Аида Ланцман
Под солнцем Виргинии
Глава четвертая. Фабьен, марина и божоле-нуво.
В Сен-Максим было слишком много музыки, вина, устриц и родственников, имен которых Ивонн не знала или успела забыть. На старой небольшой вилле, помимо бабушки с дедушкой, собрались и остальные из семейства Пти, и теперь дом ни на секунду не умолкал. Бабушка всегда готовила еду сама, не подпуская к плите ни дочь, ни невестку, но зато она непременно слушала новостной канал. Дед пил слишком много игристого вина, которое мать Ивонн иногда подменяла яблочным соком, и рассказывал, как крутил роман с одной красивой итальяночкой, когда учился в университете. То, что эта итальяночка стала его женой, родила ему двоих детей и состарилась рядом с ним, стерла из памяти Поля Пти старческая деменция.
Ивонн видела, как глаза ее матери наполнялись болью каждый раз, когда ей приходилось знакомить отца с женой, и как она улыбалась, когда Поль вспоминал свою любовь.
По вилле бегали дети, многочисленные кузены и двоюродные племянники Ивонн, громко говорили мужчины и смеялись женщины. Ивонн часто сбегала на пляж или бродила по закоулкам старого города, чтобы не слышать эту какофонию, сотканную из французской речи, новостей, звука, с которым открывались бутылки шампанского, звука музыки и улюлюканья детей.
–– Ты Ивонн? – спросила женщина лет сорока, приходившаяся, как позже выяснила Ив, ей троюродной тетей. В день, когда они вышли из такси напротив ворот виллы, она встречала их в бежевом льняном платье, в дорогих украшениях и в темных очках. – Я Манон, двоюродная сестра твоей матери, – представилась та и обняла Ив. – Ты так похожа на мою дочь, она сейчас путешествует по Испании, пишет работу о Гауди.
–– Спасибо, тетя, – неловко пробормотала Ив. Пытаясь отделаться от ее поцелуев и объятий, она похлопала ее по спине.
–– Просто Манон, дорогая, – улыбнулась она.
Через пару дней после приезда, в полдень, Ивонн вышла на террасу, где у бассейна загорали ее мать и отец.
Отец, как всегда, был слишком бледным, его кожа никогда не принимала загар. Бывало, он проводил под палящим солнцем несколько часов, его плечи и лицо обгорали, краснели, а потом кожа с них болезненно облазила. Он лежал на шезлонге с чуть приспущенными очками и читал книгу. Другое дело – мать. Загар приставал к ней быстро, кожа была золотистой и даже сверкала. На ней был белый купальник, легкая голубая накидка с желтыми лимонами, а на лице лежала соломенная шляпа. Темно-сливовым лаком были накрашены ее ногти. На запястьях позвякивали золотые браслеты, когда она тянулась к мартини с водкой и крутила оливку в бокале. Женевьева всегда оставалась собой. Изысканной, благородной, с повадками и взглядом львицы.
–– Ма? – спросила Ив. Она сдвинула шляпу с лица, отец взглянул на нее, сняв очки. – Хочу прогуляться.
–– Пропустишь обед? – спросила мама, щурясь от солнца.
–– Поем в городе.
–– Будь осторожна, – предупредила Джен и, устроившись удобней, снова прикрылась шляпой.
Ивонн добралась до марины и купила мягкое мороженое с базиликом и лимоном. Она устроилась на пирсе, свесив с него босые ноги, положив босоножки рядом с собой. На ней был светлый сарафан, пропитавшееся потом и морским воздухом и солнечные очки. Было жарко, Ивонн представляла, что капельки пота, стекающие по спине, не липкие и теплые, а холодные. Под ней был деревянный пирс, нагретый солнцем. Погода стояла душная, хотелось сбросить прилипшие к коже вещи и нырнуть в соленую воду, но для начала Ивонн собиралась прогуляться по сувенирным магазинчикам в старом городе, чтобы купить подарки для Криса и Джо. И, конечно, для бабушки: она коллекционировала декоративные тарелки.
