Александра Лисицина
Гарпия
Протокол допроса бродячего певца, именующего себя Ситтэль-музыкант
– Расскажи всё, что тебе известно об обвиняемой в убийствах ведьме.
– Я вам сразу главное скажу: не убивала она никого! Вы сейчас просто тратите время!
– Ситтэль, виновна она или нет, или кто другой, решит суд. Будь добр отвечать на вопросы.
– Я тоже имею право знать. На каком основании вы решили обвинить именно её, а не любого другого человека? Меня, например?
– Хорошо, музыкант. Ты также будешь записан в список подозреваемых. Так что тебе известно о ведьме?
– Да что вы за люди такие!..
– Есть разные способы сделать так, чтобы ты ответил на вопросы. Тебе точно хочется знать, какие?
– Нет. Я знаю Альму чуть больше двух лет, с того момента как впервые приехал в Слиабан.
– Как её полное имя?
– Я знаю её как Кирхе-Альму, но всегда называл просто Альмой.
– Насколько хорошо ты её знаешь?
– Более или менее. Её, наверное, никто не знает достаточно близко. Она скрытная и тихая. Мне известно только, что она живёт за пределами города, но я никогда не был у неё в доме. У неё есть небольшая комната, временное жилище в Слиабане. Она ночует там, когда приходит в город.
– Как часто?
– Что?
– Как часто она появляется в Слиабане?
– Чаще, чем я. Больше не скажу, не знаю. На большие ярмарки приходит точно.
– Зачем она посещает Слиабан?
– А то вы не знаете. Она же травница, лекарь. Кому отваров, кому припарок, мазей и прочего приносит. Кого от простуды лечит, кому вывыхи вправит. Может даже зубы заговорить!
– И что, действительно помогают эти заговоры?
– Да, точно, помогают. Сам видел, как-то на ярмарке Альма ребятёнку пошептала над головой, руку к щеке приложила, а зуб-то, раз! – и прошёл.
– Ничего себе. А что за слова говорит твоя Альма?
– Слова? Слов не знаю, язык непонятный. Тарабарщина какая-то.
– Заговоры твоей знакомой на непонятном языке помогают от болезней, серьёзно? А вот у меня в ухе стреляет по утрам, как думаешь, сможет она помочь?
– От уха не знаю, но, думаю, наверняка она что-то придумает.
– Здорово-то как! То есть ты подтверждаешь, что ведьма, известная как Кирхе-Альма, творит запрещённую Уль-Куэло мерзость?
– Что? Нет! Какая ещё мерзость?
– Ты упомянул отвары и заговоры.
– Так это ж снадобья от болезней и хворей всяких. Вон есть же в ратуше городской лекарь, у него тоже всякие настои, порошки и примочки. Что ж, он тоже эту вашу мерзость творит?
– Этот лекарь – человек проверенный, и обходными путями он не пользуется. Известно, что тысячелистник и пастушья сумка кровотечения останавливают, он их и собирает. И применяет. А заговоры – это кривые дорожки, нечестные и неестественные пути, не людские и не для людей, а значит, мерзость.
– Это мерзость людям-то помогать? Я не знаю вашего Куэло, и ваши орденские заморочки, но если тут кому-то плохо, то ваши-то особо помогать не спешат.
<< возникла заминка в допросе >>
– Так ты подтверждаешь, что ведьма, известная как Кирхе-Альма, творит запрещённую Уль-Куэло мерзость?
– … Подтверждаю.
– Какого рода отношения связывают тебя с подозреваемой в убийствах ведьмой?
– …
– Отвечай.
– Она мне нравится… Нравилась. Ну, не больше чем прочие девушки, на самом деле.
– Говорят, ты появляешься здесь исключительно из-за неё.
– Говорят? Кто говорит?
– Это так или нет?
– Ну я же говорил, что был к ней неравнодушен.
– Значит, так. Расскажи о встрече с ведьмой в канун праздника вечером.
– В канун праздника вечером?..
– Именно.
– Э-э-э, было где-то ближе к восьмому гонгу. Я увидел Альму на площади и подошёл к ней.
