Александр Щёголев
Старый пёс
Миссия выполнена. Передислокация
Вводная 2. Сентябрь 2000
Ему рассказали всё, что на данный момент известно, его отговаривали, ссылаясь на подписанные протоколы экспертиз, его буквально умоляли: не ходи, не ходи, не ходи. В самом деле, на что там можно смотреть, если оба тела опознаны со стопроцентной вероятностью? Если против ДНК-анализа не попрёшь?
Его и сейчас отговаривают; озабоченный друг детства шагает рядом, сотрясая воздух ненужными словами.
Он идёт – с бутылкой водки в руке. Бутылка открыта и на треть пуста. Отпивает по пути, не скрываясь, после чего входит известный комплекс зданий, что в Котляково, – в Бюро судебно-медицинской экспертизы.
Танатологические отделение, номер… номер… какой-то номер, да. Но важно ли, какой? Его ведут, куда он просил, а морг – это и есть морг, как ты его ни пронумеруй.
Слово «номер» болезненно рифмуется с «помер» и отзывается в мозгу нестихающим гулом.
Тела выкачены из холодильника и помещены в отдельную комнату, как требует закон при опознаниях, вот только понятых за ненадобностью нет, здесь только свои, поскольку это не опознание, а прощание.
«Тела́» рифмуются с «умерла»…
Жена. Младший сын.
Двенадцатилетнего мальчика убили первым, чтоб мать видела и знала… впрочем, ещё раньше – на глазах сына – её насиловали. Вытащили из дома на дорогу – там и распнули в окружении дачных домиков. Всё это происходило на территории одного из коттеджных посёлков близ Истринского водохранилища. По описаниям соседей-свидетелей было ясно, что насильник, с большой вероятностью, некто Арбуз, бандит и головорез. Лицо было закрыто, но экземпляр уж больно фактурный. Он и руководил нападением.
Головорез – не фигура речи, к сожалению. Если бы.
Вообще, всех гостей описали в деталях, так что, хоть и прятали они свои морды, сомневаться не приходилось: развлекаться приезжали достойные представители так называемой «банды чемпионов», главарём в которой – Бассурманов, кличка Босс. Главарь, разумеется, лично не появлялся, зачем? А стая на что?
Да они, собственно, и не возражали против свидетелей, никого больше не тронули. Типа, смотрите, кому интересно, и другим передайте.
Ребёнка зарезали напоказ и бросили на месте. Обесчещенную и обезумевшую женщину забрали с собой – тогда ещё живую. Обнаружили её послезавтра – почему-то в Ленобласти, на территории бывшей спортбазы в Сертолово, влачившей жалкое существование. В бездействующем, захламлённом спортзале. По частям. Туловище с ногами (самый большой фрагмент) просто лежало на матах, сложенных штабелем, отпиленные руки с раздробленными кистями были прибиты к деревянному табло. А голова нашлась не сразу. Её замотали в порванную сетку гандбольных ворот, сами же ворота были когда-то оттащены в кладовку и там потихоньку гнили.
Почему спортбаза, почему ворота?
Жертва по молодости играла в гандбол, причём на самом высоком уровне, даже попадала на пике карьеры в сборную России.
По всему выходило – месть. Но кому, непосредственно жертве? Или её мужу, бредущему сейчас к ней на встречу, на последнюю встречу? Он не размышляет над такими вещами, просто двигает ногами. О чём размышлять, когда решение принято. Попрощаться – и…
Какое счастье, какое сверхъестественное везение, что старший сын живёт в общаге! Семнадцать лет парню, первокурсник, а учебный год две недели как начался. Если б ещё и первенец оказался на даче, вот тогда решать было бы нечего.
Что решать, когда патрон в стволе, ствол во рту, вокруг абсолютная тьма, и душа жаждет хоть какой-нибудь вспышки. А так – цель намечена, задача поставлена, принять к исполнению.
Он отхлёбывает из бутылки…
Потом движение прекращается. В комнате – трое живых и двое мёртвых. Плюс посетитель непонятно в каком статусе, то ли живой, то ли ещё нет. У живых – чужие, окаменевшие лица, хотя ещё вчера это были боевые товарищи, прикрывавшие ему спину, а он был их командиром, их гранитной стеной и маяком в ночи.
