Александр Феликсович Борун
Мир эфира
– Да? – удивился Антəм, когда Джотиш уже задавался вопросом, слушает ли он. – А откуда же берутся галактики, если это не объединение звёзд силами гравитации?
– Очень правильный вопрос! – обрадовался астроном. – Это тоже есть в теории Ацукосабу. Галактики устроены так. С их периферии потоки анаистетонного газа устремляются в центр. Там они сталкиваются и порождают афикноменоны, амегетоны, элахистоны, стигмоны и, в конечном итоге, звёзды типа Небесного Огня (и их спутники, такие, как Сферета). В результате в центре Галактики образуется разрежение анаистетонного газа, привлекающего туда новые его потоки. Звёзды же, имея доставшуюся им по наследству инерцию этих потоков, направляются на периферию галактики. По мере того, как стигмоны в составе звёзд и их спутников, таких, как наша Сферета, поглощают всё новые анаистетоны при осуществлении гравитационного взаимодействия, они делаются всё тяжелее. Это мало влияет на химические свойства состоящих из них веществ, которые обусловлены больше структурой, чем массой. Но всё же влияет. Химикам известно, что свежеприготовленные компоненты реагируют максимально энергично. Если же их долго хранить, их химические свойства ослабевают. В конечном итоге вещества разрушаются, превращаясь в анаистетонный газ, когда их структура более не выдерживает возросшей массы. Это хорошо видно на примере поведения золота, которое поглощает стремящиеся к Небесному Огню потоки анаистетонов, когда Небесный Огонь с другой стороны Сфереты. Масса золота при этом растёт. Но постепено его афикноменоны и, тем самым, все остальные структурные частицы делаются нестабильными. Разрушаясь, стигмоны золота делаются источником элахистонов и прочих частиц, в свою очередь, нарушающих структуру веществ, находящихся рядом. В конце концов, сделавшись совсем нестабильным, вещество взрывается. Элахистонный взрыв, в чём-то подобный тем процессам, что делают звёзды источниками энергии, очень силён. Привилегии несут с собой опасности. Это следовало бы знать самому Крышу. Но это так, в сторону.
– Не беспокойтесь, – успокоил астронома Антəм. – Ваш – как его? Спеўрадайр – не узнает от меня, что вы что-то не то сказали. Прежде чем попасть на это дежурство, я дал опасникам подписку, что не буду никому пересказывать ваши слова.
– Да и не всё ли мне равно, – подхватил Джотиш. – Второй раз не запускают, да с меня и первого раза хватит. – Казалось, он идёт на поправку, но это касалось только состояния культи и ожогов. Вред, причинённый соседством с опасным золотом, неизбежно проявится. И приведёт к смерти. Причём скоро. Оба это знали. И избегали разговоров об этом.
– Главное для нас сейчас в том, что потоки анаистетонов поглощают все стигмоны, и особенно много их достаётся на долю стигмонов в составе звёзд. Старение материи звезды кончается взрывом. По иной, чем вы описывали, причине, более глубокой. Звезда превращается в анаистетонный газ. Это с ней происходит на периферии галактики. Собственно, размеры галактики обусловлены как раз расстоянием, которое звезда успевает пройти из центра до места своей гибели. Так теория Ацукосабу объясняет существование галактик. Круговорот анаистетонов в галактике может функционировать очень долго, поскольку имеет вихревую природу. А к вихрям неприменим закон распыления движения. Он касается любого механического движения, кроме вихревого.
– Это по которому движение закономерно переходит из механического в тепловое, а обратно – нет?
– Ну, не совсем так. Если есть разность температур, то можно. Она аналогична некоему запасу механического движения. Но в целом, да, все процессы приводят к нивелированию таких разностей. К уменьшению запасов механического движения. Все, кроме вихревых.
– Но почему?
