Алексей Борисов
Срезающий время
* * *
Осень этого года выдалась в Крыму короткой – считай, и не было ее вовсе. А все благодаря затянувшемуся лету, нивелирующему все известные природой пределы, и вместе с тем как-то незаметно пролетело полюбившееся женщинам бархатное межсезонье; оно, которое, как всякий год, так и нынешний, хвалилось солнцем и сочным, выстраданным в зной виноградом. Вокруг явственно обозначались приметы близкой смены времени года: все чаще, даром что вроде неожиданно, твердела намокшая и вязкая земля в горах, желтели листья, покрываясь по ночам каплями росы; в воздухе же, прогретом в полуденную пору, пока царило светило, пахло прелой травой, реликтовой хвоей и палым листом. А рядом с этой божественной красотой – не продохнуть. Извилистая лента свежеуложенного, цвета рубленого антрацита асфальта, и ползущие по ней, словно сонные мухи, автомобили. Узка дорога, как, впрочем, любая трасса в горах, и на обочину не съехать – выждать время (пока где-то впереди тарахтящий трактор доковыляет до очередной стройки), так как нет ее ни здесь, ни на много километров вперед. Вот и приходится в тесном общем потоке, гуськом, друг за дружкой, держа ногу на педали тормоза, завидуя проносящимся велосипедистам, двигаться в сторону Ялты. Иногда появляется просвет в виде поворота к побережью, и всякий раз так и хочется крутануть руль в сторону, избавляясь от скучной монотонности хоть и размеренной, но чересчур медлительной жизни этого участка пути. Хочется… Сейчас это слово можно забыть, избавиться, как от ненавистного паразита, и не отвлекаться на всякие мелочи. Мне кровь из носу нужно успеть перехватить уезжающие в музей Пушкина экспонаты, иначе целые полгода драгоценного времени, потраченного на бесчисленные объявления и поиски по архивам, окажутся потеряны. А ведь как все удачно сложилось, последнее из необходимого минимума практически под самым носом. Жаль только, времени в обрез.
Выставку старинного платья киностудии имени Горького закрыли еще вчера. С утра все предметы созерцания были почищены, обработаны, проверены и упакованы, за исключением единственной пары сапог, оставшейся дожидаться реставратора из-за халатности сотрудника. И бог бы с ним, если бы навлекший беду оказался Мелом Фишером[1], с его удачей и не такое бы позволили. Увы, вместо легендарного ныряльщика оказался ничем не примечательный, приехавший на подработку из Мариуполя электрик и по совместительству подсобный рабочий Витя. Кто-то из его товарищей, при свете настольной лампы и почесывая кота, наверно, в шутку рассказал случай, как бежавшие после революции от народной власти буржуи прятали драгоценности в обуви, а его пращур, как минимум «заслуженный работник таможни», щелкал подметки и каблуки, изымая брильянты и прочие нужные предметы в пользу победившего пролетариата. История не просто с бородой, а еще и с бакенбардами. Взять, к примеру, известный роман Ильфа и Петрова. Принцип один и тот же. Только Витя отнесся к рассказу серьезно и однажды, помогая убирать предметы выставки, не удержался, стянул сапоги какого-то гусара. Спрятавшись от снующих работников за пышными дамскими платьями, вынул складной нож да распорол подкладку. Драгоценности не посыпались, хоть и начало вышло успешным. Под тонкой кожей голенища прятался старинный документ. Едва многократно сложенный листок пожелтевшей бумаги, написанный еще с ятями, был снят на телефон, и произнесена сакральная фраза: «Дельце обещает быть чертовски выгодным», как воришку обнаружил дежуривший в помещении охранник. Отчаявшись, электрик засунул находку поглубже в сапог, вместе со старыми газетами, закрыл коробку с обувью и, пробормотав что-то про «пузо прихватило», уже чуть ли не под конвоем сдал предмет в хранилище. А уже ночью, листая страницы форумов и разнообразных сайтов, выяснив приблизительную стоимость и сокрушаясь о потерянных двух сотнях заокеанских банкнот, он наткнулся на мое объявление. В голове Виктора заколотились друг об дружку сложные математические действия, где присутствовали числа, возведенные в степень, квадратный корень и, возможно, что-то напоминающее линейные уравнения, известные человечеству как метод Гаусса. В институте Витя учился спустя рукава, отчего в итоге получалась полная ерунда, но это его уже не беспокоило.
