Александр Витальевич Лоза
Офицер черноморского подплава
Колчак
Получив ответную телеграмму от Председателя Государственной Думы о февральском перевороте, призывающую офицеров, солдат и матросов спокойно исполнять свой долг и «твердо помнить, что дисциплина и порядок есть лучший залог верного и быстрого окончания вызванной старым правительством разрухи и создания Новой Сильной Правительственной власти», командующий флотом вице-адмирал Колчак своим приказом № 711 от 3 марта 1917 года, сообщил ее флоту и войскам:
«В последние дни в Петрограде произошли вооруженные столкновения с полицией и волнения, в которых приняли участие войска Петроградского гарнизона. Государственной Думой образован Временный комитет под председательством председателя Государственной Думы Родзянко для восстановления порядка. Комитет поставил целью установлением правильной деятельности в тылу и поддержанием дисциплины в воинских частях довести войну до победного конца. В ближайшие дни преувеличенные сведения об этих событиях дойдут до неприятеля, который постарается ими воспользоваться для нанесения нам неожиданного удара. Такая обстановка дополнительно требует от нас усиленной бдительности и готовности в полном спокойствии сохранить наше господствующее положение на Черном море и приложить труды и силы для достойного Великой России окончания войны».
В этот день 3 марта 1917 года первыми в русском флоте на Балтике в Гельсингфорсе подняли красный флаг революции матросы линкоров «Император Павел I» и «Андрей Первозванный». На линкоре «Император Павел I» бунт начался с того, что на палубе матросами был поднят на штыки штурманский офицер лейтенант В.К. Ланге, якобы за то, что числился агентом охранного отделения. В действительности ничего подобного не было. Здесь, наверное, уместно сказать, что полицейский сыск был противен всем традициям русского флота. Как пишут И.Н. Хмельнов и Э.М. Чухраев в работе «Бунтующий флот России»: «Корабельные офицеры были категорически против сыска в корабельных условиях, потому что сыск на корабле неизбежно развращал бы команду, ибо пришлось бы пользоваться услугами матросов из той же команды. Им надо было особо платить, делать льготы, исключения, а так как на эти услуги пошел бы только худший элемент из матросов, то он мог легко злоупотреблять своим положением. Возникни же хоть малейшее подозрение, взаимоотношения между офицерами и командой стали бы моментально портиться и породили бы недоверие и злобу…»
Кроме погибшего в ту ночь лейтенанта В. К. Ланге на линкоре «Император Павел I» матрос-кочегар Руденок убил кувалдой лейтенанта Н.Н. Савинского. Затем этой же кувалдой Руденок убил мичманов Шеманского и Булича. Так зверски пролилась первая офицерская кровь на флоте в ходе «бескровной» Февральской революции. Всего «на кораблях и базах Балтийского флота было убито 120 офицеров и более 600 подверглись нападению. Позднее подобные эксцессы прокатились и по другим флотам».
Конечно, слово «эксцессы» не описывает в полной мере все те ужасы, зверства и произвол «революционных» матросов над своими офицерами. Расстрелы «без суда и следствия», издевательства и глумления… Очевидец событий, капитан 2-го ранга Г.К. Граф со скорбью и горечью писал: «Через некоторое время из госпиталя по телефону позвонили… и передали, что к ним то и дело приносят тяжело раненных и страшно изуродованные трупы офицеров… Вот они в мертвецкой. Боже, какой ужас!.. Сколько истерзанных трупов!.. Они все брошены кое-как, прямо на пол, свалены в одну общую ужасную груду. Безучастно глядят остекленевшие глаза покойников…»
Современному читателю трудно понять, почему в 1917 году немалая часть нижних чинов русского флота в одночасье превратились в огромную банду убийц, грабителей и насильников. Писатели-маринисты советского времени пытались дать свое возвышенно-наивное описание двух «оборотных сторон медали» корабельной жизни, объясняющее эти трагические события. Борис Лавренев в романе «Синее и белое» писал о двух сторонах флотской жизни: «На одной сторон – сверкание погон, кортиков, ордена, чины, гербовые страницы дворянских книг, успехи, волшебно смеющаяся жизнь, слава, женщины, прекрасные как цветы, утонченная романтика любовной игры; на другой – бесправие, темень, безымянность, каторжный матросский труд, кабаки, упрощенная любовь… подальше от начальственных глаз таимые темные мысли».