– Твои – вот, – чужим голосом сообщает друг-эксперт, показывая на каталки.
Всё чужое, всё лишнее – лица, вздохи, запахи. Сконцентрированное в воздухе острое сочувствие. Чужие руки приподнимают простыню. Всё лишнее, кроме… кроме…
Да, это она.
Неужели муж на что-то надеялся?
Женщину собрали в одно целое, то ли временно, ради этого визита, то ли насовсем: и голова, и прочие части тела здесь же, на положенных местах.
На положенных…
– Открой целиком, – командует посетитель.
Эксперт подчиняется без единого возражения. Туловище зашито крупной нитью («от зобка до лобка», как шутят патологоанатомы), вскрытие уже произведено. На животе – черный знак, стилизованная буква «Д».
– «Динамо», – подсказывает верный зам. – Спортклуб.
Как будто и без подсказки не ясно. Спортивные успехи, достигаемые представителями МВД, никогда не давали бандитам покоя.
– Рисовали, похоже, паяльной лампой, – добавляет другой опер. – Паяльная лампа, кисти раздроблены… Походу – пытали. Суки.
– Она в «Динамо» не играла, – словно бы удивляется муж. – В «Луче», но очень давно.
Он задерживается взглядом на обнажённом теле перед собой, откровенно любуясь. В последний раз. Его жену красавицей никак не назовёшь: длиннющая, жилистая, плоская, с развитым плечевым поясом, в общем, типичная гандболистка. Мячики швыряла со снайперской точностью и убойной силой, что справа, что слева (может, за это и лишилась обеих рук?). Но есть, есть в таких вроде бы неказистых особах своеобразная прелесть! И есть, слава богу, достойные их мужчины, понимающие эту прелесть и способные выдержать их неуёмную страсть…
Он подходит ко второй каталке. Простыню снимает самостоятельно.
Слышен отчётливый всхлип. Нет, это вовсе не отец убитого мальчика дал слабину, просто среди соратников, пришедших его поддержать, затесалась леди. Если точнее, Железная Леди, прозванная так за жесткость в делах. А тут не выдержала.
Он целует сына в ледяной лоб, после чего роняет в воздух:
– Когда их отдадут?
– Пока неизвестно.
И тогда он широким жестом прикладывается к бутылке, после чего, не оборачиваясь, шагает к выходу.
– Вас подвезти? – крутится под ногами встревоженный зам. – Я на своей.
Качнувшись, шеф хватается за косяк. Подчинённые переглядываются. Командира мотает и заносит, как в шторм. Когда из бутылки выплёскивается, он чертыхается. На улице его зам предпринимает последнюю попытку посадить шефа к себе в автомобиль и, ясное дело, нарывается.
– Отскочи, ученичок!
Командир залезает в свой «жигуль» и резво стартует, будто у него гоночный болид, а не видавшая виды жестянка.
Странно, ни во что не врезается…
…Врезается через несколько часов – уже под вечер. Приехал на семейную дачу, на ту самую, где два дня назад… он бьёт головой о руль, трижды просигналив о своём прибытии, и застывает на некоторое время. То обстоятельство, что машина, пробив кусты рябины, со скрежетом воткнулась в стальную ограду, его не беспокоит; это, собственно, его ограда, его дом. Хорошо, скорость была скромная: посёлок расположен на горке, не разгонишься. Впрочем, чужой оказался бы дом – тоже плевать… Он вылезает из салона, бросив на пассажирском сиденье и табельное оружие, и служебное удостоверение.
Главное, бутылка водки при нём, это, согласитесь, и впрямь сегодня главное.
Бутылка вряд ли следующая по счёту (после морга), и даже вряд ли из первой партии. Скорее, из нового ящика.
А перед поездкой на дачу он побывал в московской квартире… Ещё одно тяжкое воспоминание.
Забыть!
Оказалось, старший сын ждал его дома. Московский дворик возле Цветного бульвара, центр города. Отсюда удобно пешком ходить в Главк… было удобно… А юноша сбежал из Долгопрудного, где едва начал учиться в МФТИ (факультет радиотехники и кибернетики) и где поселился в одной из многочисленных общаг. Родители предлагали ему снять где-нибудь там непритязательную квартирку, – нет, не захотел отрываться от коллектива.
