Александр Томчин
Парацельс. Гений или шарлатан?
Хуже всего, что в Анну влюбился этот мальчишка – сын губернатора, Леонард фон Фёльс-младший. Он хотел на ней жениться, но Анна была к нему равнодушна. А губернатор не хотел об этом и слышать. Чтобы покончить с этим раз и навсегда, он потихоньку указал на Анну. Так она попала в жернова его адской мельницы.
– В чем же ее обвиняли?
– В сговоре с дьяволом. На шабашах, где собиралась вся нечистая сила, она будто бы была его женой и королевой. Свидетели показали, что видели собственными глазами: она голой вылетала вместе с дымом из печной трубы и летела на метле. Ведьмы из деревень собирались и летели на шабаш на метлах, ухватах или на сундуках. Дьявол обещал этим женщинам любую помощь, лишь бы они отреклись от Иисуса Христа и всех святых. Женщины соблазнялись и отдавались дьяволу, на шабашах лобзали его самым гнусным образом и потом, на радость ему, пакостили добрым людям.
В деревне умер новорожденный, который еще не был крещен. Судья заявил, что это Анна его убила. А другие ведьмы из деревни будто бы сами отдавали дьяволу своих детей, вместе с ней убивали их и ели. Анна научила ведьм готовить из детских костей мазь. Этой мазью она натиралась сама и смазывала метлу: иначе в воздух не взлететь. Помимо блуда с дьяволом Анну обвинили в заклинаниях с целью испортить погоду и урожай. И еще в том, что она вызывала бурю и превращала людей в животных. Женщины охотно доносили на других женщин.
– А что говорила сама Анна?
– Она, как и все остальные, во всем призналась.
– Как, почему?!
– Прости, Тео, но ты бы тоже признался. Обвиняемых раздевали и пытали часами, а то и днями. Так требовал закон. Я читал протоколы: «Под пытками она показала, что…» У Анны на теле искали родимые пятна. Их кололи иглой, но она была терпелива и старалась не кричать. Ага, значит, это метка дьявола. А если бы Анна кричала, сказали бы, что она кричит по наущению дьявола, чтобы обмануть суд. Ей тисками сдавливали пальцы рук. Раздавливали голени – надевали «испанский сапог». Тело связывали ремнями, которые резали его до костей. Анну связанной вздергивали на дыбу, ее растягивали, рвали жилы и ломали кости… Чтобы получить хотя бы передышку, надо было признаться и назвать имена сообщников. Первые жертвы называли имена вторых и так далее. Кто-то украл у соседа два луковицы, кто-то кинул полено в чужую свинью, а кто-то обругал соседа, и тот после этого заболел. Таких людей объявляли ведьмами или колдунами…
– Михаэль, но это же безумие! – Теофраст был потрясен.
– Что и говорить, Тео! На суде сидели двенадцать присяжных, и двое из них то и дело кричали: «Виновата! Позор ведьме! На костер ее!» А потом одна обвиняемая при допросе под пыткой назвала их имена. Оба крикуна стали обвиняемыми и сами были казнены. Присяжных осталось только десять.
– А как же губернатор? Неужели он не запретил пытки?
– Он любит новую технику. Для самых хитрых пыток он приглашал специалиста из Мерана. Недавно один умелец принес ему чертеж – металлический стул для допросов. Сиденья утыканы шипами, а под ними будут разводить огонь. На таком стуле обвиняемый быстро во всем признается. Губернатор заинтересовался…
– Боже мой, а как они казнили Анну?
– По закону за колдовство, причинившее кому-либо ущерб, полагается наказывать сожжением. Анну на виду у всех приковали цепями к позорному столбу, обложили хворостом и сожгли. Губернатор говорит, что у нас еретиков сжигают гуманнее, чем в других местах.
– Гуманнее?!
– Анну перед сожжением задушили. А некоторым, чтобы долго не мучились, отрубали голову.
Михаэль кипел. У него перехватило горло. Он взял себя в руки и добавил:
– Они за это еще ответят, Тео! Вот увидишь – все до единого ответят. Я их везде, хоть под землей найду. Они меня запомнят, и на долгие времена!