В действительности все было намного сложнее и трагичнее. Современник тех смутных дней, видный деятель партии эсеров В.М. Чернов писал об особенностях жизни матросов: «Другая особенность – жизнь на самодовлеющих «плавучих крепостях» также наложила на матросскую среду свой отпечаток… Буйная удаль, с примесью непостоянства, беззаботная подвижность и неприкованность ни к каким прочным «устоям» и, наконец, самодовлеющее противопоставление остальному миру при крепкой товарищеской спайке в узком кругу». Во время бунта на кораблях наибольшей жестокостью и призывами к убийствам отличались «вожаки» восстания – люди с революционным либо с уголовным прошлым и, как правило, не имеющие отношения к действующему флоту. При этом основная масса матросов не жаждала убийств, многие из них оказались заложниками того шального, «революционного» времени и действовали под влиянием агитаторов и провокаторов, что ни в какой мере их не оправдывает.
Как пишется в работе «Бунтующий флот России»: «По сути, происходила мощная и масштабная маргинализация матросской массы, превращавшая ее в объект успешной революционной пропаганды».
Последующие события показали, что менее всего «революционному» влиянию были подвержены соединения, активно воюющие в море: соединения миноносцев и подводных лодок.
На следующий день после начала мятежа на балтийских линкорах, рано утром, в предрассветном тумане, который заставил всех на мостике быть предельно внимательными, 4 марта 1917 года подводная лодка 1-го дивизиона «Нерпа», завывая сиреной, ушла к Босфору на боевое дежурство. Когда туман рассеялся, лодка была уже далеко.
В этот день в Севастополе стало известно об отречении императора Николая II. По приказу командующего Черноморским флотом Колчака флоту было сообщено: «Государь Император Николай Александрович подписал в городе Пскове акт об отречении от Престола и отбыл в Ставку».
В дополнительном экстренном выпуске газеты «Крымский вестник» опубликовали текст «Манифеста» об отречении Николая II за себя и за Наследника – сына Алексея и другой «Манифест» – от имени Михаила Александровича Романова, тоже отказавшегося от престола.
С ужасом и восторгом читали матросы, солдаты и жители города слова «Манифеста», которые будоражили, волновали и кружили головы: «В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, в согласии с государственной думою, признали мы за благо отречься от Престола Государства российского и сложить с себя Верховную власть».
Люди с ликованием повторяли и повторяли слово: «Свобода!!!» После этого город Севастополь и воинские части флота погрузились в череду непрерывных митингов и демонстраций, лозунгов и резолюций…
Современные историки считают, что основной, главной причиной успешного переворота и свержения монархии в феврале 1917 года явилось участие генералов и старших офицеров Ставки Верховного Главнокомандования, а также командующих фронтами и флотами в заговоре. Оппозиционные генералы-предатели вместе с думской оппозицией были составной частью общего заговора. Нет сомнений, что если бы генералы Ставки остались хотя бы нейтральными в противостоянии царя и его противников, то исход событий в феврале 1917 года мог быть совсем иным. Позже И.Л. Солоневич писал: «В этом предательстве первая скрипка, конечно, принадлежит военным. Этой измене и этому предательству нет никакого оправдания. И даже нет никаких смягчающих вину обстоятельств: предательство в самом обнаженном его виде».
Как пишет И. Никулин в статье «Генералы-предатели. Почему они предали Николая II?»: «…Успех заговора зависел от того, на чьей стороне окажется армия и прежде всего Ставка. Именно поэтому один из лидеров думской оппозиции А.И. Гучков задолго до переворота стремился установить с армейскими кругами тесную связь. По сведениям Охранного отделения, «Гучков явно стремился к тому, чтобы сосредоточить в своих руках все нити управления вооруженными силами страны».