– Неизвестно. Таков пока что наиболее общий доступный нам закон природы. Это гипотеза Ацукосабу. Он считает, что афикноменоны – не просто некое скопление анаистетонов, а именно анаистетонный вихрь. Потому он и способен существовать очень долго. Древние широко использовали машины, приводимые в движение вихрями, но у нас на Горе так и так было бы трудно передвигаться на машинах. Всё, что нам осталось от них в этой области – экономичные светильники на шаровых молниях. Шаровые молнии ведь тоже вихри.
– Извините, учитель, но этого исключения для вихрей я не понимаю. Чем вихри принципиально отличаются от поступательного и вращательного движения?
– М-м, вы слишком много от меня хотите, юноша. Я всё-таки не физик, а астроном. Впрочем, насколько мне известно, Ацукосабу допускает, что эту гипотезу следует сузить. Возможно, исключение нужно сделать только для анаистетонных вихрей. Тогда особые свойства имеют не вихри, а именно анаистетоны. Но мы с вами не можем на равных обсуждать новейшие физические теории с их создателями.
– Да? А я бы с удовольствием послушал более подробное обоснование.
– Увы, в своём нынешнем положении я никак не могу познакомить вас с Ацукосабу. Более того, хотя он наш современник, я тоже не удостоился чести личного знакомства с ним. О его теории строения афикноменонов, гравитации и функционирования галактик я узнал в пересказе.
– А какие положения этой теории подтверждают ваши результаты? И какие это результаты?
– До самих результатов я ещё дойду, а подтверждают они, к сожалению, картину жизни звёзд в галактике. В том числе, увы, Небесного Огня в нашей Галактике.
– Небесный Огонь находится на краю нашей Галактики, – сообразил, наконец, Антəм, – значит, ему недалеко до растворения в анаистетонах. Ой, поддержи меня мастер.
– В принципе, это было бы не так страшно, – заметил Джотиш, беря на себя роль поддерживающего мастера, хотя, очевидно, слова Антəма были риторическими, – ведь жизнь афикноменонов, а тем самым, и жизнь звезды продолжается сотни миллионов, а то и миллиарды лет, и совсем небольшого её остатка, скажем, хоха хохов лет, нам хватило бы надолго. Хотя – вы правы – до конца, по астрономическим меркам, недалеко: астрономы заметили, что случающиеся время от времени взрывы звёзд чаще происходят с теми из них, что расположены в малонаселённой звёздами половине неба, хотя, будь это явление равномерным, было бы, конечно, наоборот. Но это не мешало физикам и астрономам спокойно спать. Только вот, увы, дело обстоит ещё хуже.
– Ещё хуже?!
– Да. Видимо, никакого астрономически короткого срока Небесный Огонь нам не предоставит, скорее, это короткий срок по человеческим меркам. Во-первых, физики сообщили, что скорость утяжеления золота в последнее время увеличилась. Все только обрадовались – все, у кого оно есть, естественно. А вот физики обеспокоились и заново провели исследования с частым измерением веса образца в колодце. Никакой добавки со стороны Центра Тьмы не обнаружилось. Кстати, по теории Ацукосабу никакого Центра Тьмы нет, так проявляется то обстоятельство, что привлекаемый Небесным Огнём поток анаистетонного газа омывает нашу Сферету со стороны, противоположной направлению на Небесный Огонь. Итак, этот поток не увеличился. Зато со стороны Небесного Огня появился другой источник массы. Он небольшой; но физики, заметив странный разброс результатов, провели повторное исследование – и оказалось, что он еле заметно увеличил мощность прямо за время измерений. Раньше такого источника вообще не было. Точнее, если источник был, его мощность была ниже порога обнаружения с помощью весов – тогда, когда производились те давние измерения, приведшие к открытию «Центра Тьмы». Новые результаты показывают, что Небесный Огонь начал не только поглощать, но и извергать анаистетонный газ. Что стало первым плохим признаком. Сам по себе дополнительный поток невелик и вряд ли приведёт к заметному удалению Сфереты от Небесного Огня. Он плох именно как признак того, что у Небесный Огонь настигла звёздная болезнь.