Ивонн ела слегка подтаявшее джелато, рассматривала яхты, рыбацкие лодки и прогулочные катера. Ближе к исторической части города яхты становились шикарнее и больше. Названные красивыми женскими именами: Мария-Елена, Цицилия, Серена – они медленно покачивались на воде, сверкая своими белыми боками. Ивонн подумала, что было бы здорово так же лечь на спину, закрыть глаза и позволить прибою укачать себя.
Лазурный берег действительно был лазурным, Средиземное море в этой части было изумительно синим, а золотистый песок только подчеркивал эту синеву. Вода была прохладной, и это было хорошо, потому что Ивонн не нравилось плавать в теплой воде. В ней отражалось небо. В изломанной волнами глади бликовало солнце. Пахло рыбой, костром, свежим хлебом и кофе. Из прибрежных кафе звучала музыка: что-то непозволительно старое и мелодичное. Ивонн почувствовала, что городской шум ей приятнее, чем громкие и эмоциональные беседы родственников, и улыбнулась. Она села, запрокинув голову назад, и подставила солнцу загорелое лицо.
Обувшись, Ивонн сначала дошла до Eglis Sainte-Maxime, но внутрь заходить не стала, потому что уже бывала там несколько раз, к тому же маленькая церковь едва не лопалась от туристов. Ивонн находила странным, что люди заходили в церковь в пляжной одежде. Она не была религиозна, но это казалось кощунством.
Нырнув в узкий переулок, в котором двое с трудом бы разошлись, Ивонн побродила по улочкам, всматриваясь в окна жилых домов и представляя, какие люди живут там, какие мысли, сомнения их волнуют. Ставни на некоторых окнах были плотно закрыты, а из других сочились музыка, голоса и звук телевизора.
Ивонн увидела деревянную вывеску на двери магазина и зашла внутрь. Колокольчик над ее головой звякнул, и пожилая лавочница за кассой встрепенулась, отложила газету и улыбнулась ей. На полках стояли фарфоровые изделия: всевозможные фигурки, чашки, тарелки и украшения.
–– Здравствуйте, – сказала она по-французски.
–– Здравствуй, – ответила женщина и вернулась к чтению.
Она осмотрелась: на каждом изделии бечевкой была закреплена бирка с надписью «Ручная работа».
Когда Ивонн увидела на бархатной подставке фарфоровый самолет на кожаном шнурке, то сразу поняла, для кого он. Символ свободы, которую так хотел Крис. Символ крыльев, мечты.
–– Иногда так хочется сесть на самолет и никогда больше не возвращаться сюда, – однажды сказал Крис, смотря, как турбины лайнера оставляют белые, призрачные росчерки в небе.
–– Иногда хочется, – согласилась Ивонн.
Ивоенн подцепила шнурок пальцами, взяла еще каких-то безделушек, тарелку для Марии Розенфилд и выложила на стол перед продавщицей.
Она постоянно ей улыбалась, пока паковала покупки в пергамент, в пузырчатую пленку и в бумагу, и даже сделала скидку, хотя Ивонн все равно заплатила полную сумму. Однажды она поняла, что чертовски красива, что люди смотрят на нее влюбленно. У нее были большие серо-голубые глаза, яркие чувственные губы с четким контуром и темные густые волосы, которые завивались в крупные, тяжелые локоны, совсем как у матери. Ивонн замечала, как люди смущенно улыбались в ее присутствии, бариста угощали бесплатными напитками, мужчины провожали взглядом, когда она шла по улице. Недавно Ивонн научилась этим пользоваться. Но сейчас был явно не тот случай.
Убрав покупки в рюкзак, Ивонн закрыла за собой дверь и из кондиционируемого помещения снова вышла в летнюю липкую жару.
По брусчатке бегали бездомные кошки, она увязалась за одной из них, ведомая какой-то детской жаждой приключений, и петляла по переулкам, проходила за частные заборы, старалась держаться позади, чтобы не спугнуть кошку, спешащую по кошачьим делам. Ей хотелось поймать ее, запустить ладонь в серую шерстку, погладить и забрать домой. Она бы так и сделала, но у ее матери была аллергия на шерсть.
–– Стой, – шепнула Ив, когда кошка юркнула под калитку. Обнаружив, что калитка не заперта, она толкнул ее и увидела свою новую подругу, она чистила лапы, сидя на крыльце. – Вот ты где, – Ивонн подошла ближе, наклонилась к ней и погладила по загривку, на что та сразу отозвалась громким «мяу».
