Александр Афанасьев
Жертва особого назначения
Я взял ее руки в свои. Они были холодными.
– Нам не стать обычными людьми, – сказал я. – Тот, кто научился говорить неправду, уже никогда не сможет доверять. Но давай, по крайней мере, попробуем не обманывать друг друга.
– Хорошо…
– И тогда, может, у нас получится нормальная семья. А?
Ирак, Багдад
28 мая
Утром мы сделали первые ходы в своей игре. Точнее – я сделал.
Первым делом я попросил остановиться у киоска торговца и купил себе телефон. Это был «красный» телефон МТС – именно такой, какой я и должен был себе купить. Купюра в сто динаров решила еще одну проблему – продавец дал мне сим-карту. У продавцов телефонов всегда имеются сим-карты, оформленные на кого-то другого, с этим проблем нет. Я записал номер на листке бумаги и внес пятьсот динаров на счет тут же, не отходя, так сказать, от кассы. Обычно так не делали – вносили куда меньшие суммы. Одна часть наживки была готова: именно так и поступают люди, ведущие двойную игру. Если бы я позвонил со своего телефона, то мне не поверили бы.
Почти от самого здания «Русского дома» я позвонил по номеру, который оставил мне контактер от ЦРУ. Первым наживку должен был схватить он.
– Я слушаю, – все правильно, максимально коротко и никакой информации.
– Надо встретиться, – так же обтекаемо и коротко отозвался я. Если разговор и попадает в сеть слежения, он проигнорируется ею по причине недостатка информации для анализа. По нему сложно даже определить мои первичные данные – национальность, примерный возраст…
– Где?
– Там же, где и прошлый раз. Но не на высоте. Рядом.
– Когда?
– Как можно быстрее.
Церэушник на том конце провода напряженно размышлял. Он понял, что игра пошла.
– Все в порядке? – решился спросить он.
– Не совсем.
Пусть понервничает.
– Итак?
– В четыре часа дня, устроит?
– Более чем. До встречи.
– До встречи. Иншалла…
Первый есть. Телефон я сознательно не отключил, а прошел в здание. Полковник ждал меня в холле.
– Все в порядке? – теперь спросил уже я.
– Да. – Он вручил мне флешку с четырьмя выпуклыми цифрами на корпусе, защищенную, код – два четыре.
– Два четыре. Никакой слежки.
– Ясно, – кивнул он без энтузиазма.
Следить, конечно, попытаются. Но не внаглую. Мне сейчас совсем не надо, чтобы слежка кого-то спугнула.
Я вышел из здания, вернулся в машину. Вован вопросительно посмотрел на меня.
– Давай в сторону Миннефти. Не торопись.
Мы покатили к Тигру. На набережной я скомандовал остановиться, вышел из машины. Достал телефон, набрал еще один номер. Думаете, телефон тот же? Как бы не так. Телефон другой, который, я надеюсь, не засвечен и который я купил не сегодня.
– Алле…
Деревня. Можно выгнать человека из СССР, но не выгонишь СССР из человека.
– Спишь?
– Нет уже. Чего хотел?
– Хотел поинтересоваться, как у тебя с цитрусовыми.
– С чем? – не въехал с утра Борек.
– С цитрусовыми! Ты что, совсем теплый?!
– А, – без энтузиазма сказал Борек, – ну, есть возможность порешать. А много надо?
– Пары кислых хватит…
– Чего?!
– Через плечо. Ищи пару кислых – товар найдется. Отличный товар.
Молчание.
– Ну, надо посоветоваться. Сам понимаешь, сумма очень крупная.
– Еще бы. И товар под стать. Хочешь убедиться? Подскакивай к университету, я жду там. Перетрем.
– Когда?
– Да прямо сейчас. Опоздаешь – пожалеешь…
Я отключился и даже аппарат вырубил, чтобы никаких перезвонов, уточнений и всякой прочей ерунды. Глянул на часы – нормально, должны были засечь. Подошел к своей машине.
– Езжай в министерство. И жди меня там, от двери кабинета не отходи. Понял?