– Вы условились встретиться?
– Нет, господин.
– То есть ваша встреча была случайной?
– Нет, но мне захотелось её поприветствовать. Я не знал, появится ли она на празднике…
– Продолжай: ты пошёл навстречу ведьме. С какой целью?
– Какое это имеет отношение к убийствам? Она тут вообще ни при чём! А уж то, зачем я пошёл к ней навстречу тем более.
– Ситтэль, скажи, у тебя осталось много лишних зубов? Или, может быть, ты не хочешь больше играть на лютне?
– Хочу, господин.
– Тогда изволь рассказывать.
– Ох… Я пошёл к ней навстречу, потому что не видел несколько месяцев, и хотел… Хотел позвать её замуж.
– Прости, что хотел сделать?
– Вам, конечно, смешно. Хотя нет ничего такого в предложении стать моей женой.
– Только что ты говорил, что она нравится тебе не больше других девушек.
– Да. Нет… Немного больше, надо думать.
– Надо думать, она отказала.
– Да.
– Прямо посреди площади? Многие это видели.
– Я-то надеялся, почти был уверен, что она согласится.
– Дальше, пожалуйста.
– А дальше ничего. Мы разошлись в противоположные стороны. Уже на следующий день я издалека видел её за прилавком на празднике. У неё, как всегда, был бесконечный поток народу. Вы же знаете, люди любят её и доверяют ей. Снадобья всякие она готовит: чтоб колени не болели, голова утром свежая была после попойки. Ну или ребёнок у кого кашляет… А вы говорите, это мерзость… Потом уже, когда темнело, видел со сцены, как она танцевала среди других людей. Я хотел ещё раз поймать её уже позже, когда всё сыграл, но увидел, что её провожает какой-то мужчина…
– Кто это был?
– Не из местных, впервые видел.
– Ты проследил за ними?
– Нет. Немного только. Самую малость: до поворота к Пыльной.
– И у тебя не возникло желания узнать, кто этот возможный соперник? Может, она из-за него тебе отказала?
– Да какое вам до этого дело?!
– А это тебе знать не положено. Так что же ты не захотел пойти следом?
– Захотел, конечно. Но я был так зол на Альму! И подумал, что если этот хрен сейчас зажмёт её где-нибудь в переулке, то так ей и надо.
– «Хрен» – ну и выражения у тебя, музыкант. И это единственная причина, по которой ты не пошёл за ведьмой и её провожатым?
– Откровенно говоря, нет. Темнело. А они пошли в сторону складов.
– Как думаешь, зачем они туда пошли?
– Жильё у неё в той стороне. Пыльная улица налево уходит, а направо переулок, где Альма в Слиабане останавливается. А где Пыльная, там и склады. Я раньше-то туда ходил, но после всех этих убийств страшных…
– Я правильно понимаю, что обольститель местных дев Ситтэль струсил?
– Правильно вы всё понимаете, правильно.
– И в голову не пришло, что этот, как ты выразился, «хрен» мог быть тем самым убийцей и твоей Альме грозила опасность?
– …
– Вижу, не пришло. Было б куда. Хорошо, Ситтэль. У меня к тебе всё. Не могу сказать, что ты свободен: с тобой ещё судья-дознаватель, господин Намус Грод хочет потолковать. Ты уж будь добр, не гневи его, сделай так, чтоб всё гладко прошло. Чтоб недаром мы тут руки об тебя испачкали. Всё понял? Всё, я спрашиваю?
– Да, господин.
– Вот и хорошо. Сразу бы так.
Мы сидели на перевёрнутой телеге без колёс в безымянном тупиковом переулке где-то на полпути от площади до складов. Сюда выходили сплошь задние глухие стены домов, и только одна лесенка к мансарде выделялась на фоне сплошных ровных стен, лишённых окон и дверей.
Мне хотелось думать, что Ютер на всякий случай крутится где-то рядом и не оставил меня одного с вероятным Слиабанским Кровопийцей. Но я сам отправил его отсыпаться после сегодняшних подвигов.
