Александр Дюма
Сальватор. Книга II
И генерал, поникнув головой, снова замолчал, движимый чувством, о котором он только что сказал.
Мужчины некоторое время хранили молчание, уйдя в занимавшие их мысли.
Теперь настала очередь Сальватора нарушить это молчание. Он заговорил первым:
– Сейчас меня беспокоит лишь одно, – сказал он.
– Что же? – спросил генерал.
– В этом замке жили всего трое человек: Мина, мсье де Вальженез и некто, кто являлся гувернанткой.
– Мина! – повторил генерал, словно повторение этого имени доставляло ему удовольствие.
– Мина уехала с Жюстеном. Мсье де Вальженез находится в руках Жана Торо и Туссена Лувертюра, и они его не отпустят, я в этом уверен. Остается гувернантка.
– И что же дальше? – спросил, чуть более заинтересованно генерал, понимая, что Сальватор вновь возвращался к интересующему их делу, то есть к оправданию господина Сарранти.
– А то, – снова заговорил Сальватор, – что если она не спит, она должна была слышать выстрелы и спрятаться куда-нибудь.
– Так давайте найдем ее, – сказал генерал.
– К счастью, – продолжал Сальватор, – у нас есть Брезил. И он поможет нам ее найти.
– А кто это Брезил?
– Это моя собака.
– А я думал, что ее зовут Роланд.
– На самом деле его зовут Роланд, генерал. Но мой пес, как и я сам, имеет два имени: одно для всех, и оно соответствует его теперешней жизни, а другое знаю только я, и оно относится к его прошлой жизни. Потому что я должен вам сказать, что жизнь у Роланда почти такая же бурная и почти такая же таинственная, как и моя.
– Если я стану достаточно дружен с вами, мсье, не могли бы вы приоткрыть мне тайну этой жизни… – сказал господин де Премон.
И смолк, понимая, что малейшая настойчивость может быть расценена, как любопытство.
– Вполне возможно, генерал, – сказал Сальватор. – Но пока речь идет о том, чтобы понять тайну жизни Брезиля.
– Это трудное дело, – ответил генерал. – И хотя я знаю семь или восемь языков, я не возьмусь служить вам переводчиком.
– О, в разговорах между мной и Брезилем переводчик и не нужен, генерал. Вы сами увидите, как мы понимаем друг друга… И обратите внимание: вы видели, какой у него был беззаботный вид, не так ли? А теперь, смотрите: по мере того, как мы приближаемся к замку, он становится все более и более возбужденным. И это ни в коей мере не зависит от света, который там горит, или от звуков, которые до него доносятся, не так ли? Вы сами видите, что в доме не горит ни единой свечи и что его сердце бьется не чаще, чем у трупа.
И действительно, приближаясь к замку, молчаливый и хмурый Брезил поводил ушами, нюхал воздух и щетинился, словно готовясь к схватке.
– Видите, генерал, – сказал Сальватор. – Обещаю вам, что если гувернантка еще в замке, в погребе или на чердаке, мы ее отыщем, где бы она ни спряталась. Входим, генерал!
Войти в замок не составляло никакого труда. Выходя прогуляться в парк, Мина оставила дверь открытой. Но, как мы уже сказали, здание освещалось только светом луны.
Сальватор извлек из кармана маленький фонарик и зажег его.
Посреди прихожей Брезил вертелся волчком, словно проверяя находившиеся там вещи и узнавая обстановку. Потом вдруг, словно решившись на что-то, уперся головой в маленькую дверцу, которая, казалось, вела в подвал здания.
Сальватор открыл эту дверцу.
Брезил устремился в темный коридор, спустился по находившейся в конце его лесенке из шести или восьми ступеней в погреб. Там он испустил такой протяжный вопль, который заставил вздрогнуть Сальватора и генерала. А сделать это было не так-то легко.
– В чем дело, Брезил? – спросил Сальватор. – Не здесь ли, случайно, Рождественская Роза?..
Пес, словно поняв вопрос хозяина, снова бросился вперед и скрылся в темноте.
– Куда он ушел? – спросил генерал.
– Не знаю, – ответил Сальватор.
– Не пойти ли нам за ним?
– Не стоит. Если бы он хотел, чтобы мы шли за ним, он повернул бы голову в мою сторону и сделал бы знак следовать за ним. Но он этого знака не подал. Поэтому мы должны ждать его здесь.
