Александр Владимирович Забусов
Характерник. Перунов волк
Глава 2. Дед
Чем дальше удалялись к югу, тем больше природа отличалась от пройденного пути. Поля засеяны, беленые хатки виделись издалека, высокие пирамидальные тополя у дорог приклеивали к себе взгляд. Сама атмосфера южного края подкупала новизной, завораживала необычностью. Воздух и тот казался иным, каким-то радостным, привольным, ласковым. Оренбургские степи тоже вольные, бескрайние, но они какие-то другие. Накопившаяся за дорогу усталость брала свое, под монотонный стук колес Сергей проваливался в сон, а просыпаясь, опять погружался в невеселые мысли. Жалел себя, ощущая свою никчемность, сиротскую долю. И снова дорога отвлекала от мыслей. По вагонному коридору прошлась дородная тетка в униформе, проводница, оповещавшая о предстоящей остановке. Заглянув к ним в купе, мельком мазнув глазами на порядок, провозгласила:
–Ваша станция, мальчики. Сдаем белье и готовимся к выходу!
–Пора. – Поднялся на ноги офицер.
На пристанционной площади, ничем не отличавшейся от тысяч ей подобных на просторах Союза, Сашка взял такси. Раздолбанная «Волга» желтого цвета, с шашечками на дверях, оказалась востребованной у богом забытого полустанка с одноэтажным зданием барачного типа сталинской постройки. Советский офицер мог себе позволить такую роскошь. Узнав название станицы, водитель, пузатый дядька с седой, жесткой, как проволока шевелюрой, расплылся в понимающей улыбке.
–Ага, к деду нашему, Матвей Кондратичу пожаловали.
Шкуратов хоть и был удивлен таким утверждением, но вида не подал. Натянув на лицо маску официоза, с серьезной нотой в голосе, согласился.
–К нему.
Машина с напрягом выработавшего ресурс двигателя, со скрипом в рессорах сдвинулась с места и, набирая скорость, шурша шинами в открытые по причине жары окна, пронеслась вдоль улицы небольшого населенного пункта. Выруливая на шоссе меж колосившихся желтизной полей пшеницы, водитель словоохотливо продолжил разговор.
–Так это вам не в станицу, это к нему на хутор треба ехать. Али на ночевку зараз к кому определить, а опосля уже к деду?
Во дела! Зачем их сватать к кому-то на постой? Не нужно такого добра, как-нибудь сами разберутся.
–Вези сразу на хутор, – распорядился старший лейтенант.
–Ну-ну! Вам видней. Дед может и на порог не пустить. Своеобразный человек. Ха-ха! – таксист, оборвав смех, скривился, словно лимон укусил, походя, коротким предложением выразил субъективное мнение о человеке, к которому вез постояльцев. – Старый черт.
Помолчав, долго не смог держать паузу, заговорил, просвещая приезжих.
–Помню, москвичей привез, так он им в калитку не дал зайти. Собака у него, волкодав, ростом с годовалого телка, так разорялась, чуть цепь не перегрызла. А он вышел, кажет им: «Езжайте, откуда приехали. Нечего мертвякам у меня на дворе делать!». Не пустил, так ведь и уехали. А у вас какие проблемы, ежели не секрет?
–Да никакого секрета нет. По-родственному едем.
–Откуда это у колдуна родственники могли взяться?
–Какого колдуна? – спросил Сергей.
Таксист с подозрением и интересом одновременно, глянул на мальца в зеркало заднего вида.
–Да, деда Матвея. Я не понял, вы разве не лечиться приехали? Это он у нас знаменитость всесоюзного значения. К нему со всех концов страны болящие, словно пчелы на мед слетаются. И откуда, только знают, что есть такой на Кубани?
–Езжай на хутор, батя, – проговорил Шкуратов. – Там видно будет.
У самого въезда в большую станицу, с бросающейся в глаза покосившейся маковкой церкви виднеющейся на пригорке, таксист повернул вправо, вставая колесами на наезженный летник, змеившийся по степи. Провез мимо балки с нависшими над самой дорогой тяжелыми ветвями дубов, обогнул ее по самой кромке, и прибавив скорости, попылил вдоль русла неширокой реки, сноровисто несущей мутные воды.