* * *
Теофраст был потрясен. Никогда раньше он не видел приятеля в таком состоянии. Михаэль готов был сжечь за собой все мосты, принести всё в жертву мести. Его было бесконечно жаль.
– Я тебя понимаю! – успокоил Теофраст Михаэля. – Извини, от вина ты отказался, но, может, выпьешь со мной чашечку напитка?
– Да, пожалуй. А что это за напиток?
– Моя находка. Он полезный, из нескольких трав. Если захочешь, дам тебе рецепт.
Теофраст добавил к воде несколько разных порошков, перемешал и разлил по чашкам.
– Ну, как тебе?
– Мне нравится.
У напитка был приятный аромат и вкус. Он успокаивал, оживлял и придавал бодрости.
– Вот и отлично, – вернулся к разговору Теофраст. – Как же ты мог работать с таким начальником?
– Я лишь недавно добрался до этих бумаг.
– А он этого не знает?
– Нет. Но в его окружении кое-кто начал догадываться… Оказывается, они сами и губернатор незаконно наживаются. И еще посмели обвинить меня!
– Где же ты сейчас работаешь?
– Я ушел к Себастьяну Шпренцу, князю-епископу Бриксена. Мы с женой живем в Бриксене вблизи от ее родителей. Так что до работы мне близко.
– А какие у тебя дела в Зальцбурге?
– Епископ в Инсбруке дал мне поручение. Он чаще бывает там, чем в своей епархии. Из Бриксена сбежал проповедник, у которого нашли крамольную листовку. Он может скрываться в Зальцбурге, и меня прислали с розыскным письмом. Шпренц управляет собственным княжеством. Он по статусу еще выше, чем мой прежний начальник. Я, правда, числюсь простым писцом, но работаю в правительстве епископа. Веду протоколы заседаний, занимаюсь финансами, судом… Епископ – выходец из Франконии. Ему нужен человек из местных, который всех знает. Он доверяет мне, как никому другому.
– Тебе, наверное, сильно урезали жалованье?
– Нисколько! Мне платят не по формальной должности.
– Скажи, Михаэль, а новый начальник тебе больше нравится?
– Наоборот! – воскликнул Михаэль. – Губернатор был пробивным, безжалостным, корыстным, но хотя бы таким же, как другие правители. А епископ – ханжа: он проповедует воду, но сам пьет вино. Епископский двор обирает крестьян и живет в роскоши. В суде допрашиваемых пытают. Нет, Шпренц, пожалуй, еще хуже…
Гость продолжил беседу о том, что у него давно накипело:
– Послушай, Тео, раньше я служил верой и правдой губернатору, а теперь – епископу. Но правому ли делу я служу? Мне было видение, и я всем сердцем услышал и понял слово Божие. Скажи, разве мы живем, как учит Священное Писание? По справедливости? Ведь Бог сотворил всех людей равными! Нас ждет Страшный суд, и никто его не избежит. А с чем придут к нему наши правители? Они изображают себя добродетельными и призывают нас соблюдать заповеди Христа. Должны служить нам примером, а сами увязли в грехе, живут в чревоугодии, блуде и алчности! Но в Евангелии сказано: «Нельзя служить Богу и маммоне!»
– Несомненно, Михль! Ведь призывал же Иисус: «Если хочешь быть совершенным, продай имение твое и раздай нищим!»
– Правильно, Тео! Но разве они это сделают? Правители и их приближенные понастроили свои роскошные замки в лучших местах, незаконно захватили землю и реки, леса и пастбища. Хитрые банкиры и торговцы присвоили себе богатства в недрах земли. Им нет дела до слова Божьего: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Божие». Они грабят казну, грабят простых людей. Богачи могут в день истратить сотни гульденов, а работнику на уборке сена или слуге нужен месяц, чтобы заработать всего один гульден. Шахтеры своим трудом кормят богачей, а сами живут в бедности. Хотя рискуют жизнью и нередко погибают под землей.
