Александр Николаевич Козлов
Избранное. Рассказы, основанные на реальных событиях
Дилемма
Посвящается жене Валентине.
Вовка после окончания института второй год работал инженером в ГПТП, и вот в апреле 1979 года его отправляют в командировку в Аягуз через город Алма-Ата. Получая командировочные документы, Вовка узнаёт, что именно в это время в Алма-Ату на "Экскурсию выходного дня" летит симпатичненькая Лидочка, недавно принятая на должность помощника главного бухгалтера. Вовке уже намекали, что Лидочка совсем юная, незамужняя москвичка с трехкомнатной квартирой и влиятельными родителями. Её мама в ГПТП распределяла загранкомандировки, а папа работал в каком-то министерстве.
К этому времени Вовка уже полгода не встречался со своей последней девушкой. Дружили они с Олей года четыре, а расстались как-то резко, пустяковая ссора переросла в капитальный разрыв. Вовка даже по этому поводу написал стихотворение:
Все между нами кончено,
Ты это сама решила.
Мы долго друг друга морочили,
Старались играть красиво.
Но гудки в телефонной трубке,
Твой голос "Прощай!" – как удар,
Поставили многоточие…
И поезд увозит вдаль.
Ветер холодный, январский,
Гонит белую вьюгу.
Я свое сердце отныне
Ему доверяю, как другу.
Я знаю, он меня успокоит,
Он мне раны залечит,
Я переболею тобою,
Любовь свою я еще встречу.
Тебе же я все прощаю
И говорю: – "спасибо",
За то, что ты существуешь,
За то, что однажды ошиблась.
И меня ты прости ответно,
Не ради другой тебя бросил,
Любовь ушла незаметно,
Так, как приходит осень…
Разрыв не прошёл бесследно, оказалось, что душа может болеть. Лечить её иногда заходила муза:
Послушай ночь -
Смеются звезды,
Шуршат в листве лучами.
Послушай сад,
В котором розы
Льют аромат ночами.
Послушай говор ручейков,
Пройдись лесной опушкой,
Найди горящих светлячков,
Поговори с кукушкой.
И ты поймешь,
Как грустно мне,
Но будет слишком поздно…
Сходи, послушай –
В тишине
Ночью смеются звезды…
Где – то глубоко в душе ещё тлел уголек прежней любви, и кучерявые завитушки дыма от него иногда замечала муза:
Расстались мы, но понимаешь,
С тобой случайной встречи жду,
Но все равно, ты это знаешь,
К ольхе я больше не приду.
Не буду ждать тебя в подъезде
И по ночам читать стихи.
Не будут нам, как было прежде,
Вслед петь шальные петухи.
Не буду обнимать за плечи,
Стараясь заглянуть в глаза
Я, тут на днях, девчонку встретил -
Стройна и тонка, как лоза.
Теперь я ей стихи читаю,
Так же шумит листвой ольха,
Но только, знаешь, не встречаю
Того шального петуха…
Но за полгода и этот последний уголек погас, и воспоминания об ольхе и петухе притупились.
И вот в самолете рейса Москва – Алма-Ата Вовка оказался в кресле рядом с Лидочкой. Несколько выученных на память в студенческие годы стихов Вероники Тушновой, немного романтических рассказов о поездках по командировкам, несколько лукавых взглядов в глубину широко раскрытых красивых Лидочкиных глаз, и между молодыми людьми возникла взаимная симпатия. Сажая Лидочку в туристический автобус, Вовка узнаёт у экскурсовода маршрут движения, и во время посещения экскурсантами высокогорного катка Медео, они вновь встречаются и не расстаются до самого вечера, пока Вовка не уехал с железнодорожного вокзала в Аягуз. При этом кусочек его сердца остался с Лидочкой в Алма-Ате. Сотовых телефонов тогда ещё не было, поэтому при расставании ограничились поцелуями и взаимными обещаниями на продолжение дружбы в будущем.
