Александр Ниткин
Спасут ли нас электромобили?
Началась натуральная паника: все производства, энергетика, да и в целом экономики развитых стран тогда держались только на нефти, и когда ты понимаешь, что на ресурс, на котором у тебя держится вообще всё, накладывают ограничения, ты начинаешь в панике покупать сколько сможешь. А если на какой-то товар начинается панический спрос, то его цена резко начинает расти. Мало того, что страны начали скупать всё, что не приколочено, помимо этого по странам Европы и США пролетела волна очень глупых ограничений: в Британии, например, закрыли авиасообщения, запретили поездки на автомобилях по выходным и праздникам, а премьер-министр Англии просил граждан отапливать только одну спальню, а не весь дом целиком. В Италии и Германии резко повысился спрос и цены на велосипеды, а из-за дефицита+ в Италии даже появился чёрный рынок велосипедов. В Голландии ввели тюремное заключение за превышение энергетического лимита на одно помещение, а во Франции людей штрафовали, если температура в доме превышала 20 градусов. В Америке таких жёстких мер не было, просто на 20% АЗС не было ни капли топлива, а если у тебя автомобильный номер заканчивался на чётную цифру, то ты мог заправиться только по чётным числам месяца, остальные заправлялись по нечётным. Но самое интересное заключалось в том, что фактически страны OPEC снизили поставки всего лишь на 7%. Нефть как поставлялась, так и поставляется. Просто все запаниковали. И этот мировой кризис был спровоцирован просто словами. Нефтяной кризис 1973 года – это первая ситуация в мире, когда всем стало очевидно, что для того, чтобы оказать влияние на страны, чтобы заставить пол мира плясать под свою дудку, тебе не нужны ракеты, тебе не нужна огромная армия и даже со стула вставать не надо, достаточно владеть ресурсами и иметь смелость, чтобы воспользоваться этим, и, начиная именно с момента 1973 года, нефть просто из чёрной жижи превращается в то, что может тебя наделить властью. Нефть и все её продукты становятся очень серьёзным рычагом политического давления, с которым приходилось считаться всему миру.
Кто бы что ни говорил, но абсолютной свободы не существует, как на уровне отдельно взятого человека, так и на уровне государств. Конечно все стремятся к максимальной свободе, чтобы ни от кого не зависеть, диктовать свои правила, но нет. В Европе своей нефти нет, как явление, и они в любом случае зависимы от стран OPEC и поставщиков газа, по типу России, какими бы прогрессивными и развитыми они бы не были. И кризис 73 года наглядно это показал. И вот какой логичный вывод ты сделаешь, когда тебе ограничивают поставки и глобальная паника в стране? Что тебе нужно искать альтернативные источники энергии. Но мне казалось, что одного сухого прагматизма тут недостаточно, чтобы все вдруг резко озаботились альтернативными источниками энергии и экологией. Экология то тут причём? О ней же тогда вообще никто не думал, а сейчас экология – это главный довод отказа от углеводородов. То, что Европа осознала свою зависимость, это ладно, этот факт нам ещё пригодится. Но каким образом все озаботились об экологии и о том, что автомобиль – это главный враг чистого воздуха. А началось всё, как это обычно бывает, с одного одержимого человека.
Глава 6. Один в поле воин
Пока разворачивалась экспансия американских нефтедобывающих компаний на Ближнем Востоке в 50-х. В одной лаборатории в штатах сидел один учёный и изучал метеорит. Настоящий учёный, у которого ничего нет в голове и в душе, кроме науки. Звали этого персонажа – Клэр Паттерсон, один из самых талантливых учёных геофизиков двадцатого столетия.
К моменту 1953 года он уже известный на весь мир учёный, так как он был одним из соавторов атомной бомбы, которую скинули на Японию. После того, как он увидел к чему привела его работа над оружием, он решил, что больше в этой сфере никогда работать не будет и решил заниматься чем-нибудь мирным, а именно, он решил выяснить возраст земли.
