Народное творчество (Фольклор)
Заветные русские сказки
Горе
В одной деревушке жили два мужика, два родные брата: один был бедный, другой богатый.
Богач переехал на житье в город, выстроил себе большой дом и записался в купцы; а у бедного иной раз нет ни куска хлеба, а ребятишки – мал мала меньше – плачут да есть просят. С утра до вечера бьется мужик как рыба об лед, а все ничего нет.
Говорит он однова́ своей жене:
– Дай-ка пойду в город, попрошу у брата: не поможет ли чем?
Пришел к богатому:
– Ах, братец родимый! Помоги сколько-нибудь моему горю; жена и дети без хлеба сидят, по целым дням голодают.
– Проработай у меня эту неделю, тогда и помогу!
Что делать? Принялся бедный за работу: и двор чистит, и лошадей холит, и воду возит, и дрова рубит. Через неделю дает ему богатый одну ковригу хлеба:
– Вот тебе за труды!
– И за то спасибо! – сказал бедный, поклонился и хотел было домой идти.
– Постой! Приходи-ка завтра ко мне в гости и жену приводи: ведь завтра мои именины.
– Эх, братец, куда мне? Сам знаешь: к тебе придут купцы в сапогах да в шубах, а я в лаптях хожу да в худеньком сером кафтанишке.
– Ничего, приходи! И тебе будет место.
– Хорошо, братец, приду.
Воротился бедный домой, отдал жене ковригу и говорит:
– Слушай, жена! Назавтрее нас с тобой в гости звали.
– Как – в гости? Кто звал?
– Брат; он завтра именинник.
– Ну что ж, пойдем.
Наутро встали и пошли в город, пришли к богатому, поздравили его и уселись на лавку. За столом уж много именитых гостей сидело; всех их угощает хозяин на славу, а про бедного брата и его жену и думать забыл – ничего им не дает; они сидят да только посматривают, как другие пьют да едят.
Кончился обед; стали гости из-за стола вылазить да хозяина с хозяюшкой благодарить, и бедный тож – поднялся с лавки и кланяется брату в пояс. Гости поехали домой пьяные, веселые, шумят, песни поют.
А бедный идет назад с пустым брюхом.
– Давай-ка, – говорит жене, – и мы запоем песню!
– Эх ты, дурак! Люди поют оттого, что сладко поели да много выпили; а ты с чего петь вздумал?
– Ну, все-таки у брата на именинах был; без песен мне стыдно идти. Как я запою, так всякий подумает, что и меня угостили...
– Ну, пой, коли хочешь, а я не стану!
Мужик запел песню, и послышалось ему два голоса; он перестал и спрашивает жену:
– Это ты мне подсобляла петь тоненьким голоском?
– Что с тобой? Я вовсе и не думала.
– Так кто же?
– Не знаю! – сказала баба. – А ну, запой, я послушаю.
Он опять запел; поет-то один, а слышно два голоса; остановился и спрашивает:
– Это ты, Горе, мне петь пособляешь?
Горе отозвалось:
– Да, хозяин! Это я пособляю.
– Ну, Горе, пойдем с нами вместе.
– Пойдем хозяин! Я теперь от тебя не отстану.
Пришел мужик домой, а Горе зовет его в кабак. Тот говорит:
– У меня денег нет!
– Ох ты, мужичок! Да на что тебе деньги? Видишь, на тебе полушубок надет, а на что он? Скоро лето будет, все равно носить не станешь! Пойдем в кабак, да полушубок побоку...
Мужик и Горе пошли в кабак и пропили полушубок. На другой день Горе заохало, с похмелья голова болит, и опять зовет хозяина винца испить.
– Денег нет, – говорит мужик.
– Да на что нам деньги? Возьми сани да телегу – с нас и довольно!
Нечего делать, не отбиться мужику от Горя: взял он сани и телегу, потащил в кабак и пропил вместе с Горем.
Наутро Горе еще больше заохало, зовет хозяина опохмелиться; мужик пропил и борону и соху.