В 1916 – начале 1917 года Гучков вошел в прямой контакт с начальником штаба Ставки генерал-адъютантом
М.В. Алексеевым, а также с главнокомандующим армиями Северного фронта генерал-адъютантом Н.В. Рузским. …Участие в заговоре генерала Алексеева, второго человека в русской армии после Николая II, безусловно, являлось ключевым. …Пока Гучков «обрабатывал» Алексеева, другой лидер думской оппозиции М.И. Терещенко склонял на свою сторону главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта генерала А.А. Брусилова. …Стали регулярными встречи другого заговорщика князя Львова с генералом Алексеевым, на которых обсуждалась возможность ареста царя в Ставке.
9 февраля 1917 года в кабинете Родзянко в Государственной Думе состоялась встреча лидеров оппозиции с генералами Рузским и Крымовым. Было решено, что в апреле, когда государь будет возвращаться из Ставки, его поезд будет остановлен в зоне действия штаба Северного фронта. По планам заговорщиков императора следовало арестовать и «заставить отречься от престола».
…Посол Бьюкенен писал в Лондон, что «если государь не уступит, то в течение ближайших недель что-нибудь произойдет или в форме дворцового переворота, или в форме убийства». Командующий VIII корпусом генерал Деникин в своих мемуарах вспоминал, что в первой половине марта 1917 года «предполагалось вооруженной силой остановить императорский поезд во время следования его из Ставки в Петроград. Далее должно было последовать предложение царю отречься от престола, а в случае несогласия – физическое его устранение».
«Одним из самых активных сторонников переворота был командующий Уссурийской дивизией генерал-лейтенант А.М. Крымов, которого Родзянко называл «доверенным лицом Алексеева». …Связи оппозиции были налажены и с Великим князем Николаем Николаевичем, который не забыл царю отстранения от командования. …В генеральском корпусе произошли большие изменения морально-нравственных устоев… «Воеводы» императора Николая II отнюдь не стали опорой престола.
Высшее военное руководство Российской императорской армии в конце 1916 – начале 1917 года поддержало не своего государя и Верховного Главнокомандующего, а политическую оппозицию, готовившую его свержение».
И еще одна немаловажная деталь. Исследователь А. Одинцов в статье «Как умирала монархия. Кто заставил Николая II отречься от престола?» пишет: «Согласно сохранившемуся журналу заседаний Совета министров Временного Правительства, заседание 2 марта 1917 года, посвященное отречению Николая II, началось в 11:30, а закончилось в 14:00. В то время как так называемое «отречение от престола», по официальной версии, произошло 2 марта в 15 часов 5 минут».
Вдумайтесь, читатель, совещание Временного Правительства, посвященное отречению Николая II, началось тогда, когда царь еще и не думал отрекаться! Значит, Временному Правительству было не важно, отречется ли царь на самом деле или нет. Как и в случае с изданием Приказа № 1, Манифест об отречении российского монарха готовился заранее, по единому плану и в этом плане формальности уже не имели значения. В худшем случае при отказе подписать отречение Николай II, как писал британский посол Бьюкенен, мог быть убит. Это ли не доказательство того, что отречение не более чем мистификация, устроенная заговорщиками. И это не считая карандашной подписи Николая под отречением, составленным без учета всех необходимых юридических и процессуальных процедур, без указания титула императора и без приложения гербовой печати, да и подпись министра двора флигель-адъютанта графа Фредерикса на документе специалисты считают поддельной, ибо сам Фредерикс заявлял: «Меня не было в тот момент рядом с императором».
В вагоне царского поезда, стоящего на станции Псков, 2 марта 1917 года Николай II собственной рукой в своем дневнике записал: «Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будет бессильно что-либо сделать так как с ним борется соц.-дем. партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев главнокомандующим. К 2 ½ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом трусость и обман! (выделено. – А.Л.)»
Инженер-механик мичман Российского императорского флота Н. Кадесников в своей работе «Краткий очерк Белой борьбы под Андреевским флагом на суше, морях, озерах и реках России в 1917–1922 годах» позже писал об этих событиях:
«Около 12 ночи на 3 марта 1917 года в Пскове Государь Император Всероссийский Николай II Александрович вручил делегатам Государственной Думы Гучкову и Шульгину и командующему Северным фронтом генералу Рузскому два экземпляра манифеста об отречении от престола за себя и за сына и передачи наследия великому князю Михаилу Александровичу. Зная настроения, царящие Совете рабочих и солдатских депутатов, и непримиримую позицию министра юстиции Временного правительства А. Керенского, великий князь Михаил Александрович, переговорив с председателем Государственной Думы М. Родзянко, заявил о своем решении отречься, что и было обнародовано в тот же день».