Это против Божьей воли. Евангелие учит нас: «Возлюби Господа Бога всем сердцем твоим и возлюби ближнего твоего, как самого себя! Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними!» Но разве дворяне, священники, богачи это делают? Подумай, Тео, в какой грех они впали! Они восстают против слова Божьего! Представь себе, как бы мы все жили, если бы все были равны, если бы добытое золото и серебро делили по-честному.
– Но что же делать, Михаэль? Ты хочешь отнять у богачей все, что они имеют?
– Нет, Тео, человеку можно иметь свою собственность, свою землю. Но надо отнять у богачей, у иноземных купцов и знати то, что они присвоили нечестным путем. Если алчность и злоба застилают им глаза, если они сами не хотят уйти от греха, надо помочь им спасти души. Пусть они живут по Божьим заповедям. Им придется от чего-то отказаться? Сказано же в Евангелии: «Если твой правый глаз соблазняет тебя, то вырви его и брось от себя. А если твоя правая рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя. Ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все твое тело ввержено в геенну».
– Но, Михаэль, люди всегда будут отличаться друг от друга. Они от рождения разные по способностям.
– Да, и все же надо дать им равные возможности, отменить все сословия и привилегии. Никакого дворянства и высшего духовенства больше не будет. Не должно быть людей разного сорта. Закон для всех один. Посмотри, как богат Тироль! – продолжил Михаэль. – У нас есть всё: живописные горы и озера, чистые вода и воздух, прекрасные пастбища с сочной травой, плодородные поля, а в земле серебро и золото. Почему же люди бедствуют? Почему столько беззащитных вдов и сирот? А сколько денег ушло на содержание дворцов в Инсбруке? На войны за расширение своих владений? Хотя бы на одну ту войну, где мы с тобой служили? Что она дала тем, кто там воевал?
У первых христиан всё было общее. Надо вернуть и крестьянам, и горожанам отнятые у них права. Бог даровал человеку власть над всеми зверями, над птицею в воздухе и над рыбою в воде. Каждый должен свободно пользоваться лесом, иметь право на ловлю рыбы и охоту. Пусть простые люди, крестьяне, шахтеры и ремесленники, cмогут жить достойно.
От богатств недр должны выигрывать все. Целью страны должно быть общее благо. Мы будем помогать бедным и больным. Власть церкви отменим, монастыри превратим в больницы, устроим в них приюты для стариков. Построим университет, школы, доступные для всех. Люди не должны тесниться в городах, как муравьи в муравейниках. Лучше жить на земле, ближе к природе. И вот что важнее всего: пока нет честного суда, никогда не будет справедливости. Нужны новые, честные судьи и честные законы. Судей и присяжных люди будут выбирать.
– Михаэль, это не каждый поймет. Можешь ли ты коротко, в трех-четырех словах объяснить, чего ты хочешь?
– Могу: жить по правде, по слову Божьему.
Теофраст улыбнулся. Говорят, что сытый голодного не разумеет. Так бывает, но к Михаэлю это не относится.
– Ты несогласен со мной, Тео? Ты, наверное, занят своей медициной, а остальное тебя не касается?
– Нет, это не так. Мы, врачи, выполняем Божью волю, но по-настоящему можем вылечить только того, кто богат и свободен. Как мне исцелить больного, если его организм подорван недоеданием и грязной работой? Помнишь, как работают на шахтах плавильщики и рудокопы? Они не доживают до старости. У лесорубов скрючиваются и болят суставы оттого, что они корчуют лес на болотах и подолгу стоят в воде. У прачек на руках развивается экзема. Что я могу с этим поделать? Посоветовать грузчикам не поднимать тяжестей, шахтерам не спускаться под землю, а прачкам не мочить рук? Мне стыдно перед этими людьми. Во многом я с тобой согласен. Мне нравятся твои мечты. Надеюсь, что они по Божьей воле осуществятся. Справедливый папа и мудрый император когда-нибудь появятся и изменят мир к лучшему. А притеснителей народа Господь покарает.