–Кубань, мать казачья! – восторженно произнес Шкуратов, глядя на реку, поросшую по берегам камышом и осокой.
–Тю-ю, – глянул на офицера водитель. – А, ты разве наш? Кубанский?
–А то ж, природный казак, станицы Ильинской.
–Земляк значит, – выворачивая руль и выезжая к деревянному настилу моста, произнес водитель. – Не, это не Кубань. Кубань по левую руку у самой станицы протекает, а это ее приток, Горлица. Речка так себе, виляйка, не на всех картах и название-то увидишь. От Кубани отпочковалась, да недалече и ушла, вон в плавнях и растворяется.
Проехав мост, оказавшийся на поверку довольно прочным сооружением, машина на первой передаче пошла на крутой подъем.
–А вот и хутор деда Матвея.
На миг над автомобилем пронеслась какая-то тень, прикрыв, словно туча дневное светило, и на лобовом стекле напротив водительского места, с глухим стуком расплылась уродливая пляма какой-то вязкой, желто-серой субстанции.
–А-а! Зар-раза! – негодующе взревел таксист.
Почти по пояс, не смотря на габариты, высунувшись из окна, помахал кулаком, для пассажиров непонятно кому.
–Это что было? – спросил Сашка, пытаясь, наклонившись рассмотреть через стекло, откуда такое добро свалилось, считай на голову.
–Дедов насельник это. Зар-раза! Ведь всего-то один раз и оскорбил его словами, а эта злопамятная скотина, теперь всегда обсирает машину. Вот, мыть придется!
–Да кто это был?
–Ворон у деда прижился, в рот ему ноги!
Замолчал, видно что-то соображая в уме. Дорога, поднявшаяся на возвышенность, привела прямиком к высоким воротам, выкрашенным зеленой краской, от которых в обе стороны расходился забор из плотно подогнанных друг к другу досок, совсем не похожих на горбыль. Из-за забора виднелась двускатная крыша дома с торчавшей над нею телевизионной антенной. На горизонтальной балке поверх ворот, приезжие хорошо разглядели уцепившуюся когтистыми лапами птицу черного цвета, с синеватым, металлическим отливом перьев, со светлой проплешиной на голове. Острый сильный клюв, совсем не малых размеров, заставлял призадуматься о последствиях от удара по голове таким предметом. Хорошо были видны и глаза пернатого сторожа, их радужная оболочка темно-бурого цвета, казалось, с насмешкой направлена на приезжих.
–Ка-а-аг! Ка-аа-аг! Кр-рух! – громким трубным, гортанным голосом прокаркала пернатая особь.
–Злыдня! – едва слышно буркнул водитель.
Тут же из-за забора подала голос и собака хозяина хутора.
Таксист, развернув машину, стал напротив ворот на наезженное следами шин место импровизированной парковки. Отвалившись спиной полностью назад, с интонацией исполненного долга молвил:
–Приехали. Пора рассчитаться командир, с тебя червонец, как договаривались.
Старлей протянул радужную бумажку советской ассигнации.
–Держи!
–Премного благодарен. Эх, люблю возить военных! Не жадные.
Быстренько разгрузив багажник, таксист, взмахнув рукой, сорвал с места машину, оставив приезжих стоять перед закрытыми воротами. Сергей поежился, глядя на приумолкшую птицу, размером с откормленную курицу, продолжавшую умным взглядом наблюдать за незнакомыми ей людьми. Во дворе раздался звук хлопанья двери, тяжелые, но отнюдь не стариковские шаркающие шаги приблизились к воротам, попутно басовитый голос произнес, обращаясь к четвероногой хранительнице подворья:
«Что там, блохастая? Никак гостечки к порогу пожаловали?».
Напевное поскуливание, и калитка без скрипа распахнулась настежь, явив перед очи путников кряжистого великана, одетого в шаровары с красными лампасами по бокам, безрукавку поверх рубахи, на голове высокая баранья папаха. Окладистая густая борода и насмешливый прищур глаз, дополняли живописный внешний вид хозяина хутора. Увидав столь одиозную фигуру, совсем не вязавшуюся со временем развитого социализма, оба парня от неожиданности, в прямом смысле пооткрывали рты. Хмыкнув, дед первым заговорил.