Глупые вопросы я уже давно отучил задавать всех окружающих. Игра началась…
Ирак, Багдад
27 мая
В отличие от своего куратора, оперативники SAD, дивизиона специальной активности ЦРУ, занимающегося грязными, а подчас и мокрыми делами, прибывали в Багдад поодиночке и разными тропами.
Грант Меликян прилетел вполне официально, по своему настоящему паспорту, кружным рейсом, из Еревана в Сулейманию и дальше, в Багдад, региональным рейсом, который проверяют, но не на наличие в нем шпионов. А в Сулеймании, миллионном городе автономного Курдистана, куда летает не так-то много рейсов из других государств, и вовсе не проверили. Грант Меликян был этническим армянином, но не из советской Армении, а из Бейрута, города в Ливане, в котором пятнадцать лет шла гражданская война. Его родители эмигрировали в восемьдесят втором, в то время, когда в Ливане убили Башира Жмаэля, сорвалось перемирие и началась истребительная война всех против всех – на уничтожение. Эмигрировали они не в США, а в так называемую Tri-Border Area[7], свободную экономическую зону на стыке границ Бразилии, Аргентины и Парагвая. Маленькому Гранту был тогда год, и кошмара Второй Ливанской он совсем не помнил. Родители его, богатые ливанские армяне, отправили его учиться в США. Там мальчиком с явно выраженной арабской внешностью, отличным знанием языков и диалектов Среднего Востока заинтересовалось ЦРУ. Они дождались, пока Грант сделал глупость, а может, и сами подстроили ее, и поставили парня перед выбором: пятнадцать лет тюрьмы или работа на нас. Примерно прикидывая, что к чему, шефы послали его в Армению, на родину, чтобы он там легализовался и получил паспорт. Армяне вернувшемуся брату были рады и паспорт дали. Грант Меликян был старшим из всех, он участвовал больше чем в пятидесяти специальных операциях и даже долго жил в Пакистане, где пытался получать и отслеживать информацию. Сейчас он летел официально – по делам, и оружия у него не было.
Мамука Дадашвили был намного моложе армянского командира группы – всего тридцать один год. Он был сыном горца-крестьянина, в армию пошел от безработицы и бескормицы[8], проходил службу в Афганистане в составе грузинского «миротворческого» батальона, пострадал при подрыве смертника. Был направлен для прохождения лечения в Рамштайн, в Германию, – к чести США, кровь, которую за их интересы проливали такие страны, как Грузия, они по-своему, но ценили. Там усердно учащим английский грузинским солдатом заинтересовалась военная разведка США…
Мамука работал на американские спецслужбы уже несколько лет, участвовал в специальных операциях, в том числе на территории России, но не засветился, и ЦРУ имело основания полагать, что его фото в досье нет. Но из Тбилиси в Багдад не было прямого рейса, поэтому Мамука летел через Баку. Известный перевалочный пункт для тех, кто отправляется на войну, бакинский аэропорт вот уже лет пятнадцать был своеобразным перекрестком миров. У Мамуки были документы на имя Давида Цодии, представителя компании, занимающейся оптово-розничной торговлей нефтепродуктами. Компанию организовали и содержали грузинские спецслужбы, часть денег давало ЦРУ, которое тоже пользовалось этим ресурсом. В том числе и для борьбы с Россией.