После опубликования Манифеста с текстом отречения императора Николая II 4 марта 1917 года все российские газеты радостно сообщали: «Свершилось! Великая Русская Революция произошла! Мгновенно, почти бескровно, проведенная гениально!»
Может быть, здесь и не к месту, но когда говорят о отречении Николая II, тут же упоминают о расстреле царской семьи большевиками, и невольно возникает вопрос: «Почему английский король Георг V, двоюродный брат Николая, не спас императора и его семью?» Из записей английского монарха историкам известно, что в феврале 1917 года он обсуждал возможность переезда Николая II с семьей в Великобританию. Самое интересное, что свергнутый российский император ни на минуту не сомневался, что английский родственник его непременно спасет. Николай II даже составил список вещей и книг, которые возьмет с собой. Одним словом, в первые месяцы после февральской революции ни в Лондоне, ни в Петрограде не сомневались, что монаршая семья в самое ближайшее время отправится в Лондон.
Что же помешало этому? Историки утверждают – исключительно трусость и безвольность Георга V. Английский король Георг V, испугавшись за свой трон, отозвал собственное приглашение Николаю II в Великобританию. В письме, отправленном Министерством иностранных дел Великобритании Временному Правительству 10 апреля 1917 года, говорилось: «Учитывая очевидное негативное отношение общественности, информируем русское правительство о том, что правительство Его Величества вынуждено взять обратно данное им ранее согласие». Своим отказом Георг V «выдал ордер» на убийство Николая II.
Предательство состоялось! К несчастью для русского императора, его окружали предатели и в верхушке собственной армии, и среди «верхушки» собственной родни!
В этот же день, 2 марта 1917 года, после объявления об отречении императора Николая II и отречения Михаила Александровича, в Севастополе на Черноморском флоте инициативная группа во флотском полуэкипаже создала Центральный Военный Исполнительный Комитет из матросов и унтер-
офицеров.
Князь С.П. Трубецкой вспоминал: «Отречение Государя Императора наша армия пережила сравнительно спокойно, но отречение Михаила Александровича, отказ от монархического принципа вообще произвел на нее ошеломляющее впечатление: основной стержень был вынут из русской государственной жизни… С этого времени на пути революции уже не было серьезных преград. Не за что было зацепиться элементам порядка и традиции. Все переходило в состояние бесформенности и разложения. Россия погружалась в засасывающее болото грязной и кровавой революции».
Днем на линкоре Черноморского флота «Императрица Екатерина II» началось брожение среди нижних чинов, которые к вечеру потребовали убрать с корабля офицеров с немецкими фамилиями, что привело к трагическому происшествию. Поздно ночью мичман Фок потребовал пропустить его из башенного помещения в артиллерийские погреба для проверки, но матрос-часовой принял попытку офицера проверить погреба за желание мичмана Фока произвести взрыв с целью отвлечь команду от революционных событий, не пропустил мичмана Фока, не позволив тому выполнить свои служебные офицерские обязанности. Оскорбленный недоверием мичман Фок в ту же ночь застрелился.
Утром следующего дня на линкор «Императрица Екатерина II» прибыл командующий флотом вице-адмирал Колчак, который перед строем команды высказал свое недовольство происшедшим и отказался удовлетворить требование матросов об удалении с флота офицеров с немецкими фамилиями.
Газета «Правда», напрягая ситуацию и подстрекая к расправе над членами царской семьи, в статье «К ответу!» писала:
«Товарищи, нет больше царизма, нет больше жестоких и неисчислимых испытаний царского самодержавия. Рабочий класс и революционная армия вырвали из цепких когтей тюремщиков и палачей свою свободу. Подточенный и омытый народной кровью, трон низвергнут, деспотизм пал, но тиран еще на свободе. Убийца народа, обагренный не остывшей еще кровью бесчисленных жертв, на свободе со всей своей огромной сворой…
Нельзя быть спокойным, пока убийца народа, оставивший за собой море страданий, еще на свободе. Еще не остыли жертвы павших в борьбе с Николаем за свободу и счастье народа. Кровь их вопиет. Можно ли забыть черноморских и кронштадтских товарищей-матросов, расстрелянных царскими наемниками? Со дна морей, куда они были брошены, взывает кровь их о мщении…
Так можно ли думать, товарищи, о полной победе над кровавым самодержавием, пока вся многочисленная царская свора вместе с верховным убийцей Николаем на свободе? Настал час суда народного над ними… Николай и холопы его должны быть немедленно и прежде всего арестованы и преданы справедливому суду народа».