Дел в командировке оказалось мало, и, используя небольшие хитрости (да простят меня все командировочные), считаясь, что находится в командировке до 28 апреля, Вовка уже двадцатого апреля был дома, в своей подмосковной деревне. Раньше 28 апреля он не мог "засветиться" на работе, а значит и встретится с Лидочкой.
А в тот год праздник Светлого Христова Воскресенья приходился на 22 апреля. Ближайшая и единственная церковь находилась в восьми километрах от Вовкиной деревни. Водитель последнего рейсового автобуса специально менял маршрут, чтобы отвести всех желающих посетить ночную службу в церкви, ну и, естественно, подзаработать на этом. Вовка не то чтобы был верующий, но и ярым атеистом ни когда не был, и при случае посещал церковь, но почему-то это случалось один раз в году, и именно на Пасху. Вот и в этот раз Вовка, воспользовавшись нештатным рейсом, поехал в переполненном автобусе.
Следующая остановка автобуса была в поселке, где жила Оля. Там желающих влезть в автобус оказалось очень много, и пассажиры уплотнялись в салоне, оправдывая выражение: "как селёдки в бочке". Не знаю, волей случая или божьем проведением, но толпа прижала к Вовке именно Олю, причем, лицом к лицу. Вовка совершенно не был готов к этой встрече, он даже не думал о том, что может встретить Олю в церкви, потому что периодически в голове всплывали приятные воспоминания Алма-Атинского вечера, объятия и поцелуи Лидочки.
И вот неожиданная встреча. Олин печальный взгляд, словно нечаянно брошенный на него, её дыханье, её какой-то особенный аромат волос и знакомый до боли родной запах духов. Даже через куртку Вовка почувствовал упругость и тепло Олиной груди, хоть она упорно пыталась локтями создать промежуток между собой и им. И все это будоражило Вовкину душу, и кажущийся погасшим уголек в сердце вновь затеплился. Улыбнувшись, Вовка первым сказал: "Привет!" Глаза Оли засветились радостью, напряжение локтей ослабло, и они оба моментально погрузились в то опьяненное состояние влюбленных, когда уже не замечаешь ничего, творящегося вокруг. Словно не было ссоры, обиды и полугодовой размолвки. Все это было смешано с пением певчих в церкви, огнем свечей, крестным ходом, всеобщим чувством праздника. Ночная прогулка из церкви закончилась под утро в поселке, в Олином подъезде. Шальные петухи орали "во всё горло". Вовка получил приглашение на Олино день рождения, которое состоится 6 мая.
На следующей неделе 28 апреля Вовка прибыл в контору ГПТП с отчетом о командировке. Сдав необходимые документы, получив от начальства задание на следующую командировку, в которую он обязан был уехать 10 мая, Вовка явился в бухгалтерию за новым предписанием и встретил там Лидочку. Лидочка просто вся светилась от счастья, и в Вовкином сердце и здесь загорелся уголек, от которого он даже опешил. "Неужели я могу одновременно любить двух девчонок?"– недоумевал Вовка. Ещё большее волнение его душе принесло Лидочкино приглашение на день рождения, оно было тоже 6 мая, в её трёхкомнатной московской квартире. "За одно, – с приятной многообещающей улыбкой заявила она, – и с моими родителями познакомишься".
Майские праздники пролетели быстро, приближалось 6 мая. Надо было решать дилемму, к кому идти на день рождения, к Оле или Лидочке. Надо было срочно выбирать перспективу, либо московская прописка с влиятельными родственниками, либо старая любовь без каких-либо льгот…
Дилемма решилась в пользу Оли, возможность Московской прописки и наличие "мохнатой руки" в карьере не одолели силы юношеской любви, подкрепленной шёпотом листвы ольхи и петушиным пением.