Сын сидел на лестнице, в квартиру даже не заходил. За спиной – любимый рюкзачок, распухший от вещей, словно человек в поход собрался.
Закричал сразу, как увидел отца:
– Где ты был, когда их убивали?
Тот выронил пакет. Часть бутылок разбилась, пахучий ручеёк побежал по ступенькам.
– Во Владикавказе. Сегодня вернулся.
– Зачем сегодня, если можно через месяц?
– Как сообщили, так и вернулся… Пойдём в квартиру, весь дом слышит.
– Да насрать на твой дом! Не смог их защитить, товарищ супермен! Всё из-за тебя, из-за твоей работы!
– Малыш… мальчик мой…
– Не дотрагивайся до меня! Помнишь, мать тебе говорила? Я своими ушами слышал. Она говорила, когда кто-нибудь из нас умрёт, ты обязательно будешь в командировке. Ну, вот и… Надеюсь, хотя бы мир спас.
Юноша побежал вниз, грохоча кожаными берцами, а мужчина даже не пытался его задержать. Грохнула дверь подъезда – как взрыв…
Всё, прожито и забыто.
Человек, бросив свой «жигуль», бредёт по посёлку вниз по улице. Чтоб добраться до озера, надо спуститься и – желательно – сохранить равновесие. Очередной глоток ему в этом помогает. Из-за заборов на него смотрят.
– Пойду скупаюсь, – машет он рукой.
– Вода ж холодная, – протестует кто-то смелый.
– Нормально. Эт-ты в Подкумке ещё не плавал.
– Остановите его кто-нибудь, – голосит женщина с добрым сердцем.
– Отставить! Вода чистая, офицер должен быть чистым!
– Ты бы хоть не пил…
– Согласен, – признаёт свою ошибку «офицер», доставая из кармана пиджака новую ёмкость. – Надо меньше пить…
Он спускается до пляжа, повторяя эту незатейливую мысль: «Надо меньше пить… Надо меньше пить…»
Раздевается, одежду аккуратно складывает.
Посёлок расположен на так называемой другой стороне водохранилища, дальней от Москвы. Неподалёку, например, известное товарищество «Авион», построенное и заселённое лётными пенсионерами и их родственниками. На «другой стороне» не найдёшь жлобских дворцов и усадеб с вертолётными площадками, нет здесь и пансионатов с медсёстрами (и медбратами), которые оказывают эскорт-услуги, здесь всегда жили и будут жить обычные советские люди.
Обычные люди, может, и рады бы вмешаться, да что-то им мешает. Возможно, абсолютная уверенность, с которой действует слетевший с катушек дачник.
Он раз плеснулся – вылез, обтёрся тельняшкой. Два плеснулся – вылез. К водочке не забыл приложиться. Снова в воду… И так всё это обыденно, что люди успокаиваются. Вода и вправду холоднющая, мужик быстро протрезвеет, думают они, теряя к происходящему интерес.
Лишь через пару часов, когда горе-пловец пропал, была поднята тревога.
Одежда – на берегу, пистолет и документы – в машине, а человека нет…
Пока спасателей подняли, пока они раскачивались, прошло ещё несколько часов. Так что утопленника не нашли. То ли спьяну «переплыть море» вздумал, захлебнулся и не всплыл. То ли с русалкой познакомился – взамен потерянной супруги… И через трое суток не нашли. Течение в Истре быстрое, могло далеко утащить. До Москвы-реки вряд ли, но далеко могло, факт. Поиски ещё долго не прекращали, повинуясь просьбам с Петровки, но, ребята, всему есть предел, даже вечной памяти…
Мало того, сын утонувшего офицера тоже пропадает, так и не возвращается домой. На Цветном бульваре его больше не видели. В МФТИ не показывается, бросил учёбу, толком не начав её. Опера расспросили соседей по лестнице (от них и узнали о скандале в тот день, когда их шеф ездил в морг), потом неделю искали парня по городу. Вроде бы его видели на рынке – грузчиком работал. Наркоманы говорят – ширялся в какой-то мутной компании, но это не точно. Таджики помнят, как он шаурмой торговал, но это ж таджики… Короче, там видели, сям видели, и при том – не ухватить, не вычислить. Говорят, уехал в Воронеж. Или в Соликамск (это ведь где-то рядом?). Другие слышали, будто собирался в Белгород, а про Воронеж или Соликамск – туфта. Третьи уверены, мол, рванул на Украину, в мир дикого хохлятского Запада.
