Александр Щёголев
Старый пёс
– Ау, товарищ классик, ты где? – слышу я голос участкового.
Выглядываю из времянки. Он поднялся на крыльцо дома, кричит в открытую дверь и стучит кулаком о косяк.
Надо же, я даже не слышал его мотоцикла. И калитку, между прочим, не закрыл. Нельзя так безоглядно отлетать мыслями, когда-нибудь это плохо кончится…
* * *
«Классик» – потому что знают меня здесь как Сергея Есенина. Так в паспорте, так в военном билете. И паспорт, и военник – настоящие, не страшно предъявлять бывшим коллегам. Специально я себе полного тёзку отнюдь не подгадывал, это случайно получилось, да и не настолько хорошо, положа руку на сердце, наших великих поэтов сегодня помнят, чтоб портить жизнь их однофамильцам. Короче, «лодку быта» мой паспорт до сих пор не сильно мне утяжелял.
Я к чему веду?
К тому, что параллельный мир, в котором я существовал, когда-нибудь должен был выплюнуть меня в мир настоящий. Это случилось именно сейчас.
– …А дальше, Митрич, какой-то вестерн дурной, – рассказывал мне участковый Бодало. – Девчонка визжит, вырывается, молоковоз тормозит ажна юзом, продавщица, смелая баба, высунулась в дверцу и кроет бандюков матом, и вдруг – мотоциклист. Откуда он взялся, водитель цистерны не понял, наверное, просто догнал их всех по шоссе. Догнал, значит, остановился, вынул «тромбон» и давай лупить по джипу, красиво так перезаряжая одной рукой. Как в кино. Те, кто в джипе, труханули, Марину отпустили и сразу сдёрнули. Почтальонская сумка осталась в джипе. Ну и мотоциклист тоже, не будь дураком, свинтил. По моим прикидкам, эпизод длился секунд десять, не больше, ну ты понимаешь, как оно бывает, когда всё одновременно. Хоть свидетели и твердят про вечность и бесконечность. Водителю молоковоза показалось – час, бабе-молочнице – полчаса.
– Лица нападавших видели?
– Маринка, естественно, видела. Опознает, если что.
– А мотоциклиста?
– Был в шлеме.
– Номера кто-нибудь запомнил?
– Какие номера, Митрич, если вокруг стреляют?
– Ну да, ну да… Хотя бы марку машины?
– Водитель автоцистерны утверждает, что «лендровер».
– А этот, с «тромбоном», кого-нибудь ранил из джипа?
– Марина говорит, вроде ни в кого не попал. Стрелял по багажнику, по колёсам. Ей показалось, специально. Стрелял картечью.
– Пусть бы и пулями, гладкоствол не идентифицируешь… Как помповик конкретно выглядел – это кто-нибудь заметил?
– Со слов свидетелей – похож на наш «Бекас» или МП-133. Короткоствол с пистолетной рукояткой без цевья. Но они ж не спецы. Может, у парня похожий иностранец был, «моссберг», «ремингтон», мало ли вариантов… да и неважно это…
Это и вправду было неважно. Ну, прицепилась шпана на «лендровере» к юной почтальонше, ну, отняли у неё сумку, моё какое дело? Важно было другое: зачем товарищ капитан ко мне заявился?
– Люди болтают, Марина застрелила нападавших из пистолета, – решил я снизить оперативный градус, не нравилась мне эта серьёзность.
Бодало засмеялся.
– А ещё болтают, – отозвался он, – что жизнь гораздо сложнее, чем есть на самом деле. Я, кстати, свой пистолет сегодня первый раз за год из сейфа вытащил, – он похлопал себя по кобуре. – Единственный плюс – почищу наконец, а то разленился я в этих кущах.
Он встал и прошёлся по комнате, разминая ноги и разглядывая обстановку. Ничего интересного здесь решительно не было, как и во всём доме. Надёжный мужик, я таких всегда уважал. Не любит слово «мент», как и все нормальные сотрудники (как и я в своё время), но при этом – мент и есть, хороший, въедливый. Главное – чистый, главнее этого, собственно, ничего в нашей системе нет. Может, потому и оказался в Новом Озерце, а не в престижном Центральном районе Твери. «Поучаствовал», как и многие из нас, только если я – в Афгане и в Первой чеченской, то он уже – во Второй. Короче, сродство душ налицо.
Он приостановился возле кровати и восторженно поцокал:
– Завидую я тебе, капитан…
– В отставке, сэр, в отставке. Пенсионер.