К середине 20-го века никто точно не знал сколько Земле лет как планете, но у Паттерсона была идея, как это дело выяснить, и для этого ему нужен был масс-спектральный анализ. Паттерсон полагал, что метеориты – это остаточные материалы от времён образования Солнечной системы. И если вычислить возраст метеорита, то можно понять возраст земли, а возраст метеорита можно понять по количеству урана в нем. Уран, как элемент, с течением времени распадается на свинец, и если понять соотношение урана к свинцу в объекте, то можно вычислить его возраст через специальное уравнение. Как только Паттерсон сложил у себя в голове, что таким образом можно вычислить возраст земли, он тут же пошёл в ближайший музей за метеоритом, притащил его к себе в лабораторию и начал над ним работать. Первое, что ему нужно было сделать – получить чистый образец метеорита, потому что пока он прилетел к нам на планету, пока он валялся где-то в поле, пока его транспортировали до лаборатории на него налипло много всего лишнего, и само собой от этого нужно было его очистить, чтобы эксперимент был максимально точный. Но в первом же эксперименте Клэр упёрся в то, что свинца было слишком много, значения просто зашкаливали и, решив, что так происходит из-за прошлых исследований, решает помыть лабораторию: он помыл стены, протёр всё оборудование, всё обработал дистиллированной водой. Проводит эксперимент снова и никакого результата: всё в свинце. Свинец сочился буквально изо всех щелей, он был везде: на коже, на одежде и даже в воде из-под крана. И вот в этот момент Клэр понимает, что это как минимум странно. Он продезинфицировал всю свою лабораторию химическим раствором, установил пневмонасосы в вентиляцию, обтянул всё полиэтиленом, а сам работал в маске, в халате и сверху заматывался в плёнку, но всё равно свинца было слишком много, и это не давало ему провести эксперименты. Что бы он ни делал, как бы он ни пытался добиться стерильности, у него ничего не получалось. Надо сказать, что в 50-е годы толком над стерильностью в лабораториях никто не работал, поэтому все на Паттерсона смотрели немного странно, когда он делал себе комнату и костюмы из мусорных пакетов. Но Паттерсон был упёртым парнем, и если методично делать одно и тоже на протяжении долгого времени, то у тебя обязательно должно что-то получиться. Ему потребовалось 5 лет на то, чтобы построить свою первую стерильную лабораторию и, в итоге, всё-таки получить чистый кусок метеорита без примесей, которые могли налипнуть на него сверху. Потом он ещё 3 году потратил на то, чтобы построить новую лабораторию для проведения экспериментов со спектральным анализом, так как в предыдущую просто аппаратура не влезала. И в 1956 году, спустя 8 лет чистки помещений и изучение метеорита, он завершает своё исследование и получает результат, что земле 4 500 000 000 лет. Он получил больше признания, наград, но Паттерсону уже было не до этого, он хотел понять, что же всё-таки происходит со свинцом, и почему его везде так много. Просто чтобы вы понимали, что у него было лаборатории: первое, была запрещена обычная одежда, как явление, все лаборанты и он сам ходили в специальных костюмах. Второе, в здании была переделана абсолютно вся вентиляция таким образом, что лаборатория была полностью герметична, но при этом в вентиляции стояло специальное аэродинамическое оборудование, которое подавало очищенный от всех примесей воздух. Третье, в лаборатории была заменена вся проводка, так как на ней был свинцовый припой в то время. И четвёртое, все поверхности помещений мылись специальными химическими растворами несколько раз в день. Паттерсон никого не пускал в здание, говоря, что если кто-то придёт с улицы и просто зайдёт в помещение, то на волосах он с собой принесёт столько свинца, что нужно будет отмывать все помещения несколько дней. И почему так происходило Клэр не понимал, точнее, он не понимал это нормально или нет, всегда так было, что вокруг столько свинца, и вот мы только сейчас это заметили, потому что появилось спектральное оборудование или это какой-то новый процесс на планете?