Месяца не прошло, как он все спустил; даже избу свою соседу заложил, а деньги в кабак снес.
Горе опять пристает к нему:
– Пойдем да пойдем в кабак!
– Нет, Горе! Воля твоя, а больше тащить нечего.
– Как – нечего? У твоей жены два сарафана: один оставь, а другой пропить надобно.
Мужик взял сарафан, пропил и думает: «Вот когда чист! Ни кола, ни двора, ни на себе, ни на жене!»
Поутру проснулось Горе, видит, что у мужика нечего больше взять, и говорит:
– Хозяин!
– Что, Горе?
– А вот что: ступай к соседу, попроси у него пару волов с телегою.
Пошел мужик к соседу:
– Дай, – просит, – на времечко пару волов с телегою; я на тебя хоть неделю за то проработаю.
– На что тебе?
– В лес за дровами съездить.
– Ну, возьми; только не велик воз накладывай.
– И, что ты, кормилец!
Привел пару волов, сел вместе с Горем на телегу и поехал в чистое поле.
– Хозяин, – спрашивает Горе, – знаешь ли ты на этом поле большой камень?
– Как не знать!
– А когда знаешь, поезжай прямо к нему.
Приехали они на то место, остановились и вылезли из телеги.
Горе велит мужику поднимать камень; мужик поднимает, Горе пособляет; вот подняли, а под камнем яма – полна золотом насыпана.
– Ну, что глядишь? – сказывает Горе мужику. – Таскай скорей в телегу.
Мужик принялся за работу и насыпал телегу золотом, все из ямы повыбрал до последнего червонца; видит, что уж больше ничего не осталось, и говорит:
– Посмотри-ка, Горе, никак, там еще деньги остались!
Горе наклонилось:
– Где? Я что-то не вижу!
– Да вон в углу светятся!
– Нет, не вижу.
– Полезай в яму, так и увидишь.
Горе полезло в яму; только что опустилось туда, а мужик и накрыл его камнем.
– Вот этак-то лучше будет! – сказал мужик. – Не то коли взять тебя с собою, так ты, Горе горемычное, хоть не скоро, а все же пропьешь и эти деньги!
Приехал мужик домой, свалил деньги в подвал, волов отвел к соседу и стал думать, как бы себя устроить. Купил лесу, выстроил большие хоромы и зажил вдвое богаче своего брата.
Долго ли, коротко ли – поехал он в город просить своего брата с женой к себе на именины.
– Вот что выдумал! – сказал ему богатый брат. – У самого есть нечего, а ты еще именины справляешь!
– Ну, когда-то было нечего есть, а теперь, слава богу, имею не меньше твоего; приезжай – увидишь.
– Ладно, приеду!
На другой день богатый брат собрался с женою, и поехали на именины; смотрят, а у бедного-то голыша хоромы новые, высокие, не у всякого купца такие есть! Мужик угостил их, употчевал всякими наедками, напоил всякими медами и винами. Спрашивает богатый у брата:
– Скажи, пожалуй, какими судьбами разбогател ты?
Мужик рассказал ему по чистой совести, как привязалось к нему Горе горемычное, как пропил он с Горем в кабаке все свое добро до последней нитки: только и осталось, что душа в теле; как Горе указало ему клад в чистом поле, как он забрал этот клад да от Горя избавился.
Завистно стало богатому:
«Дай, – думает, – поеду в чистое поле, подниму камень да выпущу Горе – пусть оно дотла разорит брата, чтоб не смел передо мной своим богатством чваниться».
Отпустил свою жену домой, а сам в поле погнал; подъехал к большому камню, своротил его в сторону и наклоняется посмотреть, что́ там под камнем? Не успел порядком головы нагнуть – а уж Горе выскочило и уселось ему на шею.
– А, – кричит, – ты хотел меня здесь уморить! Нет, теперь я от тебя ни за что не отстану.
– Послушай, Горе! – сказал купец. – Вовсе не я засадил тебя под камень...
– А кто же, как не ты?
