bannerbannerbanner
полная версияЗаклятие лабиринта

Александр Феликсович Борун
Заклятие лабиринта

Полная версия

Глава 8. Против лома нет приема

Все же я дохромала от арки до угла дома, пока они настигали меня.

И тут на пути убийц встал откуда-то взявшийся Якуро.

С голыми руками, один против банды озверелых головорезов.

Я лелеяла на Якуро иррациональную обиду. Ведь это не он спас меня от удушения каштанами, а именно эти проклятые садисты. Которые чуть не замучили меня до смерти, да и теперь имели все условия, чтобы довершить свое черное дело. Несмотря на это, я бы, конечно, помогла ему. Но сейчас все, на что меня хватало – держаться на ногах. Все же я остановилась. Если он с ними не справится, они все равно меня догонят.

С самого начала у него не было никаких шансов. И он знал об этом. Но мой японец спасал меня и не думал ни о каких шансах, как истинный самурай.

Сначала мне показалось, что он справится. Якуро действительно здорово дрался. Подбегающие бандиты отлетали в стороны и падали, как манекены, не успевая коснуться его своим железом.

Но их было все-таки слишком много. После того, как упали и больше не встали первые четверо, оставшиеся шестеро уже не лезли на рожон. Они окружили его. Те, что оказывались перед ним, отскакивали при любом его движении в их сторону, а ударить старались те, к кому он оказывался спиной. Они тоже умели драться… И они зацепили его своим железом раз, и другой. Я не могла оценить, насколько серьезны его раны. Но было понятно, что его дела плохи.

Мелькнула мысль о смерти, как о желанном избавлении от мук, вскоре уготованных мне в лапах зомби, когда они его убьют. Но я продолжала смотреть, тупо прикидывая, не могу ли хоть как-то помочь ему. Но в мою тупую угорелую голову ничего не приходило. Сил хватало только чтобы не падать. И чтобы смотреть.

И тут они по сигналу того, который был сзади Якуро, кинулись все сразу. Но Якуро уловил этот сигнал или еще как-то понял, что они собираются делать, а может, успел среагировать. Он высоко подпрыгнул и в прыжке разом достал нападавших встречным ударом. Двоих ногами и одного – рукой. И эти трое тоже упали и не поднялись больше. Однако, когда он приземлился после прыжка, остальные трое были уже рядом с ним и наготове. Но Якуро еще в падении успел резко согнуть и распрямив руки, и настал черед падать тем двоим, что были от него справа и слева. Я не успела заметить, успели ли и они что-то сделать, но если и нет, это уже не спасло бы Якуро. Потому что третий, сзади, ударил его монтировкой, как пикой. Мерзкий окровавленный лом вылез из груди Якуро как раз в промежутке между третьей и четвертой пуговицами рубашки. Все.

Я снова окунулась в кошмар, от которого только что, казалось, появилась надежда избавиться. Якуро послал мне последний любящий взгляд, попытался что-то сказать… Губы его шевельнулись… Но поток алой крови хлынул у него изо рта, свет в глазах потух, и мой спаситель мертвым повалился лицом вперед на красный, склизкий от крови асфальт. Умирающий самурай должен падать лицом вниз. На спину – неприлично.

Как он и говорил, не привелось ему дожить до старости.

Все это произошло гораздо быстрее, чем можно описать.

У меня потемнело в глазах. Я еще не могла поверить им, своим безжалостным глазам, не в силах примириться с кошмарной действительностью, которую они мне показывали, а подлый убийца, последний, оставшийся в живых, уже наступил моему герою на спину и с ужасающим звуком выдернул свое мерзкое орудие. Сделав это, он, гаденько ухмыляясь, направился ко мне.

Испарилась моя последняя надежда: что гибель прочих членов банды окажет на него хоть какое-то воздействие. Он был слишком туп для этого. А может, это зрелище ему даже понравилось. С содроганием я вспомнила, что среди моих мучителей именно этот был самым изобретательным палачом. Картины и ощущения того, что он со мной делал, возникли передо мной, внутри меня. Я не в силах была забыть, не думать о них, не чувствовать их вновь. Они надвигались на меня в облике этого нелюдя и должны были сейчас повториться.

Он увидел муку в моих глазах, и обрадовался. Его физиономия прямо-таки лучилась самодовольством. Как же: все мертвы, а он, палач, и я, жертва – нет! Второе, впрочем, явно не надолго. Или надолго, тогда еще хуже.

– Я тебя недооценил цыпленочек, – сказал он неожиданно тонким, почти детским, голосом, и я вздрогнула: он еще и разговаривает!

