Афанасий Фет
Я пришел к тебе с приветом…

Полная версия

«Младенческой ласки доступен мне лепет…»

 
Младенческой ласки доступен мне лепет,
Душа откровенно так с жизнью мирится.
Безумного счастья томительный трепет
Горячим приливом по сердцу стремится.
 
 
Скажу той звезде, что так ярко сияет, —
Давно не видались мы в мире широком,
Но я понимаю, на что намекает
Мне с неба она многозначащим оком:
 
 
– Ты смотришь мне в очи. Ты пра́ва: мой трепет
Понятен, как луч твой, что в воды глядится.
Младенческой ласки доступен мне лепет,
Душа откровенно так с жизнью мирится.
 

<1847>

«Снился берег мне скалистый…»

 
Снился берег мне скалистый,
Море спало под луною,
Как ребенок дремлет чистый, —
И по нем скользя с тобою,
В дым прозрачный и волнистый
Шли алмазной мы стезею.
 

Конец 1856 или начало 1857

Туманное утро

 
Как первый золотистый луч
Меж белых гор и сизых туч
Скользит уступами вершин
На темя башен и руин,
Когда в долинах, полных мглой,
Туман недвижим голубой, —
Пусть твой восторг во мглу сердец
Такой кидает свет, певец!
 
 
И как у розы молодой,
Рожденной раннею зарей,
Когда еще палящих крыл
Полудня ветер не раскрыл
И влажный вздох туман ночной
Меж небом делит и землей,
Росинка катится с листа, —
Пусть будет песнь твоя чиста.
 

Конец 1856 или начало 1857

Римский праздник

 
Не напевай тоскливой муки
И слезный трепет утиши,
Воздушный голос! – Эти звуки
Смущают кроткий мир души.
 
 
Вокруг светло. На праздник Рима
Взглянули ярко небеса —
И высоко-неизмерима
Их светло-синяя краса.
 
 
Толпа ликует как ребенок,
На перекрестках шум и гул,
В кистях пунцовых, бодр и звонок,
По мостовой ступает мул.
 
 
В дыханьи чары мимолетной
Уже ласкались вкруг меня
И радость жизни беззаботной
И свет безоблачного дня.
 
 
Но ты запел – и злые звуки
Смущают кроткий мир души…
О, не зови тоскливой муки
И слезный трепет утиши!
 

Конец 1856 или начало 1857

Цветы

 
С полей несется голос стада,
В кустах малиновки звенят,
И с побелевших яблонь сада
Струится сладкий аромат.
 
 
Цветы глядят с тоской влюбленной,
Безгрешно чисты, как весна,
Роняя с пылью благовонной
Плодов румяных семена.
 
 
Сестра цветов, подруга розы,
Очами в очи мне взгляни,
Навей живительные грезы
И в сердце песню зарони.
 

<1858>

«Вчера я шел по зале освещенной…»

 
Вчера я шел по зале освещенной,
Где так давно встречались мы с тобой.
Ты здесь опять! Безмолвный и смущенный,
Невольно я поникнул головой.
 
 
И в темноте тревожного сознанья
Былые дни я различал едва,
Когда шептал безумные желанья
И говорил безумные слова.
 
 
Знакомыми напевами томимый,
Стою. В глазах движенье и цветы —
И кажется, летя под звук любимый,
Ты прошептала кротко: «Что же ты?»
 
 
И звуки те ж, и те ж благоуханья,
И чувствую – пылает голова,
И я шепчу безумные желанья
И лепечу безумные слова.
 

<1858>

«Все вокруг и пестро́ так и шумно…»

 
Все вокруг и пестро́ так и шумно,
Но напрасно толпа весела:
Без тебя я тоскую безумно,
Ты улыбку мою унесла.
 
 
Только изредка, поздней порою,
После скучного, тяжкого дня,
Нежный лик твой встает предо мною,
И ему улыбаюся я.
 

1856

Певице

 
Уноси мое сердце в звенящую даль,
        Где как месяц за рощей печаль;
В этих звуках на жаркие слезы твои
        Кротко светит улыбка любви.
 
 
О дитя! как легко средь незримых зыбей
        Доверяться мне песне твоей:
Выше, выше плыву серебристым путем,
        Будто шаткая тень за крылом.
 