– Это мой брат тебя засадил, а я нарочно пришел, чтоб тебя выпустить.
– Нет, врешь! Один раз обманул, в другой не обманешь!
Крепко насело Горе богатому купцу на шею; привез он его домой, и пошло у него все хозяйство вкривь да вкось. Горе уж с утра за свое принимается; каждый день зовет купца опохмелиться; много добра в кабак ушло.
«Этак несходно жить! – думает про себя купец. – Кажись, довольно потешил я Горе; пора б и расстаться с ним, да как?»
Думал, думал и выдумал: пошел на широкий двор, обтесал два дубовых клина, взял новое колесо и накрепко вбил клин с одного конца во втулку. Приходит к Горю:
– Что ты, Горе, все на боку лежишь?
– А что ж мне больше делать?
– Что делать! Пойдем на двор в гулючки играть.
А Горе и радо; вышли на двор. Сперва купец спрятался – Горе сейчас его нашло, после того черед Горю прятаться.
– Ну, – говорит, – меня не скоро найдешь! Я хоть в какую щель забьюсь!
– Куда тебе! – отвечает купец. – Ты в это колесо не влезешь, а то – в щель!
– В колесо не влезу? Смотри-ка, еще как спрячусь!
Влезло Горе в колесо; купец взял да и с другого конца забил во втулку дубовый клин, поднял колесо и забросил его вместе с Горем в реку.
Горе потонуло, а купец стал жить по-старому, по-прежнему.
Две доли
Жил да был мужик, прижил двух сыновей и помер. Задумали братья жениться: старший взял бедную, младший – богатую; а живут вместе, не делятся.
Вот начали жены их меж собой ссориться да вздорить; одна говорит:
– Я за старшим братом замужем; мой верх должо́н быть!
А другая:
– Нет, мой верх! Я богаче тебя!
Братья смотрели, смотрели, видят, что жены не ладят, разделили отцовское добро поровну и разошлись.
У старшего брата что ни год, то дети рожаются, а хозяйство все плоше да хуже идет; до того дошло, что совсем разорился. Пока хлеб да деньги были – на детей глядя, радовался, а как обеднял – и детям не рад! Пошел к меньшому брату:
– Помоги-де в бедности!
Тот наотрез отказал:
– Живи, как сам знаешь! У меня свои дети подрастают.
Вот немного погодя опять пришел бедный к богатому.
– Одолжи, – просит, – хоть на один день лошади; пахать не на чем!
– Сходи на́ поле и возьми на один день; да смотри – не замучь!
Бедный пришел на́ поле и видит, что какие-то люди на братниных лошадях землю пашут.
– Стой! – закричал. – Сказывайте, что вы за люди?
– А ты что за спрос?
– Да то, что эти лошади моего брата!
– А разве не видишь ты, – отозвался один из пахарей, – что я – Счастье твоего брата; он пьет, гуляет, ничего не знает, а мы на него работаем.
– Куда же мое Счастье девалось?
– А твое Счастье вон там-то под кустом в красной рубашке лежит, ни днем, ни ночью ничего не делает, только спит!
«Ладно, – думает мужик, – доберусь я до тебя».
Пошел, вырезал толстую палку, подкрался к своему Счастью и вытянул его по боку изо всей силы. Счастье проснулось и спрашивает:
– Что ты дерешься?
– Еще не так прибью! Люди добрые землю пашут, а ты без просыпу спишь!
– А ты небось хочешь, чтоб я на тебя пахал? И не думай!
– Что ж? Все будешь под кустом лежать? Ведь этак мне умирать с голоду придется!
– Ну, коли хочешь, чтоб я тебе по́мочь делал, так ты брось крестьянское дело да займись торговлею. Я к вашей работе совсем непривычен, а купеческие дела всякие знаю.
– Займись торговлею!.. Да было бы на что! Мне есть нечего, а не то что в торг пускаться.
– Ну хоть сними с своей бабы старый сарафан да продай; на те деньги купи новый – и тот продай! А уж я стану тебе помогать: ни на шаг прочь не отойду!