– Я думал, – продолжал он с удовольствием, – что ты уже ни на что не годишься, ну и согласился с друганами своими отправить тебя в яму, к остальным. – Он медленно приближался, поигрывая ужасным окровавленным ломом, от которого я не могла оторвать завороженного взгляда: кровь Якуро чуть ли не ручьем с него текла. – Дружки-то мои просчитались, ты еще очень даже можешь попрыгать. Уже ты у меня попрыгаешь. Теперь я тебя в яму отправлю, только когда совсем падалью станешь. И то сначала кишки выпущу, если останутся еще, и удавлю ими, а потом уж туда, в яму. Но это потом, а сперва ручки-ножки попереломаю, чтобы прыгала, но не высоко, а так, низенько-низенько. А к остальным – это не скоро, нет.

– Остальные – кто они? – неожиданно для себя самой осмелилась я перебить его.

И на его хитрой физиономии появилось озадаченное выражение. Он даже остановился. По его понятию, я должна была онеметь от ужаса. Потом он снова неторопливо двинулся вперед, продолжая помахивать ломиком.

– Ишь, храбришься, – одобрительно заметил нелюдь, – это хорошо. Значит, еще живее, чем на вид. Видок-то у тебя, хи-хи, краше в яму кладут. А остальные – это такие же цыпочки, как ты. Ну прямо в точности такие, одинаковые, – он довольно заржал. – Мы вас, таких, ловим и того. Играем. А потом, понятно, в яму. А чего с вами еще делать?

Он беседовал со мной с видимым удовольствием, стараясь запугать посильнее. Идиот. Ему надо было не произносить ни слова, как раньше. Изображая зомби, он казался иррациональным и потому был страшнее. А так я даже оказалась в состоянии немного думать. Впрочем, ожидающие меня мучения от этого менее страшными не становились.

– И сколько нас таких было, одинаковых? – спросила я, пятясь к скамейке, на которой сиротливо лежал свитер Якуро.

– А кто вас, цыпочек, знает, – ухмыльнулся мой палач, начиная шагать немного быстрее, и сводя на нет мои усилия отдвинуться от него, – наверное, ты девятая будешь.

И он занес вбок свое ужасное оружие, собираясь, как и говорил, переломать мне сначала руки и ноги, чтобы прыгала, но не очень. А я и так не в состоянии была прыгать. И я поняла, что до скамейки добраться не успею. Да и вряд ли Якуро оставил в свитере какое-нибудь оружие. Собираясь драться насмерть, взял бы с собой. Зато бандит тоже, видя, что я пытаюсь добраться до свитера, подозрительно косится на него. И, стало быть, внимание его хоть чуточку отвлечено. И еще я осознала, что я – последняя, и вспомнила, где нож, взятый у предпоследней меня, тот, которым я убила водителя. Я не потеряла его, а, предвидя бешеную работу рулем и не доверяя прочности лохмотьев, в которые была одета, спрятала в волосы!

И теперь я вынула его и недрогнувшей рукой зарезала этого смрадного паука в почти человеческом облике. Он успел удивиться и ужаснуться. Это была моя месть за моего героя, Якуро, и за всех прежних меня.

Глава 9. Башня

К старой ведьме я не пошла. После всего, что было со мной, может, еще и смогла бы, а после гибели Якуро – нет. Как-то мне стало все равно, что со мной будет. Можно было и еще побарахтаться. Тем более, что в этом дворе одинаковость лабиринта дала сбой, и я могла надеяться, что это неспроста. Вдруг эта шестнадцатиэтажка чем-то поможет? С нее можно хотя бы оглядеться.

Лифтом я на всякий случай решила не пользоваться, даже если он работает. После каштанов и ямы у меня, кажется, появилась клаустрофобия. Но минут через десять мучительного карабкания по лестницам я уже оказалась на крыше башни. Крыша была плоская, окруженная бетонным барьером. Переходя от одного края крыши к другому, я стала разглядывать окружающую местность.

В северном направлении Тарасов должен был вскоре кончиться. Но я обнаружила, что там еще довольно много девятиэтажек. Границу мне увидеть не удалось. Все-таки шестнадцать этажей не настолько больше девяти, чтобы рассматривать весь застроенный этими сумасшедшими девятиэтажками район сверху, как карту. Только ближние окрестности.

Так же и в южном направлении. Я знала, что там центр Ульяновского района, и эта безумная застройка должна смениться обычной. Но где именно это происходит, рассмотреть не удавалось.

На восток идти было наиболее бесполезно: там этой новой застройки было больше всего. Мало того, и шестнадцатиэтажки, такие же, как та, на которой я стояла, росли там все гуще, постепенно образуя непроходимую чащу. Почему-то это показалось мне зловещим. Я поспешила отвернуться.

