Альберто Васкес-Фигероа
Колтан

Полная версия

La Habana, 1950

Лучшим доказательством того, что он не ошибался, для Мауро Риверо стала ночь, когда Эмилиано Сеспедес и Пепе по прозвищу Несчастье перестарались, сводя счёты с Патуко – щуплым, но чересчур задиристым негритёнком. Они сбросили его со стены, и так неудачно, что он упал головой вниз и сломал себе шею.

Больше всего Мауро удивило не это, а то, как тяжело отнеслись к случившемуся его друзья: Эмилиано был готов разрыдаться, а Несчастье без всякого стеснения обмочился в свои единственные штаны.

– В чём проблема? – поинтересовался он.

– Как в чём проблема?! – заикаясь, пробормотал потрясённый Эмилиано. – Нас посадят в тюрьму!

– Вам пока не исполнилось столько лет, чтобы вас могли посадить.

– В таком случае нас отправят в исправительную колонию. А это даже хуже, потому что говорят, что там старшие пацаны насилуют новичков, пока не устанут.

– А с чего вдруг вас должны куда-то отправить?

– Как с чего?! Мы же его убили!

Мауро ничего не ответил. Он просто схватил мёртвого мальчишку за ноги, дотащил его до края стены и скинул в море.

– Кого вы убили? – спросил он, стряхивая с рук пыль, как будто завершил какое-то пустяковое дело. – Я никого не вижу.

Два подростка застыли, ошеломлённые. Они не могли поверить не столько в сам поступок, сколько в то, с какой лёгкостью он это сделал. Казалось, будто Мауро Риверо одним взмахом руки вернул всё на свои места. Будто это была всего лишь одна из обычных ночей, когда они спускались к набережной, чтобы подышать воздухом, пошутить или разделить бутылку рома, если им удавалось её раздобыть.

Все трое прекрасно понимали, что это место кишит голодными акулами, которые уже наверняка начали разбирать несчастного Патуко на части.

– А если его родные хватятся его?

– Пусть ищут. Я молчать буду, и вам, если вы хотите жить спокойно, советую то же самое.

– Мы у тебя в долгу.

– Я знаю.

Он сказал это ровным голосом, каким обычно говорил, но на этот раз друзьям стало не по себе. Эти два коротких слова прозвучали так, будто между ними возникла неразрывная связь, долг, который нельзя будет просто так списать.

Мауро Риверо действительно никогда ничего не забывал. Но он ни разу не упомянул случай с Патуко, даже когда через несколько дней пол-Гаваны с ужасом обсуждало находку – человеческую ногу, обнаруженную плавающей в порту.

Он даже улыбнулся, когда простак Бруно по прозвищу «Фальшь» прокомментировал это своим фирменным ехидным тоном:

– Кто-то остался без ноги.

Первое преступление – как первая любовь, первый успех или любое другое важное событие, которого раньше никогда не случалось. Оно становится переломным моментом в жизни. Но для Мауро Риверо это было не так.

Бросить ещё тёплый труп в море, к акулам, не имело для него никакого значения.

Почти каждую ночь они кидали в воду пустые бутылки и наблюдали, как течение уносит их вдоль набережной к порту. Это был своеобразный ритуал, означавший, что пора по домам. В этот раз вместо бутылки был человек, но Мауро не почувствовал ни малейшего волнения.

На самом деле, его вообще ничего не волновало – при условии, что стояла жара.

Когда же температура хоть немного падала, он неизменно пропускал встречи.

Это была единственная «наследственность», которую пока оставила ему мать.

Мари Эльгоса в молодости сбежала из родного Сент-Этьена. В её семье был наследственный недуг – редкий, болезненный и неприятный синдром Рейно. Из-за него у людей синели руки и ноги при малейшем похолодании, а в самых тяжёлых случаях начиналась гангрена, приводящая к ампутации.

Не желая делить участь своего отца, который уже сидел в инвалидном кресле, Мари однажды просто забрала из дома последние деньги и ушла, не сказав никому ни слова.