 
Вдалеке замирает твой голос, горя,
        Словно за морем ночью заря, —
И откуда-то вдруг, я понять не могу,
        Грянет звонкий прилив жемчугу.
 
 
Уноси ж мое сердце в звенящую даль,
        Где кротка, как улыбка, печаль,
И все выше помчусь серебристым путем
        Я, как шаткая тень за крылом.
 

<1857>

Бал

 
Когда трепещут эти звуки
И дразнит ноющий смычок,
Слагая на коленях руки,
Сажусь в забытый уголок.
 
 
И, как зари румянец дальный
Иль дней былых немая речь,
Меня пленяет вихорь бальный
И шевелит мерцанье свеч.
 
 
О, как, ничем неукротимо,
Уносит к юности былой
Вблизи порхающее мимо
Круженье пары молодой!
 
 
Чего хочу? Иль, может статься,
Бывалой жизнию дыша,
В чужой восторг переселяться
Заране учится душа?
 

<1857>

Anruf an die Geliebte^[4] Бетховена

 
Пойми хоть раз тоскливое признанье,
Хоть раз услышь души молящей стон!
Я пред тобой, прекрасное созданье,
Безвестных сил дыханьем окрылен.
 
 
Я образ твой ловлю перед разлукой,
Я, полон им, и млею, и дрожу,
И, без тебя томясь предсмертной мукой,
Своей тоской, как счастьем, дорожу.
 
 
Ее пою, во прах упасть готовый.
Ты предо мной стоишь как божество —
И я блажен; я в каждой муке новой
Твоей красы провижу торжество.
 

<1857>

«Ярким солнцем в лесу пламенеет костер…»

 
Ярким солнцем в лесу пламенеет костер,
        И, сжимаясь, трещит можжевельник;
Точно пьяных гигантов столпившийся хор,
        Раскрасневшись, шатается ельник.
 
 
Я и думать забыл про холодную ночь, —
        До костей и до сердца прогрело;
Что смущало, колеблясь умчалося прочь,
        Будто искры в дыму улетело.
 
 
Пусть на зорьке, все ниже спускаясь, дымок
        Над золою замрет сиротливо;
Долго-долго, до поздней поры огонек
        Будет теплиться скупо, лениво.
 
 
И лениво и скупо мерцающий день
        Ничего не укажет в тумане;
У холодной золы изогнувшийся пень
        Прочернеет один на поляне.
 
 
Но нахмурится ночь – разгорится костер,
        И, виясь, затрещит можжевельник,
И, как пьяных гигантов столпившийся хор,
        Покраснев, зашатается ельник.
 

<1859>

«Свеча нагорела. Портреты в тени…»

 
Свеча нагорела. Портреты в тени.
        Сидишь прилежно и скромно ты.
Старушке зевнулось. По окнам огни
        Прошли в те дальние комнаты.
 
 
Никак комара не прогонишь ты прочь, —
        Поет и к свету все просится.
Взглянуть ты не смеешь на лунную ночь,
        Куда душа переносится.
 
 
Подкрался, быть может, и смотрит в окно?
        Увидит мать – догадается;
Нет, верно, у старого клена давно
        Стоит в тени, дожидается.
 

<1862>

«Нет, не жди ты песни страстной…»

 
Нет, не жди ты песни страстной,
Эти звуки – бред неясный,
        Томный звон струны;
Но, полны тоскливой муки,
Навевают эти звуки
        Ласковые сны.
 
 
Звонким роем налетели,
Налетели и запели
        В светлой вышине.
Как ребенок им внимаю,
Что́ сказалось в них – не знаю,
        И не нужно мне.
 
 
Поздним летом в окна спальной
Тихо шепчет лист печальный,
        Шепчет не слова;
Но под легкий шум березы
К изголовью, в царство грезы
        Никнет голова
 

<1858>

«Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали…»

 
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.
 
 
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна – любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
 
 
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь.
 
 
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
 

2 августа 1877

«Что ты, голубчик, задумчив сидишь…»

 
Что ты, голубчик, задумчив сидишь,
Слышишь – не слышишь, глядишь – не глядишь?
Утро давно, а в глазах у тебя,
Я посмотрю, и не день и не ночь.
 
 
– Точно случилось жемчужную нить
Подле меня тебе врозь уронить.
Чудную песню я слышал во сне,
Несколько слов до яву́ мне прожгло.
 