А через четыре месяца, вернувшись из очередной командировки, Вовка прямо на предприятии получил повестку с призывом в Советскую Армию на два года. Ведь вместе с дипломом в институте Вовка получил звание «лейтенант запаса». Оля дала согласие выйти замуж и поехала с Вовкой служить на Камчатку. Не только во времена декабристов были такие отчаянные женщины, они есть и сейчас, просто надо вовремя заметить их любовь и ответить взаимностью…
Есть и у людей лебединые пары
Не должна быть такая смерть у людей,
Так бывает лишь только у лебедей…
Сергей несколько минут сидел в машине без движений. Сердце щемило как-то необычно, с ощущением тяжести, словно в него всыпали горсть свинцовой дроби. Да и как ему не болеть, сегодня он последний раз увидит жену, скажет ей прощальные слова, отвезёт на кладбище и оставит её там одну. Похороны состоятся в полдень, в десять он с сыновьями поедет в морг, а до этого надо съездить на кладбище, посмотреть, вырыта ли могила.
Смерть жены была ожидаема, болела она давно, мучилась. Даже у бога не раз просила, чтобы тот побыстрее забрал её, избавил от болей и мук. Последний год Сергей часто видел в её глазах слёзы, которые она старалась скрыть от него, украдкой тщательно вытирая носовым платком. Попытки вылечить рак традиционным методом не дали положительного результата. Врачи сказали: «Поздно! Если бы не сахарный диабет, что-то можно было бы сделать. В вашем случае применение химио-лучевой терапии оказалось не эффективным». А полгода назад, в середине января, вообще заявили: «Забирайте домой и не мучайте процедурами, всё это бесполезно, жить ей осталось несколько недель. Пусть в семейной обстановке хоть душой отдохнёт». Вот и привёз Сергей Веру домой. А она всё время твердила: «Дожить бы до тепла, а то в мороженую землю ложиться не хочется, да и вам – могилу в мёрзлом грунте копать труднее». Не знала, что могилы сейчас сами не копают.
Сергей ни днём, ни ночью не отходил от жены, поил, кормил, менял памперсы, выполнял все её просьбы. Вера не капризничала, её просьбы были скупы и редки, лишь по крайней необходимости. Она постепенно угасала и старалась скрыть это, чтобы не причинять неудобство мужу. Иногда Сергей сам предугадывал её желания, и это приносило Вере тихую радость. В эти моменты она с такой теплотой и любовью смотрела на Сергея, что у него сжималось сердце.
Теплая домашняя обстановка, внимание и забота мужа, а может быть молитвы, которые ночами нашёптывала Вера, повлияли на то, что отпущенные врачами недели жизни растянулись в полгода. Вера ни на что не жаловалась, она ни разу не упрекнула Сергея. Лишь однажды, за два дня до смерти, когда Сергей разрезал ананас и, вырезав мякоть, принёс на блюдечке несколько долек, Вера с тихой грустью спросила: «Где же были твоё внимание и твоя любовь раньше?» Стыд, досада, угрызения совести и жалость, смешанная с ненавистью к самому себе, спутавшись в один клубок, сдавили горло Сергею. Слёзы, которых он так всегда стыдился, ручьём хлынули из его глаз. Сергей встал на колени, уткнулся лицом ей в живот и, не сдерживая рыданий, нескончаемо шептал: «Прости, прости, прости…» Вера, как и прежде, незаметно вытерла платком свои слёзы, и, положив руку ему на голову, тихо сказала: «Бог простит, и я прощаю…». Больше Сергей не услышал от неё ни одного укора, ни малейшего упрека, ни одной жалобы.
Могилу, о которой так волновалась Вера, должны были выкопать таджики, подрабатывающие в церкви. Они были не христиане, а мусульмане, но священник церкви руководил ими, и обычно всё было в порядке. Тем не менее, Сергея, будто кто-то подталкивал съездить на кладбище и самому убедиться в готовности могилы. Поэтому он и сел в машину с утра пораньше. Боль в сердце затихла, Сергей завёл машину и медленно поехал на кладбище.