–Вечор добрый! Знаю, с чем пожаловали. Обоих вас и ждал. Заходьте в курень, – посторонился, давая пройти во двор. – Куда двинули? Ну и гулявые ж вы оба. Я штоль, за вас бутарь несть буду?
От непонятных слов Сергей пришел в замешательство. Сашка легонько толкнул его в плечо.
–Идем, шмотки занесем, – шепнул он напарнику. – Вишь, дед обвиняет, что мы его в роли носильщика использовать хотим.
–А-а, понял.
Вдвоем, затащили Сережкины чемоданы и баул во двор. С опаской поглядывая на собаку огромных размеров, спокойно сидевшую на цепи у конуры и тоже изучавшую пришлых, пробрались мимо нее к самому входу в дом, уперлись в дверь. Дед, следовавший позади них, командовал:
–Врата плечом подтолкни! Чего встали? Во влазни обувку сымай, некому мосты каженный день мыть.
Побросав в прихожей пожитки, втроем вошли в горницу, опрятную чистую комнату на два окна, с громоздким круглым столом посредине, с иконами в углу, с тлеющей лампадкой под ними. Мебель, в отличие от деда, была современной, Сашка сразу признал в ней импорт. Через проход в соседнюю комнату, вовсе не имеющий двери, гости увидали диван и громоздкий цветной телевизор «Фотон». В открытую форточку одного из окон просунулась уже знакомый «профиль» с огромным шнобелем и глазами-бусинами. Любопытная птица решила поприсутствовать при разговоре.
–Сидайте, – кивнул дед в сторону стола. – С дороги устали, гастить вас буду.
Хозяин жестом заставил умолкнуть, начавшего было произносить приготовленную речь Шкуратова. Сноровисто выставил на стол нехитрую, но вкусную, деревенскую снедь. В центр круга припечатал тонкого стекла графин с прозрачной жидкостью внутри. Глянув на образа, размашисто перекрестился. Усаживаясь на стул, недовольно пробурчал в адрес гостей:
–Бизверники! О-хо-хо, кушайте!
Когда первый голод отошел на задний план, хозяин налил содержимое графина в две стопки, одну из которых пододвинул Сашке.
–Ну, с молодшим опосля разберемся, нам с ним гуторить не к спеху, родную кровь я завсегда узнаю. Ну, а с тобой! … Чей ты?
Может быть, Сережка и не понял бы заданный дедом вопрос, но Сашка, родившийся в Краснодарском крае, знал, что спрашивают его о родителях. Ответил:
–Шкуратов Александр Николаевич, родом из станицы Ильинской.
–Ага, значит казак. Знавал я Кондрата Шкуратова, лихим рубакой был. Со своими двумя старшими сынами за белых воевал, два молодших у красных обретались. Он из Крыма в двадцатых на чужбину подался, да там и загинул. А ты, видать, от одного из остатних происходишь. Добрый род.
–Дедушка, так, сколько ж вам лет?
–А, чего это ты, бурлачака чужой век считаешь? Сколь прожил, все мои! Кому какие дела до этого? Так ты, знать тума, ага?!
–А, вы, значит не тума?
–Не, мы здеся люди пришлые. Мы свой род с верховьев Дона ведем, – наливая еще по стопке самогонки, произнес дед Матвей.
От обильной еды, глаза Сергея стали слипаться, сон гонялся за ним по пятам.
–Идем внучок, укажу, где тебе благо выспаться будет. А мы с твоим товарищем еще побалакаем.
Отвел мальчишку к застеленной кровати.
–Схочеш до ветру выйтить, вон в те врата ступай, найдешь.
Усевшись на место, подлил в стопки.
–А давай еще вотицы выпьем! – предложил парню, а выпив, молвил. – Теперя давай, кажи, шо там случилось с семьей Сережки.