Она искала солнце.

И нашла его на Кубе.

Жизнь на острове была трудной, но не шла ни в какое сравнение с мучениями от боли, с синими от холода руками и страхом перед ампутацией.

Возможно, именно эта болезнь определила характер Мауро с рождения. Возможно, она сформировала его так же, как могла бы сформировать слепота, глухота или инвалидность.

Может ли то, что у тебя слишком чувствительные к холоду сосуды, повлиять на твою личность?

Если каждый раз, когда его руки и ноги синеют, его пронзает адская боль, пока кровь снова не начнёт циркулировать нормально, логично предположить, что с детства он научился защищаться от боли.

И только он сам мог решать, насколько сильной должна быть эта защита.

Ведь только он знал, насколько сильно он страдал.

Человечество ещё не изобрело термометр, который мог бы измерить уровень боли.

Да это было бы и невозможно: ведь не существует двух людей, переносящих страдания одинаково. Боль – это не просто ответ организма на повреждение. Она зависит от характера, настроения и множества других факторов.

Мауро с детства мог часами лежать на пляже под палящим солнцем, и ни одна капля пота не выступала на его теле.

Но в море, даже тёплом, он не мог пробыть и пяти минут.

Он лежал на песке, полуприкрыв глаза, наблюдая за плескающимися в воде друзьями.

Он казался неподвижным, словно отсутствующим.

Но в его голове не прекращалась работа.

Всё тепло, которое он не расходовал на движения, он использовал для размышлений.

***

Blackwater

Blackwater действует вне рамок действующего законодательства как здесь, так и за рубежом и, по-видимому, поддерживает тесные связи с радикальной христианской ультраправой. Они обычно используют автоматическое оружие, способное стрелять 900 пуль в минуту, и выполняли специальные миссии, такие как патрулирование улиц Нового Орлеана после урагана "Катрина" или охрана высокопоставленных чиновников американской администрации в Багдаде.

Компания располагает военной базой и флотом из двух десятков самолетов, утверждая, что может разместить 20 000 человек на месте в течение нескольких дней.

В марте 2004 года четверо ее сотрудников были атакованы, линчеваны, расчленены и сожжены разъяренной толпой иракцев в суннитской цитадели Фаллуджи. Их тела были повешены на мосту через Евфрат, а месть, осуществленная «их боевыми товарищами», только усилила сопротивление иракцев, которое по сей день наводит ужас как на гражданское население, так и на американских солдат.

Компания подвергается юридическим разбирательствам и общественному осуждению, но некоторых ее сотрудников принимали в Вашингтоне как новых героев войны с терроризмом.

Ее директор и владелец, Эрик Принс, считает, что его организация – пятая военная сила США; это не регулярная армия, но самая мощная наемническая милиция, известная миру со времен Римской империи. Администрация Джорджа Буша тайно финансировала ее деятельность, позволяя ей оперировать в зонах международных конфликтов и даже на территории США.

Комитет ООН выпустил отчет, в котором утверждается, что с приватизацией войны «частные или независимые подрядчики» стали главным экспортным продуктом некоторых развитых стран в зоны вооруженных конфликтов. ООН выражает обеспокоенность тем, что эти частные охранные компании изобрели способы создания боевых сил, действующих вне рамок закона, что запрещено международным законодательством, а именно Конвенцией против использования наемников 1989 года.

Blackwater зарабатывает сотни миллионов долларов в год за счет контрактов с Пентагоном, американскими разведслужбами и тренировок полицейских сил по всему миру. Президент Буш использует ее для ведения своей «глобальной войны с терроризмом», поскольку компания располагает собственной военной базой и силами, готовыми к немедленному развертыванию. Ее главными покровителями являются Дик Чейни, бывший министр обороны Дональд Рамсфелд и Коффер Блэк, которого некоторые считают экс-главой секретных операций ЦРУ, а ныне – вице-президентом Blackwater.