Кевин Этерли был единственным из всех настоящим американцем – ЦРУ просто не смогло подобрать себе профессионального снайпера на стороне и вынуждено было привлечь соотечественника. И не просто американца, а бывшего снайпера морской пехоты. Он был незаметным, блеклым, неопределенного возраста – ему можно было дать и двадцать пять, и сорок лет, – на деле ему было тридцать девять. Он родился в Миссисипи – штате с, наверное, наихудшим уровнем жизни в США – и относился к тем, кого в Америке презрительно величали «белая шваль». Он любил пиво, но не напивался, слушал громкую музыку, но в наушниках, любил повозиться с техникой, был чрезвычайно вежлив, обращался «сэр» к самому последнему ничтожеству на земле, при этом мог убить его за две секунды и пойти обедать. Он не боялся смерти, не боялся умереть сам и не боялся убить другого. А вот моджахеды боялись его и таких, как он. Боялись до смерти…
Он попал в ЦРУ после того, как влип в историю. Их снайперскую пару высадили в провинции Пактия, в труднодоступном районе у самой границы. Цель – обнаружить и ликвидировать военного амира провинции Мулло Салакзая, который незадолго до этого казнил американского военнопленного и выложил видео на YouTube. По данным ЦРУ, Салакзай находился в этом районе, на неконтролируемой территории, и вместе с ним было от семидесяти до ста вооруженных боевиков. В основном – пришлых, из Пакистана и бывших республик СССР, то есть не афганцев. Он был полным отморозком и почти не подчинялся даже амиру движения Техрик Талибан Пакистан, в котором числилась его бандгруппа.
После тяжелого перехода и двух дней ожидания во враждебном окружении снайперам удалось поймать Салакзая на прицел и сделать по нему выстрел. Но был один нюанс – какие-то ублюдки с верхов придумали правило, согласно которому необходим был материал для надежного опознания. Выглядело это так: после того как снайпер сделал выстрел и все поднялись на ноги, второй номер группы мелкой рысью бежит к пристреленному и сует ему ватку в пасть. После чего с образцом ДНК он бежит обратно и напарники отступают к точке эвакуации. Это был даже не мазохизм, а неизвестно что.
У Этерли была автоматическая винтовка «Мк11 mod0» с глушителем, десять магазинов с патронами к ней, хорошая позиция и некоторое везение. Ради того, чтобы его напарник, сержант Диллон Спейд, мог приблизиться к телу – а дело происходило в небольшой горной деревушке, – он убил сорок три человека, которые преграждали путь товарищу. Сорок три человека, одного за другим. И все бы ничего, да в деревушке на тот момент, как на грех, оказалась германская съемочная группа, прибывшая делать репортаж о немцах, вставших на путь джихада. Пролежав больше часа под снайперским огнем, они сделали репортаж об этом, подчеркнув, что многие из тех, кого убили американские снайперы, были безоружны. Наверное, в отношении некоторых из них это было даже справедливо: Этерли стрелял с расстояния 670–720 метров, а на таком расстоянии даже в стандартный десятикратный оптический прицел мало что видишь. Достаточно, чтобы выстрелить, но недостаточно, чтобы понять, что в руках вон у того бородатого – мотыга или реактивный «РПГ». Собственно говоря, они сами были во всем виноваты, те, кто погиб: любой, кто дает пристанище головорезам, отрезающим головы американцам, должен понимать, что отныне он на линии огня. Но вот в Белом доме и вообще за пределами Кабула такую позицию разделяли немногие.
Понимая всю щекотливость ситуации, спецслужбы пошли на крайний вариант – этакий американский армейский сценарий программы защиты свидетелей. В список жертв очередного подрыва внесли и Этерли, а ему дали гражданские документы на имя Кевина Нобла. Поскольку в армии и в корпусе морской пехоты он оставаться уже не мог, ему сфальсифицировали данные о ранении в челюсть, на основании этого сделали пластику и выпихнули из армии – аккурат в спецгруппу ЦРУ, занимающуюся грязными делами. Те мимо такого кадра пройти не могли…
Его путь в Ирак был долгим и сложным. Он вылетел в Дубай рейсом из Франкфурта – в Германии он находился в состоянии «stand by» – боевой готовности. В Дубае сменил документы и вылетел в Карачи под именем Николаса Норта, британского подданного, инженера. В Карачи пересидел три дня, немного пообвыкся и, еще раз сменив документы, вылетел в Басру по документам на имя Хасана Талаля, родом из Хомса, гражданина Сирии. Басра была в статусе почти что свободного города. Это была иракская столица нефти, и такой режим, как в Багдаде, здесь устанавливать было нельзя. Зная страну и город, он нанял машину с водителем-бедуином. Эти водители ездили очень хитро, возили запрещенные вещи и нужных людей. Потому что знали, где и когда на постах стоят их соплеменники. С этим боролись, но с тем же успехом можно было бороться с дурной погодой.