 
Эти слова-то ищу я опять
Все, как звучали они, подобрать.
Верно, ах, верно, сказала б ты мне,
В чем этот голос меня укорял.
 

Начало 1875

«В дымке-невидимке…»

 
В дымке-невидимке
Выплыл месяц вешний,
Цвет садовый дышит
Яблонью, черешней.
Так и льнет, целуя
Тайно и нескромно.
И тебе не грустно?
И тебе не томно?
 
 
Истерзался песней
Соловей без розы.
Плачет старый камень,
В пруд роняя слезы.
Уронила косы
Голова невольно.
И тебе не томно?
И тебе не больно?
 

Апрель 1873

«Одна звезда меж всеми дышит…»

 
Одна звезда меж всеми дышит
        И так дрожит,
Она лучем алмазным пышет
        И говорит:
 
 
Не суждено с тобой нам дружно
        Носить оков,
Не ищем мы и нам не нужно
        Ни клятв, ни слов.
 
 
Не нам восторги и печали,
        Любовь моя!
Но мы во взорах разгадали,
        Кто ты, кто я.
 
 
Чем мы горим, светить готово
        Во тьме ночей;
И счастья ищем мы земного
        Не у людей.
 

<1882>

«Истрепалися сосен мохнатые ветви от бури…»

 
Истрепалися сосен мохнатые ветви от бури,
Изрыдалась осенняя ночь ледяными слезами,
Ни огня на земле, ни звезды в овдовевшей лазури,
Все сорвать хочет ветер, все смыть хочет ливень
                                                               ручьями.
 
 
Никого! Ничего! Даже сна нет в постели холодной,
Только маятник грубо-насмешливо меряет время.
Оторвись же от тусклой свечи ты душою свободной!
Или тянет к земле роковое, тяжелое бремя?
 
 
О, войди ж в этот мрак, улыбнись, благосклонная фея,
И всю жизнь в этот миг я солью, этим мигом измерю,
И, речей благовонных созвучием слух возлелея,
Не признаю часов и рыданьям ночным не поверю!
 

Конец 1860-х годов (?)

«Солнце нижет лучами в отвес…»

 
Солнце нижет лучами в отвес,
И дрожат испарений струи
У окраины ярких небес;
Распахни мне объятья твои,
Густолистый, развесистый лес!
 
 
Чтоб в лицо и в горячую грудь
Хлынул вздох твой студеной волной,
Чтоб и мне было сладко вздохнуть;
Дай устами и взором прильнуть
У корней мне к воде ключевой!
 
 
Чтоб и я в этом море исчез,
Потонул в той душистой тени,
Что раскинул твой пышный навес;
Распахни мне объятья твои,
Густолистый, развесистый лес!
 

1863

«Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне…»

 
Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне,
Травы степные унизаны влагой вечерней,
Речи отрывистей, сердце опять суеверней,
Длинные тени вдали потонули в ложбине.
 
 
В этой ночи, как в желаниях, все беспредельно,
Крылья растут у каких-то воздушных стремлений,
Взял бы тебя и помчался бы так же бесцельно,
Свет унося, покидая неверные тени.
 
 
Можно ли, друг мой, томиться в тяжелой кручине?
Как не забыть, хоть на время, язвительных терний?
Травы степные сверкают росою вечерней,
Месяц зеркальный бежит по лазурной пустыне.
 

1863

«Забудь меня, безумец исступленный…»

 
Забудь меня, безумец исступленный,
        Покоя не губи.
Я создана душой твоей влюбленной,
        Ты призрак не люби!
 
 
О, верь и знай, мечтатель малодушный,
        Что, мучась и стеня,
Чем ближе ты к мечте своей воздушной,
        Тем дальше от меня.
 
 
Так над водой младенец, восхищенный
        Луной, подъемлет крик;
Он бросился – и с влаги возмущенной
        Исчез сребристый лик.
 
 
Дитя, отри заплаканное око,
        Не доверяй мечтам.
Луна плывет и светится высоко,
        Она не здесь, а там.
 

1855

«Прежние звуки, с былым обаяньем…»

 
Прежние звуки, с былым обаяньем
        Счастья и юной любви!
Все, что сказалося в жизни страданьем,
Пламенем жгучим пахнуло в крови!
 