Долго еще сидели за столом молодой парень и старик. Долго и обстоятельно рассказывал Сашка, как сопровождая колонну техники, от руки снайпера погиб капитан Виктор Хильченков, как не выдержало сердце у Нины. Сказал, как после похорон замкнулся в себе Сергей, и нелегко будет деду Матвею согреть заледеневшее сердце мальчишке. Под конец разговора Матвей спросил:
–Скольки суток у тебя отпуск?
–Стандарт. Две недели.
–Нонича спать лягай. Завтрева и послезавтрева гостюешь у меня.
–Не, я свое дело сделал, мальчишку довез, на руки сдал. Меня дома ждут!
–Глупак, внимай, что тебе старый кажет. Три дня проживешь у меня, вон хоть с Сергеем рыбалить ступайте. Объясню все опосля. Так правильно будить. Спать иди, поздно уже.
С первой зорькой на двор вышел дед, видать не спалось старому. Послышалось поскуливание дворовой псины и карканье пернатого. На звуки из дома потянулись приезжие, день обещал быть жарким.
–И чего повскакивали, ни свет, ни заря? – попенял молодежи дед, хоть и было заметно, что доволен. – Ладноть, коли так. Ну, Сашко нашу жизню сызмальства знает, а тебе Сергунька, може интерес будить. Айда, казачий курень подывышся! Я его не так, как ноне строят, лепил, все по технологии предков с Дона зроблено.
Неугомонный дед повел Сергея на экскурс его нового жилища, ну, а Сашка от нечего делать увязался за ними, да и охота была взглянуть поближе, что в доме не так как у его бати.
–Первый этаж куреня у нас низами зовется. Вот смотри, в центре строения комната без окон, но с небольшими отверстиями в стене. Донские казаки и посейчас зовут ее «холодной», в ней постоянно поддувает сквознячок, остывший в окружающих эту комнату каморах. В прежние времена в холодной хранили провиянт, та урожай с городов, горы яблук, кавунов, гм…, по-вашему, арбузов будет, развешанный на нитках на сквознячке виноград. Помню, в батином курене, вся семья собиралась в полдень, в самую жару, когда над степью плывет в пыльном мареве испепеляющее солнце. Бывалыча, расстелешь кошму на прохладном глиняном полу, и взвар попиваешь, али ешь ледяные шипящие соленые кавуны. У меня тут, окромя трав, редко что хранится.
Развешанные на бечеве метелки, пучки трав, действительно сладко пахли. Каморы, при помощи окон-отверстий, узким коридором окаймляют холодную по периметру. Старый кивнул на одну из комнат.
–Когда-то здесь в нишах хранилось оружие. Узкая, единственная дверь, обязательно должна открываться во внутрь, чтобы легко было подпереть ее бревном или камнем.. Войти сюда можно только по одному, согнувшись под низкой притолокой. Надеюсь, понятно для чего?
–Ясно, Матвей Кондратьич, раньше наши станицы стояли в самом настоящем пограничье, вот и строили хаты по принципу: «Мой дом – моя крепость», – откликнулся Александр, с интересом разглядывая, считай нижний, по-современному, цокольный этаж.
–Ну и добре. Наверху вы ночевали. Ежели не все рассмотрели, сами глянете. Курень, это не просто постройка с комнатенками. Выходя из кухни, вновь попадем в коридор, расположение комнат по кругу, откуда мы вошли, туда же мы и вернемся.
–Прикольно! – восхитился Сережка.
Сегодня Сергей более детально рассмотрел в переднем углу залы, напротив входа божницу, имевшую несколько икон в богатых серебряных окладах, тонкое металлическое покрытие на иконе, оставляющее открытым только изображение лиц и рук. Перед божницей висела лампада. Между самими иконами висели в маленьких пучках засушенные травы. Все стены залы, чем-то напоминали музейные экспозиции, увешены оружием. Ружья, сабли, кинжалы, пояса с серебряными пряжками, сафьяновые мешочки, оказавшиеся на поверку древними подсумками для патронов…
Перед самым отъездом дед Матвей, оставшись наедине, придержал Шкуратова.