Вот так вот, не выдержав утраты, мгновенно и пугающе просто без вести пропадают два близких друг другу человека. Была большая счастливая семья – нет семьи…
Миссия вторая, столичная
Нет, я не ненавижу Чуху. Я просто хочу убить его.
Грегори Робертс
Опять кошмар. Один из повторяющихся и особо мучительных, с которыми так и не удалось договориться за прошедшие годы.
Я встал, обтирая вспотевшую грудь простыней.
Было полседьмого утра: сработал внутренний таймер. Всегда срабатывает, когда я не дома, разве что в идиллических Озерцах начал давать сбои, однако время расслабляться прошло. Солнце било в окно. Я выглянул, автоматически продумывая пути отхода. Третий этаж, потолки высокие (три с половиной метра), близость земли обманчива…
Квартира ещё спала. Я прогулялся, нашёл сортир. Очень кстати: отлить накопленное, зубки почистить, водички попить, то-сё. Пошёл дальше. Марсик отхватил такую хату, что хоть стой, хоть падай. Хорошо помню, в мои времена таких в природе не существовало. Без дверей, с интересными закутками, называется «свободная планировка»: то есть можно просто бродить, можно кататься на скейте, в конце концов, можно плутать и даже заблудиться. По моим прикидкам – двести квадратных метров. Хамовники, улица Ефремова. Обязательно узнаю, сколько в этих местах стоит метр, но в любом случае платёжеспособность отпрыска поражает воображение. Вопрос: много ли ещё у него таких сюрпризов, спрятанных от папули?
Терпеть не могу тайны.
А вот и зальчик, выполнявший здесь функцию спортивного комплекса. Беговая дорожка по периметру, в центре – маты, «качалка» в примыкающей комнате. Есть боксёрский мешок и турник. На длинной низкой скамейке, словно утащенной из советской школы, лежали чистые треники и майки. Я приоделся и затеял было обычную разминку, когда явился сонный Марсик…
Пардон муа. На «Марсика» он уже с пяти лет начал смертельно обижаться: наверное, в детском саду задразнили. А в школе из-за такого имени, как я догадываюсь, приходилось драться. Поэтому – Марик и только Марик.
Полное его имя – Марсель, что вовсе не дань моде, отнюдь нет. Это сейчас мальчик приходит домой заплаканный и говорит, мол, у нас в детском саду у всех нормальные имена – Бенедикт, Доминик, Мадонна, Каролина, – и только он, как дурак, какой-то Саша. А в 1982-м, когда первенец наш родился, таких имён и в проекте не было, зато Саш и Сергеев бегало по дворам, как котов. Марселем его назвала Ленка, потому что за год до того они с командой взяли Европу, золотые медали, не хухры-мухры. Первенство как раз проходило в городе Марсель…
– Давай на маты, подерёмся. – Я дёрнул его за нос, пробегая мимо.
– Ты ж старый, – ожил он и азартно задвигал руками, плечами, закрутил головой. – Зашибу случайно.
Может и зашибить, да. Взял от родителей лучшее. От мамы, например, рост и феноменальную крепость сухожилий. От меня, коли уж речь зашла (скромно надеюсь), взял ещё и ум… Насчёт «подраться» за парнем не заржавеет, как спичка вспыхивает, если что. Помню, летом перед поступлением в МФТИ вообще поганая история случилась. Поссорился тогда с лучшим другом, хрен знает, на какой почве, а до того были – не разлей вода. Короче, до драки. Кажется, того бедолагу Алесь звали… точно, Алесь Маркуша, белорус. Марик его натурально избил, до больницы. Запросто могли возбудить дело, причём уголовное, лёгкие телесные повреждения там точно были. Я бы замял, конечно, ходил бы к следаку на поклон, дело бы переквалифицировали, а то и развалили, я остался бы следаку крупно должен… Алесь не стал писать заяву. Но помириться они не успели. Через пару месяцев не стало Лены, и пришлось нам с Мариком исчезнуть…
– Готов? – спросил я. – Хватит круги нарезать, не поможет.