 
Старые песни, знакомые звуки,
        Сон безотвязно больной!
Точно из сумрака бледные руки
Призраков нежных манят за собой.
 
 
Пусть обливается жгучею кровью
        Сердце, а очи слезой! —
Доброю няней прильнув к изголовью,
Старая песня, звучи надо мной!
 
 
Пой! Не смущайся! Пусть время былое
        Яркой зарей расцветет!
Может быть, сердце утихнет больное
И, как дитя в колыбели, уснет.
 

Конец 1862

«Как ясность безоблачной ночи…»

 
Как ясность безоблачной ночи,
Как юно-нетленные звезды,
Твои загораются очи
Всесильным, таинственным счастьем.
 
 
И все, что лучом их случайным
Далеко иль близко объято,
Блаженством овеяно тайным —
И люди, и звери, и скалы.
 
 
Лишь мне, молодая царица,
Ни счастия нет, ни покоя,
И в сердце, как пленная птица,
Томится бескрылая песня.
 

1862

«Сны и тени…»

 
               Сны и тени,
               Сновиденья,
В сумрак трепетно манящие,
               Все ступени
               Усыпленья
Легким роем преходящие,
 
 
               Не мешайте
               Мне спускаться
К переходу сокровенному,
               Дайте, дайте
               Мне умчаться
С вами к свету отдаленному.
 
 
               Только минем
               Сумрак свода, —
Тени станем мы прозрачные
               И покинем
               Там у входа
Покрывала наши мрачные.
 

1859

Шопену

 
Ты мелькнула, ты предстала,
Снова сердце задрожало,
Под чарующие звуки
То же счастье, те же муки,
Слышу трепетные руки —
        Ты еще со мной!
 
 
Час блаженный, час печальный,
Час последний, час прощальный,
Те же легкие одежды,
Ты стоишь, склоняя вежды, —
И не нужно мне надежды:
        Этот час – он мой!
 
 
Ты руки моей коснулась,
Разом сердце встрепенулось;
Не туда, в то горе злое,
Я несусь в мое былое, —
Я на все, на все иное
        Отпылал, потух!
 
 
Этой песне чудотворной
Так покорен мир упорный;
Пусть же сердце, полно муки,
Торжествует час разлуки,
И когда загаснут звуки —
        Разорвется вдруг!
 

<1882>

Романс

 
Злая песнь! Как больно возмутила
Ты дыханьем душу мне до дна!
До зари в груди дрожала, ныла
Эта песня – эта песнь одна.
 
 
И поющим отдаваться мукам
Было слаще обаянья сна;
Умереть хотелось с каждым звуком,
Сердцу грудь казалася тесна.
 
 
Но с зарей потухнул жар напевный
И душа затихнула до дна.
В озаренной глубине душевной
Лишь улыбка уст твоих видна.
 

<1882>

«Я видел твой млечный, младенческий волос…»

 
Я видел твой млечный, младенческий волос,
Я слышал твой сладко вздыхающий голос —
И первой зари я почувствовал пыл;
Налету весенних порывов подвластный,
Дохнул я струею и чистой и страстной
У пленного ангела с веющих крыл.
 
 
Я понял те слезы, я понял те муки,
Где слово немеет, где царствуют звуки,
Где слышишь не песню, а душу певца,
Где дух покидает ненужное тело,
Где внемлешь, что радость не знает предела,
Где веришь, что счастью не будет конца.
 

<1884>

«Только в мире и есть, что тенистый…»

 
Только в мире и есть, что тенистый
        Дремлющих кленов шатер.
Только в мире и есть, что лучистый
        Детски задумчивый взор.
Только в мире и есть, что душистый
        Милой головки убор.
Только в мире и есть этот чистый
        Влево бегущий пробор.
 

3 апреля 1883

В лунном сиянии

 
Выйдем с тобой побродить
        В лунном сиянии!
Долго ли душу томить
        В темном молчании!
 
 
Пруд как блестящая сталь,
        Травы в рыдании,
Мельница, речка и даль
        В лунном сиянии.
 
 
Можно ль тужить и не жить
        Нам в обаянии?
Выйдем тихонько бродить
        В лунном сиянии!
 