–Прощевай Сашка, молодший из рода Шкуратовых, казак станицы Ильинской. Не поминай лихом старого ведуна. Я тут твою судьбину слегка подправил, не серчай за то. За добро, завсегда добром платить треба. Приедешь додому, а невеста твоя, галаплешинка, позавчерась замуж выскочила, не дождалась тебя. Шалава. Не грусти, показакуешь еще четыре года, на красавице молодой оженишься. А через восемнадцать лет генералом станешь, правда через две войны пройдешь, и это будет в другой армии. Прощевай, душа моя, будь молодцом и не дуркуй в своей станице, когда додому доберешься.
Глава 3. Становление на крыло
Непросто оказалось Сергею обжиться в чужом для него месте, непросто было привыкать к вновь обретенному родичу. Дед не торопился влезать в раненую душу праправнука, принуждать его окунуться в новую жизнь. Он просто находился рядом, казалось, даже чувствовал настроение и помыслы сироты, пытавшегося жить одиночкой в доме Матвея.
К Матвею Кондратьевичу периодически приезжали люди, кто из ближних станиц, кто издалека, прослышав о человеке который мог побороться со смертельным недугом, разуверившегося во всем человека. Иные оставались в гостях надолго, и тогда дед селил их во флигеле, выстроенном для таких целей рядом с домом. Уж что он там делал с больными, Сергей старался не знать и не видеть. Только каждое утро старый ведун практически на руках выносил болящего на солнышко, вместе с собой заставлял повторять движения конечностями и всем телом, что-то тихо шептал над ним. Сергею становилось иногда не по себе, а чаще всего даже смешно при виде того как дед льет воду принесенную из реки на голову слабому и больному человеку, а тот раскрыв широко глаза, с надеждой смотрит на старика. Родственники болящих, на время лечения оседали в станице, и по приказу деда, даже нос не казали к хутору.
Принимал дед к себе не всех, относился к пришлым избирательно, что заставило Сережку задуматься над его поведением. Но все же, душа мальчишки к происходившему вокруг него оставалась холодной, и он обходился без лишних вопросов. По приезде очередного больного, сам дед выходил к воротам, здоровался с родичами, а оставляя человека у себя на лечение, говорил его сопровождавшим:
«Берусь лечить божеством. Якшо поможет, выдерну яго с того свету. Не треба спрашать об плате. Не отвечу, сам не ведаю. Сколь хотите, столько и оставляйте, и деньги мне до рук не суйте, вон под стреху положте. Якшо нет их у вас, так хоть десяток гладышей треба принесть. Иначе нельзя, бо болячка возвернется. Каждая работа предполагаить оплату»
И Сергей стал замечать, как люди уходили от деда на своих ногах, со счастливыми, одухотворенными лицами, а сам дед воспринимал все как должное. Ни печаль, ни радость не скользила в чертах его морщинистого лица.
Бывало, дед и сам отлучался из хутора, иногда его не было пару-тройку дней. Сергей не скучал, либо рыбалить ходил, либо книжку читал. Если кто из временных поселенцев флигеля находился на месте, носил ему еду, но почти не общался. Минуло лето, наступила осень, и младшему Хильченкову пора было идти в школу. Каково же было его удивление, когда в последних числах августа дед подвел его к столу и указал на школьные учебники, портфель и два комплекта школьной формы.
– Учись Сергунька, это дело не легкое, тем паче для тебя, в полном смысле слова. Отсель до твоей школы верст пять пехом будить, никак не меньше. А к нагрузкам тебе привыкать треба.
– Спасибо вам, – только и промолвил мальчишка.
Школа. Добрая пора детства. Только выпустившись из нее, понимаешь, насколько это было счастливое время.
Школа встретила чужака не матерью, а мачехой. Что поделать, учительский состав сплошь представители партийной интеллигенции. Комсомольская организация, недремлющее око молодых помощников партии, а приход в класс новенького в пионерском галстуке, но являвшегося внуком непонятно в кого верующего отщепенца, мог снизить общие показатели по школам в районе. Да и взгляд у мальчишки, словно у затравленного волчонка. Непорядок это.