–– Это частная территория. Не для туристов, – дверь распахнулась, и на ступеньки вышел молодой мужчина. Он говорил на чистом французском.
–– Простите, я случайно забрела сюда: заблудилась, – солгала Ивонн. Она знала эти места так же хорошо, как и любой местный житель.
Парень еще какое-то время смотрел на нее, изучая, а потом улыбнулся. Он был хорош собой: теплые карие глаза, темные тугие кудри и пухлые губы. Он улыбался, и на его щеках проступали ямочки. На левой скуле была родинка, а в ушах – толстые серьги-кольца.
–– Хочешь зайти? – вдруг предложил он. – Меня зовут Фабьен, – представился молодой француз.
–– Ивонн, – пожав его ладонь, Ивонн кивнула и прошла следом, очутившись в тени и прохладе каменного дома.
Фабьен Моро жил на втором этаже двухэтажного дома. У него имелся свой выход на крышу. Его квартирка была светлой, пропахшей солью, лосьоном после бритья и туберозой. Оказалось, его родители живут в Париже, а он странствует в поисках себя. О том, что Фабьен часто путешествует и носит на плечах тяжелый рюкзак, свидетельствовали темные следы в тех местах, где лямки соприкасались с кожей. Он был обнажен по пояс, на его груди, возле ключицы, были две маленькие татуировки: Луна и звезда. Ивонн смущалась, рассматривая его грудь, и поджарый живот, и рельефную спину, краснела, но и взгляд отвести не могла. Фабьену было двадцать пять лет, он не слушал музыку, выпущенную после семьдесят шестого года, читал Ницше и Фрейда и писал роман на печатной машинке, отвергая современную технику.
В его однокомнатной квартире было просто, но чисто. Постель была свежая – Ивонн заметила, когда села на край, потому что в комнате не было ни дивана, ни кресла, только стул, заваленный выстиранной одеждой.
Фабьен предложил сварить кофе и принес закуски. А потом они долго говорили.
Ивонн рассказала, что собирается изучать архитектуру, но не уверена, что это правильный выбор. Рассказала, как появилась на выпускном без пары, и это стало темой обсуждения всего вечера. Рассказала о балетной школе своей матери, и о старинной усадьбе в Виргинии. О Крисе и Джо. Рассказала, что в Шамони есть отель, которым владеет ее семья, и даже пригласила на Рождество покататься на лыжах.
Иногда утром Фабьен выходил в море на арендованной моторной лодке, а вечером возвращался с уловом: рыбой, устрицами, мидиями – и продавал на стихийном рынке на набережной. В другие дни он занимался своим автобиографическим романом, потому что, как говорил сам, к своим двадцати пяти годам уже успел объездить пол-Европы, полюбить многих женщин, и обзавестись историями, которыми ему хотелось поделиться.
Ивонн такой образ жизни казался очень романтичным.
В тот же вечер, вернувшись домой, она сказала матери и отцу, что, кажется, влюбилась. Женевьева улыбнулась и сказала, что рада за нее, Аарон чуть не подавился вечерним кофе. А ночью Ивонн долго не могла уснуть, пока в конце концов не поплавала в бассейне, чтобы скинуть напряжение и избавиться от мыслей о родинке на щеке и полных губах.
Всю следующую неделю они провели вместе. Ели в маленьких кафе, о которых обычно знают только местные, загорали, лежа на песке и читая каждый свою книгу. Они гуляли по пирсу, соревнуясь в том, кто придумает лучшее имя для яхты.
–– Если бы моя лодка каким-то чудесным образом превратилась однажды в яхту, – смеясь, начал Фабьен, – я бы назвал ее "Джованна Гассьон", в честь Эдит Пиаф.
–– Почему? – удивилась Ивонн, которая развернулась спиной и шла перед Фабьеном, чтобы лучше видеть его лицо.
–– Ты хоть раз слышала ее голос, Ивонн? – новый друг отказывался звать ее иначе, чем полным именем.
–– Да, – согласилась Ив. Она остановилась и положила ладони на плечи Фабьена.