27 декабря 1885

На рассвете

 
Плавно у ночи с чела
Мягкая падает мгла;
С поля широкого тень
Жмется под ближнюю сень;
Жаждою света горя,
Выйти стыдится заря;
Холодно, ясно, бело,
Дрогнуло птицы крыло…
Солнца еще не видать,
А на душе благодать.
 

1 апреля 1886

«Что за звук в полумраке вечернем?…»

 
Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть, —
        То кулик простонал или сыч.
Расставанье в нем есть, и страданье в нем есть,
        И далекий неведомый клич.
 
 
Точно грезы больные бессонных ночей
        В этом плачущем звуке слиты, —
И не нужно речей, ни огней, ни очей —
        Мне дыхание скажет, где ты.
 

10 апреля 1887

«Я тебе ничего не скажу…»

 
Я тебе ничего не скажу,
И тебя не встревожу ничуть,
И о том, что́ я молча твержу,
Не решусь ни за что намекнуть.
 
 
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы
И я слышу, как сердце цветет.
 
 
И в больную, усталую грудь
Веет влагой ночной… я дрожу,
Я тебя не встревожу ничуть,
Я тебе ничего не скажу.
 

2 сентября 1885

«Все, как бывало, веселый, счастливый…»

 
Все, как бывало, веселый, счастливый,
Ленты твоей уловляю извивы,
Млеющих звуков впивая истому;
Пусть ты летишь, отдаваясь другому.
 
 
Пусть пронеслась ты надменно, небрежно,
Сердце мое все по-прежнему нежно,
Сердце обид не считает, не мерит,
Сердце по-прежнему любит и верит.
 
 
Тщетно опущены строгие глазки,
Жду под ресницами блеска и ласки, —
Все, как бывало, веселый, счастливый,
Ленты твоей уловляю извивы.
 

24 июля 1887

«Моего тот безумства желал, кто смежал…»

 
Моего тот безумства желал, кто смежал
Этой розы заво́и, и блестки, и росы;
Моего тот безумства желал, кто свивал
Эти тяжким узлом набежавшие косы.
 
 
Злая старость хотя бы всю радость взяла,
А душа моя так же пред самым закатом
Прилетела б со стоном сюда, как пчела,
Охмелеть, упиваясь таким ароматом.
 
 
И, сознание счастья на сердце храня,
Стану буйства я жизни живым отголоском.
Этот мед благовонный – он мой, для меня,
Пусть другим он останется топким лишь воском!
 

25 апреля 1887

«Сплю я. Тучки дружные…»

 
Сплю я. Тучки дружные,
Вешние, жемчужные
        Мчатся надо мной;
Смутные, узорные,
Тени их проворные —
        По полям грядой.
 
 
Подбежали к чистому
Пруду серебристому,
        И – вдвойне светло.
Уж не тени мрачные, —
Облака прозрачные
        Смотрятся в стекло.
 
 
Сплю я. Безотрадною
Тканью непроглядною
        Тянутся мечты;
Вдруг сама, заветная,
Кроткая, приветная,
        Улыбнулась ты.
 

19 сентября 1887

«Не нужно, не нужно мне проблесков счастья…»

 
Не нужно, не нужно мне проблесков счастья,
Не нужно мне слова и взора участья,
        Оставь и дозволь мне рыдать!
К горячему снова прильнув изголовью,
Позволь мне моей нераздельной любовью,
        Забыв все на свете, дышать!
 
 
Когда бы ты знала, каким сиротливым,
Томительно-сладким, безумно-счастливым
        Я горем в душе опьянен, —
Безмолвно прошла б ты воздушной стопою,
Чтоб даже своей благовонной стезею
        Больной не смутила мой сон.
 
 
Не так ли, чуть роща одеться готова,
В весенние ночи, – светила дневного
        Боится крылатый певец? —
И только что сумрак разгонит денница,
Смолкает зарей отрезвленная птица, —
        И счастью и песне конец.
 

4 ноября 1887

«Гаснет заря в забытьи, в полусне…»

 
Гаснет заря в забытьи, в полусне.
Что-то неясное шепчешь ты мне;
Ласки твои я расслушать хочу, —
«Знаю, ах, знаю», – тебе я шепчу.
 
 
В блеске, в румяном разливе огня,
Ты потонула, ушла от меня;
Я же, напрасной истомой горя, —
Летняя вслед за тобою заря.
 