В первый же день Серегу прощупали на прочность одноклассники. Сесть пришлось за парту одному, да и то на галерке. Все шесть уроков с ним никто не проронил ни слова. Вот учителя, те по всем предметам постарались оторваться, погоняли по всему материалу, да так, что потел он не слабо, но не сдавался, стиснув зубы, отвечал.
«Спасибо мама, за то, что помогала мне все эти годы делать уроки. Это твоя заслуга, что я выстоял», – мысленно помянул мать Сергей.
Учительница иностранного языка после урока подозвала Сережку и, переходя на немецкий язык, затеяла с ним неформальную беседу, пользуясь терминологией деда Матвея: «Чей ты?»
Для Сергея сегодня это был уже пятый урок, и нервы его были у черты предела. Сверкнув волчьим блеском глаз, он, перейдя на ставший ему почти родным, немецкий язык, в течение пятнадцати минут вел рассказ о том – о сем, не вдаваясь в подробности жизненных неурядиц. Попутно осознав, что сама учительница знает язык на уровне университетского, классического образования, принятого страной Советов, типа:
«Это Шрайбикус, он живет в Берлине, и занимается тем, что …».
Дальше по программе шли описания некоторых городов, рек и озер. Выучи все это и ты отличник по данной дисциплине. Что происходило в душе у немки? Многое из сказанного учеником, она просто не поняла, сленг он присутствует в языке любого народа. Ответный болезненный блеск в глазах женщины, Сережка ощутил физически.
А после школы была проверка на вшивость уже одногодками.
– Эй ты, внук колдуна, ходь до нас!
Десятка полтора добрых станичных мальчиков зацепили его по дороге домой.
– Чего ты к нам приперся? Нечего тебе здесь делать. Возвращайся откуда приехал.
Была драка, правда без фанатизма, но Сергея изрядно помяли, наставили синяков, вываляли в пыли и оторвали рукав на рубашке, а так ничего криминального.
– Ну, я как-то так и предполагал, – улыбаясь в усы, как приговор изрек дед.
Неделя пробежала в боях местного значения. В школе опрос с пристрастием, после школы бои без правил. Сергей, стиснув зубы, занимался зубрежкой. Дед выводил синяки на его теле. В воскресенье пацан отдыхал.
Беда пришла, откуда Сережка ее не ждал. В очередной раз прителепав со школы, застал деда лежачим в кровати. На бледном изможденном лице не было ни кровинки.
– Деда, что? – волнуясь, спросил внук.
Устало подняв веки, дед тяжело вздохнул. Видно было, что ему с трудом удается разговаривать. Ответил:
– Оклемаюсь, не впервой.
– Да что произошло?
Матвей Кондратьевич отбросил одеяло с груди, и перед мальчишкой предстало ужасающая картина. Три широкие полосы, похожие на ожоги паяльной лампы, проходили от левого плеча, через зоны сердца вниз наискосок, к печени.
– Как это?
– Сам виноват, полез, хотя знал, чем может обернуться. Девочку сегодня поутру привезли с Украины. Вроде как «рак», – дед с трудом ворочал языком, но продолжал объяснять. – Отработка черного боевого мага. Я уж и не знаю, чем эта семья ему не угодила, но вот обрек дитё на смерть. И ворон ведь каркал, да я не внял. Думал спасу. Не спас, померла. Родители увезли уже.
– С тобой-то, что теперь делать?
– А что тут сделаешь? Помогай коли охота.
– Как?
– Ну, вот и первый урок для тебя, а то словно чужой, ничего видеть не хочешь, ремеслом родовым не интересуешься.
Дед с трудом уселся в кровати, Сергей подсунул ему под спину вторую подушку.
– Сядь на табурет так, шоб ноги твои не пересекались. Бери меня за обе руки. Так. Правильно. Закрывай глаза и думай о чем-то хорошем из твоей прожитой жизни. Отключись от всего и думай только о хорошем. Може боль спытаешь, не обращай на нее внимания, думай о хорошем.
