Александр Николаевич Лекомцев
Редзублов и кладбищенская неотложка
С щемящей болью в сердце Редзублов, сообщил Кирьяну Самойловичу, что слышал об этом. Он знает, что некоторые покойники, зачастую очень уважаемые в определённых кругах, очень изобретательные и неугомонные натуры.
Старик из морга
На следующий день, не ранним, но утром, к домику, где жил и, можно сказать, работал исполнительный директор кладбища «Уютное поле» Игнат Редзублов подъехала специализированная неотложка. Это и на самом деле была далеко не новая, но большая американская машина «Форд», на правой дверце которой красовался очень заметный чёрный крест. Сообразительный Игнат Парамонович сразу же понял, что медицинские процедуры с пациентами проводились прямо в её просторном, специально оборудованном салоне.
Из машины вышел тучный, можно выразиться словами литературного классика советских времён, кривоногий и хромой, врач неотложки Григорий Авдеевич Клешня, сорокалетний, моложавый, с пышными серыми усами и большим и широким носом и огромными чёрными глазами. Надо было срочно познакомиться с новым исполнительным директором и взять его в обязательную поездку, к очередному пациенту.
Широко и решительно распахнув дверь домика-офиса большого кладбищенского начальника, Клешня, в широком чёрном брезентовом плаще-халате, с таким же колпаком на голове и в резиновых сапогах, вошёл вовнутрь здания. При этом он едва ни столкнулся носом к носу с Редзубловым, ещё со вчерашнего дня готовым к поездке с бригадой срочного медицинского обслуживания. Предусмотрительно он положил в кожаную «командирскую» сумку, надетую способом «через плечо», диктофон, несколько блокнотов и набор шариковых ручек.
– Ну, зачем же так, уважаемый господин? – довольно широко улыбнулся врач Клешня. – Какой смысл являться прямо сюда? Мы бы подъехали прямо к вашей могиле и провели в салоне специально оборудованной машины все самые необходимые процедуры.
– Я пока ещё живой, – с некоторой обидой сообщил Редзублов, – и второй день энергично и неустанно тружусь здесь на серьёзном и ответственном посту исполнительного директора.
– Что ж, тогда давайте знакомиться, – предложил Клешня. – Я врач, Григорий Авдеевич. Тоже работаю с большим напряжением и, между прочим, с активным удовольствием.
– А вот у меня совсем другие имя и отчество. Я – Игнат Парамонович. Но вот вопрос. Если я буду по делам общаться со сторожами и охранниками или покойников навещать, как и где вы меня отыщите?
– Не волнуйтесь, Игнат Парамонович, мы вас найдём. Без вас пациентов нам посещать запрещено. А сейчас пойдёмте! Я сразу же представлю вас своим коллегам, чтобы они не вздумали посчитать вас кем-нибудь другим.
Они вышли из дома офиса. У машины их ожидали медсестра и шофёр, оба в чёрной брезентовой одежде и с колпаками на голове, сшитыми из подобного материала, как и положено. Худощавая медицинская сестра, дама лет тридцати с щекастым лицом и пухлыми губами, с крашеными оранжевыми на голове, подчёркнуто элегантно, но громко назвала себя Анной Семёновной Гминькиной.
Что касается шофёра, примерно такого же возраста, как и она, с худым удлинённым лицом Потапом Потаповичем Немукаевым, то исполнительный директор при посадке в салон машины даже перекинулся с ним несколькими фразами.
– Не люблю ни с кем временно знакомиться, – поделился с Редзубловым некоторым откровениями водитель «Форда». – Предыдущий исполнительный директор «Уютного поля» здоровый был. Руку мне долго жал, чуть не вывихнул.
– Так он уволился? – поинтересовался Редзублов. – Другую работу нашёл?
– Нет, его, как и предыдущих начальников, сожрали вампиры, – пояснил Немукаев. – Я же говорю, что знакомлюсь тут с исполнительными директорами временно. За погода здесь их двадцать семь здешние покойники изволили скушать.
– А вот и нет, Потап, – вставила и своё слово медсестра Гминькина. – Их всего-то двадцать шесть было.
– Тогда извиняюсь, – дал некоторые разъяснения Немукаев, собираясь занять своё, законное место водителя. – Я, наверное, уже к ним приплюсовал Игната Парамоновича. Такие вот они, временные знакомства.
Забираясь в салон автомобиля, Редзублов поймал себя на тревожной мысли, что ему не очень-то приятны воспоминания длиннолицего шофёра Потапа.
На место они прибыли довольно быстро. Остановились у памятника, большой бронзовой статуи – старик в шортах, в майке, с сигаретой в зубах. На основании скульптуры отчётливо выбито или напаяно серебряными буквами: «Свиридкин Павел Егорович, он же – Свиридун». Ну, и так далее: даты рождения и смерти и несколько добрых пожеланий «в дорогу», и прочее таком же духе.