До этого днем из Севастопольской тюрьмы освободили двух политических преступников, осужденных еще в 1905 году по делу о восстании на броненосце «Князь Потемкин Таврический».
Рабочие, работающие на строительстве Севастопольского морского кадетского корпуса, в бухте Голландия, объединенные единым революционным порывом и «подвигом» рабочих Петрограда, собрали и отправили телеграфом шестьсот сорок шесть рублей пятьдесят копеек в распоряжение Председателя Государственной Думы для нужд семей рабочих, погибших во время последних событий в Столице.
Чтобы отвлечь внимание нижних чинов и горожан, командующий флотом А.В. Колчак приказал провести на Нахимовской площади парад морских частей и войск гарнизона. Перед парадом епископ Сильверст отслужил «благословенное молебствие» богохранимой державе Российской, народному правительству, верховному главнокомандующему и всему российскому воинству. Парад привлек на площадь Нахимова большое число горожан. После прохождения войск, когда парад закончился, в час дня официальные лица, командование флота и духовенство отправилось на обед к генерал-губернатору города контр-адмиралу Веселкину. Воскресный день продолжился митингами на Историческом бульваре и на Большой Морской улице у здания Городской думы.
В два часа дня во флотском экипаже начался митинг матросов, солдат и портовых рабочих. Очевидец вспоминал: «После обеда началось увольнение. Все матросы, как по приказу, шли на митинг в экипаж к двум часам. Весь двор в экипаже был полон матросов, и все шли и шли, но солдат было мало. Выступил матрос и сказал, что митинга начинать нельзя, потому что в казармах два полка находятся на казарменном положении. Нужно их освободить и пригласить на митинг. Поднялся шум, крики, что нельзя допустить повторения 1905 года, что надо послать делегатов и пригласить солдат на митинг, а также послать делегацию к командующему флотом адмиралу Колчаку, пригласить его на митинг и спросить, почему он не признает Временного правительства. Все закричали, что предложение правильное. Проголосовали, оно было принято единогласно».
Адмирал Колчак на митинг приехал и выступил с большой речью.
В течение дня на улицах и площадях Севастополя прошли еще несколько стихийных митингов, в том числе на Историческом бульваре. Особенно крупный митинг состоялся на улице Большая Морская у здания Городской думы, где на девятнадцать часов было назначено заседание. Под давлением масс Городская дума решала вопрос о разоружении полиции и жандармерии и создании в городе милиции. Так как эти вопросы были вне компетенции Городской думы, на ее заседание пригласили командующего Черноморским флотом вице-адмирала Колчака, который приехал вместе с генерал-губернатором контр-адмиралом Веселкиным. Вопросы разоружения полиции и жандармов были решены, а на период создания милиции в городе вводились флотские патрули. В час ночи под крики «Ура!» Колчак покинул заседание Городской думы.
Позже А.В. Колчак вспоминал: «Лишний раз я убедился, как легко овладеть истеричной толпой, как дешевы ее восторги, как жалки лавры ее руководителей…»
Подводная лодка 2-го дивизиона «Кашалот» готовилась к выходу в море. Боезапас уже погрузили. Продолжали грузить продовольствие, запасные части… Погрузку прервал стихийный митинг экипажа, который начался прямо на причальной стенке Подплава. С импровизированной трибуны, составленной из ящиков с запасными частями и бочек из-под машинного масла, один за другим выступали матросы лодки:
– В России, братцы, революция! Николашку кровавого сковырнули, теперь свобода! Надо избрать нового командира. Выдвигаю на голосование одну кандидатуру – старшего лейтенанта Столицу! Какие будут соображения?