Сергей, как под гипнозом, забылся в воспоминаниях. Он видел мать и отца, такими молодыми, какими он их уже и не помнил. Счастливые, улыбающиеся лица родителей. Они о чем-то спрашивали его, что-то рассказывали, но слов он не слышал. Волна чего-то горячего поднялась вверх к голове от центра живота, забурлила по крови, покалывая и беснуясь, с болью побежала по телу. Мать приблизилась к нему, жестами рук разогнала боль, а сила, курсировавшая по его жилам, стала приятной, даже прохладной, заставляла каждую клетку организма становиться чище. Сергей, как через вату в ушах, услыхал голос деда:
– Все, все, достаточно на сегодня. Сергей, слышишь? Возвращайся!
Сережка открыл глаза. Дед пристально глядел на него, его лицо порозовело, а ожоги на теле превратились в уродливые шрамы, но это были уже не те раны, которые мальчишка видел совсем недавно.
– Что это было, дед?
– Мы с тобой включили потоки внутренней энергии человека. У знающих людей это называется Здравой. Колысь, мой батька поведал мне о силе, что нам дана, теперь его рассказ передам в наследие тебе. Слушай:
«Когда то, в седую старину породил небесный батька Коляда с матерью Даж-землею в час ночной грозы люд казачий, та и дал им землю от севера до юга, от моря до моря, от восхода до захода. Та и заповедал не ходить с той земли никуда и никому её не отдавать и дал брата своего Хорса на сторожу казачеству тому характерному, чтоб бе-регли ту землю денно и нощно. А чтобы справны были да сгуртованы, то докинув всем умений и мастерства своих казацких с неба, чтоб через казачий круг благословение его получали и знали бы, в чем сила их казацкая. И были бы от Батьки своего сторожами света, а увидев черную ненависть безграничную и неправду, то не допускали бы её разумом меж товарищей своих, да до ворога лютые были бы. А от матери, земли грозовой, любовь безудержную к людям земли своей имели бы, – такую червонную, аж багряную, як сполох небесный».
– И этому тебе придется научиться, а еще научиться всему, что должен уметь казак. Сейчас это все забыто, или спрятано людьми до лучших времен. Я и сам до Мишки Меченого этим только втихую занимался, да и сейчас приходится милицейским чинам деньгу отстегивать. Деваться-то некуда, со всеми сразу воевать, никаких нервов не хватит. Срамно конечно, но без войны людей при власти в домовину укладывать, хоть и по грехам их, то дело Богово. В какой стране живем? Иди-ка ты на кухню, там, в металлической коробке из-под цейлонского чая, травки сухие собраны, завари. Попьем сейчас с тобой нашего, казацкого чаю. Он нонича и для меня, и для тебя, пользительным будет. Я эти травки на Лубенщине собирал, недалече от Мгарского монастыря. Силу они имеют невообразимую. Главной травой в сём напитке – емшан, он и здесь растет, конечно, да в том, что оттуда привезен, силы поболе будет.
– Не слыхал о такой траве, – донесся с кухни голос внука.
– Ясно дело, не слыхал, – уже бодрее ответствовал старик. – Ноне она зовется степной полынью. Горькая, словно казачья судьба. Хто на чужбине век свой доживает, а вышел из среды казаков, всю оставшуюся жизнь тоскует по родине, помнит горький, ни с чем несравнимый запах степи.
Дед поднялся через четверо суток, а шрамы на груди с каждым днем становились все бледнее и бледнее. Но с того самого дня, для Сергея началась новая жизнь, а дед для него стал близким и родным человеком. Произошедшее можно было назвать душевным единением. С раннего утра, до позднего вечера, Сережка по-новому постигал жизнь, и интересной она становилась для него, ничуть не меньше, чем в Оренбуржье.
К деду все так же, как и прежде подъезжали люди, и многих он оставлял у себя. Внук уже с интересом наблюдал за деяниями старого ведуна. Спозаранку бежал в школу, где все мало-помалу устаканилось. Учителя не зверствовали, поняв, что новый ученик неприятностей не приносит, и никакой пропаганды не ведет. Комсомольская организация свое пристальное око за ним отрядила, но по докладам ничего существенного не выявила, и успокоилась. Друзей среди одноклассников у Сережки не случилось, а это и хорошо. После уроков школяр бежал с уроков на учебу к деду, а там было чему поучиться. Не столько медицине учил внука старый казак, сколько тренировал его взгляд, учил овладевать способностью излучать силу глазами, чтоб он одним только взглядом мог сдвинуть предмет или перерезать нить, учил Здраве, возможности ощущать в себе ток силы в различных частях тела: руках, ногах, голове, ну и естественно древнему искусству боя.