Ждать Сальватору и генералу пришлось недолго.
Пока они смотрели на дверь, затрещало стекло окошка, и между ними рухнул Брезил. Глаза его были налиты кровью, язык свешивался изо рта. Он три или четыре раза покружился по погребу, словно ища кого-нибудь, кого надо было разорвать на куски.
– Рождественская Роза, да? – спросил Сальватор собаку. – Рождественская Роза?
Брезил отчаянно залаял.
– Значит, именно здесь, – сказал Сальватор, – пытались убить Рождественскую Розу.
– Кто это – Рождественская Роза? – спросил генерал.
– Один из двух пропавших детей, которых мсье Сарранти якобы пытался убить.
– Пытался убить? – переспросил генерал. – А вы уверены в том, что убийство не удалось?
– К счастью, так оно и было!
– И этот ребенок?..
– Я же вам уже сказал, генерал, ребенок остался жив.
– И вы с ним знакомы?
– Я ее знаю.
– Так почему же вы не расспросите ее обо всем?
– Потому что она не желает отвечать.
– И что же делать?
– Расспросить Брезиля! Вы же видите, что он хочет ответить.
– Тогда продолжим!
– Дьявольщина! – воскликнул Сальватор.
И мужчины повернулись к Брезилю, который с яростью пытался укусить землю.
Сальватор задумчиво смотрел на собаку.
– Здесь что-то зарыто, – сказал генерал.
Сальватор отрицательно замотал головой.
– Нет, – сказал он.
– Почему нет?
– Потому что я вам уже сказал, что девочка осталась жива.
– А мальчик?
– Он зарыт вовсе не здесь.
– И вы знаете где?
– Да.
– Значит, мальчик мертв?
– Да, он мертв.
– Его убили?
– Утопили!
– А девочка?
– Девочку здесь едва не зарезали.
– Где же?
– Да здесь.
– И кто же помешал убийце докончить дело?
– Брезил.
– Брезил?
– Да. Он разбил это окно, как только что сделал это. И, возможно, набросился на убийцу.
– Но что же он ищет теперь?
– Он ничего не ищет. Он уже нашел.
– Что?
– Смотрите.
Сальватор опустил фонарь и осветил плиту погреба.
– Ого! – произнес генерал. – Вроде бы это – следы крови.
– Да, – снова сказал Сальватор. – Волею Господа пятно крови, вытекшей теплой из тела человека, не стирается. И эта кровь, генерал, а это так же верно, что мсье Сарранти невиновен, эта кровь, которую учуял Брезил, является кровью убийцы!
– Уж не хотите ли вы сказать, что девочку едва не зарезали ножом?
– Именно так.
– Здесь?
– Возможно.
– А Брезил?..
– Он никогда не ошибается. Брезил! – сказал Сальватор. – Брезил!
Пес прервал свое кружение и подошел к хозяину.
– Ищи, Брезил! – сказал Сальватор.
Брезил обнюхал плиты погреба и рванулся к маленькой дверце, которая выводила в парк.
Дверца была закрыта. Собака, жалобно повизгивая, поскреблась в дверь и лизнула языком землю в двух или трех местах.
– Вы видите разницу, генерал, – сказал Сальватор. – Здесь пролилась кровь этой девочки. Она скрылась через эту дверь. Сейчас я открою ее, и вы увидите, как Брезил пойдет по следам крови.
И Сальватор открыл дверь. Брезил устремился в подземелье, два или три раза остановившись для того, чтобы языком коснуться каменных плит.
– Видите, – сказал Сальватор, – ребенок убежал именно сюда. А в это время Брезил бился с убийцей.
– Но кто же убийца?
– Думаю, что это была женщина… Девочка в минуту потрясения – а это могло привести ребенка в безумное состояние – два-три раза крикнула: «Не убивайте меня! Не убивайте меня, мадам Жерар!»
– Какая ужасная история! – воскликнул генерал.
– Да, – сказал Сальватор. – Теперь у нас в руках конец ниточки. И мы должны распутать это дело до конца.
Затем позвал:
– Брезил, иди сюда!
Брезил, уже выскочив в парк, где, казалось, потерял след, примчался на крик хозяина.