Последним в Багдад отправился Чема. Это было его сокращенное имя, настоящее – Хосе-Анхель – мало у кого было желание выговаривать. Он был латиноамериканцем, происходил из очень неприятной, полузабытой сейчас страны под названием Сальвадор. В Сальвадоре в семидесятых и восьмидесятых шла долгая и страшная война с коммунизмом, причем стороны в выборе средств не стеснялись: обе, в том числе и правительство, применяли террор, сжигали непокорные деревни и убивали всех их жителей. В Сальвадоре большую роль в войне играли США, причем открыто – Сальвадор для США стал чем-то вроде латиноамериканского Афганистана тех дней, с той поправкой, что войну они все-таки выиграли. Сейчас вряд ли смогли бы, а тогда в их распоряжении были сотни парней, прошедших ад Вьетнама, готовивших горные племена на отдаленных базах в приграничье, выживавших в порочном и опасном Сайгоне. В Сан-Сальвадоре в восьмидесятых было не протолкнуться от оперативников ЦРУ, все равно что Танг Сон Нат[9]в миниатюре. А послом там был некий джентльмен со странной фамилией Негропонте. Да, да, тот самый Негропонте, дипломат, не стесняющийся в средствах, позже ставший одним из влиятельнейших неоконов и «царем разведки». Именно он, по старой памяти и старым связям, предложил привлекать к совсем уж грязным делам сальвадорцев, которые не были гражданами США и которые за двадцать лет поднаторели в пытках и издевательствах. Проблема была в том, что они вошли в регионы, где по-хорошему нельзя было ни с кем и ни в чем, а американцев к пыткам привлекать было нельзя. Местным доверия тоже не было. Вообще ни в чем – американцы это поняли году к 2005-му. Так что привлечение сальвадорцев казалось отличным решением проблемы.
В отличие от остальных, Чеме в Ираке официально появляться было нельзя. Совсем нельзя. Так что он шел очень долгим и очень сложным путем. Прибыл в Карачи, отправную точку многих специальных операций ЦРУ, город, где жили тридцать миллионов человек, и как минимум треть из них – в ужасающей нищете. Там он сменил документы и явился в один из многочисленных офисов, которые вербовали людей на работы. Пакистан, некогда создавший самостоятельно (почти) атомную бомбу и задумывавшийся в семидесятых об исламском варианте социализма[10], теперь если что и экспортировал, так это гастарбайтеров во все страны Залива. Чема явился в офис, где набирали гастарбайтеров на работу в Тегеран, – он был маленький, смуглый, отрастил бороду и никак не походил на белого кяфира. Да там и не разбирались: гастарбайтер – он и есть гастарбайтер. Через Белуджистан их на автобусах повезли в Иран и так довезли до Тегерана. Не обыскивали – Исламская республика Иран нуждалась в дешевом труде, поэтому полицейским и стражам на границе было предписано не вмешиваться. Поработав два дня на стройке небоскреба, Чема сбежал, в нужном месте, в тайнике, нашел еще один комплект документов, деньги и поймал машину, идущую в Ирак. На границе тоже не досматривали: смысл?
Так Чема оказался в Багдаде на полулегальном положении и со скверными, если учитывать поставленную русскими работу контрразведки, документами – но все же оказался…
Главным среди всех был Меликян, его путь был самым простым, и он прибыл в Багдад первым, потому и занимался обустройством группы. Первым делом он снял два дома, один – в районе Аль-Хамра, второй – в Аль-Вазирии, недалеко от Тигра, в противоположном районе города. Больше снимать не стал, мало ли. Контрразведка может следить и за этим и сделать выводы. Еще он снял номер в отеле «Палестина», куда и заселился. Потом два дня потратил на рекогносцировку: путешествия по городу с двумя камерами, одной обычной и одной скрытой. Скрытая была вмонтирована в оправу очков, она снимала постоянно и передавала отснятое изображение в память мобильного телефона, точнее – мобильного коммуникатора, лежащего в кармане. Вторая камера была самой обыкновенной, «Сони», и ею он снимал то, что могло заинтересовать туриста.