–– Тогда почему ты спрашиваешь? – Фабьен провел большим пальцем по ее губам и поцеловал. – Как бы ты назвала свою яхту? – спросил он, когда Ивонн осторожно отстранилась.
–– «Кристиан», – призналась Ив и облизала обкусанные, сухие губы.
Фабьен закурил и покачал головой:
–– Нужны только женские имена. Потому что они прекрасны, звучат, как песня, – Фабьен улыбнулся, а потом добавил: – Похоже, что этот Кристиан очень важен для тебя. Кто он?
Но Ивонн не ответила, только ускорила шаг и все равно не изменила своего решения, потому что яхта, как и самолет, была символом свободы для Криса. И потому, что считала имя Кристиана прекрасным, как и его самого.
День они провели в море, запаслись бутылкой вина, фруктами, сыром и багетом из пекарни на причале. Пары глотков вина хватило, чтобы Ивонн, распаленная полуденным жаром, разделась и нырнула в воду, чувствуя себя счастливой и невероятно свободной. Такой, какой была рождена на этот свет: ничего не имеющей.
А на следующий день Фабьен пригласил ее на свидание. Когда день клонился к закату, Фабьен притащил ее на пляж, о котором не знали туристы, и сказал, что собирается сделать пару снимков. На его шее висела камера. Ивонн покачала головой, когда Фабьен стал убегать от нее по линии берега, где море граничило с песком. Брызги поднимались в воздух под его ногами, Ивонн бежала следом, как вдруг Фабьен остановился и принялся щелкать камерой.
Затем они разделись догола и зашли в воду. А когда солнце скрылось, устроились прямо на песке.
Фабьен вытащил из рюкзака бутылку божоле-нуво и откупорил ее. Они пили из горла. Фабьен целовал Ивонн снова и снова.
Как они вошли в квартиру Фабьена, Ивонн не помнила, потом, конечно, память подкинула ей вполне подходящее слово: «ввалились». Ивонн села на кровать, Фабьен подошел к проигрывателю и поставил пластинку Пиаф. «Padam, padam», – пела она, а Ивонн чувствовала непонятную тревогу от интимности момента. На стенах висели чужие фотографии, лица людей, которых она не знала, смотрели на нее, на столе лежали недописанные мемуары, которые, если бы Ивонн спросили, Фабьен начал писать слишком рано. Запахи, которые показались приятными в первую их встречу, теперь казались чужими: в ароматах лосьона для бритья и соли Ивонн вдруг почувствовала невнятно и неярко запах Криса.
–– Можем не делать этого, если ты не хочешь, – тихо сказал Фабьен, вытащив из тумбочки презерватив, и сел рядом. Ивонн вдруг затошнило от тревоги, но она покачала головой, а потом улыбнулась.
–– Я хочу, – сказала она и поцеловала Фабьена. Его губы хранили вкус молодого вина и горечь сигарет. Ивонн сняла с него футболку и провела ладонью по груди, по животу.
Ладонь остановилась, наткнувшись на резинку его белья, а потом скользнула под нее. Она стащила с Фабьена белье и наклонилась над ним – от него пахло морем.
Позже Ивонн откинулась на подушку, едва не свалившись с узкой кровати, чувствуя в себе его торопливые пальцы. Его нетерпение передалось Ивонн. И когда она почувствовала его внутри, на миг ей показалось, что они стали одним целым.
–– Это ведь не было случайностью? – спросила Ивонн, наблюдая, как за окном всходит солнце.
–– Нет, – ответил Фабьен, обнял ее со спины и поцеловал в плечо.
Две недели пролетели незаметно. И если в самом начале Ивонн торопила время, подгоняла и хотела поскорей уехать, сбежать и от родственников, и от моря, и от морепродуктов, то теперь она это время старалась остановить или хотя бы замедлить. Ранним утром Ивонн постучала в дверь квартиры Фабьена, заметив на крыше соседнего дома ту самую серую кошку. А когда Фабьен вышел на порог, Ивонн сказала:
–– Я улетаю вечером.
Она поджала губы и прошла в квартиру.
–– Помню, ты говорила, – Фабьен предложил ей кофе и Ивонн согласилась, потому что запах был невероятно соблазнительным.
