Александр Жарких
Собачья жизнь
И исчезла.
– Господи, где собака? Только что здесь была!..
А Ночка сидела на дне самого глубокого, самого тёмного и холодного колодца, потеряв голос от страха и внезапного исчезновения окружавшего её мира.
Совершенно неожиданно пружинистый снег под её быстрыми лапами исчез и обернулся космической чёрной дырой с настороженно торчащими короткими железками и противным запахом чужих внутренностей.
– Ночка, ты где? Голос, голос хоть подай! Блин, да тут люк открыт!.. Ночка молча смотрела снизу сырыми глазами вверх, на круглое небо, по которому плыли облака. Они плыли с севера на юг, не останавливаясь здесь, на полпути к тёплому Сочи. Она сидела, дрожа и поскуливая, и видела, как Папа, на кого-то ругаясь и оскальзываясь на ледяных железных ступеньках, спускался прямо с опрокидывающегося неба.
– Дурочка, не ушиблась? С тобой всё… в порядке? Напугалась, милая… Жопочка моя!
Я опять спасал! Но в тот год её легко было спасать…
Я целовал её прямо в глаза, и она позволяла это делать, вылизывая в ответ своим длинным язычком мои холодные щёки. Щенячьи ребрышки по-детски дрожали в моих руках.
Обошлось.
Когда ветеринар увидел её впервые, то сказал:
– Я так понимаю, что вся эта жуть в виде выставок вам не грозит!
Я был рад и сказал, что её нужно просто спасать. И мы опять спасали её вместе с ветеринаром и его бесконечными уколами.
Я научился разбираться в добавках и витаминах. Научился запихивать градусник собаке в попу, смотреть: как и чем она какает.
Стал специалистом по стрижке когтей, чистке ушей, протиранию глаз и вытаскиванию из счастливой (непорочной) пасти всяких деликатесов в виде провонявшего куска рыбки и полуразложившихся мышек.
Запах мокрой псины уже не преследовал меня – это был уже и мой собственный запах, запах моей одежды.
Фирма KARCHER могла бы присылать ко мне своих сотрудников для обучения новейшим способам мытья полов, оттиранию слюней со стен, с джинсов и курток, засохших какашек – с беспризорно гулявшей по квартире обуви.
Я научился спать столько, сколько спала Ночка. И вставать без будильника. И ложиться…
Дом снова превратился в филиал лесопилки: все деревянные ножки шкафов, столов и стульев очень быстро оказались в пылесосе в виде опилок и щепок.
Было понятно, что меня ждала увлекательная половая жизнь. Потому что выдирать из ковра опилки и щепки приходилось, страстно ползая на коленях. С пылесосом и без. Но уж точно без веника.
Бесполезно покупать – всё равно веник будет сгрызен и опять переработан на опилки.
Я научился ласково и вдумчиво ругаться с бабушками у подъезда, с молчаливым киргизским дворником по имени Саша, который имел неосторожность не вовремя выбираться из своего подвала, чтобы взять свои сорок градусов, да и поженить их с кислой шаурмой в своём животе. Ругался и с теми случайными прохожими, которыепосмели убояться моей маленькой красавицы. Я наловчился посылать их всех так далеко, что сам стал бояться, что из этой командировки они могут уже и не вернуться.
На тренировках же наоборот, приходилось краснеть оттого, что «моя собака тупая, и сам я – тоже тупой». Забив на тренировки, потом всё равно – за дополнительные деньги – пришлось ездить и пересдавать умение ходить рядом с собакой. Заодно пришлось накачать левую руку.
Я настроился на то, что Ночка всё время будет ходить за мной по квартире. Даже в туалет.
Положив голову на мои колени, она стала всё чаще задумчиво смотреть мне прямо в глаза.
Или не в глаза… Как будто хотела передать глазами невысказанные слова. По-женски, по-человечески. А то и вовсе задумчиво нюхать воздух взволнованно сопящим носом.
Я привык к лаю, поскуливанию и тихому вою, не частому, но душераздирающему. Словно человеческая душа, запертая в собачьем теле Ночки, в безотчётном ужасе рвалась из неё на волю.