Вторым прибыл Мамука. Он снял себе виллу в довольно богатом районе Новый Багдад – на юг от Багдада на правом берегу Тигра. Подписывая договор, он удивился – здесь эта вилла была как бы для среднего класса, в то время как на его отчаянно нищей родине такую могли себе позволить только богачи. Вроде как они жили правильно, вступили в НАТО, правда, в качестве ассоциированного члена (это значило, что за них НАТО впрягаться не обязано), и стали кандидатами на вступление в Евросоюз. Но жили бедно, в горах даже и недоедали, годами не видели мяса. В то же время здесь, при диктатуре и нарушении прав человека, жили богато, и это не говоря о России. Была в этом какая-то глобальная несправедливость.
Чема и Кевин прибыли последними и ничего не сняли. Потому что контрразведка не может не интересоваться теми, кто снимает жилье, особенно если они откровенно не местные. А если не контрразведка, то заинтересуется полиция. И они запалятся с самого начала…
Затем Мамука и Меликян начали покупать автомобили. Их в Ираке было полно, торговали ими примитивно, как в Штатах, но много. Обычный дилерский центр в Ираке представлял собой засыпанную щебнем площадку, огороженную «ураганным забором», или, по-простому, сеткой рабицей, и там же был вагончик с торговцем. Ирак до недавнего времени не имел собственного автопроизводства и таможенных пошлин на ввоз машин – потому подержанных авто в стране было полно: китайские, корейские, американские, встречались и русские. Машины и бензин были очень дешевы, их мог себе позволить и студент, и бомбист-самоубийца. Они купили два микроавтобуса («Санг Йонг» и китайскую копию старой «Тойоты»), два китайских пикапа, микролитражку «Датсун», которую можно было перекрасить под такси, и тяжелый, иранского производства, «Ниссан» – единственную машину, за которую они заплатили заслуживающие внимания деньги. Затем Меликян и Чема взяли по машине и отправились на поиски авторемонтной мастерской, где могут вварить короб, достаточный для того, чтобы в нем мог бы спрятаться человек, – такая просьба в Ираке никого не удивляла и без проблем выполнялась – плати деньги, и вообще не будет никаких проблем. Кевин и Мамука взяли китайскую «Тойоту» и отправились в город, где Мамука сторговал на оптовом складе некоторое количество самого дешевого и непритязательного детского китайского шмурдяка[11]. Проблем с этим не было – за пределами Тбилиси практически все одеваются на стихийных рынках в шмурдяк, потому что денег нет. Этот шмурдяк, пахнущий мерзкой китайской химией, они загрузили в машину и отправились дальше…
Они поменялись местами – теперь за руль сел Кевин. Молча тронул машину с места.
– Куда мы?
– В одно хорошее место…
Кевин бывал в Багдаде и знал, что оружие здесь купить не проблема, скорее наоборот. Почти каждый владелец продуктовой лавки, торгующий оптом рисом и мукой, продает и оружие: в мешках его проще провозить через посты. После того как американцы разгромили открыто торгующие рынки, торговля стала децентрализованной. Ее подпитывало и то, что иракские полицейские и военные в то время, едва подкормившись и получив некие навыки, убегали, прихватив с собой оружие, и толкали его налево. А курды и вовсе считали себя самостоятельными, без возражений со стороны войск Коалиции покупали себе оружие и потом большую его часть нелегально сбывали. Американцы думали, что курды строят государство в европейском понимании, а на самом деле те просто зарабатывали на всем, на чем могли, не имея ни грамма совести.