Администрация называет эту компанию «революцией в военном деле», сообщает авторитетный журнал The Nation, но многие рассматривают ее как прямую угрозу американской демократии. Руководители Blackwater отвергают подобные обвинения и с гордостью называют себя наемниками.

Будучи частной военной организацией, администрация Буша остается политически защищенной от ее действий… и потерь. В Ираке погибло около 780 «частных военных», но они не входят в официальные списки американских погибших, не получают медицинскую помощь от Пентагона, и никто не контролирует их жестокость.

Некоторые конгрессмены выразили обеспокоенность по поводу существования этих наемнических армий, о которых практически невозможно что-либо узнать.

Питер Коркенхем положил «отчет» на стол и долго потирал глаза, прежде чем спросить:

– Ты считаешь, что они действительно способны нас защитить?

– Общепринятое мнение – они лучшие в своем деле, – спокойно ответил Джефф Хэмилтон.

– Этого достаточно? – задал он намеренный вопрос.

– Достаточно ли стрелять 900 пуль в минуту, или лучше кто-то, кто делает меньше шума и больше думает?

– Если ты намекаешь на то, что важнее всего разоблачить этого Аль Рашида, то признаю, что эти звери для этого не подходят, но, думаю, они смогут помешать нам выбывать по одному.

– У меня такое чувство, что нас ждет противостояние силы и разума, и мне это не нравится. Совсем не нравится!

– С этой точки зрения, мне тоже, – признал его собеседник, который, казалось, уже четко определился в этом вопросе. – Но я не думаю, что одно должно исключать другое. У нас есть возможность нанять Blackwater для защиты, а параллельно найти тех, кто сможет вычислить этого безумного фанатика.

– Если бы он был просто безумцем, меня бы это не так беспокоило, – заметил его начальник, такой же серьезный и сосредоточенный, как всегда. – Безумцы часто ошибаются. Но что-то внутри меня говорит, что этот сукин сын не сделает ни одного неверного шага, даже если его подставить.

– Ты боишься?

– А ты нет?

– Конечно! Мне не нравится спать, забаррикадировавшись в комнате, и постоянно оглядываться через плечо в страхе, что за мной следит человек, готовый снести мне голову. Это не жизнь! Черт возьми, это не жизнь!

República Democrática del Congo, 2007

Марселю Валери уверяли, что Букаву – один из самых красивых городов Конго, на берегу прекрасного озера, с великолепным климатом, ухоженными садами и величественными особняками, напоминающими о былом блеске колониальной столицы.

Но то, что он увидел, оказалось совсем иным: зловонное место, удушающая жара, полуразрушенные здания, узкие улочки, по которым бродили голодные собаки, а кроме всего прочего – перенаселённость из-за массового притока крестьян, вынужденных покинуть свои дома из-за нескончаемых кровопролитных пограничных войн.

Некогда называемая Жемчужиной Конго, Букаву уже не могла похвастаться даже приличным отелем с работающим кондиционером. И когда Марсель был вынужден почти километр шагать пешком по душной авеню Патриса Лумумбы в поисках офиса, где его ждал владелец, по всей видимости, очень важной шахты, он встретил вовсе не энергичного и ослепительно уверенного в себе бизнесмена, занятого самым прибыльным делом нового века. Нет, перед ним предстал мрачный, грязный великан – что-то вроде бродяги, разившего водкой и говорившего с сильным русским акцентом, несмотря на то, что, по его словам, он родился в Казахстане.

– Как я уже предупреждал по телефону, – первым делом сказал казах. – Я не собираюсь продавать месторождение. Но всё зависит от цены. Я слишком долго торчу в этой проклятой дыре, малярия меня убивает, и если ваше предложение позволит мне никогда больше не работать, возможно, мы договоримся.

– Как вы понимаете, прежде всего мне нужно осмотреть шахту и фабрику, чтобы провести оценку, – заметил прибывший.