– Вот-вот. Пенсионер, а до сих заправляешь кровать, как по линеечке.
– Не могу вытравить из мозгов проклятую казарму.
– Брось! Что бы ни говорили наши доморощенные европедики, казарма – это тот гвоздь, на котором держится нормальная жизнь. Вытащи – и всё посыплется… Не возражаешь? – Примерившись, он осторожно присел поверх одеяла.
– Так что с нападением? – вернулся я к разговору. – Целью было что, отобрать велосипед? Насколько я помню, у Марины хороший велосипед, железный, с толстыми шинами.
– Дурака не строй из себя, – сказал Бодало с внезапной жесткостью. – Я подозреваю, хотели забрать её почтальонскую сумку, и, что-то мне подсказывает, ты склоняешься к той же версии.
– А может, приглянулась сама девчонка? Тоже версия, очень логичная. Предположим, отморозки хотели позабавиться.
– Может, и сама девчонка. Но обязательно в комплекте с сумкой. И знаешь почему? Потому что телеграмму она везла отдельно. Говорит, как чувствовала, положила во внутренний карман ветровки. Сумку отняли, а телеграмма осталась при ней, такие дела, мой дорогой.
– И? – спросил я. – Извини, намёков не понял.
– Это ты извини. Я без спросу вскрыл телеграмму в связи с оперативной необходимостью. Всё ж таки вещдок. Дело возбуждать так и так придётся. А пока, вот, решил поработать почтальоном, лично привезти человеку корреспонденцию, поскольку Марина в больнице.
Я взял протянутую им бумажку, не спеша заглянуть в текст. Встревоженно спросил:
– Что с девочкой? Травма… или что?
– Подозрение на сотрясение мозга. У меня в опорнике её рвало. Приложили кулаком, пока этот ковбой с «тромбоном» не появился. Ты читай, читай, зря я сюда ехал, что ли?
«УШАКОВУ С М Тверская обл Новый Озерец ул Первомайская 5.
Наш Франкенштейн надел дубовый фартук прими соболезнования похороны 25 августа ждём без тебя грустно».
– Ехал ты зря, товарищ капитан, – сказал я медленно. – Я – Есенин. А тут какому-то Ушакову.
– Адресок твой, – тонко подметил он.
– Ошибка, – пожал я плечами.
– Инициалы «С. М.». Сергей… э-э…
– Митрич, – подсказал я.
– Да-да, отчество мимо.
– А на «С» ещё есть Станислав, Серапион, Саид, Сократ…
– Ну что ж, за ошибку бьют не шибко, – легко согласился он. – Коли это не тебе соболезнуют, я документик изымаю. Поработаем с ним. – Он вынул из моих пальцев телеграмму. – Между прочим, тобою интересовались, причём дважды. Разные компании. Вчерашних я не видел, а сегодняшние заявились прямо ко мне в опорник. Прибыли аж из самой Москвы-матушки. Один предъявил ксиву Следственного комитета. Надеюсь, не фальшак, а то сейчас ни в чём нельзя быть уверенным. Второй якобы с Петровки, если тоже не наврал. Я им сказал, что господина Есенина не знаю, но, как разберусь с делами, окажу всемерную помощь в поисках.
– Петя, – спросил я его, – ты чего от меня хочешь?
– Я думал, это ты от меня чего-нибудь захочешь… пенсионер. Друзья всё-таки. Ну а хотел я посмотреть тебе в глаза, капитан, товарищ комроты, ради этого и пришёл… если, конечно, ты и вправду капитан.
Он резко встал и направился к выходу.
– Я бы хотел порасспросить Марину, – сказал я ему в спину.
Он оглянулся:
– Её отвезли в областную клиническую. Найдёшь там.
Прогрохотал ботинками по крыльцу.
Прощай, друг, мысленно послал я ему вслед. Вряд ли мы ещё когда увидимся.
* * *
Уходить надо легко, свободно, играючи. Бросать обжитое и не оглядываться, не жалеть ни о чём.
С пустыми руками.
Чтоб не обратили на тебя внимания, не спросили, далеко ли ты направился, милый наш сосед.
Набор вещей для такого экстренного случая у меня всегда был наготове, только по карманам рассовать, что я и сделал. Карманов в моей безрукавке – тьма-тьмущая, люблю я безрукавки, они ведь так похожи на «разгрузки». Пять минут, и ты готов. Повесил на плечо длинное полотенце – в целях маскировки… Была у меня здесь нора – логово состарившегося зверя. Плевать, найду другую. Всё, пошёл…
Приведёт ли меня новая дорога к храму?