Говорить, что дальнейшая история не имела полукриминальный оттенок, я не стану. Могу только догадаться, что утром авантюрист из Мариуполя подрядился грузить фуру, втихаря вынул листок из неопломбированной коробки и на перекуре в беседочке у музея передал его мне под прикрытием моего же портсигара у всех на глазах. Но оставим эти рассуждения в покое, есть более важные вещи, которым стоит уделить внимание.
На плотной бумаге черными чернилами с характерной филигранью был составлен договор. Купчая крепость на землю. Плохо сохранившийся оригинал, согласно которому отставной поручик приобретал в лето тысяча восемьсот девятого года апреля в тридцатый день родовое недвижимое имение. Где пашенной земли сто двадцать четвертей с осьминою, с прилегающими лесами, с сенными покосами, с усадебною землею, с рыбными ловлями и со всеми принадлежащими к той земле угодьями. В общем, чересполосное владение от речки до речки с десятью дворами крестьянскими и бобыльскими, за что было уплачено четыреста семьдесят два рубля. Чуть ниже основного текста шли подписи сторон. В правом нижнем углу, где было выделено место для регистрации в Вотчинной Коллегии, присутствовали небрежно написанные цифры. Свинцовым карандашом было перечеркнуто число четыреста семьдесят два и дописано еще несколько. Замыкало столбик каракулей освобожденное от помарок двести пятьдесят. Видимо, в процессе какой-то игры документ выступал в роли обеспечения ставок. Причем не один раз. Так как, потеряв в итоге почти половину стоимости, был нещадно смят, и уже после игравшие для упрощения счета писали прямо на обратной стороне купчей. Конечно, документ представляет собой историческую ценность. Как-никак принято считать, что уже в самом конце восемнадцатого века площади не выделяли четями, а тут черным по белому: сто двадцать с осьминой; и плевать на Википедию. Явно нотариус был не в курсе запрета. Но это все лирика. Думаю, теперь стоит рассказать, для чего мне потребовался именно этот документ, невероятным образом оказавшийся в реквизите киностудии.
Дело в том, что в прошлом году я нашел некий артефакт. К какой внеземной или, наоборот, очень земной цивилизации он имеет отношение, я еще не выяснил. Общаемся мы с ним только во сне, и называет он себя «Срез времени» или «Срезающий время». Особенность его в том, что имея размер с шестифунтовое ядро и вес около пяти килограмм, шар считывает в выбранном направлении пространство в двенадцать кубометров и проецирует считанное в любом заданном промежутке времени, не изменяя земных координат. То есть, если я захочу имеющееся в моем распоряжении кресло в Севастополе получить в пятом веке, то я получу его точную копию в том самом месте, где стоит оригинал, на высоте десятого этажа. Причем мое кресло останется со мной, а дубликат, подвергшись действию силы притяжения, станет пылиться в далеком прошлом. Правда, не очень долго. Для разных материалов разный срок. Все имеет свойство разрушаться, и целостность скопированной материи сильно зависит от разницы во времени. В том же пятом веке стальная пружина превратится в ржавую труху лет через двенадцать, флок протянет десятку, дерево не переживет трех, а поролон испарится за два. Зато кусок меди не потеряет своих свойств и за четверть века, окажись он во временах Крестовых походов. Другая его особенность состоит в том, что выбранное время, отличное от стартовой площадки, ведет в параллельное измерение. Это и есть тот срез многомиллиардной доли секунды. То есть загляни я на пять минут назад, и история в том месте пошла уже своим путем. И пока я не закрою вновь образовавшуюся петлю времени, переместиться в тот же пятый век у меня не получится. Это об особенностях. А теперь о предназначении.