Он в темпе ходил по залу, выполняя по ходу разминочные движения.
– Квадраты, – возразил он. – Где ты тут видишь круги?
Начали спарринг.
Меньше чем через полминуты, первый раз укладывая его на маты, я сказал ему:
– Ошибка первая. Ты можешь зашибить кого-то, но не меня. Я учил тебя драться, то есть, как учитель, знаю все твои повадки. Ты обязан это учитывать, формируя стратегию и тактику.
Бросая второй раз, добавил:
– В детстве мы с тобой занимались самбо. Я смотрю, ты с тех пор в айкидо наблатыкался, но со мной эти танцы не проходят, как видишь. Так что ошибка вторая. То, что в детстве вдолбили – это по сути животные рефлексы, в них твоя настоящая сила. В них и спрятан твой секрет победы. Даже над учителем…
В третий раз впечатал мальчика от души:
– Не расстраивайся, ученику очень трудно, да почти невозможно победить учителя, если тот в хорошей физической форме. Я, как видишь, пока в хорошей. Так что настоящая и единственная ошибка в том, что ты изначально неверно оценил возможности соперника, обещая кого-то тут зашибить. Это уже изъян не в стратегии, а в способе мышления.
– А ты обидчивый, папуля, – прокряхтел он, вставая со скрипом. И махнул кому-то рукой: – Видал, каков?
Оказалось, за нами наблюдали. Искандер стоял в коридоре, скрестив руки на груди. Поняв, что его заметили, спросил:
– Что будете?
Он спросил именно у меня.
– В каком смысле?
– Омлет, тосты, овсянка, сыр, мюсли с молоком или йогуртом? Я на кухню, приготовлю.
– Просто кофе, – сказал я. – Без молока, не сладкий.
Марик воскликнул, вдруг развеселившись:
– Иди лучше, покажи папе класс!
«Класс»? Приятель сына и правда впечатлял – в одних-то шортах. Мощный, широкий, коротко стриженный. С длинными руками и толстыми кривоватыми ногами. Волосатый практически весь, как обезьяна. Заметно моложе Марика… Не знаю, кто он по национальности, но, похоже, с Кавказа, тем паче «Искандер»… хотя это могло быть и кличкой. Нормально поговорить с сыном, чтоб без свидетелей и без спешки, у меня так и не получалось, а вопросы копились и копились. Во всяком случае, как я понял, этот его Искандер – вовсе не тот «кент», который наблюдал за старой квартирой.
– Боюсь, поздно меня в классы водить, – сказал я. – Экзаменовать, табель заполнять…
Искандер чуть смутился.
– Сергей Михайлович, Марсель прикалывается. Кофе вам какой, арабика, робуста? Есть «лавацца», есть «паулиг». Хотите – «лювак».
– Завидный у тебя адъютант, Марсель, – прикололся и я, изображая безобидное простодушие. – Я всю офицерскую жизнь о таком мечтал.
– Хорошо хоть не денщик, – в тон отозвался кавказец.
– Адъютант? – возмутился Марик. – Поднимай выше! Позвольте представить моего заместителя по физике.
Физику Марсель обожал с раннего детства, брал первые места на олимпиадах – аж на всероссийских (всесоюзных не застал, иначе и там бы, конечно). Потому в своё время и выбирал мучительно между физфаком МГУ и Физтехом.
– Искандер, на ковёр! – скомандовал Марик, посерьёзнев. – Ни фига я не шучу. Такой шанс посмотреть на мастеров.
И стало ясно, ху из ху в этом тандеме.
А также какую «физику» имел в виду Марик. Вообще, у моего сыночка то ещё чувство юмора: когда говорит, обычно непонятно, шутит или нет.
– Если только Сергей Михайлович не возражает, – слегка поклонился мне Искандер, невесомо улыбнувшись.
– Контакт или только обозначаем?
– Как решите.
– Без разминки… Ну, просто поиграем. Для начала.
И вот «для начала» этот физик взял со скамейки пару «быков» и надел их, жестом пригласив меня сделать то же самое. Серьёзный товарищ. Он сбросил тапки (я и так был босиком), после чего взошёл на маты, как к себе домой. «Быки» – это перчатки с открытыми пальцами специально для рукопашки, ими и бить можно, и хватать. Валялось несколько размеров на выбор – я примерил, нашёл себе по руке.