– Что же мне – всю жизнь ждать? Видеть, как мучают, казнят невинных, и молчать? – вспыхнул Михаэль.
– Конечно, нет. Но нужно набраться терпения. Проповедовать правду, учить простых людей.
– На это жизни не хватит. К смирению призывают те, кто не хочет жить по слову Божьему. То, о чем я говорил, – это не мечты. Это план действий, – уверенно заявил Михаэль. – «Мне отмщение и аз воздам», – сказано в Библии.
– Неужели ты будешь действовать силой? Проливать кровь? Бунтовать с оружием в руках?! Но к чему приведет насилие? Только к насилию! Я против него, против войны, пыток, смертной казни. Разве что в самом крайнем случае…
– Мне тоже хотелось бы избежать насилия, Тео. Надеюсь, что до этого не дойдет. Но чем больше людей встанет за правду, тем меньше прольется крови. Ты же не ждешь, пока Божьей волей правда восторжествует в твоей науке. Старой медицине ты бросаешь вызов, как бунтарь, а сейчас рассуждаешь, как послушная овечка в стаде! Выходит, Тео, нам не по пути?
– Пойми, Михль, я призван лечить людей, а не убивать. Хотя уж если бы довелось воевать, то лучше за справедливость, чем за неправое дело. Но чего ты добьешься в одиночку?
– Посмотрим, Тео, посмотрим! Почему в одиночку? Я думаю, что в Тироле так же, как я, думают многие… Извини, мы засиделись, мне пора уходить.
– Да, уже за полночь, время третьей стражи… Лучше тебе остаться ночевать у меня.
Рано утром наступило время прощаться.
– Храни тебя Бог, Михль! – промолвил Теофраст. – Я боюсь за тебя, будь осторожен!
– И тебя пусть хранит Бог, Теофраст! Я желаю тебе точно того же.
– А мне-то чего остерегаться?
– Ты ходишь по лезвию ножа. Святая инквизиция не дремлет. Для нее ты колдун, безбожник и еретик.
Приятели обнялись, и гость покинул дом Теофраста.
* * *
В Тироле многие не любили правителей. После того как Лютер перевел Новый Завет на немецкий язык, простые люди, сидя за столом в харчевне или собираясь на улице, спорили о вере. Монахи, пахари, дровосеки, угольщики, пастухи, бродяги и нищие ходили по городам и деревням, проповедуя принципы Евангелия: равенство и братство людей.
Маленькое Тирольское графство в Альпах, входившее, как и Зальцбург, в состав Священной Римской империи, в XV веке стало крупнейшим в Европе центром горнодобывающей промышленности. Здесь получали благородные металлы еще до того, как серебро стали привозить из Южной Америки. Казалось бы, люди жили в Тироле неплохо, да и законы были не худшими в Европе. Но за несколько последних лет поборы с простых людей выросли в десятки раз. Из года в год росло недовольство.
После смерти императора Максимилиана правителем германских земель стал австрийский эрцгерцог Фердинанд из той же династии Габсбургов. Ему, как и Максимилиану, постоянно не хватало денег на содержание двора и на войны. Оба занимали огромные суммы у банкиров Фуггеров, попадали от них в зависимость и служили их интересам. В руках у этих богачей оказались самые большие и прибыльные шахты.
Фердинанд опирался на дворянство и духовенство в ущерб большинству населения: горожанам, шахтерам и особенно крестьянам. Молодой эрцгерцог правил недавно, и ему пока еще доверяли. Но его ближайшие помощники – канцлер Габриэль Саламанка, губернатор Леонард фон Фёльс, епископы Бриксена и Триента (ныне Тренто в Италии) – слыли кровопийцами и мучителями крестьян. Их ненавидели за взяточничество, бессовестное обогащение, присвоение земель, лесов и пастбищ. К тому же некоторых угнетателей воспринимали как чужаков. Для Фердинанда родным был испанский язык. В свои двадцать с небольшим лет он не знал немецкого, а с чужой культурой ему было еще труднее. Саламанка был евреем, иноземцами считали и епископа Бриксена Шпренца, выходца из Франконии, и Фуггеров, которые были родом из Швабии.