– Здесь нам делать больше нечего, генерал, – сказал Сальватор. – Я узнал все, что хотел. Теперь нам важно не дать гувернантке сбежать.
– Давайте искать гувернантку.
– Вперед, Брезил! – сказал Сальватор, поднимаясь по ступенькам, ведущим в вестибюль.
Брезил последовал за хозяином. Выйдя в вестибюль, он на мгновение заколебался: через открытую дверь он увидел блестящий при свете луны пруд, напоминавший до блеска начищенный щит. Пруд неумолимо влек собаку к себе.
Голос Сальватора отвлек пса.
И тогда пес стал подниматься по лестнице. Но не спеша, словно этот путь вел его не к цели, а уводил из вестибюля.
Но, дойдя до коридора второго этажа, собака быстро побежала в его конец. Потом остановилась перед одной из дверей и нежно и жалобно заскулила.
– Может быть, гувернантка там? – спросил генерал.
– Не думаю, – ответил Сальватор. – Это, вероятно, комната одного из детей. Но давайте посмотрим.
Комната была заперта. Но когда Сальватор толкнул дверь, замок не устоял и дверь распахнулась.
Собака с радостным лаем влетела в комнату.
Сальватор был прав: первое, что бросалось в глаза, был альков с двумя стоящими рядом кроватями. Это, очевидно, кровати детей. Брезил радостно бросался от одной кровати к другой, опираясь передними лапами на одеяла и глядя на Сальватора с тем выражением радости, в котором никак нельзя было ошибиться.
– Видите, генерал, – сказал Сальватор. – Это детская комната.
Брезил с удовольствием остался бы в этой комнате навсегда и умер бы между кроватями.
Но Сальватор настойчивыми командами заставил его выйти из комнаты.
Жалобно поджав хвост и опустив голову, Брезил поплелся за хозяином.
– Мы еще вернемся сюда, Брезил. Вернемся, будь уверен! – сказал Сальватор.
И, словно поняв эти слова, пес стал подниматься по лестнице, которая вела на третий этаж.
На лестничной площадке он остановился. Затем, сверкая глазами, угрожающе рыча и ощетинившись, он приблизился к одной из дверей.
– Черт побери! – сказал Сальватор. – Мы стоим перед дверью какого-то врага. Давайте заглянем сюда.
Дверь, как и на втором этаже, оказалась закрытой. И точно так же, как та дверь, она не выдержала мощного натиска.
Как только Брезил вошел в комнату, он залился яростным лаем. Казалось, его злость была направлена против комода.
Сальватор попытался было открыть комод, но все ящики были заперты на ключ.
Брезил с яростью кусал ручки комода.
– Подожди, Брезил, подожди, – сказал Сальватор. – Сейчас мы посмотрим, что в этих ящиках. А пока умолкни!
Собака замолчала, наблюдая за тем, что собирался делать хозяин. Но глаза его продолжали сверкать, а из пасти текла пена. С длинного и красного, как кровь, языка капала слюна.
Сальватор поднял мраморную крышку комода и прислонил ее к стене.
Пес, словно понимая и подбадривая хозяина, со злостью топтался на месте.
Сальватор вынул из кармана короткий нож и, налегая всем телом, приподнял деревянную крышку.
Увидев это, Брезил ощетинился на комод.
Сальватор сунул руку в образовавшееся отверстие и вытащил из комода красный шерстяной корсаж.
Но не успел он рассмотреть этот корсаж, как Брезил вырвал его своими мощными зубами из рук Сальватора.
Этот корсаж был частью национального костюма Урсулы.
Бросившись к собаке, которая с яростью терзала ткань, Сальватор с большим трудом отобрал его.
– Я никогда не ошибался, – сказал Сальватор. – Девочку попыталась убить женщина. И эта женщина – мадам Жерар, или скорее Урсула.
И он высоко поднял ярко-красный корсаж. А Брезил с громким лаем принялся прыгать, чтобы достать его.
Генерал стоял неподвижно, поражаясь совпадению мыслей Сальватора и его собаки.
– Видите, – продолжал Сальватор, – в этом нет никаких сомнений.
Затем, убедившись в своих предположениях, он, уложив этот корсаж обратно в комод, установил, как смог, деревянную крышку и накрыл все мраморной плитой.