А зачем этот ваш храм проклятому и забытому, самого себя вычеркнувшего из жизни?
Впрочем, как выясняется, не совсем забытому…
Да, друг мой Петя Бодало, не капитан я. Когда-то дослужился до «подпола», но, извини, уведомлять об этом факте местную власть вовсе не обязательно было. В своё время числился самым молодым подполковником в московском Главке. А так – пенсионер и пенсионер, по ранению вышедший в отставку в низких чинах. Какой с меня спрос? Конечно, ты теперь копать начнёшь, ты ведь настырный, капитан Бодало, но я уже сказал тебе «прощай»…
Уходил я через Глашку… молчать, господа гусары!.. всего лишь через её двор. На параллельную улицу, называемую Апрельской.
Глашка, красуясь в открытом купальнике, гнулась над грядкой, работая самодельной тяпкой. Хороший инструмент; Фёдор у неё, несмотря на мозговые загогулины, был мастером на все руки.
– Разрешите воспользоваться вашим участком, мадам?
Она изящно распрямилась, сбросила тряпичную перчатку и вытерла пот со лба.
– Фи… – сказала она. – Одетый. Утром, в одних трусиках, ты покрасивше был.
– Еле успел, кстати, надеть. Боялся, козёл тебя покроет… в смысле – уложит.
– Спасибо, что помог. Но я, в принципе, и на козла согласна. Мой-то неизвестно где кувыркается… козёл номер два.
– Так я пройду? – попытался я свернуть со скользкой темы.
– Да ходи ты, когда хочешь! Хоть в трусах, хоть без. Можешь и задержаться, если сладкое любишь, – добавила она игриво. – Тебя – угощу.
Она не стеснялась своей большой крепкой фигуры, знала себе цену. Идеальная натура для Рубенса. Чёрт, деревенские бабы, когда работают, становятся феноменально, просто гипнотически соблазнительны, на мой вкус, конечно. Всё-таки Фёдор – законченный свин.
– Валентина меня закормила сладким. – Я ей подмигнул. – Уже некуда. Знал бы, оставил местечко.
Валентина – это женщина, которая навещала меня время от времени ко взаимному удовлетворению. Иногда я её навещал, благо разделял нас всего десяток домов. Скрывать нечего – свободные люди, ни к чему не обязывающие отношения. Правда, она всё спрашивала меня, прозрачно намекая, типа, «когда же соединятся судьбы двух одиноких сердец» (не помню, как там пишут в дамских романах). Желания соединять что-либо, кроме срамных частей тела, у меня не было, и очень скоро Валентина должна была это сообразить…
– Оставь местечко, Серёженька, оставь, – покивала Глаша. – Торопиться некуда.
Она подняла и надела перчатку, взялась за тяпку, подавая кавалеру ясный сигнал. Ясно, обиделась из-за помянутой всуе Валентины: женщины не терпят даже умозрительного соперничества. Ну и хорошо. Прощай и ты, добрая дачная душа. Надеюсь, тебе стало бы легче, знай ты, что с Валентиной я попрощаться не смогу, так и сгину из её жизни без следа…
Когда я подходил к калитке, Глаша нейтрально кинула мне вслед:
– На речку?
– На речку, – оглянулся я. – Может, окунусь, может, просто посижу.
– Не кисни, всё наладится. Про сладкое я с тобой шутковала, не бери в голову, а про то, что всё будет путём – истинная правда. Поверь старой злюке.
Надо же, поняла моё состояние. Вот ведь чуйка у некоторых баб… у тех, наверное, которым ты и впрямь не безразличен… ладно, проехали.
Дошёл до Тверцы, однако задерживаться на маленьком пляжике не собирался, проследовал мимо и – по тропке, петляющей вдоль реки. Тропка постепенно превращалась в просёлок, а первоначальной целью моего бегства был мост через реку. Мост автомобильный. Соединяет новую дорогу, ведущую к Петербургскому шоссе, с правобережной частью реки Тверца, где, собственно, наш Озерец и расположен. Автобусной остановки в тех местах нет, но, если голоснуть, автобус всегда останавливается. Там же можно попутку на Тверь поймать, ежели помахать светло-розовыми купюрами. Проблема в том, что маячить на официальных остановках (у нас их две, одна перед Озерцом, вторая в Навозце) было нельзя. Садиться в автотранспорт, в любой, мне следовало подальше от мест, которые могли контролироваться незваными гостями.
