Александр Николаевич Лекомцев
Сибирский сотник
Накорми и приюти».
В господа Никола веря,
Не дрожит пред алтарём.
Мир по-своему он мерит:
Злобу – злом, добро – добром.
Босяку – поклон, как брату;
Зексману – ни полкивка.
Чтит суконную заплату
На кафтане мужика.
– Я и сам-то, моя Настя,-
Он говаривал жене,-
Отзвук горя и несчастья,
Чернь, какая не в цене.
Где за Камнем** речка Вятка
На порожках бьёт голец,
Спит в земле холодной матка,
Спит в сырой земле отец.
По миру с сумою сёстры,
Братья – за Урал, тайком и,
Как я считают вёрсты.
Где Анисим? Где Пахом?
Сотником за удаль стал я.
Не щадил я живота.
Звоны палашовой стали,
Вечный путь и маята.
Я ходил бы по осокам,
По земле, что всё родит…
– Я с тобой, мой ясный Сокол,-
Настя мужу говорит.
Он не раз ходил на Ламу***
И на земли, за Иркут.
Дети Евы и Адама
Там по-разному живут.
И эвенки, и буряты,
Как и русская братва,
Кто – терпимо, кто – богато.
Бедность лишь – для большинства.
– Хоть бы сгинул он в походе,-
Воеводу просит знать,-
И тогда бы мы в народе
Стали дело поправлять.
– Стало б меньше непокорных,
Стало б меньше беглецов,-
Шепчет Зексман, ворон чёрный,
Весь в надёже на купцов.
Воевода, бес продажный,
За презренный злат-металл,
Как он делал не однажды,
Сотника врагам продал.
– На своём коне буланом
К морю пресному скачи
И Похабову**** Ивану
Грамоту сию вручи!-
Воевода молвит строго.-
По дороге… не вскрывай.
До Култукского острога
Там, где хочешь, отдыхай.
– Не по сотнику тут дело.
Снарядим же казака!
– Эта честь тебе всецело.
От такого седока
Ловкого, который вёрсты
Меряет в пути легко,
Для тебя такое – просто.
Ведь Култук сей далеко.
Не бери ты в путь пищали.
Груз в дороге ни к чему…
Сотник с думою печальной:
«Что мудрит он? Не пойму».
– Выйдешь завтра в путь, с рассветом,
Задолго до петухов,
И один, ты в путь при этом
Не бери же казаков.
Был Никола осторожен…
Двух стрельцов он взять… посмел.
Им обоим из острожья
Порознь выехать велел.
Три пищали, три кольчуги,
Палаши и три копья.
– Путь опасный будет, други!
Чувствую всем сердцем я.
Выше голову, Гаврила!
Не робей и ты, Кузьма!
Трое нас, а это сила
Против всякого дерьма.
А Евлажка шёл по травам,
В горсти росы собирал,
Алые, в заре кровавой,
Прятал за спину, что крал.
– Сколько крови, сколько крови!..-
Причитал он, сам не свой.
И глаза светились совьи
Средь зарницы роковой.
Жеребцам и людям отдых…
В яркой зелени ветвей
Ключ со скал бросает воды,
Змейкой вьётся средь камней.
– Полпути скакать, не больше..,-
Но осёкся Гавриил.
Лучник целится в Никольшу,
Куст ольхи его прикрыл.
– Мне б до ветра. Разносолам
И питью моя хвала! -
Прикрывает он Николу.
В горле казака стрела.
Огласились криком горы.
Эй, Кузьма, за палаши!
Бейте купленных по мордам,
Рвите, режьте, цельтесь твёрдо
В не имеющих души!
За алтын продалась нечисть,
К злату мухами на мёд!
Сотник ворогов увечит
И Кузьма не отстаёт.
Но сильнее силы сила.
Нет Кузьмы, убит казак.
«Будет и тебе могила,
Знати недруг, знати враг!».
– Может, сгину! – громкий голос
Наполняет всю тайгу.-
Но за каждый падший волос
Убиваю по врагу!
Звоны, крики, вопли, стоны…
Ранен сотник палашом.
В небе стаями вороны.
Будет пир у них большой!
У врагов повадки лисьи,
Лица их не веселы.
Но Никола оступился,
Вниз скатился со скалы.
Слух, что звонницы старанье
Прогремел на белый свет.
Плачи, вздохи, причитанья…
«Казака Николы нет.
Он погиб в тайге дремучей,
С ним – другие казаки.
А вернулись, кто везучий,
Хмурые, как в осень, тучи.
Раны точат, глубоки…».
Так сказал перед народом
Однорукий Рафаил
(Ни ему ль Никола сходу
В битве руку отрубил?).
– Эвенкийские отряды
На дозор напали наш.
Мы дрались, как было надо:
Где копьё, а где – палаш…
Не жалел и Сокол силу,
Не спиной к врагу стоял.
Со скалы упал. Так было.
Не отыщешь среди скал…
– Слава павшим в битве смертной! -
Глас народный, будто гром.
Хитро казаки и смерды
Вы обмануты врагом.
Воздух режут бабьи визги
И стоит мужицкий бас:
– Смерть бродягам эвенкийским!
Пусть они запомнят нас…
– Слава храбрецу острожья!
Есть герои на Руси!-
Воевода корчит рожу,
Вроде б, плачет, свят спаси!
– Для тебя, Настасья, двери
Настежь завсегда ко мне,-
Как хотел войти в доверье
Он к Николиной жене.
Сына казака он гладил,
Равнодушною рукой.
– Стася, поклонися дяде.
Сердобольный он такой,-
Причитала тихо Настя. -
Бог свидетель, я вдова.
Может, жив мой муж, на счастье.