Во-вторых, уже мои измерения показали, что температура поверхности Небесного Огня немного уменьшилась. Обычно она составляет три трюжины третьего порядка градусов14, повышаясь и понижаясь совсем немного, на пол-трюжины градусов с периодом в трюжину лет15. И сейчас как раз и так должен быть минимум. Как легко себе представить, вблизи плавных минимумов и максимумов значения функции долго пребывают вблизи самого минимума или максимума. Как это, например, происходит с длиной дня и ночи. Зимой день короткий, летом длинный; это и есть, собственно, одна из причин зимы и лета…
– Да? – удивился вдруг Антəм, – а я думал, потому, что орбита Сфереты не круглая, а вытянутая.
– Она недостаточно вытянута для этого, – объяснил Джотиш, – я, как астроном, могу это вам сказать абсолютно точно. Хотя это, в принципе, существенный фактор. В афелии до Небесного Огня вдвое дальше, чем в перигелии16. Освещённость зависит от квадрата расстояния, тут различие получается вчетверо17. Но различие длительности дня летом и зимой за счёт наклона оси вращения по отношению к плоскости орбиты примерно вдвое. Плюс нужно учесть, что за счёт того же наклона оси примерно втрое различается синус угла, под которым Небесный Огонь светит на поверхность. По крайней мере, на широте нашей Горы. Итого за счёт наклона оси средняя освещенность летом вшестеро выше, чем зимой. Кстати, если речь о нашем северном полушарии, Сферета как раз ближе к Небесному Огню, когда у нас зима18. Так что эти факторы вычитаются, и летом у нас примерно в полтора раза теплее, чем зимой. Понимаете? Вшестеро теплее из-за наклона оси и вчетверо холоднее из-за эксцентриситета орбиты. В южном полушарии, наоборот, эти факторы складываются, там различие в освещённости поверхности летом и зимой достигает 24 раз. Так что для тамошних жителей ваша оригинальная гипотеза была бы более правдоподобной. Объясняя если не величину различий, то их знак. Если бы не наклон оси, различия между летом и зимой были бы в обоих полушариях (из-за эксцентриситета) в четыре раза, а если бы орбита была круглой, то в шесть раз, тоже в обоих полушариях одинаково. Хм, забавно, оба фактора по отдельности не приводят к нарушению симметрии, а вместе приводят. Что касается южного полушария, жители которого были бы склонны вам поверить, то там, кажется, сейчас никто не живёт. Хотя жили во времена древних. Сохранились карты с обозначениями городов, преимущественно на побережье, где большая масса воды смягчает сезонные колебания температуры… Но мы сейчас не об этом. И вообще, я не занимался этим вопросом. Длина дня и ночи была только примером, а сезоны ни при чём. Итак, вблизи максимума и минимума длина дня долго остаётся, соответственно, большой или малой. В течение месяца до и после макимума и минимума можно считать, приблизительно, конечно, что она вообще не меняется. Замечу в скобках, в окрестности точек равноденствия, когда день равен ночи, всё наоборот: длина дня и ночи меняется максимально быстро. За месяц она меняется, примерно, на целый час. По крайней мере, это так для нашей Горы. Потому что, вообще говоря, длина дня и ночи в данном месте сильно зависит от близости этого места к экватору или полюсу…
– Извините, учитель, – вдруг возразил Антəм, называя лишённого всякого статуса дважды отверженного так, как привык называть своих преподавателей, – но я не согласен, что сезоны ни при чём. Если длина дня и ночи меняется так, как вы описываете, летом и зимой медленно, весной и осенью быстро, то не в этом ли причина того, что лето и зима длиннее, чем весна и осень? Раз уж именно длина дня и ночи определяет сезоны. Ну или вместе с высотой Небесного Огня на небе. Почему-то считается, что из бесовской трюжины месяцев каждому сезону принадлежит их по три. Но разве вы не замечали, что на самом деле стоило бы зиме и лету добавить по полмесяца в конце и в начале, чтобы на лето и зиму приходилось по четыре месяца, а на весну и осень по два! Хотя это, конечно, тоже только для нашей Горы… Я знаю, на севере лето короче, а зима длиннее, а что там с весной и осенью, не знаю, но, конечно, там отводить поровну месяцев зиме и лету было бы неправильно. А на юге, наоборот, лето длиннее, чем зима. Ну, если их считать как у нас. В общем, я не претендую, наверное, там сложнее. Но хотя бы для нас ведь можно было бы? И, главное, теперь понятно, почему!..