Хорошая схватка – к быстрым родам, говорил мне один гинеколог. Секреты мастерства, так сказать. То, к чему так хотел приобщиться Марик…
В первые десять секунд стало ясно, что Искандер – выраженный «ударник», причём база его – бокс. Полутяж с поставленным ударом и, похоже, приличной техникой. Такие прочно стоят на ногах, и вообще, взять грамотного боксёра на приём сложнее, чем кого бы то ни было. Насколько хорош у него удар, было непонятно, мы же вроде как играли, а также непонятно было, каков он в борьбе. Я поначалу только защищался, пытаясь просчитать мальчишку, к тому же он явно не хотел сближаться – с его длинными-то граблями. Но ведь, как говорил великий Кузнецов, только защищаясь – не победишь… Десять секунд прошли, пятнадцать, и закончились игры. Так всегда бывает с бойцами, привыкшими побеждать, особенно молодыми и азартными. Я снова поймал улыбочку, скользнувшую по лицу моего противника, бесплотную, рефлекторную. И всё про него понял. Не смог он себя проконтролировать. Улыбка эта – предательская реакция на мысли, а в мыслях у него вызрело раскидистое, насмешливое превосходство.
Почувствовал превосходство – заказывай себе марш Шопена.
Одно мгновение, и вот я уже ясно вижу, что будет дальше: что сделает он, что сделаю я… Он бьёт в полную силу по моей защите, по подставленному предплечью, думая, что действует внезапно. А правда, что тут такого? Не в лицо же бьёт – всё, как договаривались. Удар стремительный и реально тяжёлый, если б я не ждал его, не факт, что справился бы. По задумке, я должен сбиться с ноги, потерять на долю секунды равновесие, а то и споткнуться, что я и демонстрирую, нарушив стойку и вскинув руки выше допустимого. Туловище моё открыто для атаки – милости просим. Искандер прыгает ко мне, собираясь показать красивое завершение схватки.
Дистанция сокращена до минимума, а это, пардон, уже моя территория. Чужая волосатая рука в «быке» ловит воздух и попадает ко мне в тиски. Подсечка с падением, удушающий захват; секунда – и дело закончено…
– Обманули, – сказал Искандер, высвобождаясь. В его словах – скрытое восхищение, однако меня такие вещи давно не радуют. Ну, подловил очередного молодого, перепутавшего уверенность с самоуверенностью. Марик вдобавок ещё хлопает в ладоши… О том, что в реальном бою ни подсечек, ни удушающих не было бы, я им рассказывать не стал. На практике я бы локтем вбил Искандеру кадык, как только он открылся, и никакого пижонства.
– Не думал, что так быстро, – сказал Марик.
– Открою вам секрет долгой жизни. Научись убивать противника в первые тридцать секунд драки, иначе погибнешь сам.
– Вы были в спецназе? – спросил Искандер с нескрываемым почтением.
А ведь только пару минут назад одаривал меня снисходительной улыбкой. Вот что значит изумить человека.
– Деревенский я, от грядок. Тренировался на козлах… Ребята, где тут у вас водные процедуры?
– Есть джакузи, – предложил Марик. – Пробовал когда-нибудь?
– Краем уха слышал. Это, кажется, что-то не очень приличное?
– Это просто ванна. Пошли, покажу.
Оказалось – не просто ванна, а бассейн натуральный. Марик, пока вода набиралась, меня кратко проинструктировал: вот, мол, панель, на ней регуляторы температуры и режимов работы, это кнопка включения и тому подобное. Плеснул в воду колпачок пены. Когда сын собрался уйти, я спросил:
– Искандер – он кто?
Марик посмотрел мне в глаза и ответил твёрдо:
– Друг.
– Это сильное слово.
– Так и есть.
– Видишь ли, он подозрительно напоминает мне бывших клиентов, если ты понимаешь, о ком я.
– Не всё так однозначно, как говорят дочери офицеров.
– У меня нет дочерей. Рассказывай, не тяни.