А надо сказать, что любые исследования стоят денег, при этом довольно больших денег. И у Паттерсона само собой их не было. Например, бюджет на исследование метеорита он получил от комиссии по атомной энергетике, когда сказал им, что его разработки помогут в создании уранового топлива: это было враньё, о чём сам Паттерсон позже говорил. Но он не стеснялся такими методами выбивать себе бюджеты. Так вот, он подумал, что ситуацию со свинцом можно проверить вот каким образом: можно снарядить экспедицию в океан, набрать образцов с различных глубин и слоёв Мирового океана и сравнить содержание свинца во всех из них, и если свинца будет везде одинаково много, то можно расслабиться, значит это нормальное явление. Он пришёл к представителям нефтяной промышленности и сказал, что своими исследованиями он может найти новые месторождения нефти в океане. Ему с радостью дали 200 000 долларов, и Паттерсон отправился в экспедицию. Суммарно, экспедиция прошла от Тихого океана до Саргассова моря, и были взяты образцы из всех водоёмов по пути. По возвращению, он естественно снова запирается в своём полиэтиленовом пакете и садится за образцы. И вот на этом месте он пришёл в ужас, так как в образцах, взятых у поверхности, свинца было в среднем в 20 раз больше, чем у глубоководных, а это значит, что свинец появился недавно. Он начал изучать извержения вулканов и подобные природные катаклизмы, чтобы найти хоть какую-то логику откуда взялось столько свинца за последние 100 лет. Но логики не было: все катаклизмы были локальные, а свинца было равномерно много везде.
И, совершенно случайно, он натыкается в своих поисках на какой-то отчёт нефтяной промышленности об очередных успешных и огромных объёмах производства и продажи свинцового бензина. И в этот момент у него срастается картинка: это всё из-за тетраэтилсвинца и, ни у кого ничего не спрашивая, он пишет подробный отчет о своих исследованиях метеорита, океана, и о том, насколько много свинца везде, и что это происходит точно из-за людей, а точнее из-за нефтяной промышленности, и публикует его в научных изданиях. Институт нефти приходит в бешенство: мало того, что Паттерсон никого не предупредил и никому ничего не показал, так он ещё обвинял их за их же счёт, ведь они же ему выделили деньги на океанические исследования. Финансирование, само собой, тут же прекращается, а люди из института нефти начинают давить на руководство Калифорнийского института, в котором работал Паттерсон, чтоб они срочным образом прекратили его деятельность, но было уже поздно, самое главное уже произошло: научное сообщество начало потихоньку обсуждать статью, и все поняли, что это походу реальная проблема. Когда нефтяники поняли, что обрезать финансы бессмысленно, они решили зайти с другой стороны, отправили Паттерсону своих юристов и представителей, чтобы они его уболтали заниматься чем-нибудь другим, но всё, что они получили – это лекция о том, насколько вреден свинец, и ушли ни с чем. Институт нефти не знал, что с ним делать: бизнеса у него никакого не было, выгодных патентов тоже, и давить на него и угрожать было нечем, это был просто упорный геолог.
После того, как на Паттерсона обрушилась вся нефтяная промышленность, он понял, что надо идти до конца. Он публикует ещё одну статью, где со всей критикой обрушивается на общепринятые нормы по содержанию свинца в человеческом организме, и, лично обрушивается на Роберта Кехо, который установил норму в 80 миллиграмм. А при этом Роберт Кехо к этому моменту – основатель и руководитель кафедры гигиены окружающей среды в Калифорнийском университете, председатель комиссии Американской Ассоциации Промышленной Гигиены, президент Американской Академии Профессиональной Медицины, зампредседателя совета по промышленному здравоохранению и директор медицинского департамента на заводе «этил». И, само собой, такой уважаемый человек в научном сообществе смотрел на какого-то ученого из лаборатории, как на кусок глины на подошве, и вот его цитата: «Выводы относительно естественного содержания свинца в организме человека, я считаю необыкновенно наивными. Это пример того, насколько неправ может быть человек в своих биологических постулатах и выводах, когда он вступает в область, в которой он так невежественен и даже не имеет никакого представления о глубине своего невежества, и потому настолько неосторожен в своих радикальных выводах». К Кехо, само собой, присоединились все известные токсикологи того времени. «Будем надеяться, что эта статья окажется первой и последней из области научной фантастики» – говорил токсиколог Герберт Стокингер, один из самых известных на то время персонажей. Незначительный нюанс заключался в том, что все люди, кто критиковали Паттерсона, либо работали в институте нефти напрямую, либо просто финансировались нефтяниками. А когда все мастодонты научного сообщества, хоть и проплачены, но в один голос говорят, что твои статьи – это бред сумасшедшего, и ни в коем случае не обращайте на них внимания, то шансов победить у тебя нет, хоть вся правда мира будет на твоей стороне. Если у тебя не получится достучаться до людей – никакого результата не будет. Каким упёртым ты бы ни был, но если тебя никто не слушает, то результата ты не добьешься, и вот в такой ситуации находился Паттерсон, уверенный в своей правоте на 100% и всеми игнорируемый. Благо, если хоть чему-то Паттерсон научился пока работал над стерильностью своей лаборатории, так это тому, что результат в любом случае рано или поздно будет, если методичное работать и ни при каких обстоятельствах не сдаваться.