Кому я понадобился, и кто меня нашёл в этой глуши, я пока не думал, слишком мало было информации.
Особенно нервировала телеграмма. Как сама по себе – одним фактом своего существования; так и тревожным содержанием. «Франкенштейн надел дубовый фартук»… Умер, надо полагать, если назначены похороны. Или убит. Радик Франковский по прозвищу Франкенштейн, мой лучший друг в нашем с ним общем детстве. Умер или убит… Если телеграмма – не провокация. Если провокация – всё понятно, беги, Сырожа, беги. Но если правда, как тогда? Друга детства больше нет… Что прописал доктор в этой ситуации? Доктор Франкенштейн… а ведь он классный был доктор, мой Радик, даром что патологоанатом из нашей же системы… Плюнуть на память человеческую, окончательно оскотиниться и рыть себе новую нору – глубже, ещё глубже? Или поступить как герой, проживший семнадцать лет трусом?
Иначе говоря, вопрос ставится так: пробираться мне в Москву на похороны или нет? Разумеется, изменить внешность, продумать все возможные страховки…
На ходу я вытащил свой мобильник («моторола» с антенной; говорят, таких уже и не помнят) и вызвал Марика. Ответа не было. «Вызываемый абонент выключен или находится вне зоны действия сети». Стандартная фраза, которой Марик меня частенько огорчал, вот только сейчас она была крайне некстати. Именно сейчас нам нужно было переговорить и наметить дальнейшие наши шаги…
А вот и мост.
Просёлок выводит меня наверх, на шоссе. Поднимаюсь и вижу машину – широкую, пухлую, прилизанную. «Ford Mondeo». Есть этом названии что-то неприличное для русского уха, пробивающее на хи-хи. Впрочем, я помню старые «Mondeo» – рабочие были лошадки и приятные глазу. Не то что эта надутая резиновая кукла… Бесовщина, она и есть бесовщина. Не разбираюсь я в нынешних моделях и марках, и не хочу разбираться. Единственное, что в этой конкретной машине приятного – цвет. Чёрный. Стоит она, ждёт кого-то…
Оказывается, меня.
Из водительской двери вылезает солидный мужчина, шагает мне навстречу, громко молвил:
– Пожалуйста, Сергей Михайлович! Сергей! Не исчезайте снова!
Я узнал его, конечно, как не узнать. Столько лет в одной упряжке милицейский воз таскали. Игорь Рудаков, мой бывший зам и, как он сам когда-то уверял, мой ученик. Изменился, погрузнел, бывший опер, полысел чуток…
– От тебя сбежишь, – ворчу я, размышляя, кто передо мной: враг? друг? – Какими судьбами?
– Я вам всё по дороге расскажу, товарищ подполковник. Ну и вы мне… если сочтёте возможным.
– Это ты нашего участкового выспрашивал?
– Точно так.
– Значит, теперь ты в Следственном комитете?
– Окончил «вышку» и перевёлся. Я вроде ещё при вас поступил…
– Звание, должность?
– Полковник юстиции. Следователь по особо важным.
– О, «важняк»! А напарник твой где?
– Миша сейчас подойдёт. – Рудаков улыбнулся краешками губ. – Тогда и поедем.
– Вы проследили за капитаном Бодало, – сказал я, не сомневаясь в ответе.
– Виноват, у него на морде было написано: всё-то я знаю, но ничего вам не скажу.
– Да понятно, понятно. А вчера – тоже вы?
– Вчера? – искренне удивился он.
Так-так, подумал я. Вчера – не они…
Тут и Миша появился – с той же тропки-просёлка, с которого пришёл я. Спортивный мужичонка, движения быстрые, взгляд острый. Салют, Петровка! Крался за мной, контролируя издалека. Предварительно отзвонился шефу, доложил о передвижениях объекта. Был бы я помоложе, наверняка справился бы с обоими, но сейчас… В общем, они меня просчитали на раз. Старею.
– А как узнали, куда я направился?
– Так вот же, – удивился Рудаков, показывая мне экранчик то ли своего телефона, то ли маленького компьютерика. – На карте все дорожки есть, даже лесные. Снято из космоса. Кроме как вдоль реки – некуда. Здесь я и встал.