Михаэль родился в деревне вблизи городка Штерцинг в Тироле (ныне Випитено в Италии). Он был выходцем из большой и дружной зажиточной крестьянской семьи. Перевал Бреннер в Альпах, расположенный рядом со Штерцингом, соединял Центральную Европу с Италией. Это был один из важнейших в ту пору международных торговых путей. Проезжая там с Теофрастом, Михаэль с гордостью рассказывал, что дорога была приведена в порядок и расширена по инициативе его отца – Якоба Гайсмайера. Последний в должности имперского дорожного мастера несколько лет поддерживал дорогу в исправном состоянии и за это был награжден императором. Затем отец Михаэля стал совладельцем рудника и богатым фермером. От него Михаэль унаследовал острый и критический ум, способность продумывать все до мелочей.
В кругу его родственников и знакомых были не только владельцы рудников, но и шахтеры, подсобные рабочие. Михаэль видел, что способности людей не зависят от их происхождения. Он с юности привык к чтению и задумывался: почему жизнь крестьян и шахтеров отличается от комфортной жизни епископа и его придворных? Почему детям дворян и священников, независимо от способностей, обеспечены привилегии: хорошее образование и карьера, недоступные большинству простых людей?
На службе Михаэлю доводилось подолгу корпеть над бумагами и книгами. Он слегка сутулился и ходил, склонив голову, постоянно о чем-то размышляя. Изучая судебные дела, он возмущался: почему-то в суде всегда оказывался прав епископ, а его противников разоряли штрафами или бросали в подземелье. Об этом подземелье ходили мрачные слухи. Там будто бы было орудие казни, которое имело вид девушки. К машине подводили осужденного, она простирала руки и прижимала его к своей груди, а оттуда вдруг вырывались острые иглы, которые убивали жертву. Тело падало, рубилось мечами на куски, и поток воды уносил следы казни в реку.
Своими мыслями Михаэль делился только с женой: «Как жить, если каждый день слышишь ложь? Суд – насмешка над правосудием. Наши правители и духовные отцы не соблюдают своих же законов». – «Что же тут поделаешь? Надо молчать», – отвечала Магдалена. Она понимала его, но пыталась остановить: «Будь осторожнее, Михаэль! Подумай о наших детях!» – «А я о них и думаю, – возражал он. – Я хочу, чтобы они жили достойно, лучше нас, в мире правды и справедливости».
Михаэль Гайсмайер понимал людей, умел их убеждать, но умел и держать язык за зубами. У него были друзья, готовые пойти за ним в огонь и воду. Они регулярно и тайно встречались в одном из домов в пригороде Бриксена. Невидимые нити связывали их со всей страной. Они готовились к мятежу и находили единомышленников. Шахтеры должны были бороться за улучшение условий труда, крестьяне – за землю, горожане – за свои права.
Участвовал ли в этом Михаэль? Никто вокруг этого не знал. Для всех он был ближайшим помощником князя-епископа в его мирских делах, умелым дипломатом и юристом, уважаемым и порядочным человеком. Правда, на службе Гайсмайер казался «белой вороной»: он сочувствовал простым людям и не выносил несправедливости.
Шаг за шагом Михаэль склонялся к мысли, что он оказался не на той стороне. Решающее событие случилось в начале мая 1525 года и было связано с делом рыбака Петера Песслера. Новый епископ Себастьян Шпренц за три года до этого лишил Песслера права ловить рыбу там, где десятками лет промышляли его дед и отец. Святой отец, как и многие его коллеги, умножал богатство церкви за счет крестьян и горожан. Песслер пытался спорить, судиться с епископом, но все без толку. Такое происходило часто, но Песслер решил защищать закон и справедливость по-своему: с оружием в руках и вместе с друзьями. Эти люди были объявлены вне закона, однако воевать с уроженцами гор – дело непростое. Тирольцы привыкли охотиться, это отличные стрелки. Они знают в родных местах каждую вершину, каждую тропинку, могут укрыться в лесу, могут спуститься с гор в одну сторону, а могут в другую. Всякий утес служит им крепостью.