–– Может, ты дашь мне свой номер телефона или, например, мы могли бы переписываться. Я знаю, что ты не любишь компьютеры и у тебя нет электронной почты, но ведь есть еще и бумажные письма, – Ивонн говорила быстро и часто запиналась.
–– Нет. Мы не будем созваниваться или переписываться, – спокойно и честно сказал Фабьен и обхватил ладонями лицо Ив.
–– Но почему? – странно, Ивонн думала, что ее сердце разобьется, если она услышит эти слова, но оно даже не дрогнуло.
–– Потому что я не буду нужен тебе там, куда ты едешь. У нас было прекрасное время, но оно закончилось. Так случается.
Возможно, Ивонн тогда оправдывалась, а может быть, сохранив гордость, выпила кофе и ушла, сейчас она этого не помнила. Фабьен был очень важен, он сказал тогда, что счастлив, что их пути сошлись, но теперь им положено расстаться, и они оба знали, что так будет.
–– Вспоминай меня. А я, так уж и быть, уделю тебе время в своем романе, – Фабьен улыбнулся.
–– Как ты меня назовешь? – спросила Ивонн, стоя на крыльце его дома.
–– А как ты хочешь?
– Это неважно. Я узнаю нас, когда прочту, – прошептала Ив, оставил поцелуй на щеке Фабьена, возле родинки, и отпустила его.
Глава пятая. Заветы юности.
Они приехали в Виргинию, на винодельню Розенфилдов, накануне Дня Независимости. По дороге у них лопнуло колесо, и Ивонн с отцом неумело старались его заменить. Джен вышла из машины и прошлась вдоль дороги. Она предложила Аарону дойти до ближайшей заправки, чтобы вызвать помощь, но он сказал, что и сам прекрасно справится, что у него есть накидной ключ и запаска в багажнике. К тому же следов цивилизации поблизости не было. Сначала из багажника вытащили чемоданы, стоившие целое состояние, а уже потом Аарон достал запасное колесо. Оно подпрыгнуло на горячем асфальте и повалилось набок.
О том, что цивилизация близко, Джен догадывалась по облезлым вывескам с выцветшими флажками на них, которые предвещали, что совсем скоро появится череда придорожных мотелей и закусочных. Спорить с мужем Джен не стала: не в ее это было правилах. Монотонный, обесцвеченный в сумерках пейзаж открывался ее взгляду. В воздухе пахло полынью и вереском. Женевьева собрала полевые цветы и сухие стебли в букет и вернулась к тому моменту, когда Аарон поднялся с земли, перепачкав одежду, руки и лицо чем-то, до ужаса напоминавшим мазут, потер ладони, стряхивая с них пыль, и сказал: «Готово».
Заминка с колесом стоила им часа, а в сумерках отец Ивонн вел машину медленнее, сосредоточенно глядя перед собой, опасаясь, что из-за деревьев выскочит животное, а он его не заметит. Поэтому они прибыли гораздо позже положенного времени. Почти в полном молчании отужинали, а уже на следующее утро наступил День Независимости.
Вся семья собралась за завтраком как обычно в саду, за столом, в тени фруктовых деревьев. Ивонн долго спала, и поэтому появилась в саду уже тогда, когда все остальные негромко переговаривались, изредка отвлекаясь от чтения газет, и пили кофе. Ив поцеловала мать в щеку и села рядом с ней. Виола, которая буквально несколько минут назад собрала тарелки со стола, поставила перед ней горячую яичницу с помидорами и беконом в маленькой чугунной сковородке, тосты, сыр, яйцо всмятку, если вдруг не захочет яичницу, и придвинула ближе к ней тарелку с фруктами. А потом отправилась за новой порцией кофе.
–– В мое время, за такое я бы остался без завтрака, – усмехнувшись поверх газеты, сказал Сэмюэл Розенфилд.
–– Сэм, не начинай, – шепотом попросила Мария и улыбнулась внучке.
–– Отец, хорошо, что мы в нашем времени, – Аарон тут же вклинился в разговор.