Рассказ недолог. В середине нулевых два молодых мужчины пошли на Эльбрус в составе обычной коммерческой группы, оба – земляки из Твери. Уже после того, как миновали «Приют одиннадцати», у одного из двоих обнаружился острый живот. Ситуация, конечно, экстренная, однако руководитель группы не хотел возвращаться. Спросил, кто пойдёт с больным вниз. А у всех – у кого разряд в планах, кто первоходка, кому просто насрать. Пошёл земляк-тверичанин. Путь назад – это огромные снежные равнины, ветер, трещины. Начался дождь, постепенно превратившийся в пургу. Первому всё хуже, второй его фактически тащит, – до тех пор, пока сам чуть не провалился и не повредил ногу. Дальше тащили друг друга по очереди, сквозь пургу и глюки. Заблудились, конечно, но в Терскол таки вернулись живыми. Вместо штатных четырёх часов плутали более полутора суток. В результате у одного (Искандера) перитонит, у второго (Марика), слава богу, только сильный ушиб. Отправились на маршрут простыми знакомыми, а домой приехали корешами на всю жизнь…
Бывает.
– Между прочим, он тебя зауважал, – сказал вдруг Марик с какой-то даже ревностью. – Он мало кого уважает. И боец он на самом деле сильный.
– Его уважение, малыш, выросло из безмерного удивления. Он был уверен, что побьёт меня, а вышло наоборот. То есть надо понимать, до того, как я его побил, уважения не было и в помине. Получается, чтоб тебя зауважали, надо сначала придушить или конечность сломать, а лучше сразу в нокаут. Везде у нас так. Я не только про Россию, я про Землю.
– Странный ты с утра, – сказал Марик и ушёл, оставив меня наедине с современным бытом.
Стервец.
Когда я залез в этот их бассейн и запустил моторы, которые гнали воду в форсунки, меня вдруг перевернуло, будто я им сосиска в ковшике на плите. Нахлебался мыла, блин. Вокруг всё кипело и бурлило. На бортике были специальные ручки: кто ж знал, что за них надо было держаться… короче, только когда я перебрался в душ, дело пошло. Здесь нашёлся человеческий душ – какое облегчение!
Ненавижу прогресс…
А эти субчики спокойно себе завтракали. Я вышел, они оба уже чистенькие. Где успели помыться, как? Оказывается, в квартире, кроме дьявольского «джакузи», прятался ещё один санузел, без изысков. Ну и до кучи – два простых сортира.
Под кофе говорили за жизнь.
– Откуда у тебя оперативные навыки, чадо?
– Википедия помогла.
– Что за баба?
– Это высший разум, папа. Если не испугаешься, познакомлю.
– Я мечтаю познакомиться со вчерашней барышней, которую ты вёз в столицу.
– Позже. Папа, нормальным людям возле нас лучше не светиться.
– Согласен, подождём со знакомствами. Не спрашиваю, где ты свою девушку оставил, но подозреваю, у тебя ещё есть квартира?
– Может, и есть.
– Марсель, мне не нравятся твои секреты, – сказал я так, чтоб до него дошло. – Поэтому спрошу прямо, откуда у тебя такие деньги?
– Думаешь, я ограбил твоего Франкенштейна и сбагрил римское золотишко?
Я не поддержал его дурашливый тон, ответил серьёзно:
– Франкенштейна ты не грабил, деньги у тебя появились гораздо раньше. Да и не распродать его коллекцию вот так просто. Экспонаты известные, некоторые – музейной ценности. Начнёшь искать покупателя – спалишься. Ты чего уходишь от простого вопроса?
– Потому что простого ответа нет, папа… Давай зайдём с другого края. Ты правда будешь помогать в розысках грабителей?
– Конечно.
– Зачем?
– Во-первых, бывают предложения, от которых, увы, невозможно отказаться, во-вторых, Франкенштейн был моим другом ещё со школы.
– Таких друзей – за хер и в музей.
– Ты о чём?
– О коллекционерах, о чём! – выдал он, не сдержав презрения. – Музейная ценность у них… Ты же был цельный подполковник, папа! Не понимаешь, что такое коллекционер? Бери любого – он твой клиент, как ты выражаешься.
– Ты чего, Марик? Помню, ты когда-то даже любил дядю Радика…
– «Любил». – Он фыркнул. – Нашёл же слово. Мне тридцать пять, папа, и я знаю, откуда берутся дети… тьфу, оговорился. Откуда берутся деньги. Тебе сделали предложение – ладно. Ты собираешься раскрыть убийство крупного барыги. Ну тогда и не спрашивай у людей, откуда у них деньги.