Начало июня было солнечное. Холодный и дождливый май затянул пробуждение природы, и она на первое июньское тепло словно выплеснула всю свою красоту. Кладбище благоухало запахами ландышей, почему-то их соцветия здесь были очень крупные и ароматные. Но Сергей не замечал этой красоты, как в тумане он шёл к тому месту, которое отвели для могилы. Глаза невольно выхватывали фамилии и имена на надгробных плитах соседних могил. Теперь они, а не он, будут рядом с его любимой. Вот и холм свежевырытой земли, а за ним зияющая пасть могилы. Внезапно нахлынуло осознание какой-то детской беспомощности, тоска неотвратимой разлуки, отчего в горле возник горький ком, который быстро увеличивался и сдавливал дыхание. Сергей остановился, держась за ограду соседней могилы, сделал несколько глотательных движений, глубоко вздохнул и задержал дыхание. Ощущение кома в горле не проходило, а на глазах навернулись слёзы. Сергей сделал ещё несколько глубоких вдохов, горечь стала проходить, но слёзы текли и текли. А в памяти как кадры кинохроники проходили картины прошлой жизни.
Юность, родная деревня, любимую девушку Веру сватает сын председателя совхоза, вредный и наглый верзила. Пользуясь отцовской защитой, он держит в страхе всю молодёжь и считает себя «первым парнем на деревне». Несмотря на отказ Веры, день бракосочетания назначен, подготовка к свадьбе идёт полным ходом. Сергей возвращается из армии за день до росписи, и они с Верой, не раздумывая, сбегают. Можно было уехать подо Львов, к родным Сергея, но там жили и родственники председателя совхоза, которые могли сразу сообщить об их местонахождении. Поэтому они решили поехать в Москву, в большом городе проще скрыться. У Сергея были права, он попытался устроиться водителем в автопарк, но нужна была Московская прописка, которой не было. Во время поисков местожительства и работы, они узнали, что в Подмосковье строится птицефабрика, на которую требуются водители и птичницы, и новым рабочим предоставляется жильё. Здесь и начали они свою счастливую семейную жизнь.
Появились дети, совхоз выделил квартиру в новом строящемся четырёхэтажном доме. Работа водителем на птицефабрике давала возможность с каждой поездки привозить в свой гараж два-три мешка комбикорма, который продавался знакомым по сходной цене, а то и просто за водку или самогон. Незаметно «обмывание» сделки перешло в традицию, а затем и в ежедневную необходимую процедуру. Сергей пьянел быстро, поэтому часто приходил домой «на автопилоте». Иногда его приводили собутыльники, которых становилось всё больше и больше. Начались семейные скандалы, иногда заканчивающиеся рукоприкладством. Утром, протрезвев, Сергей вымаливал у Веры прощение, клялся в любви, божился, что водки больше в рот не возьмёт. А к вечеру всё повторялось. Вера пригрозила разводом, и ушла бы, если бы не дети, одной было бы трудно поставить на ноги двоих сыновей. Терпела, просила, умоляла. Временами удавалось прекратить попойки, вернуть Сергея в семью, но случайно подвернувшийся «калым» вновь вовлекал Сергея в невменяемое состояние…
Отдышавшись, Сергей подошёл к свежевырытой могиле и заглянул в неё. В сердце словно вонзился нож. В глазах потемнело, но в голове отчетливо зафиксировалась вода на дне могилы. Неужели в эту лужу придется опустить гроб с женой. Сердце вновь резануло острой болью. Ноги подкосились, Сергей, прижавшись спиной к ограде соседней могилы, медленно опустился на землю. На какое-то время он вообще потерял чувство времени.