–– И тебе доброе утро, дед, – Ивонн улыбнулась и Сэм, как ни странно, улыбнулся ей в ответ. Ивонн давно уже научилась не реагировать на ехидные замечания деда. Она отшучивалась, а иногда целовала его в лысеющую макушку. «Все, что нам нужно – это любовь», – она вспоминала заветы Джона Леннона и хорошо справлялась с дедом.
–– Я сегодня буду поздно, мам, – сообщила Ив, макая свежий, еще горячий хлеб в мягкий желток.
–– Снова будешь слоняться по городу с этим мальчишкой фермера? – строго спросил дед.
–– Да, и с мальчишкой помощника шерифа.
–– Засранка, – пробормотал Сэмюэл и вернулся к утренним новостям.
–– Мы собирались пообедать вместе, – сказала мама, будто они и так каждый день не обедали вместе. – Виола готовит обед в честь Дня Благодарения, а твой отец купил фейерверки.
–– Знаю, но у Криса сегодня день рождения.
Обычно они приезжали позже четвертого июля, празднуя в Нью-Йорке на каком-нибудь благотворительном вечере, и Ивонн была вынуждена проводить весь вечер в ужасно неудобном платье, общаясь со сверстниками.
С глупыми девчонками, обсуждающими манхеттэнские сплетни, или с напыщенными индюками в лакированных туфлях, с пеленок готовящимися поступить в один из университетов Лиги Плюща. Она и сама казалась такой со стороны, но не испытывала по этому поводу радости. Этот день рождения Криса Ивонн пропускать не хотела. Тем более, у нее был подарок.
–– Хорошо, милая, но будь осторожна.
–– Тебя подвезти? – спросил Ноа, который к тому времени уже ослеп на один глаз.
–– Нет, Ноа, я возьму велосипед, – расправившись с завтраком, Ивонн поднялась из-за стола и погладила старого садовника по плечу. – Но спасибо, что предложил.
Тем вечером оказалось, что многое изменилось. Джозеф встречался с девчонкой, и все время, пока они вчетвером сидели в баре, эти двое целовались. Лотти Уильямс, переехавшая в Абингдон недавно, была хорошенькой. Ивонн она сразу понравилась. У нее были светлые, длинные, вьющиеся волосы, аккуратное лицо с острым подбородком и большие каре-зеленые глаза.
–– У меня кое-что есть для тебя, – Ивонн заговорила с Крисом и достала из кармана сверток, который упаковала в подарочную бумагу совсем недавно. Она вложила его в раскрытую ладонь Криса и улыбнулась ему.
–– Подарок? – спросил тот и с интересом стал распаковывать.
–– Я подумала, что эта вещь сделана специально для тебя, – тихо сказала Ив, и покрутила в руке бокал, в котором было пиво, а теперь осталась только белая пена на стенках.
Подвеска Крису понравилась. Он тут же надел ее, завязав шнурок на нужной длине, прошептал: «Спасибо» и обнял Ивонн. Ей хотелось, чтобы он никогда ее не отпускал.
Джо, отвлекшись от возлюбленной, достал из внутреннего кармана куртки – он теперь всегда носил кожаную куртку отца – целую бутылку джина и улыбнулся.
–– Где ты ее достал? – спросил Крис.
–– Стащил у отца, – честно признался Джозеф. – Он мне голову открутит, когда узнает, – весело заявил Джо и пустил бутылку на стол. Она протяжно и жалобно звякнула. – Сегодня день рождения у моего друга, – громко прокричал он, встав на диван ногами. Он был любителем громких заявлений и никогда не изменял себе.
Крис смутился, когда люди стали хлопать, а бармен затянул «С днем рожденья тебя». А Ивонн улыбалась и тоже хлопала, рассматривая своего друга. Крис, наконец, заулыбался. Когда все представление закончилось, Джо откупорил бутылку и плеснул джин в четыре бокала, а затем добавил тоник. Они выпили, затем еще раз. А как оказались на площади города под искрами фейерверков, не помнили. Небо горело, изумительные яркие вспышки отражались в глазах Криса. Ивонн вздрагивала от оглушительных хлопков, с которыми залпы вырывались наружу, а потом Крис неожиданно обнял ее, держа в руках так крепко, что Ив могла позволить себе немного фантазий. Невинных, незначительных.