– Разумеется! – кивнул казах. – Но предупреждаю: то, что вы увидите, вряд ли можно назвать «фабрикой» или «шахтой» в понимании цивилизованного мира. Хотя это не имеет значения. Главное – мы добываем лучший минерал на рынке. – Он многозначительно подмигнул. – Или нет?

– Разумеется! – согласился уставший путешественник. – Но меня волнует не только качество и объёмы добычи, но и то, как долго этот рудник будет приносить прибыль.

– А вот это уже совсем другая история, мой друг! – расхохотался казах. – Этот проклятый минерал капризен, как красивая женщина, с которой все мечтают переспать. Он появляется там, где его не ждёшь, и исчезает, когда вздумается. Сегодня рудник приносит миллионы, а через неделю может разорить тебя. Таков мой риск. – Он налил себе щедрую порцию водки, даже не подумав предложить собеседнику, и добавил с намёком: – И ваш, если решите взять этот бизнес.

– Можно увидеть?

– Для этого вы сюда и приехали.

Казах провёл его по тёмным и запутанным коридорам в огромный ангар с жестяной крышей, больше напоминавший печь, чем «фабрику». Внутри около полусотни полуголых конголезцев, с ног до головы покрытых пылью, неустанно просеивали землю, движущуюся по бесконечному конвейеру, перебирая её голыми руками в поисках крошечных голубовато-серых камешков, которые бросали в обшарпанное ведро.

Это место было самой настоящей преисподней – не только из-за удушающей жары, но и потому, что воздух был полон пыли, а удушающий запах пота и мочи бил в нос, как железный молот.

– Господи…

– Я же предупреждал, – сказал казах. – Это не похоже ни на одну шахту, что вам доводилось видеть. Но клянусь, это единственный способ добыть этот ускользающий ублюдок, который никогда не залегает пластами, а рассеян в земле, перемешан с вольфрамитом и касситеритом.

Марсель жестом указал на людей, работающих в нечеловеческих условиях.

– Сколько им платят?

– Один евро.

– В час?

– Вы с ума сошли? В день.

Во второй половине дня, после того как они объехали озеро и проехали около тридцати километров на дряхлом грузовике, который, казалось, специально находил все ямы на узкой дороге из красной земли, они пересекли ручей, воды которого доходили до осей, и оказались на обширной равнине. Здесь деревья вырвали с корнем с помощью динамита.

Почти все «шахтёры» были подростками, почти детьми. Они вползали на четвереньках в узкие дыры, вырытые в склонах холмов, рискуя быть погребёнными заживо под обвалами, ведь хлипкие штольни не имели никакой опоры.

Покрытые пылью, исхудавшие, с воспалёнными глазами, они походили на армию призраков, которые несколько мгновений рассматривали прибывших, будто те явились с другой планеты.

И, возможно, так оно и было, ведь этот мир казался чужим, словно с далёкой звезды.

– А эти сколько получают? – спросил Марсель Валери.

– Двадцать центов.

– Двадцать центов за риск умереть там внутри? – ужаснулся он.

– Никто их не заставляет.

– Вы уверены?

– Достаточно.

– Каков уровень смертности?

– В среднем от пяти до семи погибших в месяц. Но у этой работы есть одно преимущество – хоронить их не нужно. Если кто-то остаётся под завалом, просто ставят крест и дело с концом.

– Жестоко, но практично, – тихо заметил бельгиец.

Долгое время он молча изучал всё вокруг, затем достал из кармана насквозь пропитанной потом рубашки маленький калькулятор, быстро что-то вычислил под пристальным взглядом казаха и наконец сказал, как будто невзначай:

– Тридцать миллионов – и никаких торгов.

– Евро? – недоверчиво переспросил тот.

– Евро.

– Сделка!

1

Эладио Медрано сумел зарекомендовать себя как один из лучших адвокатов по уголовным делам в США.

Большая часть его огромного состояния поступала от защиты мафиози и южноамериканских наркоторговцев, которые ценили не только его мастерство перед присяжными, но и то, что он свободно говорил по-испански, что значительно облегчало взаимопонимание.