… Проблемы в семье усложнились, когда Сергея уличили в краже комбикорма и завели уголовное дело. Вера продала всё, что можно, влезла в долги, но откупила мужа, возместив ущерб птичнику и «задобрив» заинтересованных должностных лиц. Эмоциональная и психологическая встряска подействовала, Сергей бросил пить, как отрезал, ни капли в рот, даже по праздникам. В семье воцарилось счастье. Любовь к жене вспыхнула с новой силой. Сергей оценил верность жены, не бросившей его в момент морального падения. Ведь она отдала всё, что имела, не испугавшись остаться в глубокой долговой яме. Кажется, и на небесах заметили их любовь и открыли двери их счастью…
Сознание возвращалось медленно. Сергей с удивлением это заметил, раньше с ним такого не происходило. С трудом поднявшись на трясущиеся ноги, Сергей, пошатываясь, пошёл к сторожке, где проживали кладбищенские рабочие. На стук в дверь вышел лохматый таджик. Увидев на ботинках Сергея сырой песок, тот понял всё, и, не дожидаясь претензий, достал из-за двери шест с привязанным на конце ведёрком, заговорил: «Брат! Волноваца не нада! Вода черпать будем!» Сергей понимающе кивнул и, с трудом передвигая ноги, пошёл к машине. Завёл её, тронулся в обратный путь, осознавая, что с организмом что-то не в порядке. Сердце то начинало бешено колотиться, то затихало, словно останавливалось. Сергей старался не обращать на него внимание. Воспоминания вновь и вновь возникали у него в голове. Погружаясь в них, он забывал о дороге. Наверное, профессиональные навыки не дали ему совершить аварию. Машина Сергея подъехала к подъезду и остановилась. До отъезда в морг за телом Веры оставалось полчаса. Сергей опустил голову к рулю и закрыл глаза.
… Дети выросли. Как-то быстро обзавелись своими семьями, разъехались по стране, лишь иногда заезжая в гости. Проблемы со здоровьем у Веры начались неожиданно. Сахарный диабет обнаружили поздно, он оказался запущенным и развивался очень быстро. Врачи сказали, что виновато отравление хлором, случившееся на ферме лет пятнадцать назад. Вот тогда и надо было начинать лечение диабета. Но Сергей тогда пил, и ничего его не волновало. А потом и рак, лечение которого обострило сахарный диабет, привело к инвалидности и смерти. Умирала Вера в полном сознании. Она вспомнила, как они с Сергеем убегали из деревни в новую неизвестную жизнь, имея при себе лишь взаимную любовь. Её слова становились всё тише и тише, и вот, она совсем замолчала. Сергей держал её за руку, крепко сжимая в своей ладони уже безжизненные пальцы, словно пытаясь удержать её сознание, уходившие в небытие…
И вдруг он почувствовал её ладонь в своей руке, открыл глаза и увидел её рядом с машиной. Она держала его за руку через стекло и улыбалась. Он ответил ей своим пожатием и, не открывая дверь, легко вышел из машины. С любовью глядя друг другу в глаза, они поплыли по цветущему яблоневому саду.
В назначенное время сыновья, приехавшие за день до похорон матери, вышли на улицу и подошли к машине с работающим двигателем. Отец сидел, склонив голову к рулю. Он был мертв, а на его губах застыла улыбка.
Тревожный сентябрь 1941 года.
Посвящается моей маме Полине.
(Эту историю рассказала мне мама в далеком детстве. Кое-что позабылось, а живых очевидцев уже не осталось, поэтому фамилии и имена вымышленные, все совпадения, кроме исторических событий, случайны.)
Часть 1. Никто не считал это героизмом.
Наступила осень 1941 года. Фашисты все ближе и ближе приближались к Москве. Деревня Владимировка, в которой жила Полина, находилась на границе Московской и Калининской областей. В начале сентября можно было уже услышать на западе грохот взрывов и канонаду выстрелов тяжёлых орудий, а немецкие самолеты все чаще стали пролетать над деревней в сторону Москвы.
Председатель колхоза, после срочного вызова срочной телеграммой в Высоковский Райком, вернулся угрюмый и озабоченный. Сразу объявил о собрании колхозников, на котором зачитал директиву партии об эвакуации скота. Бабы заревели в голос, надежда, что немцев остановят, рухнула. Скот, который столько лет кормил население, забирают неизвестно куда…
На все сборы и подготовку к эвакуации скота дали два дня. Райком постановил задачу эвакуировать 120 коров и 8 лошадей. В рекомендациях указали, что сопровождающих должно быть не менее 15 человек, причем среди них должно быть не менее 10 доярок. Во время перегона необходимо регулярно доить коров, молоко собирать в бидоны. Для этого в команде сопровождения направить 2 – 3 подводы с надежно закрепленными бидонами. По возможности, сдавать молоко по накладной во встречающиеся на пути молокозаводы, в войсковые части, госпиталя и больницы.
