Александр Амфитеатров
Отравленная совесть (пьеса)
Сердецкій. Простите, голубушка, разстроенъ я, не до шутокъ мнѣ. Вотъ что: приглядите вы за Людмилою Александровною, не оставляйте ее одну…
Олимпіада Алексѣевна. Я и то уже глазъ съ нея не свожу.
Сердецкій. Можетъ быть, ваше общество развлечетъ ее немного.
Уходить. Входятъ Лида, Митя и Синевъ – ведутъ Лиду за руки y Синева – отнятый портфель.
Синевъ. Ура! побѣдилъ и овладѣлъ трофеемъ… Митяй! благодарю за вооруженную помощь.
Лида. Да, когда вдвоемъ на одну, да еще я поскользнулась…
Убѣгаетъ.
Олимпіада Алексѣевна. Разыграться изволили, Петръ Дмитріевичъ? Вотъ ужъ пословица-то вѣрно говоритъ: связался чортъ съ младенцомъ.
Синевъ. Митя! кланяйся и благодари: тутъ и на твою долю досталось!
Mитя. Нѣтъ, я, кажется, тебя, въ самомъ дѣлѣ, скальпирую.
Синевъ. Не сверкай взорами: я только два слова…
Отводить Олимпіаду Алексѣевну въ сторону.
Тетушка…
Олимпіада Алексѣевна. Секретъ?
Синевъ. Строжайшій.
Олимпіада Алексѣевна. Денегъ, что ли, надо?
Синевъ. Тьфу! когда я y васъ просилъ? Вотъ что: Людмила Александровна…
Олимпіада Алексѣевна. И этотъ! Да что вы помѣшались всѣ на Людмилѣ Александровнѣ?
Синевъ. Пишетъ она вамъ иногда?
Олимпіада Алексѣевна. Почти каждый день обмѣняемся запискою, а то двумя…
Синевъ. Голубые листки?
Олимпіада Алексѣевна. Да, y нея всегда такая бумага… Да на что тебѣ?
Синевъ. Квадратики? да?
Олимпіада Алексѣевна. Господи! Вотъ присталъ!.. Ну, да!.. Мистификацію, что ли, затѣваешь?
Синевъ. Нѣтъ, скорѣе распутываю… Благодарю васъ, тетя Липа!
Олимпіада Алексѣевна. Больше ничего?
Синевъ. Ничего.
Олимпіада Алексѣевна. Стоило красивую женщину въ уголъ уводить! Только любопытство раздразнилъ!
Митя. Кончились ваши таинственности?
Синевъ. Кончились, братъ! Совсѣмъ… Теперь всѣ таинственности кончились!
Олимпіада Алексѣевна и Митя уходятъ.
Синевъ (одинъ). Нѣкто Брутъ, говоритъ исторія, изъ чувства гражданскаго долга, отрубилъ головы своимъ сыновьямъ. Людмила Александровна мнѣ почти не родственница даже, да и не рубить голову ей приходится, а только посадить ее на скамью подсудимыхъ. Улики явныя… Преступна! Ясно, какъ день, что преступна!.. Ну-съ, Петръ Дмитріевичъ! вотъ тебѣ сѣкира: руби!.. Что же рука-то не поднимается? Эхъ-хе-хе!
Стоитъ въ задумчивости. Людмила Александровна показывается въ столовой.
Я не въ силахъ арестовать ее… лучше въ отставку подамъ! Пусть другой… Но, съ другой стороны…
Людмила Александровна медленно входить и приближается къ Синеву. Она идетъ какъ соннамбула, будто не замѣчая его…
Синевъ заступаетъ ей дорогу. Людмила Александровна…
Людмила Александровна вздрогнула, остановилась, смотритъ на Синева тусклымъ, мертвымъ взоромъ, точно не узнаетъ его.
Синевъ. Нѣтъ! Не могу! не могу!
Убѣгаетъ.
Людмила Александровна (долго смотритъ вслѣдъ ему). Догадался, наконецъ? Поздно! надо было брать меня живою: отъ мертвой добыча не велика.
Олимпіада Алексѣевна (входитъ). Что такъ задумчива? что такъ печальна?
Людмила Александровна. Липа!
Олимпіада Алексѣевна. Ты опять киснешь? Жаль. Право, мнѣ тебя жаль. Годы наши не дѣвичьи, летять быстро. А ты теряешь золотое время на хандру… Есть ли смыслъ? Хоть бы разокъ улыбнулась. Что это? кого собираешься хоронить?
Людмила Александровна. Себя, Липа.
Олимпіада Алексѣевна (хохочетъ). Ой, какъ страшно! Что же тебѣ въ нощи видѣніе было? Это случается.
Людмила Александровна. Да, видѣніе… тяжелый, ужасный сонъ.