Его нынешний клиент, Роберто Кармона, более известный под зловещим прозвищем «Кортакуэвоc» (Разрезающий Яйца) из-за своей маниакальной привычки кастрировать врагов и конкурентов, был задержан в Эль-Пасо по обвинению в контрабанде в страну более двухсот тонн кокаина. Для перевозки он использовал весьма необычный метод – советскую подводную лодку, которая переправляла тюки с наркотиками из Тампико (Мексика) на остров Матагорда (Техас), откуда они затем направлялись автомобильным транспортом в Хьюстон, Остин или Сан-Антонио.

В любой другой период своей жизни Эладио Медрано был бы счастлив получить столь сложное, интересное и прибыльное дело, которое обещало ему огромные гонорары, даже если бы он не смог добиться хотя бы условного освобождения для своего подзащитного. Однако за месяц, прошедший с момента тревожного заседания совета директоров «Далл & Хьюстон», его приоритеты резко изменились.

Убийства Ричарда Марзана и Бена Сандорфа, с которыми он провёл бесчисленные часы за столом переговоров или играя в гольф на полях Pine Crest Golf Club, видневшихся из окон его офиса, открыли ему глаза на горькую реальность. Теперь речь шла не о крупном гонораре или биржевой стоимости акций, а о возможности самому оказаться в бочке с вином, глиняной амфоре или другом подобном сосуде.

Три дня он размышлял о том, чтобы отказаться от защиты Кармоны и скрыться, но прекрасно понимал, что если бросит мексиканца в беде, то тот в полной мере оправдает своё прозвище и отправит одного из своих многочисленных головорезов отрезать ему яички и затолкать их в рану, проделанную в животе. Южноамериканские наркоторговцы не отличались снисходительностью к тем, кто не выполнял их требований.

По жестокости с ними мог сравниться разве что террорист, называющий себя «Аль-Рашид».

Медрано проклинал тот день, когда решил участвовать в заговоре, который в итоге привёл к началу этой глупой войны. Она принесла ему миллионы, но стоила многих неприятностей, нескольких дружеских связей и даже уважения и любви старшей дочери. Её жених, наёмник из Blackwater, был растерзан и убит на улице в Багдаде. Затем разъярённая толпа сожгла его тело и повесила на фонарном столбе.

Эладио Медрано был достаточно умен, чтобы осознать, что совершил страшную ошибку, и что хуже всего – она не имела смысла. Ему никогда не было нужно столько денег. Он даже не знал, во что их вложить. Это были просто цифры на банковском счету, которым он почти не пользовался и баланс которого редко проверял.

Только ради обладания.

Ради того, чтобы иметь больше.

Это были не золотые монеты, которые можно перебирать в руках, не пачки банкнот, которые можно носить в кармане. Это были просто цифры, не способные даже помочь ему сделать «бёрди» на двенадцатой лунке – достижение, которого он тщетно добивался двадцать лет и которое действительно сделало бы его счастливым.

Вот уже две недели он не играл в гольф, опасаясь, что ему прострелят голову. Главная проблема гольф-клуба Pine Crest в Хьюстоне заключалась в том, что он находился внутри города, и любой снайпер с окрестных автомагистралей мог легко поразить цель с расстояния менее четырёхсот метров.

В который раз он спрашивал себя: зачем ему столько денег, если он даже не может насладиться любимым развлечением?

Теперь ему приходилось тратить их на бронированный автомобиль и полдюжины мрачных телохранителей, которых силой навязал ему навязчивый Джефф Хэмилтон. Они даже сопровождали его в туалет.

С удовольствием он отдал бы Хэмилтону все свои акции «Далл & Хьюстон», если бы тот позволил ему вернуть свободу передвижения, но Питер Коркенхэм ясно дал понять: «Крысы, пытающиеся покинуть корабль в этот момент, немедленно заплатят за это».