В бригаду сопровождения добровольно с энтузиазмом вызвались только трое молодых ребят, по 17- 18 лет, кого на войну по возрасту не взяли. Это были Петька Платонов, Мишка Никитин и Колька Павлов. Шпана можно сказать, на уме у них – вволю верхом на конях покататься, да ночью возле костра посидеть. С доярками оказалось сложнее, старые ссылались на здоровье, кто помоложе – на детей, мол, семью не на кого оставить. Пришлось агитировать молодых девок и бездетных баб. Полька Фанасьева подходила – не замужем, двадцать один год, работящая, не шибко боевая, да и не тихоня, если что, отпор даст любому.
Полина была не против поездки, но при условии, если её подруга Ольга Яковлева тоже согласится сопровождать стадо. Ольга – видная, красивая девка. Много ребят пыталось завоевать её любовь, но она, отдав сердце одному, погибшему на советско-финской войне, замкнулась в себе, и не обращала внимания на все ухаживания парней.
Стал председатель уговаривать Ольгу, а та ни в какую, не пойду, и всё. А своя корова у Яковлевых плохая была, не то чтобы старая или больная, смолоду мало молока давала, как говорят в народе – не удойная. Ну, председатель возьми да и предложи, мол, выбери себе корову из колхозного стада, а свою сдай. На таких условиях Ольга согласилась. Вечером, в сумерках, чтобы не было лишнего разговора в деревне, Ольга поменяла свою корову на колхозную, и стала готовиться к поездке.
Старшей группы сопровождения назначили члена правления колхоза Дарью Назарову, женщину строгую, уверенную в себе, аккуратную и настойчивую. Председателю лично самому пришлось уговаривать свекровь Дарьи, чтобы та взяла на время к себе её двух ребят. Дарья, пользуясь предоставленной ей властью, забрала себе не только документы на эвакуируемый скот, а и документы всех сопровождающих, сложила все это в старенький портфель, выделенный ей председателем колхоза.
Всем сопровождающим председатель обещал выдать сельскохозяйственных продуктов, как на двадцать трудодней, причем пообещал, что эта выдача не будет учитываться в итоговом расчете за год. И за каждый день перегона скота каждому запишут по два трудодня. Так, уговорами и соблазнами председателю удалось собрать бригаду сопровождения в срок. С вечера коровам подложили побольше сена, чтобы сытыми отправить в дорогу.
И вот гурт в составе стада коров и пяти подвод на телегах рано утром выстроился в середине деревни около скотного двора. На двух подводах, крепко связанные между собой пеньковой веревкой стояли бидоны, на третьей подводе – короб с харчами, ведра-подойники, кой-какая утварь, необходимая в дороге, и небольшой запас сена. На двух последних разместились сопровождающие, каждый оделся потеплее и взял с собой котомку с личными вещами и запасом продуктов на дорогу. Четырех лошадей подвязали к первым двум подводам, а еще на четверых сидели верхом пастух Егорыч и сопровождающие ребята. Полина толкнула в бок Ольгу, кивнула в сторону молодых всадников и прошептала: «Эта шпана нас охранять будет?» Не поднимая глаз, Ольга ответила: «Разве это шпана? Дай им сейчас оружие в руки, и разреши воевать, они тут же на фронт убегут! А нас зачем охранять, мы и сами постоять за себя сможем!»
Несмотря на раннее утро, провожать вышли все, и взрослые, и дети. Бабы плакали, старики хмурились, сдерживая слезы, лишь детвора скакала вокруг подвод и пыталась навязаться в сопровождение, ну хотя бы до ближайшей деревни, для них это было приключение. Матери давали последние напутствия своим детям, отъезжающим с гуртом. Председатель обошёл подводы, проверил надежность закрепления бидонов, что-то шепнул Дарье и, прошептав: «Ну, с богом!», махнул рукой и громко крикнул: «Трогай!». Егорыч привычным движением взмахнул кнутом, в утренней тиши щелчок кнута прозвучал выстрелом. Некоторые даже вздрогнули от неожиданности, бабы заголосили.