Лучше всего было продвигаться на запад. Там проспект Зодчих, откуда я приехала. И он близко. Буквально пять-шесть этих квадратных дворов. Более того, где-то там, еще по дороге к проспекту, та параллельная ему улица, где меня дожидается моя “шестерка”.

Оставалось спуститься с башни и пойти к проспекту.

Я не смогла найти двери в подъезд, из которой вышла на крышу. Я обошла всю крышу. Двери не было. Мне опять стало казаться, что это кошмарный сон, но я восприняла это почти равнодушно. Ну, кошмар. Ну, останусь на крыше, умру и превращусь в здешнее привидение. Единственная дверь вела в надстройку, где со зловещим гудением в мрачной темноте вращался барабан лифта, то разматывая с себя тускло блестевший стальной колючий трос, то обматываясь им обратно. Тут как в гаражах с ржавыми остовами тачек: район новый, дом тоже, а трос старый, полно лопнувших нитей.

Но страшнее, что жильцов я не видела ни во дворе, ни на лестнице, а лифт так и шастает туда-сюда. Привидений катает. Похоже, я буду не единственным привидением. Но я опять не впала в панику. Я боялась, но, казалось, это боится кто-то рядом со мной, а я наблюдаю за ним со стороны. Меня было уже трудно напугать чем бы то ни было. Мне уже почти нравилось бояться.

 

За барабаном я углядела еще одну дверь. Это явно был вход в подъезд. Неужели я при выходе из подъезда проехалась на барабане? Не заметив? Или перелезла через него, когда он стоял? Опять же не заметив? Не верится. Глядя на барабан, я пока не осмеливалась попробовать запрыгнуть на него – такой он был большой. И колючий. И прыгать нужно вверх, а разогнаться по крыше можно только вперед. Правда, прыгуны в высоту как-то справляются. Но их ждут мягкие маты или даже ящик с поролоном, а не шахта лифта шестнадцатиэтажки…

Подождав, пока барабан начнет вращаться в нужную мне сторону, я запрыгнула на него – и почти допрыгнула до верха. Остальное, как я и рассчитывала, за меня сделало его вращение. Ой-ёй-ёй, как же он колется! Ура, я наверху! Барабан продолжал вращаться, и я почти попала к двери в подъезд. Оставалось только спрыгнуть. Но барабан резко остановился, и я загремела в шахту. Кабина лифта была далеко, где-то в самом низу.

Я испугалась. Но не слишком. Мне было почти все равно. Падая, я уцепилась за трос, который, к счастью, свисал как раз с моей стороны барабана, и раздирая ладони, повисла на нем. Невзирая на боль в ладонях и щиколотках, до которых сквозь кроссовки добралась торчащая из троса там и сям проволока, вскарабкалась по нему обратно на барабан. Раньше я, наверное, при первом же уколе с воплем отпустила бы трос и полетела вниз, но теперь какие-то жалкие уколы были мне по барабану. Сначала пришлось лечь на него, и тогда уже досталось животу и груди. Потом я встала на нем на колени, получив всего пару уколов и в них, потом на ноги, согнувшись, едва не упираясь в потолок, и, вся исколотая, спрыгнула дальше, к двери в подъезд из шахты лифта.

Дверь даже не пробовала сопротивляться: оказалась вообще не запертой.

В подъезде я не стала ждать лифта, который, казалось, опять кого-то вез. Похромала пешком.

Лифт остановился на верхнем этаже, когда я была на два этажа ниже. Я остановилась и прислушалась. Двери лифта открылись и закрылись. Больше никаких звуков не было. Потом лифт поехал вниз.

Ну и пусть его. Я тоже пошла вниз.

Когда я спустилась, внизу никого не было. Дверь подъезда оказалась заперта. Кодовый замок сломался. Дверь была железная, но замок обычный. Отмычку в него сунуть было некуда, все же электрический. Я попыталась сломать замок, ударив ногой в дверь рядом с ним. Но инерция у двери была слишком большая, она вздрогнула, но погасила большую часть силы удара. Замок остался целым. Ударить сильнее я не могла: сил почти не было. И ноги слишком сильно болели.

Тогда я машинально достала из волос нож и развинтила замок.

Дверь не шелохнулась. Было похоже, что она приварена к раме.

Я вскарабкалась на перила лестницы, побалансировала на них, ища равновесия, борясь с дурнотой в угарной и стукнутой голове, из последних сил подпрыгнула до подоконника маленького квадратного подъездного окошка, расположенного под вторым маршем лестницы, и вцепилась в него.