Все знали, что этот ублюдок никогда не угрожает впустую. Они начинали это дело вместе, и он требовал, чтобы они шли до конца, какой бы он ни был.

Тем не менее, каждый раз, когда Медрано покидал бронированный автомобиль и пересекал тротуар, он чувствовал себя мишенью в тире, даже в окружении четверых громил.

Поэтому здание суда было одним из немногих мест, где он чувствовал себя в безопасности, зная, что его охрана считается одной из лучших в стране.

Оказавшись внутри, он пытался забыть обо всех тревогах и сосредоточиться на главном: доказать, что Роберто Кармона стал жертвой заговора коррумпированной мексиканской полиции и не имеет никакого отношения к старой, проржавевшей советской подлодке, которая, нагруженная до отказа кокаином, села на мель у берегов Техаса.

Поэтому его не удивило, что клиент попросил о встрече наедине в маленькой комнате, где его обычно держали перед началом заседания. Хитрый мексиканец всегда имел туз в рукаве, что позволяло ему выходить сухим из воды в любых столкновениях с законом.

– В чём дело на этот раз? – спросил Медрано.

Здоровяк, ростом с него, но моложе и значительно сильнее, осмотрелся, словно проверяя, нет ли камер или микрофонов, затем жестом пригласил адвоката сесть рядом.

– У меня хорошие новости, – прошептал он так тихо, что Медрано пришлось наклонить голову поближе.

– Что вы сказали? – переспросил он в том же тоне.

Кармона наклонился к нему ещё ближе, почти касаясь губами уха, и шепнул:

– У меня хорошие новости. Вчера моя жена встретилась с человеком, который пришёл от имени кого-то, кто, похоже, называет себя «Аарохум Аль-Рашид»…

Произнося это имя, он резко схватил Медрано за челюсть двумя пальцами, заставляя его открыть рот. Затем засунул ему в горло маленькую капсулу и с силой сжал, не давая выплюнуть, добавив:

– Он сказал, что если ты проглотишь это лекарство, то он вытащит меня отсюда.

Медрано отчаянно пытался вырваться, выплюнуть капсулу, закричать, но почти мгновенно его тело сотрясли судороги. Он задыхался, изо рта шла пена, а руки судорожно цеплялись за воздух.

Он упал на землю во весь рост, барахтаясь, царапая стены и издавая предсмертные звуки, в то время как его нападавший поднялся на ноги, чтобы яростно колотить в дверь и кричать во весь голос:

– Врача, врача! У адвоката приступ! Скорее, зовите врача!

Минуты, последовавшие за этим, стали одними из самых хаотичных в истории Дворца правосудия Хьюстона: врачи, медсёстры и полицейские метались туда-сюда, пока здоровяк, которого били сильные судороги, не был погружен на носилки и отправлен в ближайшую больницу на полной скорости.

Когда наконец один из судебных приставов зашел, чтобы сообщить "Кортакуэвоcу", что процесс, разумеется, откладывается, того уже нигде не было.

В небольшой комнате остался лишь труп Эладио Медрано.

Мауро Риверо очень рано осознал, что он значительно умнее всех окружающих.

Несмотря на свою эгоцентричность, он пришел к такому выводу не из-за собственной самовлюблённости, а чисто логическим путём: даже его лучшие учителя, казалось, не могли поспевать за ходом его мыслей.

Он также заметил одну деталь, которая показалась ему крайне важной: он не знал ни одного человека, который не имел бы вредной привычки, ограничивающей его способности. Алкоголь, наркотики, азартные игры, секс, чрезмерная жадность или ненасытная жажда власти – всё это слишком часто ослепляло людей. Поскольку сам он никогда не испытывал интереса ни к чему подобному, он считал, что это даёт ему значительное преимущество перед остальными.

Мауро не пил, не курил, не употреблял наркотики, не реагировал ни на женщин, ни на мужчин, какими бы привлекательными они ни были, не стремился к власти, а деньги интересовали его лишь как средство для достижения конкретной цели в конкретный момент.