– Это вы сами пронаблюдали, молодой человек? Что ж, поздравляю с интересной гипотезой. Вполне возможно, что она верна. Сезонная температура есть функция положения полушарий по отношению к Небесному Огню… И эта функция ведёт себя именно так… Да, наверное, вы правы. Можно, определяя температуру обычным уличным термометром, измерить длительность годовых сезонов, определив, скажем… хм, тут получается некоторый произвол… скажем, считая, что для каждого сезона нужно отвести по равному интервалу температур. Допустим, летом максимальная температура плюс две трюжины градусов, зимой минимальная минус трюжина, весь интервал три трюжины градусов. Считаем условно, что лето – это то, когда от одной до двух трюжин градусов, весна и осень – когда от нуля до трюжины, зима – от нуля до минус трюжины. Нет, погодите! Тут заранее получается некоторая подтасовка в вашу пользу! Ведь летом и зимой температура сперва идёт от заданной границы к максимуму или минимуму, потом – в обратном направлении. Даже при такой же скорости изменения температуры, как весной и осенью, получается удвоенное время. Вот вам ваши четыре месяца и два месяца.
– Вот я дурак, – прошептал Антəм. Но Джотиш ещё не закончил обсуждение.
– Впрочем, на деле может оказаться, что лету и зиме нужно отвести больше четырёх месяцев. Тогда ваша гипотеза всё же верна. На самом деле нужно определять не длительность сезонов, она зависит от произвольной установки температурных границ. Интересно, насколько точно температура соответствует продолжительности дня и ночи. Считалось, что только очень приблизительно соответствует. Но, кажется, никто не занимался проверкой. Если бы со мной не случилось… э-э-э… то, что случилось, я бы посодействовал проверке и публикации вашей гипотезы. Впрочем, не уверен, что вы бы успели… То есть тогда из-за меня вы не были бы ограничены временем, как сейчас, но в связи с другим, до чего я ещё дойду, ограничены во времени мы все. Но я согласен, сезоны не совсем ни при чём, если вас это утешит. На самом деле всё это сейчас неважно, ведь длина дня и ночи была только примером. Я хотел сказать всего лишь, что сейчас температура поверхности Небесного Огня должна быть минимальной, 6584,5 градусов. Плюс-минус полградуса. Через год, а то и через два она должна начать повышаться. Трюжинный температурный цикл Небесного Огня на самом деле устроен не совсем так, как сезоны… Хм, я уже не уверен, что знаю, как они устроены… Во всяком случае, разогрев его поверхности происходит примерно четыре года – быстрее, чем охлаждение, которое занимает примерно девять лет. Физики придумывают модели, которые объясняют такое поведение, но чтобы описать в точности, пока не получается. А теперь они и не успеют, наверное… Впрочем, об этом я ещё не… В общем, понижения сейчас не должно быть. Пока оно небольшое, и непонятно, по какому математическому закону происходит, но не линейно. Когда я его заметил, оно составляло градус в неделю, через месяц – полтора, ещё через месяц – два с половиной градуса в неделю. Точнее, чем с точностью до полградуса, температуру измерить не получается. Это может быть любая нелинейная кривая, парабола, экспонента, что-то более сложное. Если предполагать, что эти значения, градус, полтора и два с половиной, точные (что, правда, вряд ли), то параболический закон приведёт к катастрофическому снижению на сто градусов через полтора года. Экспоненциальный даст те же 100° уже через 10 месяцев. Если даже предположить, что в последнем измерении максимальная, я подчёркиваю, максимальная ошибка в минус (что очень маловероятно), и там не два с половиной, а только два градуса, снижение получается линейным. Но и тогда уже через год температура окажется ниже нормы примерно настолько, насколько обычный минимум ниже обычного максимума, всегда разделявшихся несколькими годами! А что будет дальше?