– Тьфу! Не допёр. Ненавижу эти ваши, как их… девайсы!
Они оба гадко поулыбались.
– Ну что, Михалыч, погнали? – предложил мне Игорь Рудаков. – Поведёт Миша, а мы с вами – на заднем.
Предложил только с виду. На самом деле приказал.
* * *
Поговорить в дороге не успели, даже начать разговор не удалось. Поехали в сторону Твери (то есть Москвы в дальней перспективе), и я попросил водилу:
– Держитесь за автобусом, не обгоняйте.
Миша молча кивнул, соглашаясь. Миновали Озерец, а перед Навозцем (Новым Озерцом) я снова вмешался в управление:
– Михаил, тормозните перед остановкой.
Он послушался, даже не спросив подтверждения начальства.
– Чего происходит? – спросил Игорь.
– Серый «Infiniti», – коротко пояснил Миша. – Сзади.
Встали мы, не доехав метров десяти до автобусной остановки. Автобус тоже остановился, выгружая и принимая пассажиров. Серебристая машина (некий «Infiniti», если Миша не перепутал) торжественно проплыла мимо. Кто в салоне – бог весть, стёкла тёмные, мелькнули только солнцезащитные очки водителя.
– Не обгонял ни нас, ни автобус, – пояснил я Игорю. – Не люблю подозрительные авто на хвосте. Пусть себе едет, куда ему надо.
– Думаешь, за нами кто-то следит? Зачем? – возмутился бывший опер, превратившийся за эти годы, как выясняется, в ограниченного следака. Да плюс погоны, наверное, ума не добавили, ну это уж как обычно…
– Может, за вами, может, за мной. Сейчас проверим. Миша, подожди, пока автобус отгребёт подальше.
На остановке между тем разыгрывалась драматическая сценка. Фёдор – сосед мой и Глашкин муж, – вместе со всеми ломился в общественный транспорт. (Ну-ну, ушел из дому с рассветом, а уезжает в город только сейчас. Видать, где-то в Навозце хорошо провёл время.) С собой у него была сумка на тележке; в сумку, помнится, Глаша заботливо уложила смородину, крыжовник и прочие гостинцы. Для городской части семейства. И плюс – две шикарные трости, самоделки, само собой. Наверное, Фёдор вёз их в подарок своим старикам. Ясень, латунь, бронза, травление… полированные рукояти – кап, сувель… в общем, сказочный эксклюзив. Золотые руки у человека. В автобус трости целиком не поместились – давка, господа! Загнутые рукоятки остались торчать и заодно зацепили сумку женщины, одной из тех, что не поместилась внутрь. Она как заверещит: «Обокрали!» Пассажиры заставили водителя остановиться. Федя вылез и, пока отцеплял своё изделие от чужой сумки, автобус уехал, увозя его собственный багаж. С урожаем смородины и крыжовника. Он поздно спохватился, побежал следом, но…
– Может, прихватим мужика с собой? – сказал, отсмеявшись, Рудаков. – На следующей остановке, перед автобусом, высадим.
– Федька знал, чем рисковал, когда наставлял рога жене, – сказал я то ли ему, то ли себе. – Уехал бы с утреца – ни во что бы не вляпался, на ранних автобусах народу – ноль… Ау, Петровка! Разворачивайтесь и гоните в обратную сторону.
– Через двойную сплошную, – проворчал Миша, однако сделал, как я просил.
И тут же на шоссе принялось активно выруливать авто, прятавшееся раньше за магазином.
– Какая уродина, – вырвалось у меня.
– «Toyota Supra», – обиделся Миша.
– Это – супра?! – изумился я. – Супры теперь такие?! Рыдать и сдохнуть. Куда катится мир?
– Дальнейшие действия? – спросил он сухо.
– Летим обратно на максимуме до поворота на мост. Свернёте к мосту и тут же снова свернёте на просёлок. Встанете в лесу. С шоссе нас будет не видно, я раньше проверял.
Сказано – сделано.
– Сергей Михайлович, пока мы стоим… – подал голос Миша. – Меня лучше на «ты». Ей-богу, вздрагиваю от ваших «выканий».
– Договорились, Петровка. А я тогда – просто Сергей. Или Михалыч. Если услышу «товарищ подполковник», крупно обижусь.
Когда «Toyota» прошелестела мимо, мы выползли обратно и спокойно покатили, как и хотели первоначально, в направлении Твери.