Зато он был выдающимся игроком в покер – таким же хладнокровным, как кровь, что, казалось, текла в его венах, и настолько невозмутимым, что можно было подумать, будто он надевает маску при первой раздаче карт и не снимает её до самого конца игры.

Он никогда не отказывался от участия в партиях, но играл не ради удовольствия или азарта, а лишь как в упражнение, главная цель которого – сохранять полный самоконтроль.

О Мауро Риверо говорили, что он ведёт себя как ящерица и что иногда намеренно проигрывает, чтобы закалить свой характер и научиться принимать победу и поражение с одинаковым безразличием.

«Когда наковальня – терпи, когда молот – бей».

Эта старая поговорка, услышанная им в детстве, всегда вызывала у него смутные ассоциации с фашизмом. Она в какой-то мере стала его жизненным девизом, указывая путь, на котором он должен был быть готов и наносить удары, и принимать их.

И всё это – с абсолютной и полной равнодушностью. Ведь его главным недостатком, самой большой слабостью – или, возможно, величайшей добродетелью – было то, что он старался любой ценой скрывать любые эмоции и слабости.

Он родился, рос и жил день за днём с ограничениями и болью, вызванными абсурдной и почти неизвестной болезнью, которой он стыдился. Возможно, именно поэтому он прилагал столько усилий, чтобы никто и никогда не смог догадаться, что в данный момент происходит в его теле и разуме.

К шестнадцати годам он уже стал «серым кардиналом» банды, которая постепенно захватывала улицы Старой Гаваны. В семнадцать он наладил высокодоходный вариант игры в «болиту», а до достижения совершеннолетия основал печально известную и всесильную «Корпорацию» – тайное общество, ставшее ключевой силой во всех порочных и коррупционных делах столицы Кубы.

Его друг детства, Эмилиано Сеспедес, управлял сетью проституции, Бруно по прозвищу «Фуллдехотас» ведал азартными играми, Пепе «Нищий» поддерживал связи с продажными полицейскими, Ник Канакис занимался рэкетом, Це-ферино «Пингадура» отвечал за наркотики, а слеповатый Бальдомеро Карреньо контролировал финансовые потоки.

Слишком умный, чтобы позволить назвать себя «боссом», Мауро Риверо предпочел должность «координатора» и получал меньший доход, чем его подельники, объясняя это тем, что «он всё ещё живёт с матерью и ему не на что тратить деньги».

Но даже самая последняя проститутка и самый ничтожный уличный торговец лотерейными билетами знали, кто на самом деле задаёт правила игры. В Гаване – а может, и на всей Кубе – не шелохнётся и лист без ведома Мауро Риверо.

Благодаря своим осведомителям, интеллекту и интуиции, позволяющей чуять опасность задолго до её появления, он одним из первых понял, что небольшая группа повстанцев, окопавшихся в Сьерра-Маэстре под руководством некоего Фиделя Кастро, – это зародыш революции, которая рано или поздно сметёт жестокую и коррумпированную диктатуру самопровозглашённого генерала Фульхенсио Батисты.

И он прекрасно понимал, что революция – неподходящая почва для теневого бизнеса «Корпорации», особенно с учётом того, что её лидеры в той или иной степени сотрудничали с режимом диктатора.

Поэтому в октябре 1959 года он отправил мать на длительный отдых в Доминиканскую Республику, в ноябре убедил сообщников, что пора искать новые горизонты, если они не хотят оказаться перед расстрельным взводом, а в начале декабря в последний раз оглядел дом, в котором прошла его жизнь, сложил в три чемодана документы, включая мамины рецепты красоты, и сел на корабль, направляющийся в Майами.

Старушка сдержала свое слово, появившись на следующий день после обеда за рулем потрясающего дома на колесах, оснащенного всеми удобствами. Они тут же отправились в неспешное путешествие по второстепенным дорогам, обсуждая в течение долгих часов лишь незначительные темы.