Собака рычала так, словно у нее отняли самую аппетитную кость.
– Ладно, ладно, – сказал Сальватор Брезилю. – Прекрати! Ты сам понимаешь, что мы еще вернемся сюда, мой храбрый пес! Но теперь самое главное – найти гувернантку. Давай ее искать!
Собака, рыча, вышла из комнаты. Но, оказавшись на лестничной клетке, она принялась за поиски и вскоре остановилась перед последней дверью в коридоре и принялась звать на помощь.
– Вот мы и у цели, генерал, – сказал Сальватор, направляясь к двери, перед которой лаял Брезил.
А затем, обращаясь к собаке, сказал:
– Там кто-то есть, не так ли Брезил?
В ответ собака залаяла еще громче.
– Итак, – сказал Сальватор, – если полиция не занимается своим делом, придется выполнить это дело вместо нее.
Затем, обращаясь уже к генералу, добавил:
– Возьмите фонарь, генерал, и не мешайте мне.
Генерал взял фонарь. А Сальватор в это время опоясался белым поясом, который в то время являлся признаком комиссаров полиции, судейских и служащих министерств.
Потом, постучав в дверь, произнес:
– Именем короля!
Дверь открылась.
Увидев входящего в комнату человека в черном и решив из-за белого шарфа на поясе, что это – комиссар полиции, женщина, находившаяся в комнате и открывшая дверь в одной ночной рубашке, рухнула на колени посреди комнаты и воскликнула:
– Иисус! Мария!
– Именем короля, – снова сказал Сальватор, – вы арестованы, женщина!
Та, к кому были обращены слова Сальватора и в чью сторону была протянута его рука, была старой девой лет пятидесяти – шестидесяти. В том наряде, который на ней был, она выглядела просто мерзко.
Рядом с ней Броканта показалась бы Венерой Милосской.
Она закричала от страха, а Брезил, которого ее крик, вероятно, вывел из себя, ответил тоскливым и протяжным воем.
Сальватор стал пытаться найти в окружавшей его темноте какую-то связь между этим отвратительным созданием и воспоминаниями из его прошлой жизни.
– Ну-ка, осветите эту женщину, – сказал он генералу. – Мне кажется, что я ее знаю.
Генерал направил луч света на лицо стоявшей перед ними уродины.
– Так и есть, – сказал Сальватор, – я не ошибся!
– О, мой добрый господин, – воскликнула гувернантка, – клянусь вам, я – честная женщина!
– Ты лжешь! – сказал Сальватор.
– Мой дорогой комиссар!.. – продолжала причитать старуха.
– Лжешь! – снова оборвал ее Сальватор. – Я сейчас скажу, кто ты: ты – мать Святоши.
– О, мсье! – вскричала в испуге мегера.
– Из-за тебя одно очаровательное создание по ошибке попало в некое гнусное место и оказалось там вместе с твоей дочерью – а та там находилась вовсе не случайно, – и, оказавшись во власти твоих домогательств, будучи выдана тобой и обесчещена твоими усилиями, не смогла пережить своего позора и бросилась в Сену!
– Мсье комиссар, я протестую…
– А помнишь ли ты Атенаис? – грозно спросил Сальватор. – И не надо больше ни лжи, ни клятв!
Мы помним, что Атенаис звали дочь трубача Понроя, которую Сальватор назвал Фраголой. Если нам удастся когда-нибудь, повторяем это еще раз, проникнуть в тайны жизни Сальватора, мы, вероятно, сможем обнаружить следы того события, на которое мнимый комиссар полиции только что намекнул.
Старуха опустила голову, словно на нее скатился Сизифов камень.
– А теперь, – сказал Сальватор, – отвечай на вопросы, которые я тебе сейчас задам.
– Мсье комиссар…
– Отвечай, или я позову двоих моих людей и они доставят тебя в «Маделонет».
– Я буду отвечать, буду, мсье комиссар!
– Сколько уже времени ты здесь находишься?
– С последнего Страстного Воскресенья.
– Когда похищенная мсье де Вальженезом девушка прибыла в замок?
– В ночь со Страстного Вторника на предпоследний день Масленицы.
– Разрешал ли мсье де Вальженез девушке выходить из замка с того времени, как она прибыла в замок?
– Ни одного раза!
– И с помощью каких же насильственных мер он не разрешал ей выходить из замка?