– Вообще-то ни фига себе… – ворчал Рудаков себе в нос. – Прогулка на природу…
Проехали мимо остановки в Новом Озерце. Фёдор сидел на корточках, закрыв лицо руками, но нам было не до него. Жаль мужика.
– Ещё бы понять, сколько у них насторожено машин, – встряхнул я товарищей (Миша согласно закивал). – Три, четыре? Две мы засекли слишком легко, чтобы надеяться, что на этом всё.
– Номера этих двух я записал, – сказал Игорь небрежно, как о чём-то малозначащем. – Ухватим за задницу.
Узнаю пижона. Лично я ничего не записывал, просто запомнил. И хвастать не стал. Лишь обронил:
– Ухватишь, если не фальшивые.
Игорь вскинулся:
– Фальшивые? Да что происходит, чёрт тебя дери! Ехали сюда по дохлой наводке – проверить безумную версию… А тут… а здесь… тьфу! Мало, что мертвец оказался живее всех живых, так ещё и с хвостом!!! Что за стаю ты за собой тащишь?!!
– Ты со мною теперь на «ты»? – уточнил я. – Товарищ полковник юстиции.
Он разом пришёл в себя.
– Простите, Сергей. На нервах весь. Такие дела творятся – и в городе, и на «базе». Теперь ещё и здесь…
– Это ты мне прислал телеграмму про похороны Радика?
– Телеграмму? – не понял он.
– Не присылал? Это плохо. Как вы меня нашли? Что у вас за «дохлая наводка»?
– Вот, взгляните.
Из кожаной папочки появилась фотография. Мимо дорожного знака «Новый Озерец» по обочине шоссе шёл человек. Ясно было видно его лицо – моё, собственно, лицо. Это был я, собственной персоной, пусть и постаревший на положенный мне срок.
– Там ещё на обороте, – подсказал Рудаков.
Я перевернул фотку, натужно пытаясь вспомнить, когда ж меня могли подловить? И кто? Нет, не вспомнил. Одно ясно – случилось это летом, нынешним летом. Судя по моей одежде – недавно… На обратной стороне было написано корявыми печатными буквами: «Сергей Дмитриевич Есенин».
– Подбросили в мой почтовый ящик, – сказал Игорь. Посмотрел на меня с сомнением и добавил: – Я имею в виду – в настоящий, который у меня в подъезде. Кстати, это странно, что в бумажном виде. Легко могли прислать обычный файл по электронке. Или боялись, что я Управление «К» подключу к делу, и их, типа, вычислят по ай-пи? Ну так это натуральная шизофрения, какое, к чёрту, ай-пи…
Пока он нёс эту абракадабру, я добросовестно наблюдал за дорогой и окрестностями. Не только по привычке, но и с целью. С историей появления Игоря Рудакова в моей застывшей деревенской жизни всё прояснилось, зато до сих пор ничего не было ясно с телеграммой. Глазея по сторонам, я надеялся наткнуться где-нибудь на брошенный джип с изуродованным картечью багажником и пробитыми колёсами. Каких только счастливых нежданчиков не подбрасывает иногда оперская звезда; главное – не профукать их, не пропустить мимо, провожая разочарованным взглядом… Не знаю, то ли я всё-таки профукал гипотетическую удачу, то ли пострадавший «лендровер» сменил колёса и умчал за сотни километров от нас (что гораздо вероятнее), однако напрягался я зря.
Ну, не совсем зря. На ближайшей автозаправке, вернее, на специальном месте для парковки, скучал давешний серебристый «Infiniti».
– Миша, ты видишь? – спросил я.
– А то!
– АТО у хохлов, у приличных людей – КТО, – непонятно произнёс Рудаков (пошутил, надо полагать). – Сверни, Миша. Познакомимся с господами автовладельцами.
Свернули. Однако знакомство не получилось: едва Игорь вылез из «форда» и направился, не скрываясь, к подозрительной тачке, та рванула с места, вывернула на шоссе и – нет её.
Игорь вернулся и спросил у меня:
– Подождём? Где-то сзади ещё «тойота» застряла. Пропустим их?
Как-то он странно поглупел за эти годы, мой бывший ученик. Или всегда таким был? Я пояснил ему ситуацию:
– Они ж связываются друг с другом. Никто теперь тут не проедет, нечего нам ловить. Лично меня беспокоят другие рыбёшки из стаи, – те, которых мы пока не вычислили. И очень, знаешь, хочется, чтоб дополнительно их было не больше одной.