Олимпіада Алексѣевна. Я тяжелые сны только на масляницѣ вижу, послѣ блиновъ, а то все веселые. Будто я Перикола, а Пикилло – Мазини. Будто въ меня пушкинскій монументъ влюбленъ, – что-нибудь этакое. А чаще всего никакихъ. Жизнь-то мою знаешь: вѣчный праздникъ! – оперетка, Стрѣльна, шампанское… Вернешься домой, устала до смерти, стоя спишь; добралась до подушки и ау! какъ мертвая!
Людмила Александровна. Какъ мертвая!
Олимпіада Алексѣевна. Ты на жизнь-то полегче гляди: что серьезиться? Съ какой стати? Развѣ y насъ какія-нибудь удольфскія тайны на душѣ, змѣи за сердце сосутъ? Я ужъ и то смѣялась давеча Петькѣ Синеву: что онъ ищетъ рукавицы, когда онъ за пазухою?
Людмила Александровна. А!..
Олимпіада Алексѣевна. Приглядись, говорю, къ Людмилъ: какой тебѣ еще надо убійцы? Лицо точно она вотъ-вотъ сейчасъ въ семи душахъ повинится…
Людмила Александровна. Не шути этимъ! не шути! не смѣй шутить!
Олимпіада Алексѣевна. Э! отъ слова не станется.
Людмила Александровна. Не шути! Это… это страшное.
Олимпіада Алексѣевна. Эка трагедію ты на себя напустила! Даже по Москвѣ разговоръ о тебѣ пошелъ.
Людмила Александровна. Уже!
Олимпіада Алексѣевна. Намедни встрѣчаю княгиню Настю… ну, знаешь, ея язычокъ! – А что, спрашиваетъ, Липочка: правда это, что ваша пріятельница Верховская была влюблена въ покойнаго Ревизанова и теперь облеклась по немъ въ трауръ?
Людмила Александровна. Я въ него? въ этого… изверга?.. Да какъ она смѣла?! Какъ ты смѣешь?!
Олимпіада Алексѣевна. Пожалуйста, не кричи. Во-первыхъ, я ничего не смѣю, а во-вторыхъ… я все смѣю! не закажешь! Княгинѣ я за тебя отпѣла, конечно. Ну, а влюбиться въ Ревизанова что тутъ особеннаго? Да мнѣ о немъ Леони такое поразсказала… ну-ну! Я чуть не растаяла, честное слово. И этакого-то милаго человѣка укокошила какая-то дура!.. Не понимаю я этихъ романическихъ убійствъ. За что? кому какая корысть? Мужчины, хоть и подлецы немножко, а народъ хорошій. Не будь ихъ на свѣтѣ, я бы, пожалуй, въ монастырь пошла.
Людмила Александровна. Ахъ, ничтожество!
Ломаетъ руки въ смертельной тоскѣ.
Липа!
Олимпіада Алексѣевна. Что?
Людмила Александровна. Дай мнѣ средство, научи меня быть такою же счастливою, какъ ты!
Олимпіада Алексѣевна. А кто тебѣ мѣшаетъ? Живи, какъ я, – и будешь, какъ я.
Людмила Александровна. Не хочу я больше сновъ… не надо ихъ! не надо!
Олимпіада Алексѣевна. Ну, ужъ это, матушка, не отъ насъ зависитъ. Это – кому какъ дано!
Людмила Александровна. Мертвые сновъ не видятъ.
Олимпіада Алексѣевна. Не къ ночи будь сказано!
Людмила Александровна. Вѣчный мракъ…забвеніе… тишина…
Олимпіада Алексѣевна. Ну, что ужъ! Извѣстное дѣло: мертвымъ тѣломъ хоть заборъ подпирай!
Людмила Александровна. Зачѣмъ люди клевещутъ на смерть, представляютъ ее ужасною, жестокою?.. Жизнь страшна, жизнь свирѣпа, а смерть ласковый ангелъ. Она исцѣляетъ… Она защитить меня… она проститъ…
Олимпіада Алексѣевна. То есть – убей ты меня, а я ничего не понимаю, что съ тобою творится. Такъ всю и дергаетъ.
Съ внезапнымъ вдохновеніемъ.
Слушай! говори прямо: въ самомъ дѣлѣ, что ли спуталась съ кѣмъ?
Л. А., оторванная отъ своихъ мыслей, смотритъ, не понимая.
Такъ это дѣло житейское! Довѣрься мнѣ: слава Богу, подруги!
Л. А., понявъ, наконецъ, разражается истерическимъ смѣхомъ.
Все будетъ шито и крыто. Я на секреты не женщина – могила.
Людмила Александровна (безумно хохочетъ). Нѣтъ… нѣтъ… нѣтъ! Спасибо!.. Эта могила не для меня… Я найду себѣ другую!.. другую!..
Быстро уходить.
Олимпіада Алексѣевна. Да куда же ты? куда?.. Фу! перепугала! Охъ, ужъ эти мнѣ в нервныя натуры! Напустятъ на себя неопредѣленность чувствъ и казнятся. Зачѣмъ? кому надо! Терпѣть не могу.