Он читал досье по обстановке в стране перед тем, как сюда отправиться, и знал, что сунниты находятся в вооруженной оппозиции, а шииты и курды – у власти. Значит, в суннитские лавки можно не заходить, а вот в шиитские или, еще лучше, курдские – добро пожаловать. Власти должны были прижимать нелегальную деятельность суннитов, но не трогать шиитов и курдов. Друзьям – все, остальным – закон, так живет весь Восток. А опасности для государства в том, что шииты и курды торговали оружием, не было – суннитам они и так не продадут. На самом деле не продадут – кто же продаст оружие тем, кто будет стрелять из него в них же? Так что в шиитской лавке он мог рассчитывать найти то, что ему нужно…
Такую лавку он нашел на левом берегу Тигра. Судя по стоящему перед лавкой новенькому русскому «КамАЗу» и размерам самой лавки, хозяин отнюдь не бедствовал.
С «КамАЗа» выгружали мешки. Кевин подошел, прикрывая лицо куфией, поздоровался.
– Ас-саламу алейкум. Где хозяин?
– Мюдюрь[12]? – переспросил один из грузчиков и указал на здание: – там, там…
Этерли вошел в здание. Мешки располагались на примитивных, но прочных стеллажах, сваренных местными по образцу таких, какие применялись американцами в своих логистических центрах. Хозяин – коренастый, бородатый, с глазами-маслинами, с планшетником в руке (примета нового времени) – настороженно посмотрел на вошедшего.
– Ас-саламу алейкум.
– Ва-алейкум.
– Мое имя Кусай. – Кевин переименовал себя арабским именем. – Мир вашему дому и удачи вам в делах. Пусть Аллах приведет в порядок дела ваши и не оставит он вас своей щедростью.
– И тебя, незнакомец, да не оставит своей милостью Аллах Всевышний, пусть он поможет тебе в пути. Что ты хочешь купить?
– То, чего нет на полках…
– Таким мы не торгуем…
Этерли усмехнулся.
– Да что ты говоришь. Может, позовем полицию и проверим, а? Мне надо купить, мужик. Не заставляй меня ждать.
Хозяин как-то воровато оглянулся. Страх и жадность – два спутника торговли, два верных слуги шайтана, толкающие человека на путь греха. Этого он не знал, и он явно был не из их народа, и скорее всего не багдадец вообще. Хоть и говорил, как говорят местные. Но товар был, его надо было продавать, иначе торговля не покроет издержки. А он недавно получил новую партию товара, и надо было ее сбыть. Пока не нагрянули.
– А у тебя есть деньги?
– Есть ли у меня деньги? Это ты меня спрашиваешь?
Хозяин понял, что вопрос в самом деле глуп. Это контрактник, или наемник, или еще кто. В любом случае – не араб. И деньги у него есть.
– Иди за мной.
Они прошли в закуток в углу склада. Хозяин выгнал дежурившего тут мальчишку.
– Что тебе надо купить?
– «АК-47» есть?
Теперь настала очередь покровительственно улыбаться хозяина.
– Ты задаешь глупый вопрос, незнакомец, здесь они есть у всех.
– Какие?
– Можно русские. Можно румынские. Можно египетские. Можно эфиопские. Можно китайские. Русские дороже всего…
– Покажи…
– Покажи сначала деньги, чтобы я знал, что с тобой можно иметь дело.
Этерли достал тонкую пачку банкнот, пробежался пальцами по краю. Банкноты поддались, как колода игральных карт, – что и неудивительно, материал-то почти тот же.
– Тогда пошли…
Торговец провел американца по складу. Безошибочно выбрал нужный ряд, разрезал нить, которой был зашит мешок, и выдернул ее. Порывшись в просе, достал большой пакет из толстого полиэтилена, распорол его ножом.
– Русский автомат. Такой же, как у русских, – отрекомендовал товар торговец.
Американец взвесил автомат в руках. В США его называли «черный калашников» – серия сто, она и в самом деле вся черная, деревянные детали заменены пластиком, приклад складывается на всех автоматах, при этом он не менее удобен, чем стандартный. Этерли наскоро разобрал автомат, собрал, передернул затвор, щелкнул. Все работало.
– Магазины?
– Четыре в комплекте. Остальное купишь на рынке.
– Патроны?
Торговец с улыбкой покачал головой.