Все любят истории героев одиночек, которые на своей тупой упёртости пробивали любые стены, шли против правил и меняли этот мир. Но в реальности одиночек не существует: есть социум и люди в нём, а социум, в определённое время, готов воспринимать только определённые идеи. Если бы Паттерсон, например, в 40-х озаботился о своей экологией, его бы никто слушать не стал, потому что всем было не до этого, все занимались другими делами. Поэтому для того, чтобы понять почему та или иная идея была услышана в какой-то конкретный отрезок времени, нужно понимать контекст этого времени, и о чём люди тогда переживали, что их волновало, и о чём они говорили у себя дома. И благо свинец – это не единственный вопрос к промышленности, который волновал в то время ученых и всю общественность в целом.
Глава 7. Отец экологического движения
В 1948 году в небольшом городке Донор, который находится в штате Пенсильвания, произошел случай, который вошел в историю под названием «Донорский смог». На четыре дня, с 27 по 31 октября, город окутал плотный смог. Вроде бы ничего страшного, туман в природе случается, но в первый же день стало понятно, что что-то тут не так. В местные больницы стало поступать очень много звонков от людей с жалобами на кашель и приступы удушья, а к вечеру уже весь город был в панике, так как задыхались абсолютно все. У кого была возможность, в срочном порядке, собирали всех родных и уезжали из города, а остальные оставались задыхаться по домам. С виду город буквально вымер: пустые улицы, кафе, магазины, и только машина скорой помощи ездили по улицам и пытались спасти хоть кого-то. Закончился этот ад только из-за того, что 31 числа, в воскресенье, пошёл дождь – смог пропал. А дело было в заводе по производству цинка, который находился неподалеку. На нем произошла утечка газообразного фтора, который убил всю растительность на территории завода и накрыл весь город. И из 14 000 человек населения заболело 6000, а 70 умерли за 4 дня.
4 декабря 1952 год, Лондон, город внезапно накрывает антициклон, из-за которого становится очень холодно и безветренно. Люди, пытаясь согреться, начинают усиленно топить свои дома, а топили тогда, в подавляющем большинстве, углём, а уголь при горении выделяет серу, особенно если уголь плохого качества, а у англичан именно такой и был. Город очень быстро накрывает туман, но на него никто не обращает внимание. Но вот на тот факт, что за два дня в городе умерли 4000 человек, а за 4 дня число погибших увеличилось до 13 000, довольно сложно не обратить внимание. И по больницам и домам лежали примерно ещё 25 000 человек, и закончилось всё тоже благодаря дождю, который прибил к земле всё летавшую в воздухе серу.
Подобные ситуации происходили по всему миру. Абсолютно везде, где располагались большие предприятия, люди в окрестностях жаловались на общее ухудшение самочувствия, проблемы с легкими и довольно частые смерти. Ученые-медики и ученые-климатологи всех развитых стран во всю изучали смог, который был нормальным явлением в больших городах. Один из таких учёных, француз Юджин Гудри, подсчитал, что с 1915 по 1950 потребление бензина, угля и нефти увеличилась в 25 раз, и ровно в 25 раз увеличились случаи рака легких у жителей больших городов. И подобных исследований становилось всё больше и больше с каждым днём. Всё это вместе приводит к тому, что правительства развитых стран понимают, что с этим надо что-то делать. Так как у США в то время была самая развитая промышленность, у них подобных ситуаций происходило больше всего, а так как 50-е – это ещё и рассвет телерадиовещания, вся страна была в курсе, что постоянно где-то происходит какая-то ситуация рядом с заводами. Раньше, если бы случилось что-то подобное с городом Донор в Пенсильвании, об этом были бы в курсе, собственно, только жители города Донор в Пенсильвании, даже в соседнем городе вряд ли кто-то бы узнал. А теперь любой косяк становился достоянием общественности, и, само собой, все переживали по этому поводу, и самое важное, что люди не чувствовали защиту государства в этих вопросах. А не довольные люди – это голосующие за оппозицию люди, и вот с этим нужно было что-то делать. Правительство собралось в 1965 году и издало акт о контроле за загрязнением воздуха, который разрешал учёным проводить исследования на предприятиях, информировать население о возможных опасностях, находить причины загрязнения и думать над способами их контроля. Никаких норм по выбросам закон не вводил, единственная польза, которая была от него – это то, что учёным дали бюджеты на исследования, и они начали потихоньку собирать официальные данные. Ну и люди немного успокоились.