Выстрѣлъ.
Ай!
Изъ разныхъ дверей выбѣгаютъ Синевъ, Митя, Лида.
Синевъ. Что случилось?
Митя. Кто стрѣлялъ?
Лида. Гдѣ?
Олимпіада Алексѣевна. Охъ… боюсь и думать… Людмила… тамъ…
Лида. Мамочка!
Митя. Господи!
Бѣгутъ за сцену.
Голосъ Сердецкаго. Помогите кто-нибудь… скорѣе, бѣгите за докторомъ!.. Митя! поднимай ее! Вотъ такъ!..
Вдвоемъ съ Mитею выносятъ Людмилу Александровну.
Лида. Мамочка!
Людмила Александровна. Это я нечаянно… вы не думайте… Я задѣла… Не слѣдовало трогать… Охъ!
Сердецкій. Петръ Дмитріевичъ! скорѣе доктора! Пошлите въ клубъ за Степаномъ Ильичемъ.
Людмила Александровна. Поздно… Не успѣете… Другъ мой! Я умираю… Спасибо за все!.. Передайте мужу – пусть проститъ… Дѣти!.. Митя!.. Лида!.. измучила я васъ… простите!.
Митя. Мамочка моя! мамочка! Господи! да за что же?
Олимпіада Алексѣевна (гладитъ его по головѣ). Полно, золотой мой, полно! Это ничего, мама поправится.
Людмила Александровна. Нѣтъ, я не поправлюсь… Петръ Дмитріевичъ! вы видите…
Синевъ. Ахъ, глаза бы не глядѣли!
Людмила Александровна. Подойдите… ближе… я должна вамъ сказать…
Сердецкій. Не надо этого, Людмила, совсѣмъ не надо!
Людмила Александровна. Надо, Аркадій Николаевичъ, совѣсть велитъ… моя бѣдная отравленная совѣсть…
Синевъ угрюмо приближается.
Людмила Александровна. Забудьте все!.. Прекратите дѣло!.. Я прошу васъ!.. Теперь я имѣю право просить… Жизнью заплачено за жизнь… Охъ!.. Дѣти!.. Ми… Митя!.. простите!.. Люблю… всѣхъ люблю… Ахъ!
Умираетъ.
Лида. Мамочка!
Митя. Мама! За что, за что, за что?
Съ воплемъ припадаетъ къ трупу.
Занавѣсъ. КОНЕЦЪ.
ПРИМѢЧАНІЕ. Заключительная сцена смерти Людмилы Верховской въ этомъ изданіи начинается во второй, петербургской, редакціи. Такъ играла ее Л. Б. Яворская, имѣющая право считать роль Верховской одною изъ удачнѣйшихъ въ своемъ обширномъ репертуаръ. У Корша и въ провинціи сцена эта шла по первой редакціи. Такъ какъ многія исполнительницы предпочитаютъ ее петербургской и, благодаря первому печатному изданію «Отравленной Совѣсти», она болѣе извѣстна, то прилагаю и этотъ варіантъ.
Варіантъ послѣдней сцены
По первой редакціи.
Синевъ. Ахъ! глаза бы не глядѣли.
Съ отчаяніемъ бросаетъ портфель на столъ. Изъ него сыплются бумаги.
Людмила Александровна. Это… что тамъ… упало? Какія… бумаги…
Синевъ (мнется). Мои служебныя, Людмила Александровна.
Людмила Александровна. А! понимаю, какія… Покажите мнѣ ихъ сюда.
Синевъ. Помилуйте, Людмила Александровна!.. до бумагъ ли?!
Людмила Александровна. Дайте! исполните волю умирающей…
Синевъ нехотя подаетъ. Людмила Александровна читаетъ.
Дѣло объ убійствѣ… неизвѣстнымъ лицомъ… Неизвѣстнымъ лицомъ!.. Дѣти! Липа! отойдите! Я хочу сказать два слова Петру Дмитріевичу. Вы, Аркадій Николаевичъ, останьтесь… вы знаете все.
Сердецкій. Не надо этого, Людмила, совсѣмъ не надо.
Людмила Александровна. Надо, Аркадій Николаевичъ!.. Совѣсть велитъ… Моя бѣдная, отравленная совѣсть… Петръ Дмитріевичъ…
Синевъ. Людмила Александровна, не лучше ли намъ поговорить, когда вы поправитесь?
Людмила Александровна. Нѣтъ, я не поправлюсь. Наклонитесь ко мнѣ… Петръ Дмитріевичъ, тутъ надо сдѣлать маленькую приписку. Вотъ тутъ… возьмите карандашъ… пишите… Охъ!.. Пишите: прекращено за смертію… обвиняемой…
Умираетъ. Дѣти съ воплемъ бросаются къ трупу.
Сердецкій (Синеву). Забудьте ея слова. Не людямъ судить мертвыхъ между собою! Сосчитаться другъ съ другомъ – предъ ними цѣлая вѣчность.