Покойник, довольно прилично одетый, в чёрный костюм с белой рубахой и зелёным галстуком, уже сидел за большим медным столиком на ажурной скамейке и терпеливо ожидал машину неотложки, специальную бригаду медиков.
– Здравствуйте, уважаемый! – обратился он к бородатому старику-усопшему, с чёрной, по сути, гнилой физиономией. – На что жалуемся, Павел Егорович?
– Вчера вот встретил тут какого-то алкаша, – пояснил он. – Попил его крови. Немного и мяса отведал. А теперь вот желудок болит.
– Надо же какую-то диету соблюдать, – наставительно произнесла медсестра Гминькина. – Вы уже не молодой человек, то есть, я хотела сказать, покойник. Пить, что попало, и кушать всё подряд, не следует.
Кивнув головой, которую держало подобие шеи с оголёнными позвонками, Свиридкин направился в салон «Форда», удобно устроился на лежанке, обитой чёрным дерматином. Пристально просмотрел на Редзублова. Под тяжёлым взглядом стараго вампира, Игнат Парамонович почти мгновенно извлёк из сумки диктофон, блокнот и шариковую ручку. Приготовился фиксировать… Свиридкин одобрительно кивнул головой.
Исполнительный директор сидел чуть подальше от врача и медсестры, которые ставили двухлитровую клизму старику, который, проглотив пару таблеток, начал рассказ о себе. Вспомнил Павел Егорович, что после того, как он умер, его не только патологоанатомы и другой медицинский и обслуживающий персонал, но и жители города назвали стариком из морга. Это даже не кличка, а констатация абсолютно реального факта.
Дело в том, что, невзирая на строгие запреты служащих морга и охранников, он довольно ловко выбирался из специального холодильного ящика и днём, и ночью, в любую погоду, потом выходил через дверь из специализированного помещения. Неугомонный мертвец.
Никто не смел ему перечить, ибо даже в мёртвом состоянии он считался уважаемым чиновником. Не последнее место занимал в своё время в организации, а потом активно участвовал и в процветании Отечественного пенсионного фонда, творящего невероятные чудеса. Пенсия подавляющего большинства людей преклонного возраста их не особо радовала. Но, наверное, так надо было Родине.
Когда и как Свиридкин (Свиридун) сделался долларовым мультимиллионером, он и сам не понял. Наверное, просто так получилось – и несколько особняков у него вдруг в наличии появилась, разумеется, и яхта, и некоторая недвижимость за границей. Ну, ничего, что в странах НАТО. Он ведь, всё равно, патриот России. Случались у него неофициальные сделки с зарубежными партнёрами. Но так… по мелочам. На это можно и не обращать пристального внимания.
Других преступников мало что ли? Вон их сколько. Один ведро картошки незаконно приобрёл, другой с поля частного предпринимателя полкуля капусты вынес, третий… Чего там говорить. Есть, кого прятать за решётку и отправлять на зоны. Свиридкин же в молодости своё отсидел за разбой. Много не дали и вскоре по амнистии… отпустили. Не всё же есть возможность доказать, да и улыбка у него добрая, и совсем он внешне не походил на вора высокого уровня, взяточника и убийцу. В юности немного был кровососом. Но пять-шесть или чуть больше трупов – пустяки. Не пойман, значит, не вор.
А вот его какой-то негодяй лишил жизни. Ударил по голове кирпичом и убежал. Наверное, это был пенсионер, потому что очень уж не любил Павел Егорович стариков с их претензиями. Но, конечно, не всех, а голытьбу разную, которым ещё что-то надо платить, чтобы с голоду не сразу подохли. Да они ещё постоянно напоминают в Интернете, что строили заводы и фабрики, которые сейчас, по непонятным, странным причинам, ныне принадлежат уважаемым и особенным господам и дамам.
Исказилось пространство человеческого обитания в стране, и само понятие «справедливость» превратилось в мелкую монету. Срубишь ёлочку под Новый Год, так не только штраф можешь схлопотать, но и тюремный срок. А если, под видом «горельника» или просто так, спилишь и отправишь за кордон деловую древесину, сотни тысяч кедров и сосен, и поделишься «левым наваром» с тем, с кем надо, то заслуживаешь особого уважения.
Просматривается мощная сплочённость тех, до кого ещё у правосудия руки не дошли. Но время-то дорого. Любой просчёт может дать ещё более негативные результаты. Так думал во время рассказа Редзублов, но старался отгонять от себя подальше подобного рода мысли. Кому положено, тот пусть и думает.
Зачем же уважаемый в определённых кругах Павел Егорович выходил из морга, когда ему было предписано спокойно лежать и не шевелиться? По той простой причине от так поступал, что яро ненавидел подавляющее число пенсионеров, которым всё мало. Вот Свиридкин и в свободное от нахождения в морге время отлавливал стариков и старух, перегрызал им горло, пил кровь и гордо удалялся.