– У вас мания величия, Сергей Михайлович? – осведомился задетый Рудаков. – Зачем кому-то вести вас по всем правилам? Двух «коробочек» на хвосте вам кажется мало? Несолидно для такого… кхе-кхе… Ладно, прошу прощения.
– Принимаю, – сказал я. – Был неправ, вспылил, считаю свои слова безобразной ошибкой, раскаиваюсь, прошу дать возможность загладить, искупить. Конец цитаты… Игорь, не обижайся. Я понимаю в ситуации куда меньше твоего, ты-то хотя бы владеешь сводками, рапортами, новостями, о которых, кстати, до сих пор ни полслова. А мои все тайны – из начала века. Голова кругом идёт. Кто и зачем меня раскрыл перед тобою, кто и зачем пустил за нами «колёса», кто прислал эту чёртову телеграмму, кто вообще меня нашёл? При чём здесь девчонка? Почему всё так совпало? Почему – сейчас, почему – я?
– Да-а… – задумчиво протянул Рудаков. – Вопросы… А ведь я, Сергей, никогда не верил, что вы погибли. Слишком хорошо вас успел узнать, чтобы поверить в такое. Мне даже снилось иногда, будто вы вдруг приходите на службу, и я кричу всем, – там, во сне, – мол, я не сомневался, что он жив-здоров…
– Как-то ты невпопад, Игорь, – вздохнул я. – Успеем наговориться.
– Мечтаю об этом, шеф… Ладно, трогай, Миша, – распорядился он. – И правда, время теряем.
«Форд» резво двинул дальше, накручивая километры на резину.
– Михалыч, насчёт ваших вопросов, – заговорил Рудаков. – Я понял не все из них: какая-то телеграмма, какая-то девчонка… Но на пару последних, мне кажется, ответ очевиден. Почему стрелки сошлись на вас? Из-за смерти Франковского Радия Иосифовича, из-за чего ещё.
Помолчали.
– Его убили? – спросил я, дрогнув голосом.
– Ещё как, – почему-то ответил Миша, опередив Игоря. – Убили – не то слово.
– Поделитесь?
– Даже ОД покажем, если договоримся, – опять сказал опер с Петровки. – Каждый листочек для вас скопируем.
– А мне кажется, обеим сторонам есть чем поделиться, – со значением добавил следователь.
Миша на секунду оглянулся, оторвавшись от дороги:
– Не парьтесь, Сергей, ваше прошлое реально уже никого не интересует, – возразил он Игорю. – И знаете почему?
Спрашивается, кто здесь начальство?
– Потому что и эмир, и Ходжа отбросили копыта, один ишак почему-то жив, – сказал я.
Опер засмеялся:
– Примерно так. За давностью лет.
– Рудаков, зачем ты на самом деле приезжал в такую даль? – спросил я в упор. – Не только же для того, чтоб сличить меня с фотографией, которую кто-то подбросил? Тем более, если эмир и вправду сдох.
– Есть у нас одна идея… – начал было тот, раздумывая, продолжать ли.
Михаил не стал ждать – словно гвоздь вогнал:
– Возвращайтесь, товарищ подполковник! «Идеи» у них, бля… Вопрос настолько серьёзный, что, простите за пафос, на кону стабильность государства. Такие дела, товарищ подполковник.
– Я же тебя просил…
– Виноват, Сергей Михайлович. Вы, хоть и в штатском, но офицер. Ребята просили, если что, напомнить вам про это.
– Ребята?
– Те, кто остались. Васин, Жемчугов, Льдова, Ортис. Узнали, что Ушаков, возможно, жив, и ошалели все.
Ошалели они. Понятное дело… Но как же мне им в глаза теперь смотреть – после этих семнадцати лет? После того, как я перестал быть ментом?
Не мент я больше, ребята. Сколько ни пришлёпывай к плечам погоны – соскользнут, упадут, рассыплются. Кончено! Измазался я так, что не отмоешься… Как смотреть в глаза тем, кто остался чистым?
– Всё стесняюсь спросить, – сказал я, пряча тоску за словесными шпильками. – Ты вообще кто, Мишутка? Переодетый генерал?
– Упырь, – буркнул Рудаков, отвернувшись к окну.
– Михаил Брежнев, – отрекомендовался тот. – Фамилие такое редкое. Примерно как Есенин.
– Брежнев, говорят, обожал Есенина.