– Чего нет, того нет, эфенди. Зайди на рынок, там сколько надо купишь.
Вероятно, он не врал. Мера предосторожности разумная – если продавать одновременно оружие и патроны, то не каждому захочется платить за товар. Да и разборки прямо под дверью тоже никому не нужны.
– Сколько?
– За один со всеми принадлежностями – пусть будет три, эфенди…
– Немало. Три тысячи динаров за это? Он даже не русский, будто я не знаю клейм.
– Три тысячи долларов, – поправил торговец.
– Долларов?! – изумился Этерли. – Да ты шутишь.
Он знал цены. Когда они заходили, автомат стоил менее ста долларов. Дезертировавшие из армии Саддама солдаты часто просто меняли оружие на мешок дешевого пшена или риса. Потом цена подскочила до ста пятидесяти долларов, а когда Этерли работал здесь, она была уже триста-четыреста долларов за ствол. Но три тысячи?
– Аллах свидетель, ты меня грабишь. Он не стоит и десятой части названной тобой цены.
– Это новое оружие, оно прослужит тебе долго, – сказал торговец. – Я знаю, что цена намного больше той, какая была, когда вы были здесь, американец. Но жизнь дорожает и смерть тоже…
– Пятьсот, – решительно заявил Этерли.
Самое сложное было купить подходящую снайперскую винтовку. Среди солдат удачи и боевиков «Аль-Каиды» большим успехом пользовалась винтовка «ПСЛ» (Дракула) – румынская, по виду похожая на «СВД», но на деле – клон автомата Калашникова. Контрактники предпочитали ее, потому что ввоз «СВД» в Штаты был запрещен, и эта винтовка была самой дешевой снайперской среди винтовок комблока (если не считать откровенно устарелых винтовок «Мосин-Наган»), террористы использовали «ПСЛ», потому что она была доступна, неприхотлива, позволяла использовать патроны самого ужасающего качества, и их было много. ЦРУ закупило несколько тысяч таких винтовок для сирийской вооруженной оппозиции, закупки делались и для Афганистана. Но «ПСЛ» едва-едва добирала до пятисот метров, и боец, вооруженный ею, был скорее марксманом, назначенным стрелком, а не снайпером. Не подходила и «СВД» – из этой было реально работать до семисот метров, если качество сборки нормальное. «СВД» производилась в Ираке под названием «Эль-Кадиссия», но у нее качество было откровенно плохое.
На Востоке торговля устроена так, что если у торговца нет чего-то – он может продать то, что есть у других, а потом сам расплачивается с владельцем. После недолгого торга Этерли стал обладателем приличной сербской «болтовой» винтовки «Застава», сильно похожей на винтовки Ultima Ratio и последние модели «ремингтонов» своим скелетным прикладом. Эти винтовки Ирак закупал для своей армии, они использовали стандартный снайперский патрон 7,62 русский с рантом, но благодаря тяжелому стволу и отсутствию автоматики с ними можно было попробовать и дистанцию в тысячу метров. За эту винтовку не жаль было заплатить и пять тысяч, тем более что к ней в комплекте шел приличный германский, а не китайский, как часто бывает в таких случаях, прицел.
Гранаты, магазины и патроны они решили купить на следующий день. И разузнать на рынке, нельзя ли изготовить глушители на автоматы – примитивные глушители джихадисты освоили еще в Сирии и теперь делали в каждой мастерской. С покупками они вернулись на базу, где их уже ждал приехавший из Штатов куратор.
* * *
В свою очередь Подольски был совсем не в восторге от того контингента, который направили ему в помощь. Как минимум двое – точно не американцы. Скорее всего, служащие контингента в Афганистане, Ираке или где там – мелкие страны были исправными поставщиками пушечного мяса на маленькие и грязные войны. Посольство США в том же Тбилиси было больше рекрутинговым центром, нежели посольством. Но с этими могут быть проблемы: их поступки непредсказуемы, они могут выйти из-под контроля в любой момент. Еще один – явно латинос, таких уродов полно во всяких центрах дознания. Их можно встретить в тайных тюрьмах по всему миру, к сожалению – все больше и больше их в армии США. Латиносы отличаются жестокостью. Часто немотивированной, вспыльчивостью, показушностью. Крайне скверные черты характера для разведчика. Похоже, доверять тут можно только одному – явно американец, скорее всего, специалист. Учитывая специфику группы, вероятно, точный стрелок, снайпер…
– Кто старший?