Новый виток озабоченности по поводу экологии дала книга «Тихая весна», которая появилась в 1963 году, спустя 8 лет от акта о контроле за загрязнением воздуха. Эту книгу выпустила активистка и биолог Рэйчел Кларксон. Она изучала, как на растения, животных, людей влияют пестициды, которыми стали очень активно пользоваться большинство фермеров. Результатом её исследования стал довольно логичный вывод, что вещества, которые убивают насекомых, грызунов и маленьких птиц, не сильно полезны для здоровья человека. Правительство никак не контролировало сельскохозяйственную отрасль, точно так же, как и промышленность, поэтому фермеры могли поливать свои земли тем, чем им вздумается. В своей книге Рэйчел сделала упор на то, как химикаты влияют на детский организм: они влияют на развитие органов, на возникновение хронических болезней, на нарушения в нервной системе и так далее. А если вы хотите зацепить людей, как можно сильнее, то нет более сильного знака внимания, чем детское здоровье или будущее для детей. А в этой книге было и то и другое. Книга моментально разошлась по штатам и вызвала такую бурю негодования, какой никто не ожидал. Люди начали выходить на улице и устраивать акции с лозунгом «хватит травить наших детей». Плюс к этому моменту учёные, которые занимались изучением воздуха около предприятий, собрали довольно большой объём данных, что промышленность и автомобили выбрасывают в воздух вредные вещества и твёрдые частицы: серу, свинец, азот и углерод. И так как в стране было все хорошо с промышленностью, и на дорогах к этому времени каталось почти 83 миллиона автомобилей – выбросов было реально много. Для сравнения, сейчас в России около 60 миллионов автомобилей, а в штатах 60 лет назад было на 20 миллионов больше. И США по площади в два раза меньше России. Плюс вспоминаем, что в 1963 году убили Джона Кеннеди, любимого президента жителей Америки, и в стране было очень много внутренних проблем, атмосфера тотального недоверия и недовольства висели прямо в воздухе. 1965 год – это год участия Штатов в войне во Вьетнаме, против которой бастовала вся молодая часть населения. А 1967 год – это год детройтского бунта, когда чернокожее население разгромило половину города, и подавляли восстание танками. В общем и целом, было неспокойное время. Политики понимали, что контроль над обществом у них ускользает из рук, и никому не было понятно за что хвататься: за социальные проблемы или за расовый конфликт, за экологию или за войну? Горит всё со всех сторон. И доверие к власти, как и избирательные голоса исчезали на глазах, а власть такая штука, которая не может просто раствориться в воздухе, если кто-то теряет, значит кто-то другой обязательно приобретает, если окажется довольно смышлёным и правильно воспользуется ситуацией.
Знакомьтесь, Эдмунд Маски – один из первых политиков-защитников окружающей среды в Соединённых Штатах и во всем мире в целом.