– Он пригрозил ей, что обвинит ее любимого в похищении и добьется отправки его на галеры.
– И как же зовут ее любимого?
– Мсье Жюстен Корби.
– Какую сумму в месяц платил тебе мсье де Вальженез за то, чтобы ты сторожила похищенную девушку?
– Мсье комиссар…
– Сколько он тебе платил? – повторил Сальватор властным тоном.
– Пятьсот франков в месяц.
Сальватор оглядел комнату и увидел нечто похожее на секретер. Открыв его, он нашел там листок бумаги, перья и чернила.
– Садись за стол, – сказал он женщине, – и напиши все, что ты только что мне сказала.
– Я не умею писать, мсье комиссар.
– Не умеешь писать?
– Нет, клянусь вам!
Сальватор вытащил из кармана бумажник, извлек из него какую-то бумагу, развернул ее и сунул в лицо старой ведьме.
– Если ты не умеешь писать, кто же написал вот это?
«Если ты не дашь мне сегодня вечером пятьдесят франков, я скажу, где познакомилась с тобой моя дочь, и тебя выгонят из магазина.
Глуэт.
11 ноября 1824 года».
Старуха подавленно молчала.
– Видишь, ты, оказывается, умеешь писать, – сказал ей Сальватор. – Плохо, конечно, но этого тебе хватает, чтобы выполнить приказ, который я тебе даю еще раз. Итак, пиши показания, которые ты мне только что сделала.
И Сальватор, заставив старуху сесть за стол, вложил ей перо в руку. Генерал светил, а молодой человек продиктовал ей следующий документ, написанный гнусным почерком и с присущими ей орфографическими ошибками. Но мы не станем утомлять читателя этими ошибками, полагая, что ему будет более интересно узнать содержание этих показаний.
«Я, нижеподписавшаяся жена Брабансона по прозвищу Глуэт, заявляю, что была нанята мсье Лореданом де Вальженезом в прошлое Страстное Воскресенье для того, чтобы охранять девушку по имени Мина, которую указанный мсье похитил из пансиона в Версале. Я заявляю, что, кроме этого, девушка была привезена в замок Вири в ночь со Страстного Вторника на Заговленную Среду, что она пригрозила господину графу, что будет кричать, звать на помощь, попытается бежать, на что господин граф ответил, что она не станет этого делать, поскольку у него есть возможность отправить ее возлюбленного на галеры и что эта возможность заключается в том, что он заявит, что тот похитил несовершеннолетнюю девушку. У него в кармане даже было незаполненное постановление об аресте, и он его ей показал.
Подпись: Жена Брабансона по прозвищу Глуэт.
Писано в замке Вири в ночь на 23 мая 1827 года».
Мы обязаны признаться, что Сальватор в составлении этого документа принял непосредственное участие. Но поскольку этот документ ни на йоту не отступал от истины, мы надеемся, что читатель простит нам ту настойчивость, с которой он заставил старую ведьму составить его, и что он поймет, что настойчивость эта была скорее морального плана, чем литературного.
Сальватор забрал заявление, свернул листок вчетверо и положил его в карман. Затем, обернувшись к Глуэт:
– Вот так! – сказал он. – Теперь можешь снова лечь спать.
Старуха предпочла остаться на ногах, но, услышав приглушенное рычание Брезиля, моментально бросилась в постель и накрылась одеялом, чтобы спастись от разъяренной собаки.
И действительно, зубы Брезиля блестели в темноте, словно перевязь комиссара. Все было очень просто: она уже раз двадцать ускользала от зубов правосудия, но ни разу в жизни ей не приходилось иметь дело с такой громадной собакой.
– Теперь, – сказал Сальватор, – поскольку ты – сообщница мсье де Вальженеза, только что арестованного за похищение и содержание в неволе несовершеннолетней девушки, а это преступление предусмотрено в уголовном кодексе, я арестовываю тебя и запираю в этой комнате, где завтра тебя допросит господин королевский прокурор. Но только предупреждаю, чтобы тебе не пришла мысль сбежать отсюда, что я выставлю одного часового на лестнице, а другого внизу и отдам им приказ стрелять, если ты откроешь окно или дверь своей комнаты.
– Иисус! Мария! – снова повторила старуха, задрожав еще сильнее, чем в первый раз.