За голову Песслера обещали награду, посылали против него отряды наемников, но в схватках он всякий раз побеждал и скрывался. Лишь через два с лишним года, в сентябре 1524 года, Петер был раненым схвачен и брошен в подземелье замка в Бриксене. Князь-епископ с непокорными подданными не церемонился: в течение трех недель были обезглавлены 47 крестьян. Но суд над Песслером, как ни странно, сильно затянулся. Епископ требовал немедленно приговорить преступника к казни, и придворный суд собирался выполнить этот приказ без всякого разбирательства.
Этому помешал Гайсмайер, недавно принятый на службу. Он изучил это дело и сразу же вступил в конфликт с судьей. Гайсмайер требовал провести процесс по всем правилам, с участием присяжных, и добился своего. Судье пришлось опрашивать многих свидетелей. Михаэль пытался убедить судью, что выносить обвинительный приговор не только несправедливо, но и недальновидно, потому что об этом деле в Тироле знают все. У Песслера масса друзей и сочувствующих. «Приговор подбросит хвороста в разгорающийся костер, – предупреждал судью Михаэль. – Такое вряд ли понравится эрцгерцогу Фердинанду».
Несмотря на это, суд наконец выносит решение – казнить Песслера через несколько дней, 9 мая 1525 года. Жена рыбака вместе с группой женщин, рыдая, умоляют о помиловании. Судья идет на уступку: вместо сжигания преступнику отрубят голову. Епископ при казни присутствовать не хочет: у него дела в Инсбруке, там спокойнее. Михаэлю остается лишь доложить епископу об исполнении решения.
Час приходит, звонят колокола. Казнь хорошо подготовлена – епископ халтуры не любит. Добротно сколочен помост, у плахи ждет палач в черном одеянии с капюшоном и с топором в руках. Казнь должна быть публичной, в назидание другим. На площади собралась толпа, сотни людей. Всё, как всегда. Зеваки любят смотреть, когда кого-то казнят, колесуют и четвертуют: развлечений в жизни мало. Песслера в кандалах, измученного и ослабевшего, ведут из тюрьмы под барабанный бой. Рядом с ним шагают священник и судья, впереди комендант города. Шествие сопровождают 16 стражников в латах, с копьями и алебардами. Судья разворачивает грамоту и начинает зачитывать приговор.
Вдруг мощный голос из толпы перекрывает его – это Андреас Шнагерер, крестьянин из Роденека: «Свободу Песслеру!» Над площадью рев – выкрик эхом повторяет толпа. «Вырвем Песслера из рук палачей! Вперед, за мной!» – гремит Шнагерер. В воздух поднимается лес рук, а в них – откуда?! – дубины с шипами и топоры. С криками и бранью толпа набрасывается на стражников. Те в панике убегают.
Торжествующие мятежники обнимают Песслера и ведут его с собой. Но пройдут ли они через городские ворота? Да! Ворота уже захвачены сообщниками Андреаса Шнагерера. Толпа выходит из города и переходит по мосту через бурную горную реку в соседнюю деревню. Потом люди вырывают из моста часть бревен, чтобы солдаты епископа не смогли их преследовать. Каменщик приносит молоток и сбивает с ног Песслера железную цепь. Тот сразу же скрывается – он возвратится в ряды повстанцев лишь через несколько месяцев: после тюрьмы ему пришлось долго лечиться.
Вечером в горах по обе стороны реки от города Бриксена раздался колокольный звон – сигнал к всеобщему восстанию. На следующий день вооруженные крестьяне вошли в город, и их поддержали горожане. Замок епископа был захвачен. Шпренц спасся бегством и вскоре умер, а его чиновники и слуги были изгнаны. Власть в Бриксене и его окрестностях перешла в руки мятежников. К восстанию присоединились другие города и деревни Тироля. Начались нападения на дома священников, запылали замки феодалов и монастыри.