– Так значит, ты круглый год собираешь травы, лишайники, грибы и прочее и делаешь снадобья для лечения людей?
Ещё на площади, когда шумный танец свёл нас вместе, и под резвый бой бойранов я ловил хрупкую травницу, мне бросился в глаза необычный цвет её рук: сероватая кожа пальцев, ногти, слегка окрашенные оранжевым, сухие потрескавшиеся пальцы. Здесь же, в переулке было темно, но я всё равно взял её ладонь в свою. Она неловко отдёрнула руку.
– В основном да, можно сказать и так. Советом могу помочь, словом. Когда и делом, – сказала и чуть отодвинулась к краю телеги.
– Да не бойся ты меня. Мне поговорить с тобой интересно, и на руки обратил внимание, потому что уж очень они натруженные у тебя.
– Так у всех женщин такие. Чай не неженки-белоручки. Разве не замечал? Или женщин давно не видел? – она захохотала, а я почувствовал, как кровь прилила к щекам. Ни с того ни с сего, ещё краснеть не хватало.
– Твои другие – в них травы въелись.
Она промолчала.
– Ты ведь ведьма? Умеешь колдовать?
– Так вот о чём ты поговорить хотел, чужак.
– Почему же чужак?
– Я тебя раньше в Слиабане не видела. Откуда ты? И что здесь делаешь?
– Я из Иссена, – не моргнув соврал я. – Еду в Озёрный край. Хотел было с полпути по Лиабе подняться, да вышло, что верхом дешевле.
А вот за жителя одного из этих равнинных городов я и вправду мог сойти: немалого роста, с отросшими льняными волосами. И от замка мы с Ютером действительно сначала хотели подняться на одном из множества торговых кораблей, но в последний момент получили распоряжение ехать верхом и не светиться.
Женщина посмотрела на меня с недоверием. От неё исходил такой сладковато-терпкий запах, что кружилась голова.
– Кто-то считает это знаниями, – проговорила она, – кто-то даром. А кое-кто с мотыльками на флагах – и вовсе мерзостью, подлежащей искоренению.
– Светлячками, – поправил я её.
– Что?
– Светлячками на флаге, а не мотыльками.
– Тебе виднее.
«Тебе» она произнесла с таким нажимом, что мне показалось – она знает, кто я. А быть может, только догадывается. Но я решил постараться доиграть до конца.
– Ну вот видишь, и возразить нечего? – тем временем проговорила девушка. – В чём вред-то от того, что я делаю? В чём мерзость, если я делаю так, что тело и душа перестают болеть?
– Так я ж ни слова про мерзость не сказал! – искренне удивился я.
– Мне хорошо известны эти разговоры, – вздохнула она. – Шиповник с розой отварить – ещё взглянут сквозь пальцы, а вот как боль в груди прогнать, ладонь приложив – так сразу мерзость. Что ж мне теперь, смотреть, как люди мучаются, если я помочь могу? Бездействовать лишь потому, что некий Куэло не может понять, как я это делаю?
Я молчал. Где-то глубоко в душе я понимал, что всё это игра слов, и воля моя тверда, но Кирхе-Альма была так спокойна и казалась такой искренней. Уль-Куэло велит избавлять людей от «нечестных и неестественных» путей, учит открывать глаза и жить тем, что мы видим и можем понять и осознать. Не идти вслепую дорогами, проторёнными не нами и не для нас. Дорогами амбальгован[1].
– Так скажи мне, в чём я не права, судья-дознаватель?
Это, конечно, прозвучало лестно, не скрою.
– Я – не он. Ты ошибаешься.
– Почему я должна тебе поверить, «светлячок»? Ты чужак, говоришь по-учёному, сразу про травы да колдовство, женщин не видишь. Да обычный мужчина в тёмном переулке с девушкой о другом бы говорил и другое делал. А все твои слова пропитаны ложью.
– Но я вовсе не… – но в этом я так и не смог до конца солгать.
– Что «не»? – в золотистых глазах Кирхе-Альмы сверкнули хитрые искорки.