– Но как же можно было отвернуться от таких результатов и счесть их попыткой устроить панику на ложном основании? – спросил устрашённый Антəм. – Надо же для этого как-то по-другому их объяснить?
– Да ну, делов-то, – цинично фыркнул Джотиш. – Спеўрадайр и сам Крыш решили, что там наверняка (наверняка!) две (две!) ошибки. Во втором измерении максимальная ошибка в плюс, т.е. там не полтора, а два градуса, а в последнем – максимальная в минус, там не два с половиной, а тоже два. Что было в первом измерении, уже не важно, что бы там ни было, оно уже успокоилось и вышло на полочку. Вот только очень маловероятно такое сочетание ошибок.
– Так надо же продолжать мерить, чтобы всё выяснить!
– Нет. Не надо.
– Почему?!
– Потому что это невозможно.
– ???
– Спеўрадайр предложил самому Крышу уничтожить опасную аппаратуру, и тот радостно согласился. Мерить стало нечем. Жалко: очень изящный был прибор. Не буду описывать, чтобы не расстраиваться. Последние его несколько вариантов, с увеличивающейся точностью, я сделал сам. Представляешь, они его разбили его ещё до моего осуждения и разжалования, так что у меня был соблазн в качестве мести поломать что-нибудь в последнем приборе, на котором работал Спеўрадайр. Не знаю, правда, осмелился бы я или нет, но к прибору подошёл. Так он оказался и так давно поломанным. Главный астроном уже много лет занимается не наукой, а общим руководством. А какими глупостями занимается сам… Впрочем, извини. Подписка подпиской, но ещё ляпнешь что-нибудь где-нибудь кому-нибудь.
– Но что же делать?!
– Юноша, у вас со страху ум помутился, – невесело засмеялся Джотиш. – Что мы можем сделать? Представьте, что вы – сам Крыш. Чего уж мелочиться. У вас вся власть, все ресурсы, вся наука и техника. И чего всё это стоит перед космическими масштабами катастрофы? Древние хотя бы запускали аппараты в космическое пространство. С помощью ракет. У нас остались только их небольшие ракеты, неспособные покинуть атмосферу. Разве что в большом секрете у опасников хранятся более мощные ракеты древних, не знаю. Но и древним не под силу было бы… я даже не знаю… переселиться на другую сферету? Собрать космический дом на орбите, переселиться в него и увести подальше от Небесного Огня на время вспышки, а потом, наоборот, подвести поближе, когда он почти погаснет? Не говоря о том, что нам, не знаю, как насчёт возможностей древних, не под силу создать такой дом… Мне даже трудно представить себе все его многочисленные совершенно необходимые и притом трудно обеспечиваемые свойства… Эта тактика, обсуждавшаяся в фантастических произведениях до того, как они стали неодобряемыми опасниками и самим Крышем, всё равно не годится в нынешней ситуации. Это – для вспышки или расширения звезды из-за перехода элахистонной реакции на другое горючее, с водорода на гелий. Звезда после этого чаще всего продолжает светить, хотя делается более тусклой. Но, насколько мы можем наблюдать, после анаистетонного взрыва от звезды ничего не остаётся. Даже облаков пыли и газа. Значит, остаётся только анаистетонный газ, обычный был бы заметен. Значит, этот космический дом должен суметь добраться до другой звезды, а для этого много лет поддерживать все нужды обитателей только за счёт собственного запаса энергии и продовольствия. То есть – в него нужно запихнуть не только население всей нашей Горы, но и окружающие долины со всеми растениями и населением, плодородной почвой и водой. Зная из книг древних о том, что для запуска одного килограмма полезного груза хотя бы на орбиту Сфереты нужно затратить примерно тонну высококачественного горючего, спрашивается, сколько нам понадобится времени, чтобы произвести его такое невообразимое количество? Как его делать, нужно ещё научиться, хотя образцы имеются. Впрочем, горючее малых ракет (он слегка содрогнулся, вспомнив своё знакомство с малой ракетой) может и не подойти… Не менее важный вопрос, из чего его делать. И есть ли на Сферете это исходное вещество, или его уже всё израсходовали древние? Далее, как сделать этот огромный дом достаточно прочным для старта, чтобы не получилось вот такого? – Он выразительно помахал культёй. – Вы ведь знаете, юноша, отчего наша Сферета – именно шар? – неожиданно переключился он на другую тему.