После освобождения Песслера восставшие крестьяне решили захватить богатейший монастырь в Нойштифте. Они давно возмущались тем, что святые отцы отняли у крестьян лучшие земли и пастбища, право пользоваться лесом и прудами, заставляли на них работать. Гайсмайер убедил крестьян вначале провести переговоры со священниками. Делегаты мятежников потребовали компенсировать им убытки. Им отказали, и тогда вечером вооруженная толпа из пяти тысяч крестьян, горожан и шахтеров ворвалась в монастырь. Перепуганные монахи заранее спаслись бегством.
Голодные и разъяренные люди набросились на запасы хлеба и бочки превосходного вина в подвалах. Началась безудержная попойка, которую организаторы восстания не могли остановить. На следующий день мятежники нашли в монастыре рабочий скот, овец, птиц, утварь из золота и серебра и другие драгоценности. Их особое внимание привлекли книги, в которых были записаны их займы, долги и требуемые работы. Документы вынесли на улицу и подожгли. Но один хитрый служитель монастыря заранее запачкал одну книгу и спрятал ее в мусорной яме, так что впоследствии монахи ее очистили и спасли.
На собрании представителей разных земель был избран главнокомандующий повстанческой армией. Им стал Михаэль Гайсмайер. В помощь ему выбрали «Комитет двадцати», в котором были поровну представлены крестьяне и горожане. С этого момента с именем Гайсмайера на протяжении семи лет простые люди альпийских земель связывали свои надежды на освобождение и лучшую жизнь. Даже его ярые враги признавали, что он был блестящим оратором, обладал острым умом и дальновидностью. В отличие от большинства повстанцев Михаэль был знаком с механизмом управления, работой правительства, администрации и судов. Он понимал проблемы своей страны и имел военный опыт. У него был план построения нового общества, привлекавший единомышленников.
* * *
В руки мятежников перешли затем и другие монастыри, замки и дворцы в Тироле, особенно на юге, в том числе замок Прёзельс – резиденция губернатора. Эти здания восставшие громили или жгли. Они ломали шкафы и сундуки, крушили столы, стулья и кровати, били посуду, опустошали конюшню и погреба, сжигали священные книги. В церквях мятежники разрушали прекрасные статуи, алтари, иконы, витражи и украшения, а дивный оргáн могли разобрать на трубки и поделить их между собой.
Прелаты, дворяне и чиновники эрцгерцога стали объектом проклятий и гонений. От них требовали выкуп, их могли унизить, провезти на грязной телеге с навозом, избить или убить. Простому мужику доставляло удовольствие сорвать с графа шапку и надеть ее на себя. Проповедники призывали выгнать дворян и священников или заставить их работать наравне со всеми, отнять их имущество, поделить и самим зажить господами.
В актах вандализма проявлялась накопленная веками ненависть. Гайсмайеру было ясно, что до мятежа людей довели правители. Взять хотя бы его бывшего начальника Леонарда фон Фёльса – он присвоил в Тироле чуть ли не десяток замков. Разбогател, увеличив подати и оброк на подданных. Отнял у крестьян ручей и пруд, создавая свою усадьбу. Его скот пасли на полях крестьян, когда там созревал урожай. Михаэль знал, что и в домах каноников многое не было нажито честным трудом. Однажды крестьян заставили вернуть священнику золотую чашу для причастия, похищенную в церкви. А священник заложил ее хозяину гостиницы, чтобы купить с приятелем вина: «За неимением золотой чаши можно служить обедню и в медной!»
Комитет крестьян и горожан в Бриксене во главе с Михаэлем Гайсмайером стал центром организации восстания в стране. На два с лишним месяца Михаэль оказался в роли фактического правителя Тироля. Он стремился придать разбушевавшейся стихии организованный характер, поддерживать порядок и дисциплину, избежать вандализма и ненужных жертв.