–– Они празднуют твой день рождения, – выдохнула Ивонн и дернулась в его руках, но и после этого Крис не перестал ее обнимать.
Отстранившись наконец, Крис отошел в сторону от взволнованной зрелищем толпы, и Ивонн последовала за ним. Она подошла совсем близко, и тогда Крису пришлось вжаться спиной в стену закусочной, где они напивались весь вечер. Ивонн подумала, что терять ей нечего. Она схватила Криса за воротник клетчатой рубашки, думая, что Крис мог бы быть менее стереотипным, и, не давая себе шанса передумать, поцеловала его. Коснулась губами его губ, а встретив безразличие и отстраненность, выпустила из рук ткань его рубашки и отступила на шаг назад. Ивонн собиралась уйти, вернуться домой, провести последнюю ночь в усадьбе Розенфилд, а утром уехать и никогда больше не возвращаться. Но Крис внезапно схватил ее за запястье и почти подтащил к себе. А потом коснулся ее шеи горячими пальцами и накрыл теплыми красивыми губами ее рот, и на долю секунды в голове у Ив стало пусто. Сначала она плотнее сжала губы от обиды, а затем, осознав, что происходит, позволила Крису себя целовать. И он целовал, бережно и нежно, оставляя короткие поцелуи. Он пах жарой и потом, а его дыхание – джином с тоником, и Ивонн прижималась ближе, в надежде пропитаться насквозь этим запахом. Внутри нее, словно в высоком летнем небе, распускались цветы фейерверков. Ивонн положила ладони на плечи Криса и сжала в руках ткань его рубашки. Кристиан запустил ладонь в темные густые волосы, пропуская чуть влажные пряди сквозь пальцы, настойчиво касаясь чужих губ языком и мягко трогая их зубами. Ивонн расслабленно выдохнула, а Крис, казалось, только этого и ждал. Он скользнул языком в ее рот, прижимая Ивонн к себе, и она вдруг подумала, что если это окажется сном, то она постарается никогда не просыпаться. Но это не было сном. Это было Рождеством посреди пыльного и жаркого виргинского лета. Щетина кололась, широкие, загрубевшие от тяжелой работы ладони забрались под футболку, и Ивонн потерялась в ощущениях. Она много раз представляла себе, как это случится, лежа без сна в постели, она продумала все до мельчайших подробностей и проиграла в мыслях все возможные варианты развития событий, но это не было и вполовину так же хорошо, как в реальности.
Всю оставшуюся им ночь они вчетвером провели, сидя на бордюре возле магазина мороженого, как в детстве. Но на этот раз в руках был не рожок со сливочным пломбиром, а полупустая бутылка джина. Крис поцеловал Ивонн еще несколько раз, они смотрели на звезды, складывая их в созвездия. Ивонн сказала, что некоторые звезды давно уже погасли, но мы все еще видим их свет, потому что они находятся за многие миллионы световых лет от нас. Джо покачал головой и посоветовал Ив заткнуться, потому что загадал желание, и если звезды мертвы, то и его мечты тоже. Ивонн крепко сжала руку Криса, когда из-за горизонта показался первый луч солнца, а трава покрылась росой, и поцеловала его за ухом.
В следующий раз, когда они напились, виновницей стала Лотти. Она была старше их всех и уже могла покупать крепкий алкоголь. Они вчетвером собрались у пруда, где когда-то Ивонн встретила новых друзей. Она очень переживала, что Джо отнесется к их с Крисом влюбленности неправильно или несерьезно. Они дружили столько лет. Ей не хотелось ничего испортить. И когда Ивонн заговорила с ним об этом, Джо сказал:
–– Вы мои лучшие друзья. Я люблю вас обоих. То, что происходит между вами, меня не касается, – Джо тогда был уже прилично пьян. Поэтому, когда Ивонн поцеловала Криса, обняла его за шею и счастливо улыбнулась, Джо сообщил, что видел в гостинице свободные номера. И больше они никогда эту тему не поднимали. Так же, как никогда больше не поднимали тему «морских котиков».
Той же ночью Ивонн притащила Криса домой, потому что тот изрядно напился и ему точно не стоило являться в таком состоянии к отцу. Обитатели усадьбы крепко спали, но Ив все равно выдохнула только тогда, когда за ним и Крисом закрылась дверь ее спальни.