И я снова промолчал.
– Ха! А ведь есть простой способ выведать. Все знают, чего нельзя «светлячкам», – Кирхе-Альма так улыбнулась, что и доказательств не надо: ведьма она. Точно ведьма. И добавила: – Докажи, что ты не один из них.
Она закрыла глаза и подставила губы.
А я решил, что один поцелуй – ещё не нарушение обета.
11 октября
(записано вечером 12 октября)
День третий
Сон был глубоким и сладким, тело моё плыло в неге и спокойствии. Я чувствовал, что в окно светит солнце и заливает комнату, в которой я сплю. Солнечное сияние становилось всё ярче и ярче, до меня стали доноситься какие-то голоса. Потоки света уже пронизывали меня насквозь, и я всей кожей ощутил, как он льётся на меня, но почему-то совсем ледяной.
Я резко вынырнул из сна оттого, что не смог вдохнуть: то, что я принял за заливающие меня лучи, оказалось ледяной водой, которой меня окатили. Потом уже Ютер рассказал, что я очнулся только после пятого ведра. А в тот момент, раскрыв глаза, я ничего не понимал, глядя на нависшее надо мной строгое лицо с орлиным носом и мясистыми губами. Я всё никак не мог сообразить, что же обозначает это лицо, в голове крутилось одно лишь имя – Намус Грод.
Судья-дознаватель ордена св. Литке господин Намус Грод прибыл в Слиабан утром на следующий день после праздника и пребывал в ярости: оба разведывателя, высланные вперёд него, чтобы тайно прощупать обстановку и настроения, потерпели неудачу. И если Ютер просто преуспел меньше обычного, то я вляпался, как желторотый птенец.
Сегодня полдня я провалялся на жёсткой кровати в гостевом помещении ордена в ратуше. Сквозь тонкую стену я слышал, как переминается с ноги на ногу стражник у двери моей комнаты. Неужто я полностью утратил доверие судьи-дознавателя? Действительно, что значат годы успешной работы по сравнению с одним провалом. Но гордиться и вправду было нечем. Из вчерашнего вечера я мало что помнил: лишь смутно ярмарку, хороводы и танцы на площади. Потом – как пошёл провожать ту женщину, что торговала травами… А дальше – полный провал. Даже имени её не мог вспомнить. Зачем я пошёл с ней, что это за женщина, что мне от неё было нужно?..
К тому времени, когда день перевалил за середину, разум мой всё-таки прояснился и я отошёл от дурного сна. Чувствуя себя, как нашкодивший мальчишка, я всё-таки пошёл к Намусу Гроду. Стражник неотступно следовал на шаг позади. Но, как показывает опыт, стыд и угрызения совести ещё никогда не помогают в работе. Другое дело – трезвая оценка произошедшего и работа над ошибками. Поэтому, когда мой наставник всё-таки меня принял, я высказал ему разумное, как мне казалось, предложение: мне следует пройти вчерашним маршрутом, и, быть может, это пробудит в моей памяти воспоминания.
Судья-дознаватель испепелил меня взглядом, но дал добро. Конечно, отправился я не в одиночку, а вместе с Ютером и в сопровождении двух солдат-«светлячков». На месте, действительно, события прошедшего дня стали понемногу возвращаться, и я вновь обрёл уверенность в своих силах. Мы пересекли площадь, которая хранила обильные следы вчерашнего праздника: множество оброненных и втоптанных в землю вещей так и остались бесхозными. Под краснеющими клёнами лежали и сидели в вальяжных позах люди, напраздновавшиеся больше других и не сумевшие добраться до дома.
Ноги сами вывели меня на улицу, которой я шёл вчера. Как же звали эту женщину? Я был уверен, что Ютер отлично знает её имя, но мне очень хотелось вспомнить самому, избавиться от этого наваждения. Что-то скрипучее, будто бы птичье, мелькало у меня в памяти, не давая зацепиться. Какое-то «кхе-кхе»…
Вот здесь мы свернули направо и закатное солнце высветило нежной зеленью её тёмно-серые волосы. Я осмотрелся, вспомнил шершавые, окрашенные травами руки, запах полыни и чего-то сладкого…
«Кирхе-Альма!» – вдруг само собой вспыхнуло в голове.