Попался в мои лапы артефакт туриста. Невероятно технологичная для нас штука, предназначенная для приятного времяпровождения с возможностью почувствовать смертельную опасность с вероятностью почти в сто процентов. И насколько я понял, последний пользователь или группа в количестве семи наделенных разумом особей (максимальное количество) насладились своим путешествием в полной мере. А чему удивляться? Взять тех же любителей рафтинга. Сколько спортсменов попадает на госпитальную койку или гибнет на горных речках? А планеристы, чье занятие считается более безопасным, – дюжина в год. Так что итог у любителей пощекотать нервы всегда один – или пан или пропал, вот только повторять подвиги неведомого мне героя я не намерен, так как существует возможность понизить эту смертельную опасность. Начиная от обволакивающего наподобие мыльного пузыря поля, дающего какую-то немыслимую защиту биологическому объекту, до элементарного синтеза этому объекту комплекса веществ, препятствующих заражению, как себя, так и окружающей среды. Естественно, бесплатного сыра не бывает. В зависимости от увеличения степени риска растет перемещенный с помощью дублирования объем. То есть хочешь почувствовать себя неуязвимым – нет проблем, правда кроме рюкзачка и тросточки взять с собой ничего не получится. Да и они не пригодятся, так как «мыльный пузырь», как та скорлупа: ни туда, ни сюда, только смотри. И наоборот. Конечно, тому, кто собирается посетить жерло вулкана, с выбором режима опасности все предельно ясно, а вот желающим исследовать образец лавы уже придется чем-то пожертвовать. К слову, зрелище незабываемое, хоть мне и не удалось побывать при извержении раскрученного в СМИ Эйяфьятлайокудль, зато посмотрел на вулкан Сарычева в две тысячи девятом году. И вот сейчас, когда последний нужный мне предмет оказался в моих руках, я готов совершить давно запланированное путешествие.
Итак, Российская империя, Смоленская губерния, Поречский уезд, деревня Борисовка, родовое именье, местность между рекой Жереспея и Лущенка, год тысяча восемьсот десятый, май тридцатого числа.
1. В начале пути
Настройка артефакта на перенос прошла по штатному расписанию. Для меня это уже сто восьмое перемещение, и ничего необычного в этот раз не произошло. Тестирующий режим выдал прямо перед моими глазами тысячи точек различного диаметра и цветов. Странная письменность, и как когда-то объясняло мне это чудо-ядро, треть из этих знаков, чисел и букв я даже не воспринимаю, так как нейроциты еще недостаточно развиты. Затем точки выстроились в двенадцать колонок, где в первой отчетливо выделялись семь наиболее жирных, по количеству биологических разумных. Зачем мне попутчики, так это легко пояснить. С каждым разумным (причем артефакт считает таковыми и лошадь, и пса, и кота, и даже кроликов) можно перенести двенадцать кубометров полезного груза. А это уже кое-что, как минимум сорокафутовый морской контейнер[2] с мелочью.