– Да чего там! Знаем, он хоть и офицер «старого режиму», но добер к матросу!
– Не первый год служим…
– Даешь Столицу!
– А что старшой? – раздался чей-то голос. – Что с Монастыревым? Строг больно, не уважает матросов, редко отпускает на берег.
Матросы загалдели…
– А остальные офицеры? Минный офицер Ярышкин, приверженец старых порядков на флоте, больно требователен…
– А механик?
– Механика знаем… Да и минный офицер зря не придирается…
Офицеры, находившиеся тут же на причале, слушая матросов, недоуменно переглядывались…
Наконец матросы, пошумев и поспорив, решили:
«Разрешить остаться офицерам на лодке».
Ответственный за погрузку минный офицер «Кашалота» лейтенант Ярышкин, оглядев собравшихся, спокойно, хотя в душе у него все кипело, скомандовал:
«Заканчивать погрузку!»…
О чем-то подобном, об отношении команды к своим офицерам, позже вспоминал офицер черноморского Подплава Н.А. Монастырев: «Всю «прелесть» свободы революционного флота я почувствовал сразу же по прибытию на подводную лодку «Орлан». Команда тут же собралась на митинг, чтобы решить… нужен ей новый офицер или нет. Двое из команды служили со мной на «Крабе». Одного из них я как-то наказал за пререкание с унтер-офицером… Предъявленные мне претензии сводились к тому, что я строг, приверженец старых порядков, не уважаю матросов, редко отпускаю их на берег.
Наконец, матросы передали мне окончательное решение: команда надеется, что я исправлюсь, а потому разрешает мне остаться на борту «Орлана»…»
6 марта 1917 года в севастопольском Народном доме, что на Базарной площади у Артиллерийской бухты, при стечении народа состоялись выборы в городской Исполнительный комитет. Выбрали девятнадцать человек: трое – от городской думы, трое – от населения, шестеро – от рабочих, трое от гарнизона и четверо – от флота.
В этот день, у далеких берегов Босфора, подводная лодка «Нерпа» потопила турецкую шхуну с углем.
И в этот же день командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак послал телеграмму Начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего, в которой сообщалось, что на кораблях и в сухопутных частях, находящихся в Севастополе, пока «не было никаких внешних проявлений, только на некоторых кораблях существует движений против офицеров, носящих немецкую фамилию. Команда и население просили меня послать от лица Черноморского флота приветствие новому правительству, что мною и исполнено. Представители нижних чинов, собравшиеся в Черноморском экипаже, обратились ко мне с просьбой иметь постоянное собрание из выборных, для обсуждения их нужд. Я объяснил им несовместимость этого с понятием воинской чести и отказался…»
7 марта адмирал Колчак отослал Председателю Совета Министров телеграмму следующего содержания:
«От имени Черноморского флота и Севастопольского гарнизона прошу принять и передать Совету Министров уверения, что Черноморский флот и крепость всецело находятся в распоряжении народного правительства и приложат все силы для доведения войны до победного конца».
В этот же день командующий Черноморским флотом
А.В. Колчак объявил приказ Военного и Морского министра Временного правительства, отменявший наименование матросов «нижними чинами», титулование офицеров, а также ограничения гражданских прав нижних чинов, приказал выпустить из тюрьмы политических заключенных, после чего в Севастополе распустили полицию и жандармское управление.
В это время по инициативе группы офицеров флота и гарнизона состоялось Офицерское собрание. Собрание офицеров, рассмотрев ситуацию, решило создать организацию, объединившую интересы офицеров, матросов и солдат. Избрали Временный Исполнительный Комитет из девяти человек под председательством Генерального штаба подполковника А.И. Верховского. В комитет вошли капитан 1-го ранга А.В. Немитц, лейтенант Р.Р. Левговд, статский советник И.Н. Свечников и другие. По этому поводу Командующим флотом издал приказ № 847:
«ПРИКАЗ
Командующего Черноморским флотом
Севастопольский рейд, Марта 8 дня 1917 г.
№ 847
Объявляю по флоту, портам и подчиненным мне сухопутным частям резолюцию собрания офицеров Флота и Армии.