– Э-а… кажется… из-за закона непропорционального ослабления? – предположил Антəм.
– Правильно. И зря вы сомневаетесь. Но, если можно, подробнее.
– Ну… Когда кто-то или что-то, существо или предмет, увеличивается, его относительная сила и прочность уменьшаются.
– Что такое «относительная» сила и прочность? Относительно чего?
– Относительно его самого, как мерила силы и прочности, – припомнил Антəм. – Муравей легко тащит груз, во много раз превышающий его вес, а человеку это не под силу, хотя у него столько же конечностей. Если сделать стул высотой с башню, и на него сядет великан соответствующего размера, стул неминуемо сломается. А скорее, развалится под собственной тяжестью раньше. Да и сам великан будет беспомощно лежать и задыхаться под собственным весом, не в силах встать, чтобы сесть на этот стул. На ряд кирпичей можно положить ещё много рядов других кирпичей, и построить стену, и нижние кирпичи при этом не раскрошатся под её весом, но если на гору взгромоздить другую, обе расплывутся, как кучи песка, хотя могут быть сделаны из гранита. Ну а сферета, такая, как наша, под собственной тяжестью принимает форму жидкой капли, когда она падает и не испытывает сплющивающей силы реакции твёрдой поверхности. И вообще все космические тела шарообразны, в том числе звёзды. Разве что какие-то из космических тел могут быть сплющены быстрым вращением. Правда, иногда из космоса прилетают камни, и они, если долетают до поверхности, не обязательно имеют форму шара, но они как раз не так велики, чтобы…
– Всё верно, всё верно, вы хорошо учили физику и астрономию, – похвалил Джотиш. Он был доволен тем, как ловко подвёл беседу к нужной мысли. – Представьте себе теперь дом размером с нашу Гору. Будет ли он прочным? Уцелеет ли при старте? – Он опять выразительно помахал культёй. И помрачнел. Мысль была высказана, и мимолётное хорошее настроение улетучилось. – Если же ограничиться небольшой частью населения – чтобы начать почти с нуля на другой сферете, у другой звезды, если повезёт найти такую звезду с пригодной для жизни сферетой на орбите… Счастье ещё, что древними опровергнуты воззрения, согласно которым ракета не может двигаться быстрее скорости света19. Но всё равно это проект не для наших возможностей. Потом, вы знаете, что такое генетическое вырождение замкнутой популяции?.. Вижу, знаете. К тому же небольшое общество, отделившееся от большого, вряд ли в силах поддерживать знания и умения на том же уровне, какой был в большом. Тому примером, кстати, наша Гора. И прочие поселения – в сравнении с древними. У нас почти нет контактов с другими обитателями Сфереты, только редко, по радио, и, насколько нам известно, все те поселения не столь велики, как во времена древних, когда населена была чуть ли не вся поверхность Сфереты. И вот результат – нигде уровень знаний древних не сохранился… Какие-то жалкие остатки, обрывки… Случайно уцелевшие – если они не необходимы в повседневной жизни. Да и в ней тоже… Цивилизация тоже состарилась, как наша звезда. Вместе они и погибнут.
Антəм молчал.