Я уже более уверенно пошёл дальше. Вот и улица, которая налево ведёт к складам и месту третьего убийства, а направо – в тот тупик, где на перевёрнутой телеге мы рассуждали о сути ведовства.
И стоило только мне успокоиться и решить, что я всё-таки в своём уме, как пейзаж заставил меня в этом всерьёз усомниться: вчерашнего тупика как не бывало. Там, где я помнил перевёрнутую телегу и дворик с одинокой лестницей, сегодня стояла сплошная стена крупного здания. «Закрыто и больше не работает» – гласила надпись над заколоченной дверью, нисколько не проливая ясности на то, что здесь было раньше.
Чертовщина!
– Ютер, – обратился я к напарнику, – ты где меня нашёл вчера?
– Здесь и нашёл, вот прямо под табличкой «Закрыто». Растянулся ты тут, стало быть, и храпел на весь переулок.
– Ты что, не видел тупика на месте этого здания?
– Йоген, ты головой вчера не бился часом?
– Издеваешься. Посмотри лучше через стёклышко своё, может, что покажет?
Откровенно говоря, у меня оставалась надежда только на этот артефакт.
– Ничего нового, – разрушил мои надежды Ютер. – Хочешь, сам посмотри.
Я посмотрел. «Закрыто и больше не работает» звучало как приговор. Прежде чем вернуться к Намусу Гроду, я для верности залез на крышу в надежде разглядеть сверху вчерашний тупик, но и тут меня постигло разочарование: впереди ни единого просвета, сплошь крыша на крыше.
Я спрыгнул на землю, подняв сапогами пыль.
Вместе с ней в воздух поднялось маленькое серое пёрышко с радужным переливом.
В ратуше меня с напарником сразу проводили в подвал, в камеру без окна, где сидел смутно знакомый мне человек. Только основательно приглядевшись, я узнал в нём давешнего музыканта, получившего прилюдный отказ от Кирхе-Альмы.
Глядя на его опухшее лицо с заплывшим глазом и разбитыми губами, мне подумалось, что вряд ли даже вожделевшая его дочь красноносого кожевенника узнала бы в нём своего обожаемого Ситтэля-музыканта.
– Это он. Тот мужик, который ушёл вчера вместе с Альмой, – проговорил он, на удивление не потеряв ни одной буквы.
– Йоген, а ты что скажешь об этом типчике? – господин судья-дознаватель умел эффектно появляться словно из ниоткуда, заставляя нервничать даже самых спокойных.
– Его нелегко узнать сейчас, если честно, господин Грод, – я постарался не подать виду, что едва не подпрыгнул на месте, – но это однозначно Ситтэль-музыкант.
– Что ты можешь про него сказать?
– Серцеед, бабник и хороший музыкант. По крайней мере, был до того, как попал в эту камеру, полагаю. Вряд ли это последствия его ночных песнопений. Очень театрально бухнулся на одно колено перед нашей с вами искомой ведьмой, но был отбрит при всём честном народе. Пел вчера очень хорошо – весь город собрался и танцевал на площади.
Господин судья-дознаватель Намус Грод, слегка сгорбившись, обошёл сидящего Ситтэля и встал у него за спиной.
– Он и сегодня неплохо пел, – проскрипел он из-за спины музыканта. – Правда, не сразу. Но потом у нас получилась хорошая пьеса. «О Ситтэле-дурачке и Слиабанской ведьме» называется.
Музыкант молчал, пряча лицо в тени. Я очень хорошо понимал, что происходило тут сегодня утром, пока я лежал без сознания и смотрел счастливые сны.
– Я могу здесь ещё чем-то помочь, господин Грод? – прервал я неприятную паузу.