Офицеры Флота и Гарнизона, собравшись, в громадном числе, во главе с Командующим флотом в Морском собрании 7 марта 1917 года в 4 часа дня, чтобы отозваться на переживаемые Родиной великие события, восторженно и единодушно, благословляемые своим духовенством, приветствовали возрождение России к новой свободной жизни и решили отдать все свои силы для победоносного окончания войны и защиты свободного Русского народа и облеченного его доверия правительства.
В целях тесного и непосредственного единения с матросами и солдатами офицеры избрали исполнительный комитет в следующем составе:
Председатель, Генерального Штаба подполковник Верховский (Начальник штаба Черноморской морской дивизии)
Члены: Капитан 1 ранга Немитц (Начальник 1-го дивизиона эскадренных миноносцев).
Старший лейтенант Каллистов (Командующий эскадренным миноносцем «Живой»).
Старший лейтенант Афанасьев (Пристрелочная станция).
Лейтенант Левговд (Помощник Флаг-капитана по распорядительной части Штаба командующего Черноморским флотом).
Лейтенат Ромушкевич (Авиация).
Инженер-механик капитан 2 ранга Дворикченко (Механическая часть Севастопольского порта).
Прапорщик Широкий (Севастопольская крепостная артиллерия).
Доктор медицины статский советник Свечников (Старший врач Морского Кадетского корпуса).
Приказ этот прочесть при собрании команд на кораблях, в ротах, сотнях, батареях и объявить работающим в портах, на заводах и населению, а также распространить в городах, местечках и селениях подведомственных мне районов, расклеивать на видных местах.
Вице-адмирал КОЛЧАК»
Вечером, около 22 часов этого же дня, члены Центрального Военного Исполнительного Комитета, избранного матросами и унтер-офицерами за несколько дней до этого, оправились на железнодорожный вокзал Севастополя встречать назначенного Временным Правительством Комиссара флота – члена Государственной Думы И.Н. Тулякова. В зале I класса состоялось первое заседание Временного Военного Исполнительного Комитета, где наметили структуру и задачи комитета. Вместе с Туляковым в Севастополь приехала группа членов Государственной Думы.
На следующий день члены Государственной Думы разъехались по кораблям и частям, выступая на многочисленных митингах и собраниях. От имени Временного Правительства и Петроградского Совета И.Н. Туляков подписал мандат, представляющий Центральному Временному Исполнительному Комитету право «командировать по его усмотрению своих делегатов в различные города для ведения агитационной работы».
Ситуация накалялась. Чтобы ее разрядить, командующий флотом А.В. Колчак приказал: «…В ознаменование великих событий освободить от наказаний за противодисциплинарные проступки, наложенных властью начальников не по суду до 8 марта на всех чинов подчиненных мне частей флота и армии».
8 марта был опубликован приказ коменданта Севастопольской крепости контр-адмирала Веселкина о сложении с себя власти генерал-губернатора. Кроме того, было опубликовано Извещение начальника охраны города Севастополя о том, что «за отсутствием надобности бывшие чины полиции Севастопольского градоначальника» передаются в распоряжение воинского начальника.
В этот день состоялось заседание Центрального Военного Исполнительного Комитета, который обязался всеми способами поддерживать Временное Правительство и обратился к адмиралу Колчаку с просьбой предоставить помещение, денежные средства и содействовать изданию газеты «Вестник Севастопольского ЦВИКа».
Интересный факт: «В эти дни в Севастополе была получена телеграмма присяжного поверенного Резникова, бывшего защитника лейтенанта П.П. Шмидта на суде 1906 года о восстании на крейсере «Очаков» следующего содержания:
«Старый друг и защитник матросов Черноморского флота шлет горячий привет и провозглашает вечную память великим гражданам-мученикам: лейтенанту Шмидту и матросам».
9 марта на отдельном собрании кондукторы Черноморского флота выбрали своих делегатов в Центральный Военный Исполнительный Комитет. В свою очередь, рабочие порта, руководимые меньшевиками, создали Совет рабочих депутатов, а гарнизон крепости создал Совет солдатских депутатов. Эти два совета объединились в один – Совет солдатских и рабочих депутатов Севастополя. Новый совет под руководством меньшевиков вступил в открытую конфронтацию с Центральным Военным Исполнительным Комитетом.