На следующий день после своего избрания на собрании в Нойштифте Гайсмайер обратился к мятежникам со словами: «Христос призывал к любви и состраданию. Наши правители должны жить по Божьим заповедям. Вместо этого они угнетают народ». Он провозгласил свой план реформ и новую конституцию Тироля. Этот план включал в себя требования крестьян, но шел гораздо дальше: «Все мы дети Адама и Евы, христиане, братья и сестры. Поэтому мы требуем полного равенства горожан и крестьян с дворянством и духовенством. Светской власти церкви мы положим конец. От богатства недр должен выигрывать весь народ. Основную крупную собственность надо разделить, монополии чужеземных купцов ликвидировать. Все подати и налоги сократить до десятины. Эти деньги должны поровну идти в бюджет страны и церковных приходов. За счет этого мы поможем больным и бедным».
В Нойштифте в распоряжении повстанцев оказались ценности на огромную сумму в 24 тысячи гульденов. Их начали растаскивать, но уже через несколько дней почти все было опечатано комитетом. Вещи и деньги распределялись и использовались для общих целей. Михаэль знал: в войнах побеждали те, у кого было больше денег. Деньги были нужны для выплаты жалованья солдатам революционной армии, для покупки оружия и продовольствия.
Шахтеры в Шваце возмущались тем, что вовремя не получили от Фуггеров жалованье – 45 тысяч флоринов. Бунтовщики отказались работать, пока с ними не рассчитаются. Получив от банкиров отказ, шахтеры захватили и разграбили их контору, управлявшую монетным двором Тироля. Эрцгерцог Фердинанд был в панике: они могли всего за день дойти до Инсбрука. Но вместо этого шахтеры двинулись на юг и присоединились к восставшим в Бриксене. Мятежники заняли дорогу и перехватили телеги с порохом, заказанные Фердинандом из Италии. Хитроумный эрцгерцог размышлял, что делать. Собрать против повстанцев большое войско? На это пока не хватает денег. Получить помощь из других областей Германии? Но и там восстание в разгаре… Лучше всего выиграть время и втянуть повстанцев в долгие переговоры. Торговаться и обещать!
В июне 1525 года Фердинанд собрал в Инсбруке парламент, где были представлены все сословия, кроме духовенства – крестьяне потребовали, чтобы оно не вмешивалось в мирские дела. Дворян мало, они напуганы: повстанцами захвачена сотня замков. Среди делегаций от крестьян и горожан преобладают зажиточные люди. Бедняки не могут бросить свое хозяйство и уехать в Инсбрук на несколько недель. В восстании участвуют крестьяне, горожане, шахтеры и горнозаводчики, но чаяния у них разные.
Большинство крестьян требуют немногого: сократить поборы и работу на феодалов, разрешить самим выбирать себе священников, бесплатно пользоваться лесами, охотиться и ловить рыбу. Все их предложения эрцгерцогу, как и программа Гайсмайера, основаны на Священном Писании. Обращение крестьян к правителю завершалось словами: «Если наши тезисы не согласны со словом Божьим, то мы от них отступимся, как только это нам докажут по Писанию… Если даже многие тезисы будут найдены противными Богу…, то мы все их возьмем назад и будем молить Господа, чтобы Он дал нам разум поступать и жить по христианскому учению…» Восставшие крестьяне Фердинанду верят: «Все мы, бедные и обиженные, верим и надеемся не только на Бога, но и на Ваше Величество».
Гайсмайер не торопится распускать свою армию и остается в Бриксене. Он тоже пока верит эрцгерцогу. Михаэль готов сохранить его власть над страной и надеется договориться с ним мирным путем. В конечном счете правителю удается расколоть мятежников. Он обещает, что в случае примирения не будет их преследовать, что все жалобы будут по возможности учтены. Добрыми словами и хитрой тактикой Фердинанд одерживает верх над повстанцами. Он идет на уступки шахтерам, и они возвращаются к работе. Но как только восстание немецких крестьян было разгромлено и армия феодалов смогла прийти Фердинанду на помощь, эрцгерцог распустил парламент и потребовал от своих чиновников схватить Гайсмайера.