– Ты слышала?
– Да, мсье комиссар.
– Ну, тогда – спокойной ночи!
И, пропустив вперед генерала, он закрыл за собой дверь на два оборота.
– Заверяю вас, генерал, – добавил Сальватор, – что она отсюда не двинется и что у нас впереди есть целая ночь.
А затем, обращаясь к псу:
– В путь, Брезил! – сказал он. – Мы выполнили всего лишь половину нашей задачи.
Глава XXXVI
Разговоры по поводу человека и лошади
Мы расстанемся с Сальватором и генералом на крыльце замка в тот самый момент, когда они вслед за Брезилем направляются к пруду. Потому что следовать за ними значило бы, и мы это прекрасно понимаем, возвращаться той дорогой, по которой мы уже прошли.
Давайте сначала посмотрим, что происходит с Жюстеном и Миной. И это, естественно, вернет нас к господину Лоредану де Вальженезу.
Услышав пистолетный выстрел, Жюстен и Мина, уже пробежавшие несколько шагов по полю, остановились, как вкопанные. И пока Мина, упав на колени, молила Бога о том, чтобы он пощадил Сальватора, Жюстен, ухватившись за стену, слышал, чем закончилась схватка, и понял, что Лоредан был взят в плен.
И молодые люди смогли затем увидеть издали, как двое могикан уводили коня, на котором лежал господин де Вальженез. Они бросились в объятия друг друга, словно, заслышав издали звук грома, увидели в сотне шагов от себя вспышку молнии.
Склонив головы, словно в знак благодарности, они, в перерывах между двумя поцелуями произнесли имя Сальватора, а затем побежали вперед по узкой тропинке, на которую старались ступить так, чтобы не раздавить васильки. Они свято чтили эти полевые цветы, поскольку однажды ночью Жюстен именно посреди поля, заросшего васильками и маками, нашел Мину, заснувшую под бдительным взором луны, и она в тот момент напоминала маленькую фею урожая.
Добежав до более широкой тропинки, они смогли взяться за руки и продолжить движение вместе. Спустя несколько минут они достигли рощицы, в которой была спрятана коляска.
Бернар узнал Жюстена. А увидев, что тот был с девушкой, начал понимать смысл драмы, в которой ему суждено было сыграть чуть ли не решающую роль. И он почтительно снял украшенную лентами шляпу. Когда девушка и ее любимый уселись в коляску, ямщик сделал тот снисходительный жест, который означал: «И куда же мы теперь поедем?»
– Северная дорога! – ответил Жюстен.
Бернар направил лошадей по той же дороге, по которой только что приехал. И вскоре коляска скрылась на Парижской дороге, по которой следовало проехать, чтобы достичь заставы Фонтенбло, и дальше вплоть до заставы Вильет.
Давайте пожелаем нашим детям счастливого пути, оставим их сердца наполненными всеми возможными радостями и горестями и вернемся к нашему пленнику.
Стражников не остановило то, что надо было ввести господина де Вальженеза в хижину: главным препятствием было ввести туда его лошадь!
Хижина состояла из одного этажа, была пятнадцать метров шириной, не считая коновязи. Для трех человек и одной лошади места явно не хватало.
– Черт возьми! – сказал Жан Торо. – Об этом мы как-то не подумали!
– Мсье Сальватор – тоже, – сказал Туссен.
– Дурень! – произнес Жан Торо. – Да как же он мог это предвидеть?
– Как? Да разве он не все предвидит?
– Ну, коли он этого не предвидел, то об этом должны подумать мы сами, – продолжил Жан Торо.
– Давай подумаем, – сказал Туссен.
И они принялись думать. Но сообразительность не была самым сильным местом этих добрых людей.
После минуты размышлений Жан Торо сказал:
– А ведь здесь неподалеку река.
– Что? Здесь рядом есть река? – воскликнул Туссен Лувертюр.
– Да, черт возьми!
– И что же ты предлагаешь? Утопить лошадь?
– Подумаешь, – лошадь плохого человека! – сказал с неприязнью Жан Торо.
– Но лошадь даже очень плохого человека может быть вполне приличным животным! – напыщенно произнес Туссен Лувертюр.
– И правда… Что же делать?
– А не отвести ли нам ее в «Божью благодать»?