Стадо коров всколыхнулось, ближайшие к пастуху коровы, избегая удара кнутом, двинулись вглубь стада, расталкивая боками других коров. Те в свою очередь, недовольно мыча, толкали следующих соседей. Когда своеобразная волна движения докатилась до впереди стоящих коров, они тронулись в путь. Для них это был обычный выгон в поле на кормежку. Их даже не удивило то, что стадо направляли не по обычному прогону на пастбище, а по дороге. Стадо спокойно двигалось, повинуясь привычным для них окрикам пастуха и резким щелчкам кнута. По бокам стада, гордо восседая бравыми всадниками, в сёдлах ехали ребята. Вслед за стадом тронулись подводы, не успевшие сесть сопровождающие, догоняли телеги и запрыгивали на них на ходу. Провожающие крестились сами и осеняли крестом уезжающих с гуртом родственников.
Трудности начались сразу, как стадо покинуло деревню и вошло в березовую рощу. Дорога через неё была довольно узкая, и некоторые коровы, предполагая, что их пригнали на выпас в рощу, стали отбиваться от стада и попытались углубиться в лес, чтобы пощипать траву. Верхом на коне ехать по лесу было не безопасно, сучья деревьев хлестали по лицу, царапали голову и плечи. Ребятам пришлось спешиться и бегать вдоль стада, выгоняя коров из леса на дорогу. Пройдя лесную дорогу, пересчитали коров, все оказались на месте. Ребята немного устали, но, вновь оказавшись в седле, повеселели. Тронулись дальше. По мосту перешли речку Раменку, прошли село Воздвиженское и на поле остановились на полуденную дойку. Подоенное молоко слили в бидоны, и Дарья отправила Полину с Ольгой на Воздвиженский молокозавод, сдать молоко. Пока шла дойка, и сопровождающие перекусывали то, что взяли из дома, коровы пощипали траву и напились из канавы. Стадо тронулось дальше, а Полина с Ольгой, сдав молоко, догнали гурт в районе деревни Чернятино.
Первая ночевка, как и планировали, состоялась за деревней Копылово. На поле около леса распрягли подводы, лошадей стреножили и пустили в поле на кормежку. Доярки доили коров. Молоко сливали в бидоны, по плану, его надо сдать завтра на молокозавод в Вельмогове. Ребята разожгли костер, вскипятили чайник и в углях испекли картофель. Коровы жадно щипали траву, Егорыч подогнал их к пруду на водопой. Поужинали. Горячая картошка с солью запивалась парным молоком. У каждого ещё были вареные вкрутую яйца, соленые огурцы, лук. Ужин удался на славу. Начало смеркаться. Погода была прекрасная, дождя не предвиделось, брезентовый тент решили не натягивать. Пожилые доярки быстро нашли себе спальные места на телегах, подстелив на них побольше сена. Молодежь засиделась у костра, рассказывая разные истории. Часто в конце истории все закатывались дружным смехом. Петька сидел на брёвнышке рядом с Ольгой. Вечер был прохладный, поэтому все старались придвинуться поближе к костру, плотно прижавшись друг к другу. Петька через телогрейку чувствовал тепло тела Ольги, это было приятно. Иногда во время беседы он поворачивался к ней, и её красивое лицо было очень близко, и кончики её локонов, выбившие из-под косынки, приятно щекотали его щеку. Что-то непонятное творилось в его душе. В свои 17 лет он еще ни разу не увлекался какой-либо девчонкой. Он не был ненавистником женского пола, и во время игр в молодежной компании были попытки пощупать противоположный пол за интимные места. И это доставляло ему удовольствие, но кратковременное. Ухаживать ни за кем он не пытался, и на данный момент был, как говорят в народе, нецелованным. И вот сейчас близость девушки, которая была немного старше, смущала его, но при этом доставляла удовольствие.