 
Сладко сегодня тобой мне сгорать,
Сладко, летя за тобой, замирать…
Завтра, когда ты очнешься иной,
Свет не допустит меня за тобой.
 

29 декабря 1888

«Чуя внушенный другими ответ…»

 
Чуя внушенный другими ответ,
Тихий в глазах прочитал я запрет,
Но мне понятней еще говорит
Этот правдивый румянец ланит,
Этот цветов обмирающих зов,
Этот теней набегающий кров,
Этот предательский шепот ручья,
Этот рассыпчатый клич соловья.
 

30 января 1890

Во сне

 
Как вешний день, твой лик приснился снова, —
Знакомую приветствую красу,
И по волнам ласкающего слова
Я образ твой прелестный понесу.
 
 
Сомнений нет, неясной нет печали,
Все высказать во сне умею я,
И мчит да мчит все далее и дале
С тобою нас воздушная ладья.
 
 
Перед тобой с коленопреклоненьем
Стою, пленен волшебною игрой,
А за тобой – колеблемый движеньем,
Неясных звуков отстающий рой.
 

26 апреля 1890

«Запретили тебе выходить…»

 
Запретили тебе выходить,
Запретили и мне приближаться,
Запретили, должны мы признаться,
Нам с тобою друг друга любить.
 
 
Но чего нам нельзя запретить,
Что́ с запретом всего несовместней —
Это песня: с крылатою песней
Будем вечно и явно любить.
 

7 июля 1890

«Я не знаю, не скажу я…»

 
Я не знаю, не скажу я,
Оттого ли, что гляжу я
На тебя, я все пою,
И задорное веселье
Ты, как легкое похмелье,
Проливаешь в песнь мою,
 
 
Иль – еще того чудесней —
За моей дрожащей песней
Тает дум невольных мгла,
И за то ли, оттого ли
До томления, до боли
Ты приветливо светла?
 

11 декабря 1890

«Только месяц взошел…»

 
Только месяц взошел
После жаркого дня, —
Распустился, расцвел
Цвет в груди у меня.
 
 
Что за счастье – любя,
Этот цвет охранять!
Как я рад, что тебя
Никому не видать!
 
 
Погляди, как спешу
Я в померкнувший сад —
И повсюду ношу
Я цветка аромат.
 

11 февраля 1891

«Мы встретились вновь после долгой разлуки…»

 
Мы встретились вновь после долгой разлуки,
        Очнувшись от тяжкой зимы;
Мы жали друг другу холодные руки
        И плакали, плакали мы.
 
 
Но в крепких незримых оковах сумели
        Держать нас людские умы;
Как часто в глаза мы друг другу глядели
        И плакали, плакали мы!
 
 
Но вот засветилось над черною тучей
        И глянуло солнце из тьмы;
Весна, – мы сидели под ивой плакучей
        И плакали, плакали мы!
 

30 марта 1891

«Люби меня! Как только твой покорный…»

 
Люби меня! Как только твой покорный
        Я встречу взор,
У ног твоих раскину я узорный
        Живой ковер.
 
 
Окрылены неведомым стремленьем,
        Над всем земным
В каком огне, с каким самозабвеньем
        Мы полетим!
 
 
И, просияв в лазури сновиденья,
        Предстанешь ты
Царить навек в дыханьи песнопенья
        И красоты.
 

13 апреля 1891

Romanzero

«Знаю, зачем ты, ребенок больной…»

 
Знаю, зачем ты, ребенок больной,
Так неотступно все смотришь за мной,
Знаю, с чего на большие глаза
Из-под ресниц наплывает слеза.
 
 
Там у вас душно, там жаркая грудь
Разу не может прохладой дохнуть,
Да, нагоняя на слабого страх,
Плавает коршун на темных кругах.
 
 
Только вот здесь, средь заветных цветов,
Тень распростерла таинственный кров,
Только в сердечке поникнувших роз
Капли застыли младенческих слез.
 

22 июля 1882

«Встречу ль яркую в небе зарю…»

 
Встречу ль яркую в небе зарю,
Ей про тайну мою говорю,
Подойду ли к лесному ключу,
И ему я про тайну шепчу.
 
 
А как звезды в ночи задрожат,
Я всю ночь им рассказывать рад;
Лишь когда на тебя я гляжу,
Ни за что ничего не скажу.
 

13 июля 1882