– Нет, ты можешь идти, Йоген. Жди меня с братом Ютером наверху. Но кстати, тебе должно быть любопытно знать, что наша певчая птичка привела нас сегодня ровно к тому же дому, что и ты. Певец тоже искал это место с перевёрнутой телегой. И на карте тупичок присутствует. Так что, скорее всего, разум ты не терял. Здесь кое-что поинтереснее.
Ютер, друг детства и мой брат по ордену, слонялся по коридору, как выяснилось, в ожидании меня.
– Пренеприятнейшее зрелище. Терпеть не могу, когда выпадает такая работа, – и, дождавшись моего кивка, добавил: – Намус сказал, что никаких повторных допросов нам не доверит, потому что мы с тобой «неучи и бестолочи». Да, прямо так и сказал. Пойдём, нас ждёт всего лишь парочка трясущихся жителей.
Первой оказалась какая-то замотанная в платок по самые глаза замшелая бабка. От неё страшно несло мочой и стадом немытых котов, но она утверждала, что точно знает, как и где ведьму найти.
– Так, милок, за городом, за трактом, тудой, подальше в поле чуть, каменешок такой не очень большой стоит. Но и не малый…
«Какой я тебе милок, бабка?» – думалось мне, пока я старался не морщиться и не воротить нос от неё так уж явно.
– Как тебе ведьму вызвать надо, – продолжала бабка, заправляя тонкую, как паутина, прядь обратно под платок, – в ямку-то ягодку и кладёшь.
Боги, дайте мне сил. Слово «ямка» она говорила с мягкой «м», так что получалось «ямька», и это ужасно раздражало.
– Какую ямку, бабуль?
– Так на каменешке том ямка, – снова эта «ямька». – Для жертв. Вроде как.
В подтверждение своих слов бабка страшно выпучила глаза.
– А что за ягода?
– Если срочное что али важное очень, то красну. Тогда оборотись трижды через правое плечо, дунь-плюнь, и стой, зажмурившись. Глядь, она и придёт.
– Кто придёт, ягодка?
– Тьфу-ты, ёшкин кот! Ведьма же.
– Вот прям сразу и придёт?
– Ой, милок, вечно вы спешите! Ну, раньше-позже, но придёт.
– В тот же день?
– Да что ж ты дурень-то такой-то! Говорю, да, мол, если важное что, срочное, то красну надо ягодку-то.
Кошмар какой-то.
– Хорошо, а если не срочное и не важное?
– Тогда ярмарку жди, ведьма-то сама приходит, травки свои там, припарки всякие продаёт.
– А если не красную ягодку положить, что будет?
– Вот ты ж, етить-колотить! Зачем тебе не красну класть, ежели тебе не кипяток?
Я даже не нашёлся, что ответить.
– Вот то-то и оно. Делай, как говорю, и будет тебе ведьма.
– А тебе-то, бабуль, она зачем?
– Да кошечка моя захворала, не ест, не пьёт. Я уж её и молочком, и в шаль кутала. К ведьме-то и понесла.
– И что, вылечила она твою кошку?
– Так она не пришла тогда-то…
– Что, и красна ягодка не помогла?
– Да видать, несрочное это было. Кошка на другой день встала, и пошла, и ела, и пила. Ей виднее, ведьме-то…
Пытаться ловить бабку на слове о том, что «красна ягодка» не работает, я не стал. Толку от неё не добьёшься, а комнату проветривали потом ещё долго. Кошка у неё захворала. Судя по запаху, у неё там этих кошек полон дом. Одной больше, одной меньше… Тьфу!
Вторым привели могильщика. После бабки-кошатницы, этот тип показался милейшим, чистейшим и абсолютно вменяемым человеком. Не растекаясь мыслями, коротко и внятно рассказал, что таких ран и увечий, как на жертвах со складов, в жизни своей не видел: раны продолжали чернеть и сжиматься, «скукорживаться», как он сказал, даже через несколько дней после того, как жертвы были найдены. Ни с чем подобным он ранее не сталкивался.
Я, конечно, не преминул спросить про «каменешок с ямькой» и «красну ягодку».