Только после ужина, который они устроили у рощицы, находившейся в полудневном пути от реки, где, по слухам, «форели были размером с тюленей», хозяйка автомобиля серьезно и без всяких предисловий сказала:

– А теперь, дорогая, если хочешь, чтобы мы продолжили путь вместе, скажи мне, кто ты на самом деле. Потому что мне кажется, что в тебе английского не больше, чем во мне корейского.

– Меня зовут Салка Эмбарэк, я иракская. Моя семья погибла при бомбардировке Багдада. Я въехала в страну незаконно, и если меня поймает полиция, то, скорее всего, я проведу остаток жизни в тюрьме по обвинению в терроризме.

– Ладно! Если ты иракская, а твою семью убили, то все остальное не имеет значения. Об этом больше не будем говорить.

Девушка не смогла сдержать удивления и, открыв рот в почти глупом изумлении, пробормотала:

– Как это «не будем говорить»? Я только что призналась вам, что меня обвиняют в терроризме и ищет полиция, а вы так спокойны! Я не могу в это поверить!

– Полиция имеет скверную привычку искать несчастных и оставлять в покое тех, кто действительно причиняет вред, – обычно это политики, которые им платят, – спокойно ответила старушка. – Сколько бы преступлений ты ни совершила, если вообще совершала, ни одно из них не сравнится с преступлениями наших правителей, развязавших эту жестокую, кровавую и несправедливую войну в твоей стране. – Она широко улыбнулась и добавила: – Так что я не судья тебе. Прошлое – это прошлое, сейчас важно будущее. Какие у тебя планы?

– Никаких.

– Точно?

– Точно. Я приехала сюда с намерением убивать американцев, но начинаю думать, что месть ни к чему не ведет.

– Не знаю, что тебе сказать, дитя мое. Насколько я помню, мне никогда не приходилось мстить.

– Вам повезло! Пока я ждала в мотеле, смотрела новости по телевизору. Судя по всему, вчера в Ираке почти пятьсот человек погибли в трех терактах с заминированными автомобилями и бензовозами. Прошло четыре года, а с начала войны каждый день становится только хуже. Что останется от страны, в которой я родилась?

– Трудный вопрос, дорогая. Очень трудный. Особенно когда мир пришел к тому, что разрушать стало выгоднее, чем строить. Сегодня те, кто производит бомбы и ракеты, способные стереть с лица земли целый город, зарабатывают неизмеримо больше, чем те, кто делает кирпичи и бетон, чтобы этот город построить. И в этом, без сомнения, есть некий странный, поражающий воображение феномен. По крайней мере, для меня.

Она махнула рукой, словно отметая не имеющую смысла тему, и добавила:

– Но оставим это, ведь мы все равно не сможем ничего изменить. Чем бы ты хотела заняться теперь?

– Я же сказала, что не знаю.

– Нет, малышка! – возразила старушка. – Ты сказала, что «не знаешь, что будешь делать», а не «не знаешь, чего бы тебе хотелось». Это разные вещи.

– Не такие уж разные, потому что я и не задумывалась о том, что могу выбраться из всего этого живой. У меня поддельный паспорт, поэтому, как только я попытаюсь найти работу, меня разоблачат и посадят.

– Не беспокойся об этом, – тут же ответила старушка. – Эта страна настолько огромна, сложна и хаотична, что я встречала хирургов, которые работали, ни дня не учившись в университете, и судей, не имеющих диплома юриста. Недавно даже раскрыли потрясающий случай – человек двадцать лет преподавал в школе, не умея читать. – Казалось, ей самой трудно было в это поверить, но она добавила: – Здесь тебя могут приговорить к смертной казни за преступление в одном штате, а если пересечь почти невидимую линию, окажешься под защитой более мягких законов. На восточном побережье ты один человек, на западном – совершенно другой. Главное – знать уловки и к кому обращаться.

– А вы знаете, к кому обращаться?

– Запомни пословицу: «Черт умен не потому, что черт, а потому, что стар». А уж если этот черт – старуха, то и подавно.