Молодежь разговорилась, вспоминались все новые и новые истории, и казалось, что нет ни какой войны, что это всё где-то далеко и их не касается. Но вдруг потухший закат на западе в стороне Калинина начал разгораться красно – оранжевыми бликами, послышались раскаты грома. Все устремили взор туда. Кто-то произнес: «Это не гроза, это бомбежка! Это война!» Хорошее настроение вмиг сменилось тревогой. К костру подошла Дарья, назначила двух дежурных на ночь, попросила остальных ложиться спать. Уставшие коровы, похватав травы, уже разлеглись кучкой, мотали головами, отпугивая назойливых комаров, и монотонно двигали челюстями, пережевывая жвачку. Дежурные пошли собирать в табун лошадей, которые разбрелись по лугу. Потом принесли с опушки сухие сучья для костра.
Как только забрезжил рассвет, Дарья подняла доярок, началась утренняя дойка. Дежурившие ночью ребята улеглись отсыпаться на телегу на их место. Так получилось, что Петька лег на телегу, где спала Ольга. И он сразу это почувствовал, её запах сохранила охапка сена. И это опять доставило ему приятное впечатление, и он уснул с улыбкой на губах.
После дойки перекусили хлебом с парным молоком и тронулись дальше. Дорога шла через лес, но в этот раз он был густой и пугающий, коровы жались к середине дороги и не пытались углубиться в чащу. Ребята ехали верхом всю дорогу рядом с коровами, поглядывая по сторонам сверху. Небольшим препятствием на пути стала узкоколейка, соединяющая торфоразработки с железнодорожной станцией. Коров напугали длинные рельсы и деревянные шпалы, пропитанные креозотом с резким запахом дегтя. Коровы сгрудились перед железнодорожной насыпью, раздували ноздри, хватая незнакомый запах, и ни как не хотели перешагнуть через рельсы. Сообразительный Петька предложил нескольким коровам накинуть веревку на рога, подвязать к лошадям и силой протянуть их через железнодорожное полотно. Так и сделали. Присутствие впереди лошадей немного успокоило коров и они, взбрыкивая, проскочили через рельсы, за ними последовали и остальные. Петька стал героем дня, и немного задрал нос кверху.
Полуденную дойку провели немного с опозданием, в Решетниково, у пруда. Место удачное и для водопоя, и по опушке леса можно было покормить стадо. После дойки все бидоны были заполнены молоком. Полина и Ольга готовились к поездке на молокозавод в деревню Вельмогово. Петьку с Колькой Дарья отправила на вокзал в Решетниково, узнать расписание поездов, чтобы спланировать перегон лошадей через железнодорожный переезд. Станция Решетниково была узловой, и на ней часто сортировались составы, при этом железнодорожный переезд закрывали. А вдвоем их отправила из-за опасения встречи с цыганами, которые в довоенное время часто отирались в этих краях. Кража лошадей у них была лакомым кусочком. «Один узнает у дежурного расписание поездов, второй стережет лошадей!» – проинструктировала Дарья ребят.
Приехав на станцию, Петька отдал уздечку Кольке и побежал в здание вокзала. Найдя дежурного по вокзалу, он без каких либо объяснений потребовал от неё график движения поездов на ближайшие два – три часа. Дежурная выслушала его, понимающе кивнула, и, покрутив ручку телефонного аппарата, сказала в трубку: «Тут молодой человек срочно требуют график движения поездов». Повесила трубку на аппарат, и, посмотрев на Петьку, сказала: «Ожидайте, сейчас принесут!»
Петька выдвинул грудь вперед и приподнял голову, ему понравилось, как его тут встретили. Он с важным видом стал рассматривать красочные плакаты, висящие на стенах вокзала. На них советские солдаты со штыками шли в атаку, красноармеец колол штыком Гитлера, пионеры выслеживали диверсантов, там так и было написано: «Ребята защищайте Родину, выслеживайте врагов, сообщайте взрослым!» Плакат очень понравился Петьке, вот бы и ему поймать диверсанта! В этот момент появились два милиционера, они подошли к Петьке и первый спросил: «Это тебе нужен график движения поездов?» Не успел Петька кивнуть, как второй милиционер, заломив его руки за спину, надел на них наручники. «Ну что, немецкий диверсант, попался!» – радостно воскликнул он.