Правда, не брезговал и молодыми людьми: студентами, школьниками и теми, кто ещё посещал детский сад. Ничего страшного. Если надо будет, то женщины ещё людей нарожают. Обновлённое государство прикажет – и никуда они не денутся. Что ни говори, а рабочая сила остро необходима, конечно, не олигархам и компрадорам, которых в стране нет, а представителям крупного бизнеса. Но можно, разумеется, для своих определённых целей привлекать им работяг из Ближнего Зарубежья. За небольшую плату на этот факт чиновники среднего уровня всегда закроют глаза. Мало ли что, ну, не заметили нарушений. Мелочи.
Целую неделю тело Свиридкина лежало в морге. Очень уважаемые врачи, даже с научными степенями, не могли решить жив Павел Егорович или, всё-таки, мёртв. Но потом разобрались. Написали заключение, что он покойник, но особый. В настоящее время не так уж и редко происходят такие случаи. Но хоронить его, конечно же, рекомендовали на кладбище вампиров и вурдалаков, к примеру, на «Уютном поле».
Но за время своих неофициальных прогулок, выходов из помещения морга, он умудрился отправить на тот свет больше десятка человек. Особо помнит маленькую девочку лет шести, в оранжевом сарафанчике и с двумя белыми бантами. Легко и свободно Павел Егорович перегрыз девчушке горло, попил кровушки, отведал и свежего мяса. Останки малолетней жертвы бросил в мусорный ящик. Но шоколадку, которую девчушка держала в руках, взял с собой.
По возвращению в морг он подарил плитку шоколада смутившейся медсестре, которую в первый раз в её жизни угощал сладостями мертвец. Впрочем, ничего особенного и не произошло. Время такое, основательно перегружено «белыми» и «чёрными» чудесами. Люди с проницательным умом утверждают, что не то ещё ожидается. Они-то знают и зря говорить не будут.
В ворота кладбища Свиридкин входил своими ногами, впереди огромной похоронной процессии. За ним, под музыку духового оркестра, несли его гроб, крышка которого легко приподнималась. Перед вырытой могилой с боковым выходом из неё Павел Егорович, в числе присутствующих и его провожающих в последний путь, выслушал все добрые слова в свой адрес. Потом пожал руку своим друганам и лёг в гроб, который прикрыли крышкой, и с грустью и даже причитаниями зарыли.
Завершив рассказ, Свиридкин поднялся с лежанки в салоне «Форда» и удалился в свою могилу через специальный лаз, оставив после себя жуткую вонь и некоторые продукты жизнедеятельности, правда, в целлофановых пакетах. Но надо отдать должное бригаде неотложки. Они быстро и сноровисто навели порядок внутри машины и, отъехав чуть дальше от могилы Свиридкина, тщательно проветрили её салон.
Автомобиль с чёрным крестом доставил Игната Редзублова до домика-офиса. В глубокой тоске и задумчивости он сел за стол. Дрожащими руками от безумного волнения открыл специальный журнал, в котором прыгающим почерком записал имя, отчество и фамилию первого пациента. Но этого было мало. Необходимо было кратко изложить биографию Свиридкина, а потом изложить всё то, о чём он рассказывал. Благо, что Редзублова совершенно не касалось то, от какого недуга его лечила бригада особой неотложки.
Чтобы справиться с волнением, он на определённое время встал из-за стола, чтобы с бодрым настроением глянуть на свою кислую физиономию. Но настроение его окончательно испортилось, когда он увидел в зеркале не только себя, но и наглую рожу Павла Егоровича. Резво отскочив в сторону, Редзублов от ужаса истошно завопил, а потом начал выть, примерно так же, как это делают волки среднего возраста.
В его домик без стука ворвался главный сторож погоста Лопатушкин и прямо с порога поинтересовался:
– Всё ли нормально, Игнат Парамонович? Что происходит? Что это за звуки слышатся, совершенно непонятные?
– Всё хорошо, Кирьян Самойлович, – хрипло ответил Редзублов. – Просто я без всякого музыкального сопровождения исполнял песню-балладу о славном Робин Гуде. Солировал, так сказать. Иногда балуюсь…
– Жаль, что я застал только конец замечательной песни. Ну, если всё хорошо, то пойду, поиграю с покойничками в домино.
Лопатушкин вышел из домика, а Игнат Парамонович произвольно плотно зажмурил глаза. И представилось ему, как кто-то добрый и отзывчивый из числа рабочих кладбища прикручивает большими шурупами прямо на дверь его домика мраморную табличку со словами: «Здесь жил и работал Игнат Парамонович Редзублов, выдающийся…». Ну и так далее. Светлая улыбка озарила не совсем привлекательную физиономию исполнительного директора. Приятно ведь, когда ты очень нужен, остро необходим не только живым, но и мёртвым людям, пусть только в качестве позднего вечернего ужина.