– Если вы теперь снова спросите меня, что же делать, я пожалею, что рассказал вам. Вы сами можете ответить на этот вопрос. Держаться мужественно. Чтобы не портить последние мгновения жизни себе и окружающим. Завершить важные дела. Или пренебречь ими, если они сделались не столь уж важными, или на них всё равно не хватит времени. Сказать те слова, которые откладывали на более удобный случай, тем, кому собирались их сказать. Помолиться Священному Небу о том, чтобы Небесный Огонь в момент вспышки был над головой, а не на той стороне Сфереты, тогда гибель, скорее всего, будет мгновенной, а вот масса Сфереты может задержать её, растянуть и сделать более мучительной. Что ещё? Некоторое время я думал над проектом собрать в каком-то очень миниатюрном виде накопленные знания и приготовить ракету с ними, на случай как раз такой вспышки, на другой стороне Сфереты, чтобы запустить её прочь в её тени. Когда Сферета растает, как сахар в кипятке, ракета освободится от её притяжения и может улететь. Для других цивилизаций, понимаете? Но это глупо. Не говоря о том, что знания так плотно не упаковать, а ведь от древних остались огромные библиотеки, в том числе в виде кристаллов необыкновенной ёмкости, с большинства из которых мы уже не умеем считывать информацию… Дело даже не в том. Можно было бы попытаться сберечь хоть что-то… Но потоки анаистетонного газа настигнут все объекты в системе Небесного Огня, состарят всю материю, которая пока ещё не достигла той степени усталости, как его собственная. В анаистетонный газ превратится и Сферета, и запущенная ракета. Мы никогда не видели никаких следов на месте такого взрыва – там, в мало населённой звёздами местности этот вид смерти звёзд преобладает над другими и вообще довольно часто происходит, так что мы видели его трюжины раз. Иногда достаточно близко, чтобы заметить сферету величиной с нашу. Более того, у некоторых из этих звёзд были спутники и гораздо больше Сфереты, и на гораздо более далёкой орбите. Ни один из них не уцелел. Нам надо было думать раньше. Видимо, ещё во времена древних. Может, они могли бы – сильно заранее! – что-то куда-то отправить. А сейчас на это нет ни сил, ни времени. Что касается возможности спасения цивилизации, думаю, это и им было бы не под силу – даже в период наивысшего расцвета. Нам известны звёзды, сплющенные от быстрого вращения, извергающие из полюсов потоки раскалённого газа20. Но его скорость недостаточна, чтобы улететь далеко от звезды, он только образует вокруг неё туманность. Если представить себе цивилизацию, овладевшую силами космического масштаба, может, ей удалось бы заставить звезду фонтанировать только одним полюсом и притом гораздо сильнее; такая звезда могла бы покинуть галактику, поставляющую ей анаистетонный газ, и её элахистоны перестали бы стариться. По крайней мере, так быстро. Потому что, очевидно, элахистонный газ заполняет весь видимый космос, вплоть до дальних галактик, иначе видимый космос не был бы видимым. Ведь свет, который мы видим – волны этого газа. Но, может, его плотность в межгалактическом пространстве намного ниже? Вот только со снижением мощности поглощаемых потоков анаистетонов звезда перестанет удерживать возле себя обитаемый спутник. Такой способ бегства от опасности, вместе со звездой, не годится. Меньшая энергия потребовалась бы на то, чтобы увести сферету от обречённой звезды обратно в галактику, где выбрать себе звезду помоложе. А в дороге снабдить её искусственным освещением – небольшим спутником с запущенной на нём элахистонной реакцией. Если она может поддерживаться у такой маленькой звезды, как спутник сфереты. А обойтись без света мы не можем по очевидным причинам21. И непонятно, с помощью каких двигателей перемещать, например, нашу Сферету? Как их к ней прикрепить? Помня о том, что в космических масштабах она всё равно что жидкая… да и любые фермы или тросы соответствующей величины не будут иметь никакой прочности… Идите, юноша, я устал и хочу поспать. Может, и глупо спать, когда осталось так мало времени, но ведь и от бессонницы не будет пользы. Спасибо за то, что меня терпеливо выслушали.