То есть попыталась вцепиться, но измазанный какой-то склизкой дрянью подоконник мгновенно выскочил у меня из-под пальцев. Я приземлилась перед дверью и ушла в перекат. И чуть не слетела по лестнице в приглашающе открытую дверь подвала. Лестница тоже была заляпана какой-то дрянью. Что у них тут, гигантские слизняки-стервятники из подвала выходят и в окно выпрыгивают? Или разлагающиеся трупы шастают? Судя по запаху, или те, или другие.

В подвале было темно. Он ждал меня.

Перебирая руками по стенке, я поднялась на трясущиеся ноги, чуток постояла и вновь полезла на перила.

На этот раз мне удалось подпрыгнуть выше, и я вцепилась… в решетку! От кого защищает решетка на окошке подъезда? Таком маленьком, что в него и без решетки не пролезешь? Расположенного так высоко, что и кошка не допрыгнет? Разве что от пантеры…

Прутья были тонкими. Я покрепче обхватила их израненными пальцами, уперлась ногами в стену… Прутья выскочили, и я ракетой полетела горизонтально. А потом по параболе.

В полете бросила решетку и повисла на перилах: успела схватиться за них, пролетая мимо, и в лестницу башкой не врезалась.

Слезла с перил и посидела на холодной лестнице, отдыхая и успокаиваясь. Сидела, пока не стало казаться, что из ступенек в меня вползает смертельный холод подземелья.

Пришлось в третий раз лезть на перила и прыгать с них в окно.

Есть! Я уцепилась за края наружной поверхности стены! То, что они тоже оказались склизкими, как стены склепа, им не помогло: руками я давила в разные стороны и так, в распор, держалась.

Дело другое, что долго так не провисишь.

Но мне вскоре удалось подтянуться и, задерживая дыхание от отвращения и для уменьшения толщины, проскользнуть в окошко. Влезла я в него, развернувшись плечами по диагонали квадрата, и все равно, несмотря на слизь, покрывающую подоконник и стенки, с большим трудом. Все потому, что у кого-то слишком тесные окна.

Проскочив в окно, я тут же полетела вниз головой. Но я была к этому готова, и, сделав в воздухе пол-оборота, приземлилась ногами на козырек подъезда.

Который тут же с готовностью рухнул.

Но я почему-то уже ожидала и этого. Оттолкнувшись от падающего массивного козырька – он был из железобетонной плиты – я приземлилась на асфальт, и, все больше ощущая себя персидским принцем, с удовольствием наблюдала, как рухнувший козырек вдребезги разносит крыльцо и разламывается сам, и как между обломками бетона с визгом распрямляются ржавые прутья освобожденной из бетонного плена напряженной арматуры.

Посидев некоторое время на асфальте, я со старушечьим кряхтением встала.

Во дворе никого не было. Только на стене рядом с дверью по-прежнему висели кровавые обгоревшие ошметки гаражных зомби. Двигаясь как испорченный робот, я зашагала по направлению к проспекту, которое разведала с этого дома с привидениями, катающимися в лифте.

Кстати, когда рухнул козырек, стальная дверь со скрипом отворилась.

Я повернулась и ушла…

–шла–шла–шла–шла–шла–шла–

…Иду до сих пор.

Иногда в арках попадается горелое железо. Тогда я злобно смеюсь, чтобы не зарыдать от горя при мысли о Якуро.

Гаражи я обхожу по дальнему от въезда в них тротуару, ступая тихо и прислушиваясь. Тишина, разве что откуда-то издалека шумит проспект.

Шестнадцатиэтажки – они попадаются во дворах реже, чем гаражи – тоже обхожу. У некоторых из них разрушено крыльцо. Не у всех. Однако у всех дверь подъезда открыта и внутри – слышно – гудит лифт. У некоторых стены заляпаны красным и черным.

Впрочем, может, это у меня в глазах все красное и черное.

Несколько раз мелькнула вдали, возле углового подъезда, фигура молодого человека на лавочке. Увидев его в первый раз, я чуть не побежала к нему. Но тут же остановилась и пошла прочь, в обход двора, огибая гаражи по другой его стороне. И с остальными так поступаю. Ну его. Кто его знает, кто это сидит там, на лавочке. Вдруг мертвый Якуро с торчащим из груди и спины окровавленным ломом? Или мертвый, но живой вампир с внешностью Якуро? А на самом деле – старухин крокодил Гена?

Потом я отключилась. Только что шла, механически переставляя ноги, и вдруг сижу на ступеньках какого-то подъезда. В глазах медленно рассеивается краснота и чернота. Вот уже и встать могу.

Встала.

Ха, у какого-то! Не у какого-то подъезда я села, а у старухиного! Это явный намек.

Черт с тобой, старая ведьма, подумала я и потащилась к ней – прощения просить.

Рейтинг@Mail.ru