– А что, – совсем не удивился могильщик, – есть в поле такой камень. Бабы, как какие свои бабские дела решить не могут, к камню этому ходят. Уж ягодки или что другое, но в камень кладут, вроде как духам поклоняются. Так и мать моей матери делала, и её мать, и её, и так далее. Вряд ли это как-то связано с травницей этой, Альмой. Не, её только на ярмарке видел, где живёт и как найти, не знаю.
– А как думаешь, – спросил я в завершение, – она и вправду ведьма?
– Ведьма, не ведьма – не знаю, но в волосах у неё перья растут, серые.
Полный текст допроса могильщика в Приложении № 2
(Прим. составителя Б. Гарчика)
Закат мы с Ютером встречали в кабинете, который занял Намус Грод. Я поделился своими невесёлыми мыслями о том, что, куда бы мы ни копнули, мы вязнем в каком-то болоте и не можем найти ничего существенного. Если честно, после всех этих разговоров я утвердился во мнении, что Кирхе-Альма вовсе не является убийцей, которого мы ищем. Тот факт, что местные считают её ведьмой, ещё не говорит, что она кромсала невесть какими инструментами тела жертв.
Но оставались ещё, конечно, перья. Я никак не мог решить, можно ли основывать свои подозрения на подобранных пёрышках. А исследовать местную летучую фауну, с тем чтобы сопоставить найденные на местах нападений экземпляры с перьевым покровом здешних птиц, мне никто времени не даст.
Наверное, именно поэтому я ни словом не обмолвился о своих находках ни господину Гроду, ни Ютеру, ни кому-либо ещё.
– Предлагаю ловить на живца, – улыбаясь, как уличный дурак, выпалил Ютер.
Намус Грод смотрел на него ничего не выражающими глазами, блестящая его лысина отливала изумрудным в закатных лучах, как какой-нибудь незрелый фрукт. Скоро зажгут свечи, и на ней запляшут маленькие отражённые огоньки.
Я оторвал взгляд от головы судьи-дознавателя.
– Ты живцом будешь, Ютер, я надеюсь?
– Ты, Йоген, – за моего напарника ответил господин Грод.
Теперь его немигающий взгляд сверлил меня насквозь.
– Тебя же она раскусила, узнав рыцаря ордена. И от тебя сбежала. Поэтому, если именно ведьма Кирхе-Альма является убийцей, она постарается избавиться именно от тебя.
У меня на языке вертелся ворох встречных доводов, но господин Грод так смотрел на меня, что было очевидно – возражать бесполезно.
И всё же я попробовал.
– В этом нет никакого смысла. Ни для кого не тайна, что вы, господин, уже в Слиабане. А значит, и вы тоже знаете, что Кирхе-Альма, возможно, виновна в этих нападениях. И Ютер знает. И каждый стражник. А скоро и полгорода узнает. Так что же, теперь всех убивать?
Намус Грод выдержал паузу, во время которой рубашка моя прилипла к спине от пота. Сторонних людей пугает само слово «судья-дознаватель», а я не понаслышке знаю, какой ужас они умеют наводить на взрослых, сильных людей. Притом палец о палец не ударив.
– Ты всё сказал, Йоген? – безо всякого интереса спросил господин Грод.
Я кивнул. Говорить что-то было бесполезно.
– Ты пойдёшь в качестве приманки.
– Хорошо, господин Грод.
– Пойдёшь, как стемнеет. Необходимо пройти от места третьего нападения ко второму и оттуда к первому. В обратном порядке, так сказать.
Не то чтобы, представив мысленно эти тёмные закоулки, я сильно испугался. Но и равнодушным трудно было остаться.
– Хорошо, господин Грод, – повторил я.
– Пойдёшь, конечно, не один. Ютер, пойдёшь с ним: вы вроде как неплохо спелись.
Боковым зрением я заметил, как кадык Ютера взлетел и опустился в ответ на это предложение.
– Ну и пару солдат охраны следом за вами отправлю. Не терять же такие ценные кадры, честное слово.
Сказал – и рассмеялся, как ворона закаркала.
