры и гиперболы, надо учитывать: а) возрастной нарциссизм, оправданный и даже необходимый на ранних этапах становления личности; б) нарциссизм конструктивный, позволяющий добиться большего, нежели с «нормальной» психикой. В нашей политике такие критерии «конструктивности» решительно сбиты, и то, что для сиюминутных интересов власти может выглядеть конструктивным, для страны часто оборачивается губительным торжеством самомнения и фиксации на имидже. Здесь взрослые люди (идеологи с бредом величия, комментаторы с нездоровыми конспирологическими фантазиями, авторы диковатых законов и пр.) с позиций обычного здравого смысла выглядят как типичные «ненормальные», но в плане их собственных политических, статусных и материальных интересов оказываются вполне рациональными и расчетливыми. Играть психа при губернаторе не совсем то же, что реально тронуться, хотя затягивает.
И наоборот: осмысленное и стратегически ответственное поведение в нашей политике все чаще воспринимается как героика помешанных. Новая формула: честно, но политически нерационально (см. последние выборы). Как сказал поэт, здесь быть здоровым некрасиво.
Необходим также набор критериев, отделяющих умеренные, терпимые девиации от расстройств, реально разрушающих жизнь и личность («злокачественный нарциссизм» по Отто Кернбергу). Тем более это важно в коллективной психопатологии. В нашей политике не так просто понять, где особый «стиль», порожденный обстоятельствами личностными и организационными, перерождается в разрушительную патологию с провалами в коммуникации и жизнеобеспечении, вплоть до сакраментального влечения к смерти.
Нарциссизм переходный и конструктивный
Сразу перепрыгнем через возрастной нарциссизм, свойственный ранним этапам индивидуальной психоэволюции: о нем позже и специально. Отметим лишь, что в политике подобную стадию проходят неоднократно: социум, режим, а с ними и само общество время от времени, особенно после революционных встрясок, «вновь рождаются», едва ли не с нуля осваивая мир и себя в нем. Здесь повышенная сосредоточенность на себе нормальна и даже необходима: взрослым людям, как и детям, приходится с чистого листа решать проблемы самоидентификации и адаптации. Россия начала 1990-х годов в категорию таких «рождений заново во взрослом состоянии» как раз и попадает. Нынешний нарциссизм российских элит и масс во многом объясняется этим «трудным детством», обделенным любовью, признанием и самоуважением.
Известно, что в меру трепетное чувство, которое индивид испытывает к себе, не вызывает опасений и даже играет позитивную роль. В динамической психиатрии этот эффект описывают так: «Личность с конструктивным нарциссизмом характеризуется адекватно высокой самооценкой, чувством собственного достоинства, высокой самодостаточностью, здоровым честолюбием, открытостью, способностью наслаждаться полнотой жизни […] и получать ощущение радости от растущих возможностей самореализации; умением искренне прощать ошибки и промахи себе и другим». Из поведенческих характеристик можно добавить эмоциональную и духовную зрелость, уверенность в себе и самоконтроль, способность находить интуитивные решения, действуя самостоятельно и ответственно, не поддаваясь внешнему давлению и попыткам манипуляции. Отмечают также реализм самовосприятия, терпимость к собственным слабостям и недостаткам других. Все эти замечательные качества конструктивный нарциссизм усиливает в сравнении с «нормой».
Показательно также известное распределение выдающихся нарциссов по разным поприщам. Конструктивные ближе к творчеству: Ницше, Дали, Борхес. Иначе в политике: Нерон, Иван Грозный, Робеспьер, Муссолини и Гитлер, Ким Чен Ир, Пол Пот и Иди Амин, Мугабе, Менгисту Хайле Мариам, Тан Шве, Омар аль-Башир, Мобуту, Хусейн, Каддафи… И принял он смерть от имиджа своего.
Принято считать, что авторитаризм и диктатура нарциссичны по природе: они и подпитаны самовлюбленностью, и культивируют ее. Со временем единоличная власть лишь обостряет исходное расстройство, и противостоят этому лишь поистине выдающиеся люди.
Деструктивное и злокачественное
Деструктивный нарциссизм по свойствам зеркален конструктивному: грандиозная переоценка собственной важности, всемогущественные потуги и иллюзии; гипертрофированные представления о своих способностях и фантомы гениальности, фантазии безграничного успеха, влияния, блеска; маниакальная вера в свою избранность и уникальность, потребность в демонстративном признании и восхищении. В отношении к другим это грубо потребительские стратегии с неспособностью к эмпатии, игнорирование чувств и интересов окружающих, проявления гордого невежества, надменности, пренебрежительности. Мания мешает реальным достижениям (например, в карьере и личной жизни или в экономике, знании и технологиях), портит отношения с людьми (а также с другими странами и с мировым сообществом). Отдельная статья – дикие растраты на «картинку», на постановки триумфа и театрализованного обожания. Император Бокасса ухлопал половину бюджета страны на свою коронацию, в ходе которой он восседал на троне из чистого золота в короне и мантии, скопированных с коронации Наполеона. У нас все не столь помпезно и не так безвкусно, зато на порядки дороже.