– Я, сэр, – сказал один из сидевших в гостиной людей, темный и носатый, сильно похожий на араба. Но вот борода у него подкачала – у арабов намного гуще…
– Наша цель.
Подольски передал ролик, смонтированный из подходящих отрезков, снятых им скрытой камерой при встрече с русским. Данные выгрузили, почистили, смонтировали. Такого рода опознание намного лучше, чем по фотографии или тем более по фотороботу. Человека мы видим в движении, запоминаем его манеру двигаться, характерные жесты, пластику, осанку. Потом знакомого мы можем отличить в толпе, со спины – на подсознательном уровне.
Мобильный коммуникатор пошел по рукам.
– Кто он?
– Русский. Работает здесь.
– Гражданский или военный, сэр?
– Мы не уверены. Скорее контрактник. Специалист по безопасности. По-нашему – senior military adviser.
– Он опасен?
– Мы считаем, что да, опасен. Следует считать, что он постоянно вооружен и владеет оружием не хуже любого из вас.
Исполнители смотрели ролик. Передавали дальше.
– Его нужно ликвидировать?
Вопрос не в бровь, а в глаз. Когда-то давно – так давно, что эти времена не помнят даже старожилы ЦРУ, – эти вопросы именно так и решались. Но теперь, даже если ты стоишь в сторонке, то рискуешь, что это шарахнет тебя по башке через несколько лет.
– С ним нужно поговорить. Желательно там, где нам не будут мешать.
– Поговорить, сэр? А дальше?
– Черт возьми, а дальше будет дальше! – психанул Подольски. – Мы только начинаем игру! Будьте готовы, не помешает коридор для отхода – Иордания или Кувейт.
– Лучше Сирия, сэр. Там легче сейчас спрятаться.
– На ваше усмотрение. Но вы должны быть готовы действовать через сорок восемь часов.
Исполнители снова переглянулись…
* * *
Ночь Подольски провел на территории посольского компаунда. А утром события понеслись вскачь.
Когда позвонил русский, Подольски как раз завтракал в кафе, попросил себе яичницу из пяти яиц и кофе. Много кофе. Звонок русского был неожиданностью – не доев, он схватил телефон, на который прошел звонок, и бросился к зданию, где находилось помещение станции ЦРУ в Багдаде.
* * *
Срочный запрос из станции в Багдаде поступил ровно через шесть минут после того, как звонок был отработан, система нашла его через семь с половиной, после чего исходные данные были автоматически переброшены с первого уровня на третий – серьезная опасность – и переданы в отработку. Система автоматически определила соту, откуда был сделан звонок, и номер, после чего еще одна программа вторглась в массив данных русской сотовой компании МТС. Наученные горьким опытом, сотовые компании уже не пользовались облачным хранением данных, но это не спасло. Для систем электронного проникновения, созданных спецслужбами США, никакая программа не была помехой, ведь их создавали те же самые программисты, что и эти программы. «Майкрософт» вообще давно и плотно сотрудничал с государством – в восьмидесятые он получал деньги от гособоронзаказа и теперь не забывал об интересах нации. Все остальные деятели IT-индустрии – разработчики ПО для сотовых телефонов, мобильных коммуникаторов, организаторы социальных сетей – также не могли отказать спецслужбам, ибо первый же отказ мог лишить их денег инвесторов и создать серьезные проблемы. Америка стала лидером компьютерной революции и теперь в одиночку пожинала плоды этого. Просчиталась она в одном – могла слушать телефон человека, смотреть его переписку, следить за ним, но она не могла угадать, что может возникнуть в воспаленном мозгу джихадиста, какая мысль – если он и сам этого не знал.