Спросите, кого я боялся больше – Слиабанского Кровопийцу или Намуса Грода?
Тёмные переулки складского квартала выглядели привлекательно по сравнению с шуточками господина Намуса Грода, судьи-дознавателя.
Пыльная улица лежала в безмолвии и темноте и полностью соответствовала своему названию. Мы с Ютером шли медленно, за нами ещё тише вышагивали двое солдат-«светлячков», всем своим видом показывая, что в случае чего на них лучше не рассчитывать. Право, не мне их винить: в отличие от меня, они видели трупы, оставленные Кровопийцей.
Облака неслись по небу с бешеной скоростью, то позволяя неполной луне осветить строения вокруг, то сцапывая её своими хищными и ненасытными лапищами.
Но ветер, мчащийся где-то там, в небесах, обошёл стороной тёмную и пыльную землю.
Дома по обеим сторонам деревянной мостовой словно бы пригнулись и замерли, надеясь, что их не заметят и пройдут мимо. За прошедшие дни я был здесь уже четвёртый раз, но сейчас в окружающем пейзаже что-то было не так.
На всякий случай я прошёл несколько шагов в противоположную от складов сторону, малодушно ожидая, что, быть может, тупичок с одинокой лестницей всё-таки окажется на месте и нам не придётся шагать в объятия кромсающей смерти.
Но ничто не изменилось: «Закрыто и…» как будто бы стояло здесь всегда.
Я снова присоединился к братьям, и мы продолжили молчаливое шествие. Постоянно меняющееся освещение оживляло чёрные коробки складов, выглядевшие сейчас совсем неуютными и пустыми. Пугающими. Нет-нет, вера моя крепка, а это всё чёртово наваждение, ведьмина магия и Намус Грод со своими рассуждениями про приманку. Я же излазил этот район вдоль и поперёк и ничего, жив остался. Это, конечно, было днём, но разве это что меняет?
Тем временем я узнал дверь, под которой была обнаружена третья жертва – вор, как его там… А, неважно. Задержался, оглядевшись на всякий случай, сориентировался, мысленно представив перед внутренним взором карту складского квартала, и махнул Ютеру в сторону узкого прохода между чёрными силуэтами складов. На той его стороне я вчера уплетал свежую выпечку…
Неожиданно нарушив окружающую тишину, напряжённую, выжидающую, прямо под ноги выбежала здоровенная крыса. Не только мои нервы, как оказалось, были вытянуты в струну: передо мной напарник мгновенно выхватил клинок, а за спиной со злобным шипением выскользнули мечи двоих «светлячков».
Мой-то уже, как оказалось, был в руке.
Я сплюнул:
– Клятая крыса.
– Сильна! Четырёх мужиков до усрачки напугала.
Это были первые слова, произнесённые нами с тех пор, как мы свернули с площади.
И последние: сначала между мной и Ютером с чавканьем шлёпнулась ещё одна крыса, на этот раз дохлая, и в следующий момент на моего напарника обрушилось нечто, что я бы при всём желании не смог отнести к представителю рода человеческого. Из раздавленного горла Ютера вырвался хрип, перешедший в омерзительное хлюпанье.
Мелькнула на мгновение в небе луна, осветив бесформенное существо передо мной: я успел только заметить какие-то длинные серые узловатые конечности, малюсенькую голову с красными глазёнками и редкие пучки перьев, торчащие отовсюду. И клюв. Огромный, со множеством окровавленных зубов: толстых и тонких, но, несомненно, острых. «То самое оружие» и «кровь Ютера» одновременно пронеслось в моей голове. Существо выглядело полудохлым и болезненным, но напало мгновенно и с такой силой, что я едва успел среагировать.
Оно навалилось на меня с нечеловеческим упорством, мой клинок столкнулся с зазубренным серпом, в то время как клюв, пахнущий помойкой и истекающий кровью друга щёлкнул прямо у меня перед лицом. Разочарованным «клёк-клёк-клёк!» существо сопроводило мою удачу и тут же, без пауз, прыгнуло снова.