– Ну и дурень же ты! Даже для овернца!
– Ты так считаешь?
– Да пойми же ты: если хозяин «Божьей благодати» увидит, что Туссен Лувертюр или Жан Торо приведут к нему лошадь, он непременно спросит, кто же хозяин этой лошади… И что же ты ему ответишь? Ну, говори же? Если ты сможешь что-то ему сказать, бери лошадь и веди ее в «Божью благодать».
Туссен покачал головой.
– Мне нечего ему сказать, – сказал он.
– Тогда умолкни.
– Именно это я и делаю!
И Туссен замолчал.
Снова наступило молчание. По прошествии минуты Жан Торо заговорил первым.
– Слушай, а не хочешь сделать одну вещь? – сказал он Туссену.
– Конечно, хочу, если это можно сделать.
– Но для этого мы должны войти в дом.
– Давай войдем.
– Когда мы в него войдем, я отвечаю за все.
– Да ведь и я за все в ответе, черт возьми! Но единственное, что нам мешает, – это его лошадь!
– Ну, меня-то это не смущает.
– Так, значит, тебя смущаю я!
– Когда мы войдем в дом, то лошадью займешься ты!
– Ладно, займусь!.. Нет, как же я могу ею заняться, если не знаю, что с ней делать?
– Слушай!.. Ты возьмешь лошадь и отведешь ее…
– Куда?
– В замок Вири, понял?
– Слушай, а это – дельная мысль!
– Ты бы до этого не додумался! – сказал Жан Торо, гордый тем, что эта мысль пришла ему в голову.
– Нет, конечно.
– Ну, как тебе нравится моя мысль?
– Она великолепна!
– Тогда давай отвяжем его хозяина, – сказал Жан Торо.
– Давай отвяжем, – ответил Туссен Лувертюр, во всем согласный со своим приятелем.
– Нет!
– Тогда не будем отвязывать его!
– Да нет же, отвязать надо!
– А, я тебя не понимаю, – сказал Туссен Лувертюр, сбиваясь на свое овернское наречие.
– А что тебе, черт возьми, не понятно?
– Да что делать-то?
– Для начала придержи-ка лошадь.
– Держу.
– Вот ты говоришь: «Давай отвяжем хозяина». Хорошо! Но если мы будем этим заниматься вместе, никто не будет держать лошадь.
– И то верно.
– А когда мы отвяжем хозяина, лошадь сможет убежать.
– Опять верно.
– Тогда мы отвязывать его не будем… Я отвяжу его сам, а ты в это время будешь держать коня.
– Понял! – сказал Туссен Лувертюр, хватая коня за удила.
Жан Торо подошел к иве, взял из дупла ключ и открыл дверь хижины. Затем, желая осмотреть ее, зажег фонарик.
Закончив все приготовления, он отвязал пленника и снял его с лошади, словно ребенок куклу.
– Теперь левое плечо вперед, марш! – сказал Жан Торо Туссену, занося графа в хижину.
Туссен не стал дожидаться повторения приказа и, прежде чем его приятель повернулся к нему спиной, вскочил на коня и помчался с такой скоростью, словно хотел завоевать первый приз Парижа на скачках.
Достигнув входной решетки замка, он увидел, что она заперта. Он уже приготовился перелезть через стену, но тут послышалось ворчание собаки и Брезил поставил обе передние лапы на стальную перекладину.
– Отлично! – сказал Туссен на своем овернском наречии, которое так не нравилось Жану Торо. – Если Роланд здесь, то, значит, и мсье Сальватор где-то неподалеку.
И действительно, вскоре он увидел вспышку света.
– А! – послышался чей-то голос. – Это ты, Туссен?
– Я, мсье Сальватор, я самый, – сказал Туссен с радостью. – Я привел вам лошадь.
– А ее хозяин?
– О, он в полной безопасности, поскольку находится в руках Жана Торо. Но в любом случае я сейчас же туда вернусь, будьте спокойны, мсье Сальватор! Четыре руки сохранят его в еще большей безопасности, чем две.
И, предоставив Сальватору возможность самому отвести лошадь на конюшню, Туссен, отдадим ему должное, ринулся назад с такой скоростью, что, если и не выиграл бы первое место на скачках, то вполне мог бы побороться за первое место в состязании ходоков.