– Хорошо!
Поутру говорит бедняк своей жене:
– Ну, жена, собирайся, пойдем в город.
– Зачем?
– Хочу в мещане приписаться, торговать зачну.
– С ума, что ли, спятил? Детей кормить нечем, а он в город норовит!
– Не твое дело! Укладывай все имение, забирай детишек, и пойдем.
Вот и собрались. Помолились богу, стали наглухо запирать свою избушку и послышали, что кто-то горько плачет в избе. Хозяин спрашивает:
– Кто там плачет?
– Это я – Горе!
– О чем же ты плачешь?
– Да как же мне не плакать? Сам ты уезжаешь, а меня здесь покидаешь.
– Нет, милое! Я тебя с собой возьму, а здесь не покину. Эй, жена! – говорит. – Выкидывай из сундука свою поклажу.
Жена опорожнила сундук.
– Ну-ка, Горе, полезай в сундук!
Горе влезло; он его запер тремя замками; зарыл сундук в землю и говорит:
– Пропадай ты, проклятое! Чтоб век с тобой не знаться!
Приходит бедный с женой и с детьми в город, нанял себе квартиру и начал торговать: взял старый женин сарафан, понес на базар и продал за рубль; на те деньги купил новый сарафан и продал его за два рубля. И вот таким-то счастливым торгом, что за всякую вещь двойную цену получал, разбогател он в самое короткое время и записался в купцы.
Услыхал про то младший брат, приезжает к нему в гости и спрашивает:
– Скажи, пожалуй, как это ты ухитрился – из нищего богачом стал?
– Да просто, – отвечает купец, – я свое Горе в сундук запер да в землю зарыл.
– В каком месте?
– В деревне, на старом дворе.
Младший, брат чуть не плачет от зависти; поехал сейчас на деревню, вырыл сундук и выпустил оттуда Горе.
– Ступай, – говорит, – к моему брату, разори его до последней нитки!
– Нет! – отвечает Горе. – Я лучше к тебе пристану, а к нему не пойду; ты – добрый человек, ты меня на свет выпустил! А тот лиходей – в землю упрятал!
Немного прошло времени – разорился завистливый брат и из богатого мужика сделался голым бедняком.
Загадки
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик; у него был сын. Ездили они по селам, по городам да торговали помаленьку.
Раз поехал сын в окольные деревни торг вести. Ехал долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, приехал к избушке и попросился ночь ночевать.
– Милости просим, – отвечала старуха, – только с тем уговором, чтоб ты загадал мне загадку неразгаданную.
– Хорошо, бабушка!
Вошел в избушку; она его накормила-напоила, в бане выпарила, на постель положила, а сама села возле и велела задавать загадку.
– Погоди, бабушка; дай подумаю!
Пока купец думал, старуха уснула; он тотчас собрался, и вон из избушки. Старуха услыхала шум, пробудилась – а гостя нет, выбежала на двор и подносит ему стакан с пойлом.
– Выпей-ка, – говорит, – посошок на дорожку!
Купец не стал на дорогу пить, вылил пойло в кувшин и съехал со двора.
Ехал, ехал, и застигла его в поле темная ночь; остановился ночевать где бог привел – под открытым небом. Стал он думать да гадать, что такое поднесла ему старуха, взял кувшин, налил себе на ладонь, с той ладони помазал плеть, а той плетью ударил коня; только ударил – коня вмиг разорвало!
Поутру налетело на падаль тридцать воронов; наклевались-наелись, да тут же и переколели все. Купец посбирал мертвых воронов и развесил по деревьям.
В то самое время ехал мимо караван с товарами; увидали приказчики птиц на деревьях, взяли их – поснимали, изжарили и съели: только съели – так мертвые и попадали! Купец захватил караван и поехал домой.
Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли – заехал опять к той же старухе ночь ночевать. Она его накормила-напоила, в бане выпарила, на постель положила и велит задавать загадку.