Он был членом Демократической партии в штате Мэн, а штат Мэн – это такой райский уголок природы в Северной части страны, который известен своими озёрами, лесами и скалами на побережьях. Маски набрал популярность в своем штате за счёт того, что обвинял все предприятия в том, что они засоряют своими отходами всю природу штата, что куча заводов просто стоит, сливает свои отходы в чистые реки, а правительство закрывает на это глаза и ничего не хочет с этим делать. И чем дальше, тем больше люди разделяли позицию молодого политика. Он ездил по всему региону, выступал во всех городах перед людьми, и в каждой своей речи он призывал людей проснуться и посмотреть вокруг: посмотреть на то, как заводы загрязняют наши реки, как предприятия выбрасывают в воздух кучу вредных веществ, как вырубаются леса, и что такими темпами они скоро будут жить на токсичной помойке из отходов производств. Всё это привело к тому, что Маски стал губернатором штата в январе 1955 года. И первое, чем он занялся – стал выполнять свои предвыборные обещания. Он собрал вокруг себя команду единомышленников из правительства, кто также разделял его точку зрения, и начал продвигать идею создания департамента охраны окружающей среды штата Мэн, у которого будут полномочия контролировать всё в лесном хозяйстве, в морском, прибрежном рыболовстве и в целом во всём, что связано с природой. На это ушло какое-то время, но главное, что идею приняли и разрешили Маски собрать комитет. За 4 года Маски разработал законодательство, которое устанавливало нормы по выбросам и отходам для предприятий, находящихся в штате Мэн, и поручил комитету это дело контролировать. При этом за несоблюдение норм закона предусматривались штрафы, которые комитет по охране природы исправно взимал, а Маски перенаправлял эти средства на школы и университеты. К концу 60-х Маски уже заметный политик на уровне страны, который метит в сенат. Из-за того, что Маски продолжал постоянно встречаться с людьми и не стеснялся вести открытую полемику, у него было много фанатов, и у него получилось по итогу пройти в сенат.
И вот тут-то его замечает Паттерсон, который воевал со всем научным сообществом со своими исследованиями по свинцу. Паттерсон, которого уничтожали уважаемые учёные и деятели науки, просто начал рассылать результаты своих исследований напрямую сенаторам и, в первую очередь, само собой, они попали к Маски. Когда результаты упали к нему на стол, Эдмунд в них вцепился, как в спасательный круг: исследования Паттерсона наглядно показывали, что промышленность наносит огромный вред экологии и здоровью людей, а ему такое пропускать было никак нельзя. Так как Маски был уже очень заметным политическим деятелем, у него получилось продавить через правительство бюджет на комитеты по охране воды и воздуха, и он в целом начал готовить свои законопроекты на этот счёт. Логика у него была точно такая же, как и в штате: вводим нормы на выбросы и штрафы за неисполнения, которые потом потратим на образование. И в 1963 году появляется первый в мире закон о загрязнении воздуха, который действует по всей стране. Он применялся, как к производствам, так и к автомобилям. Если говорить про машины, то по этому закону количество азота и углекислого газа, которое вырабатывал автомобиль, нужно было снизить на 85%. Грубо говоря, среднестатистический автомобиль тогда выбрасывал 87 граммов углекислого газа на милю, а надо было сделать 13. Но у автопроизводителей было решение, как вписаться в норму, да и ещё с запасом. И это решение – катализатор. К этому моменту их уже иногда устанавливали на предприятиях, которые сильнее всех коптили, и его можно было, чисто теоретически, затолкать в автомобиль. Катализатор – это такая железная банка, внутри которой металлические соты со специальными металлами, которые ускоряют химические реакции. Но была проблема, которая заключалась в том, что катализатор не был совместим со свинцовым бензином: свинец очень быстро забивал все соты, и катализатор просто переставал работать. Так как в первую очередь разбираться нужно было со свинцом, с подачи Маски и Паттерсона, в 1965 году институт здравоохранения собирает симпозиум о вреде свинцового бензина. Помимо Паттерсона, на этом заседании был ещё ряд врачей и учёных, у которых тоже были результаты исследований о том, что норма 80 мг свинца на 100 мл крови очень плохо влияет на здоровье людей. Кехо пришёл на этот симпозиум и начал петь свои старые песни о главном, что нет никаких доказательств, что свинец вредный. Но ему сразу объяснили, что есть исследования, которые доказывают их правоту, и фактически это было первое собрание каких-то должностных лиц, на котором не было принято решение, что со свинцом всё в порядке, но с другой стороны никаких радикальных мер тоже не приняли. Но Маски окончательно решил, что с производителей свинцового бензина он уже не слезет.