– Казачий спас, дар, данный нам предками, – говорил дед Матвей. – Его основа особая – заклинание. И мало выучить его слова, это любой глупак осилить могёт. Да будет ли от того прок? Нет. Необходимо уметь владеть своим телом, любым оружием и сокровенными знаниями. И знай, Серега, что Бог, он есть, а мы, характерники, общаемся с ним напрямую, минуя попов. Ты тоже смогёшь. Научишься. Узлы энергии в теле человека именуются «вихрями». Эти вихри глазу не видны, но знай, что они есть на самом деле. Положение второстепенных вихрей разбросано по всему телу, часть из них соответствует положению суставов конечностей: шесть верхних второстепенных вихрей соответствуют плечевым, локтевым и лучезапястным суставам и кистям рук; шесть нижних второстепенных вихрей соответствуют тазобедренным суставам, коленям и голеностопным суставам со ступнями. Когда ноги человека разведены не слишком широко в стороны, коленные вихри соединяются, образуя один большой вихрь. Местоположение и название девяти основных центров-вихрей таково: – первый, это род, находится в районе темени, его энергия имеет белый цвет; второй – швах, между бровей, он фиолетового цвета; третий – тар, горло, рот, цвет его – синий; дальше, кален, левая сторона груди, сердце, цвет – голубой; пятый – хор, правая сторона груди, зеленый; вол – солнечное сплетение, желтый; сак – живот, смотреть нужно в район пупка, оранжевый; малка – елда, али щель у женщин, цвет красный; ну, а девятый – даж, черный, это копчик. В здоровом теле все вихри вращаются с большой скоростью, обеспечивая силой всего человека. Когда же деяние одного или более из этих вихрей нарушается, поток энергии ослабляется или блокируется. У нормального здорового человека внешние границы вихрей довольно далеко выходят за пределы тела. У особо мощных и развитых во всех отношениях людей все вихри сливаются в одно плотное вращающееся образование, по фоpмe напоминающее огромное энергетическое яйцо, – дед прокашлялся. – Обычный человек тоже напоминает яйцо, однако плотность поля в нем различна – сердцевина вихрей по плотности энергии существенно отличается от наружных границ. А вот у старого, больного или слабого, почти вся энергия вихрей сосредоточена вблизи их центров, внешние же границы вихрей зачастую за пределы тела не выходят. Самый быстрый способ восстановления здоровья и молодости состоит в придании вихрям их нормальных энергетических характеристик. Ты все это будешь видеть.
Дед плотно взял мальчишку в оборот, учил по старинке, так, как в свое время учили и его. Стал развивать у пацана навыки действий обеими руками с одинаковой эффективностью с любым предметом, который можно использовать в качестве оружия. Нож стал для того такой же обычной вещицей, как игрушка для ребенка. Сережка по нескольку часов в день учился метать его за лезвие, за рукоятку. Сначала на расстояние до трех метров из любого положения. Потом это расстояние стало увеличиваться, да и он стал чувствовать себя намного уверенней при работе с ним. Дед одобрительно крякал, глядя на успехи подопечного, и только успевал грузить новыми навыками и знаниями. Старые кости скрипели, но рукопашный бой дед Матвей «ставил» парню железной рукой, и качал, качал молодому родичу все группы мышц без скидок на возраст, выращивая из него не «рабочего битюга», а эластичного, словно ртуть, элитного бойца. Удары ногами и руками, болевые и удушающие приемы, броски и подкаты, ведение схватки в любом положении, хоть стоя, хоть лежа. Серега «мочалил» макеты и мешки, сам же их чинил, и снова уродовал. Старый уставал на занятиях ничуть не меньше ученика, сказывался возраст. Иногда бывало после часа усиленных тренировок в спарринге с малолеткой, кряхтя, садился на колоду у окна просто отдышаться, передохнуть.