– Хорошо, бабушка, скажу тебе загадку; только уговор лучше денег: коли отгадаешь – возьми у меня весь караван с товарами, а коли не отгадаешь – заплати мне столько деньгами, сколько стоит караван с товарами.
Старуха согласилась.
– Ну, вот тебе загадка: из стакана в кувшин, из кувшина на ладонь, с ладони на плетку, с плетки на коня, из коня в тридцать воронов, из воронов в тридцать молодцев.
Старуха маялась, маялась, так и не отгадала; делать нечего, пришлось платить денежки.
А купец воротился домой и с деньгами и с товарами и стал себе жить-поживать, добра наживать.
Близ большой дороги засевал мужик полянку. На то время ехал царь, остановился против мужика и сказал:
– Бог в помощь, мужичок!
– Спасибо, добрый человек! – (Он не знал, что это царь.)
– Много ли получаешь с этой полянки пользы? – спросил царь.
– Да при хорошем урожае рублей с восемьдесят будет.
– Куда ж эти деньги деваешь?
– Двадцать рублей в подать взношу, двадцать – долгу плачу, двадцать – взаймы даю да двадцать – за окно кидаю.
– Растолкуй же, братец, какой ты долг платишь, кому взаймы даешь и зачем за окно кидаешь?
– Долг плачу – отца содержу, взаймы даю – сына кормлю, за окно кидаю – дочь питаю.
– Правда твоя! – сказал государь.
Дал ему горсть серебра, объявил себя, что он царь, и заповедал: без его лица никому тех речей не сказывать:
– Кто бы ни спрашивал, никому не говори!
Приехал царь в свою столицу и созвал бояр да генералов:
– Разгадайте, – говорит, – мне загадку. Видел я по дороге мужика – засевал полянку; спросил у него: сколько он пользы получает и куда деньги девает? Мужичок мне отвечал: при урожае восемьдесят рублей получаю; двадцать в подать взношу, двадцать – долгу плачу, двадцать – взаймы даю да двадцать – за окно кидаю. Кто из вас разгадает эту загадку, того больших наград, больших почестей удостою.
Бояре и генералы думали, думали, не могли разгадать.
Вот один боярин вздумал и отправился к тому мужику, с которым царь разговаривал, насыпал ему целую груду серебряных рублевиков и просит:
– Объясни-де, растолкуй царскую загадку!
Мужик позарился на деньги, взял да и объявил про все боярину; а боярин воротился к царю и сейчас растолковал его загадку.
Царь видит, что мужик не сдержал заповеди, приказал его перед себя достать.
Мужик явился к царю и с самого перва́ сознался, что это он рассказал боярину.
– Ну, брат, пеняй на себя, а за такую провинность велю казнить тебя смертию!
– Ваше величество! Я ничем не виновен, потому – боярину рассказал я при вашем царском лице.
Тут вынул мужик из кармана серебряный рублевик с царской персоной и показал государю.
– Правда твоя! – сказал государь. – Это моя персона.
Наградил щедро мужика и отпустил домой.
Горшеня
Один, слышь, царь велел созвать со всего царства всех, сколь ни есть, бар, всех-на-всех к себе, и вот этим делом-то заганул им загадку:
– Нуте-ка, кто из вас отганёт? Загану я вам загадку: кто на свете лютей и злоедливей, – говорит, – всех?
Вот они думали-думали, думали-думали, гадали-гадали, и то думали и сё думали – всяко прикидывали, знашь, кабы отгануть. Нет, вишь, никто не отганул. Вот царь их и отпустил; отпустил и наказал:
– Вот тогда-то, смотрите, вы опять этим делом-то ко мне придите.
Вот, знашь, меж этим временем-то один из этих бар, очень дошлый, стал везде выспрашивать, кто что ему на это скажет? Уж он и к купцам-то, и к торгашам-то, и к нашему-то брату всяко прилаживался: охота, знашь, узнать как ни есть да отгануть царску-то загадку. Вот один горшеня, что, знашь, горшки продает, и выискался.