– Я к генсеку отношения не имею. Меня вы, конечно, не помните, я тогда практикант был – за сигаретами, за кофе, то-сё. А сейчас – майор.
– Шестой орчатник, конечно? – проявил я проницательность… жаль, мимо, не попал в строку.
Миша Брежнев весело оскалился, глянув на меня в зеркальце заднего вида:
– Обижаете, Сергей! ОРЧ[1] номер шесть – это для людей другого склада, не для меня. Я – скромный убойщик. ОРЧ номер один.
– Из тридцатого отдела, – добавил Рудаков, как сплюнул.
– Подождите, хлопцы, – ничего не понял я. – Когда я уходил, на Петровке было семнадцать отделов. Потом, я слышал, добавился пяток… Что, правда есть тридцатый?!
– Нет такого отдела, – спокойно сказал Миша. – Дядя следователь шутит.
– Есть такие ведомства, где шутки ценят, но сами шутить не любят. И нумерацию подразделениям дают такую, чтоб враг не догадался.
– Загадками изволите, – сказал я им.
– Давай замнём, юрист, – хмуро сказал Миша Игорю. – Нашёл время… – Он явно хотел добавить «идиот», но сдержался. – Сергей, что вы решили?
– Я подумаю.
– Без вопросов. Ждём и надеемся.
– Значит, говоришь, убийство Радика Франковского ставит под угрозу государственные интересы? – спросил я его.
– Мы, наверное, причиняем вам боль, так спокойно рассуждая об этом, – ответил мне этот паршивец. – Видите ли, трагедия, произошедшая с доктором Франковским, как-то связана со всем остальным, пока непонятно, каким образом. Но это отдельное, самостоятельное дело, конечно. Просто он был вашим другом, что, возможно, повлияет на ваше решение.
– Кстати, дело веду я, – напомнил Рудаков. – Миша, ты не борзей! Я мог и не показывать тебе фотографию с Сергеем, и что тогда?
– Не мог, – отозвался майор безмятежно. – Тогда бы ты был последним гадом, а это противоречит твоему досье из ЦПД.
– Ты читал мою медкарту из ЦПД?! – вскинулся Игорь.
– Нет, ясен пень! Кто ж мне даст! Но её и не надо читать, чтоб понять, что ты не последний гад. Последних гадов берут или в УСБ, или в судьи. Или, например, в ОРД номер шесть…
– Хватит паясничать! – крикнул я. – Вы, оба! А ну заткнулись!
– Заткнулись, заткнулись… – дал Игорь задний ход.
– Майор, что означает твоё «возвращайтесь»? В какой форме?
– Честно говоря, нас устраивает любой вариант. Например, в Главк может вернуться подполковник Ушаков, причём на хорошую должность. Нет ничего невозможного. С другой стороны, в Москве может появиться некто Есенин, простой криминалист, который будет оказывать Главку услуги консультанта. Или не Главку, а лично нам – частным порядком. Консультировать меня, мою группу, а также, вот, товарища полковника, руководящего следственной группой… Выбор за вами, Сергей. Важна сама помощь, а не её форма.
Мы уже выехали на Петербургское шоссе и теперь постепенно приближались к развязке: вправо – на Москву, прямо – в город Тверь.
– Едем прямо, – сообщил я.
– Зачем? – напрягся Рудаков.
– Заглянем в областную клиническую больницу, она будет вскоре за развязкой. В больнице поговорим с одной храброй девушкой. Это, кстати, и вам надо. Напрямую относится к делу Франковского.
– Надо, значит, надо, – сказал покладистый Миша.
– А что, похоже, совместная работа началась? – расплылся Рудаков в улыбке.
– Посмотрим. Ты мне пока обрисуй, что у вас стряслось, можно кратко. Подробности я прочитаю в Москве, если вы не наврали про копию ОД.
– Лады!
* * *
Радика не просто зарезали, его фактически вскрыли. Причём, по мнению судмедэксперта, во время процедуры тот был ещё жив. Добили его позже – с помощью римского трезубца…
Кино, блин.
Это если совсем кратко.
Я понимаю – насадили бы на вилы, чтоб продвинутая домохозяйка, дойдя до этого эпизода в каком-нибудь сериале, воскликнула: «Боже, какая пошлость!» В центре огромной квартиры со свободной планировкой (то есть без дверей), в царстве евроремонта лежит труп, проткнутый садовыми вилами… не знаю, лично мне это пошлым бы не показалось.