Возможны и более жесткие ситуации. Синдрому злокачественного нарциссизма, объединяющему нарциссические и антисоциальные расстройства, свойственна сильная параноидная ориентация, эгосинтонная агрессия (соотнесенность исключительно со своими собственными стандартами при грубом игнорировании всего остального), садизм, направленный против окружающих или выражающийся в специфическом типе «торжествующего самоповреждения» вплоть до попыток суицида. В выраженных случаях это прослеживается в нарциссической ярости (причем одновременно в официальной политике и в настроениях агрессивно-самодовольный массы, готовой растерзать мирных и почти безобидных «либералов», неправильных режиссеров, фотографов и кураторов выставок вместе с экспонатами). Грандиозное Я на пустом месте и мелкое всемогущество (офицеры России с мочой наперевес) – тема острая и жизненная, но для отдельного анализа.
Гибридные эффекты
Если в индивидуальных случаях раскладка между нормой и патологией, а также между конструктивным и деструктивным в целом понятна, то в коллективном и политическом нарциссизме все сложнее и совсем не однозначно. Здесь это скорее объемная матрица, в каждой из ячеек которой нет прямого ответа на целый ряд вопросов: кто именно является носителем наблюдаемой по симптомам патологии; как в этой видимости сочетаются реальные расстройства и сухой политический расчет; по каким критериям и с чьих позиций надо оценивать эти аффекты как конструктивные или деструктивные, тем более злокачественные? Здесь все перепутано, и расстройство часто локализовано совсем не там, где кажется.
Проще всего с нарциссизмом политизированной массы, одновременно и расположенной к нарциссическому расстройству всей травмирующей биографией последних десятилетий и лет, и искусственно разогретой целенаправленной пропагандой последнего времени. Чистая провокация восстания ничтожеств, ни на что свое не способных, но упивающихся ролью диктаторов морали, вкуса и правильного знания. Но уже во власти вся эта симптоматика может вовсе ничего не отражать: здесь «строить образ» можно, вовсе в него не входя, даже если разыгрывается угодный массе грандиозный нарцисс или почти мнимая, но опасная ненормальность, заставляющая другие страны вести себя более корректно – с поправкой на риск эксцессов и рецидивов (почти как с КНДР).
В этом отношении и сама власть крайне неоднородна. Если для одних это расчет на психотропное воздействие, то для других – реальные дефекты их собственной психики и фантомы сознания. Под одной и той же внешне нарциссической оболочкой во власти могут уживаться и искренние нарциссы, ненормальные патриоты и маньяки величия, и унылые фаталисты, видящие эту страну издавна пропащей, вновь опозоренной, разоренной, навеки обреченной тащиться в «колее». В этом плане могут разительно отличаться «башни Кремля», кланы и группы влияния, силовики и тактики, на все готовые ястребы и знающие наш истинный потенциал реалисты. Даже внутри этих групп есть весьма разные люди: функционеры во власти могут одновременно и пребывать в ужасе от происходящего, и поддерживать политику авантюрной гордыни с почти мистической верой в везучесть руководства.
Не менее сложна двойственность в оппозиции конструктивное – деконструктивное. Считается, что нарцисс уходит в мир самовлюбленных фантазий, теряя при этом связь с реальностью, эмпатию и коммуникацию, саму способность к действию. Все это может иметь место, но при этом не исключать конструктивности в иных смыслах и в другом целеполагании. Разоряющая страну власть-нарцисс отнюдь не теряет связи с реальностью массового сознания, ею же почти до предела заведенного. С этим сознанием она легко коммуницирует и входит в подобие эмпатии. Наконец, не покидая потока иллюзий и разрушая реальность, она, тем не менее, вполне достигает желаемых результатов, поддерживая элитные и массовые аффекты и рейтинги, обеспечивающие воспроизводство господства. С точки зрения политики, основанной на эмоциях и предубеждениях, язык не поворачивается назвать этот нарциссизм деконструктивным. Скорее наоборот, приходится отказывать в текущей политической конструктивности как раз позициям ответственным и реалистичным, с чувством «земли».
Подобный комплекс раскрыт в финальной фразе из замечательной книги о правлении Майдзи: «Японский этнонарциссизм не был пассивным, он привел в действие громадные людские массы, которые убивали друг друга, которые умирали, считая свою смерть достойным вкладом в общенациональное дело. Возразить на это было нечего, потому что любая страна, в конечном итоге, уникальна. И заставить ее потерять свою уникальность еще труднее, чем приобрести ее».
У нас пока почти не убивают друг друга, но зато убивают экономику и социальную сферу, технологии, науку, культуру, сознание. И на эту «уникальность» есть что возразить.
Источник: Политический нарциссизм в России: границы нормы // Forbes, 27.09.2016. URL.