– Я, слышь, сумею отгануть эту загадку!
– Ну скажи, как?
– Нет, не скажу, а самому царю отгану.
Вот он всяко стал к нему прилаживаться:
– Вот то и то тебе, братец, дам! – И денег-то ему сулил, и всяку всячину ему представлял.
Нету, горшеня стоял в одном, да и полно: что самому царю, так отгану, беспременно отгану; опричь – никому! Так с тем и отошел от него барин, что ни в жисть, говорит, не скажу никому, опричь самого царя.
Вот как опять, знашь, сызнова собрались бары-то к царю, и никто опять не отганул загадку-то, тут барин-от тот и сказал:
– Ваше-де царское величество! Я знаю одного горшеню; он, – говорит, – отганёт вам эту загадку.
Вот царь велел позвать горшеню. Вот этим делом-то пришел горшеня к царю и говорит:
– Ваше царское величество! Лютей, – говорит, – и злоедливей всего на свете казна. Она очень всем завидлива: из-за нее пуще всего все, слышь, бранятся, дерутся, убивают до смерти друг дружку: в иную пору режут ножами, а не то так иным делом. Хоть, – говорит, – с голоду околевай, ступай по миру, проси милостыню, да, того гляди, – у нищего-то суму отымут, как мало-мальски побольше кусочков наберешь, коим грехом еще сдобненьких. Да что и говорить, ваше царское величество, из-за нее и вам, слышь, лихости вволю достается.
– Так, братец, так! – сказал царь. – Ты отганул, – говорит, – загадку; чем, слышь, мне тебя наградить?
– Ничего не надо, ваше царское величество!
– Хошь ли чего, крестьянин? Я тебе, слышь, дам.
– Не надо, – говорит горшеня, – а коли ваша царска милость будет, – говорит, – сделай запрет продавать горшки вот на столько-то верст отсюдова: никто бы тут, опричь меня, не продавал их.
– Хорошо! – говорит царь и указал сделать запрет продавать там горшки всем, опричь его.
Горшеня вот как справен стал от горшков, что на диво!
А вот как царь, знашь, в прибыль ему сказал, чтоб никто к нему не являлся без горшка, то один из бар, скупой-прескупой, стал торговать у него горшок. Он говорит:
– Горшок стоит пятьдесят рублев.
– Что ты, слышь, в уме ли? – говорит барин.
– В уме, – говорит горшеня.
– Ну, я в ином месте куплю, – говорит барин.
После приходит:
– Ну, слышь, дай мне один горшок!
– Возьми, давай сто рублев за него, – говорит горшеня.
– Как сто рублев? С ума, что ли, – говорит,– сошел?
– Сошел али нет, а горшок стоит сто рублев.
– Ах ты, проклятый! Оставайся со своим горшком! – И ушел опять тот барин.
Уж думал он без горшка сходить к царю, да обдумался:
– Нехорошо, слышь, я приду к нему один, без горшка.
Сызнова воротился.
– Ну, – говорит, – давай горшок: вот тебе сто рублев.
– Нет, он стоит теперь полторы сотни рублев, – говорит горшеня.
– Ах ты, окаянный!
– Нет, я не окаянный, а меньше не возьму.
– Ну, продай мне весь завод: что возьмешь за него?
– Ни за какие деньги не продам, а коли хошь – даром отдам тебе: довези меня, – говорит, – на себе верхом к царю.
Барин-то был очень скуп и оченно завидлив, согласился на это и повез горшеню на себе верхом к царю.
У горшени руки-то в глине, а ноги-то в лаптях торчали клином. Царь увидал, засмеялся:
– Ха-ха-ха!.. Ба! Да это ты! – (Узнал, слышь, барина-то, да и горшеню-то.) – Как так?
– Да вот то и то, – рассказал горшеня обо всем царю.
– Ну, братец, снимай, слышь, все с себя и надевай на барина, а ты (барину-то сказал) скидай все свое платье и отдай ему: он теперь будет барином на твоем месте в вотчине, а ты будь заместо его горшенею.