Ивонн проснулась еще до рассвета. В доме было тихо. Она выпила стакан воды, налила еще один и открыла окно. За окном уже было жарко, голова еще была мутная, и Ив решила, что сегодня снова напиваться не стоит. Крис спал на ее кровати, лежа на животе, прижавшись щекой к подушке. И Ивонн не придумала ничего лучше, чем взять в руки скетчбук и карандаш. Она села на широкий подоконник, прижала наточенный грифель к плотному листу бумаги и вздрогнула: в памяти всплыли фрагменты вчерашнего дня, губы, распухшие от поцелуев и виски, загорелись. Ей казалось, что она до сих пор чувствовала на своем теле руки Криса. Словно везде, где он касался, остались отметины. Потом она взяла себя в руки и провела первую линию на белом так решительно, словно от этого зависела чья-то жизнь. Того парня, например, который растянулся на ее постели.
Ивонн чувствовала, как горят щеки и как ее выворачивает наизнанку от желания.
Крис сказал ей сразу после того, как они оказались в спальне прошлой ночью:
–– Ив, я, похоже, слишком пьян, но мне кажется, что я люблю тебя.
Ивонн уже во второй раз за лето пыталась остановить время или хотя бы увековечить его на бумаге, поэтому она постоянно делала наброски и всюду носила с собой скетчбук. Она не понимала, что тонула, что эти воспоминания и словно живые глаза Криса на бумаге утягивали ее так глубоко под воду, что кругов на воде уже давно не было видно.
Но карандаш скользил по бумаге плавно и правильно, и это казалось тогда единственным верным решением. Ивонн боялась упустить невинность момента, поэтому въедливо смотрела, ласкала Криса взглядом. Ей нравился свет из окна, что лился на лицо и обнаженную спину. Свет, который все же вскоре разбудил Кристиана.
– Привет, – голос у Криса был низкий, тягучий, с едва уловимой хрипотцой, словно забытая на солнце соленая карамель. Крис потянулся, поднялся на ноги, и забрал у Ивонн блокнот, который та отчаянно прижимала к себе. – Ты снова рисуешь меня намного красивее, чем я есть, – Крис сел рядом и стал рассматривать рисунки, и в его памяти, как и в памяти Ивонн, оживали моменты их общей юности.
– Ты такой и есть, – все, что сказала Ив, прежде чем Крис ее поцеловал.
Крис отстранился, прошептал что-то о том, что ему нужно вернуться домой до того, как отец проснется. Он оделся и вышел через балконную дверь, а потом спустился по водосточной трубе и вышел за ворота.
Ивонн легла туда, где еще несколько минут назад лежал Крис. Прижалась к подушке, к которой прижимался он, накрылась одеялом, которым Крис укрывался, и прикрыла глаза, желая не просто запомнить его лицо, его запах, а стать им.
Через пару дней Ивонн вскользь упомянула, что дважды провалила экзамен на права. Джен тогда сказала, что в этом нет особой необходимости, а отец пообещал выкроить время в череде бесконечных встреч и помочь ей, но так и не выкроил. Ивонн рассказала друзьям об этом просто потому, что к слову пришлось: родители Лотти подарили ее старшему брату машину. Но Крис словно услышал призыв к действию и вознамерился научить Ив.
Заглушив двигатель посреди глухой трассы далеко за городом, Крис посмотрел направо, ободряюще сжал запястье Ивонн и улыбнулся. Вышел из машины, освобождая для нее водительское сидение, куда Ив тут же перебралась.
–– Прежде чем ты вставишь в зажигание ключ, сделай так, чтобы тебе было максимально комфортно. Отрегулируй руль и сиденье, рычаг слева под тобой. Знаешь, как правильно это делать? – Крис застегнул на ней ремень безопасности и посмотрел в испуганные глаза.
–– Да, да. Что-то я помню. Поясница плотно прижата к спинке, правая нога согнута в колене, до педалей не нужно тянуться. Сейчас… – пальцы дрожали, и, вместо того чтобы выполнить все, о чем он говорил, Ивонн лихорадочно вспоминала правила движения, вообразив, что сидит в машине с инструктором.