Я разозлился.
– Может, Радик был барыгой. Может, не был. Скоро я это выясню. А ты… Ребёнку я б сказал так: всё, что я делаю – это ради нас, ради семьи. Но, поскольку ты уверен, что уже взрослый, скажу по-другому – не твоё дело, как и зачем я выполняю свою работу.
– Вот! – обрадовался Марик. – «Не твоё дело!» Как и то, чем я живу. И как мы с друзьями делаем наш маленький бизнес. Вечно ты себя накручиваешь, папа! Успокойся, пожалуйста, ни в какой криминал я не лезу.
Помолчали, остывая.
– Может, тебе начальник службы безопасности нужен? – спросил я.
– Начальник у нас уже есть, но я подумаю, как тебя трудоустроить, – ответил он.
Пошутили – хватит. А говорить по душам сегодня больше не удастся. Я встал.
– Собираюсь на кладбище к маме с Максимом. Ты со мной?
И произошла вдруг странная заминка. Марик на мгновение отвёл взгляд и тоже поднялся.
– Я недавно был. Вообще-то я часто к ним хожу… вернее, езжу…
А я был давно, подумал я, очень-очень давно. И всего один раз. Приезжал специально в Москву, искал могилу – по карте, нарисованной для меня Мариком. Паршиво получается… Наверное, он хотел съязвить по своему обыкновению, но передумал, оттого и заминка. Пожалел отца, типа, не тот случай, чтобы язвить…
Искандер за всё время нашего разговора не проронил ни слова, за что я был ему благодарен.
– Пойду собираться, – известил я их. – Жить буду в старой квартире, раз уж она сохранилась.
Сохранилась, кстати, благодаря Марику. Когда меня признали умершим, он вступил в права наследства – на флажке срока. Это с виду простое действие мы продумывали, как шпионскую операцию, сводя к минимуму его личное присутствие. И я всегда был поблизости, невидимый, но грозный. Силовая подстраховка, если что.
– Моя новая квартира не нравится? Гордый?
– Наоборот, не гордый. Побуду живцом. Хочу понять, кто меня вытащил из деревни и зачем. Пусть проявятся. Вдобавок… Ты говоришь, за хатой кто-то приглядывал? Сюрпрайз обещал?
– Он живёт в доме напротив, через двор, – сказал Марик. – Квартира двадцать девять. Зайди в гости, удивишься.
На этом утро закончилось. Я позвонил Рудакову (разбудил, чему мысленно позлорадствовал), договорился о встрече.
Но сначала – Лена и младший…
Не назвал я Марику главную причину того, почему не стану жить с ним вместе, почему собираюсь быть как можно дальше от него. Птица, симулируя ранение, уводит охотников от своих детёнышей. Так и я… Начну действовать – попаду под огромную, размером с московское небо, лупу. Не знаю пока, кто в эту лупу на меня смотрит, однако нельзя допустить, чтобы рядом со мной стоял единственный сын.
* * *
Их было двое, мальчиков моих… Максим, в отличие от Марселя, рос тихим и домашним, не ввязывался в конфликты, не лез на рожон в бесконечных детских разборках, в которые вечно попадал Марсель. Вот что значит магия имени, шутила Ленка. Шутила-то она шутила, но была, возможно, права…
Я уже не помню, кого из них двоих любил больше, сейчас это не актуально. Экстраверт Марсель был больше похож на маму – авантюризмом и вечной жаждой побед. Максим, наверное, на меня – осмотрительностью, привычкой заранее продумывать любой шаг. Младший был классическим интраветом, как и я: всё в себе, ничего на поверхность. Слава богу, оба были умны и способны к учёбе, хотя бы по этому признаку нам с Ленкой не приходилось их делить. И вообще, настоящих проблем в семье не было, кроме моей работы, естественно.
Про то, что кто-то в семье умрёт, когда буду в командировке, – страшные слова. Ленка и вправду однажды мне такое сказанула сгоряча. С тех пор эта рана болит, не заживает и гноится. Причём болеть начала сразу, как мне её нанесли, – ещё когда все были живы. Эх, Ленка, если б знать, что не проходят такие слова без последствий…