Наконец, колонки задрожали и пропали кроме семи точек. Спустя мгновенье исчезли и они, после чего я понял, что стою посреди березовой рощи, за мной две лошади, а прикрепленные к седлам корзины со зверьем стали подавать признаки беспокойства. Контейнер расположился поблизости, подмяв под себя несколько деревьев, утонув в мягкой почве где-то на ладонь. Что ж, деревцам, конечно, не повезло, но я обязуюсь, как только выдастся свободное время, посадить пару саженцев, а пока стоит привязать лошадей и разведать местность. В моем времени, если все закончится плохо, примерно через час должен подъехать кран с МАЗом, свернуть с трассы возле деревни Абраменки и, проехав пятьдесят метров по грунтовой дороге, подобрать стальной ящик с тюками на крыше. В Нижней Дубровке этот груз встретят и оформят. Взятое в аренду вернут хозяевам, а остальное оставят в отстойнике. Здесь же подобного сервиса ожидать не приходится. Хуже того, единственная дорога, по которой можно перемещаться, находится в двадцати верстах на юг, и если мне удастся обнаружить хоть какую-либо колею от телеги, то радости моей не будет предела. Впрочем, спустя четверть часа, когда коптер благополучно осуществил взлет-посадку, я уже мог выражать благодарность. Старые карты не подвели, и если мне и дальше будет сопутствовать удача, то к вечеру я смогу расчистить от березняка просеку, подсыпать овражек и вытащить на божий свет тарантас, а там и полосы из перфорированного алюминия на раскисшую, усиленную поперечно уложенными жердями почву. И катить, метр за метром, а уже завтра ближе к полудню я выползу на открытый участок.
Не скажу, что физический труд не приносит пользы. Приносит, но как порой хочется выругаться крепким словцом, когда вместо бензопилы получается орудовать лишь короткой ножовкой и топором с клиньями. И березы вроде не те, что обхватить нельзя; обычные, сантиметров двадцать-тридцать в диаметре, и немного их, а нате вам. Шуметь мне нельзя, от слова совсем. Деревенька с ее огородами начинается в пятистах шагах, и двенадцать метров березовой рощи с густо растущим кустарником с трудом скрывают визг и стук даже моего примитивного инструмента. Посему и приходится изворачиваться, как вору, замирая от каждого постороннего звука. Вскоре очередь дошла до лопаты, но перед этим мне пришлось поиграть в шпионов-наблюдателей.
По едва прибитой людскими стопами дороге, помогая себе наспех сделанным костылем, брела маленькая девочка, заливаясь ручьем слез. Никакой раны на увечной ноге я не увидел, но то, что правая ступня практически не касалась земли, было заметно. Короткая, явно не по фигуре, сероватого цвета рубаха едва прикрывала ей икры. Присмотревшись, я понял, что ребенок просто подвернул ногу. Вроде бы помочь надо, и память услужливо нашептывала о судьбе мира и слезе дитя, но нет. Пока не выполнена первая часть задуманного плана, станем считать, что меня здесь нет. В конце концов, с такими напастями деревенские уж как-то должны были справляться. Так что проводил взглядом горемычную с розоватым повойником на голове и принялся засыпать овражек.
Работа спорилась, и наконец-то настала возможность постепенно освобождать контейнер, и помощь мне в этом должна была оказать выносная стрела с набором блоков. Один из предметов – рама «тарантаса» (на самом деле правильно называть четырехместная карета типа ландо, просто мне это слово больше нравится) была изъята именно таким образом. Следом пошли оси, колеса, рессоры и элементы кузова. Едва повозка стала приобретать свои исходные очертания, как встрепенулись сивки-бурки. Полностью поддерживаю мнение экспертов, утверждающих, что лошадь начинает вести себя несколько иначе, как только чувствует свою полезность. Не знаю, как прочие породы, но донская реагирует как на уздечку с седлом, так и на хомут характерным фырканьем. Что это означает: радость или неприятие, – пусть разбираются специалисты. Замечу, что стоит лишь, перед тем как взнуздывать и запрягать лошадь, дать время ей поваляться в траве, то можно быть уверенным, в этот день тебя не подведут. Так что завтра утречком и поваляем, и накормим, и напоим. Кстати, за водичкой к роднику придется сходить уже сейчас, и двадцатилитровая фляга-рюкзак оказалась за моей спиной.
Как я и планировал, с помощью лебедок и перфорированного настила повозка покинула березовую рощу, вписываясь в график работ с легким опережением. Мне даже удалось немного попозировать перед зеркалом, и где-то без четверти одиннадцать я стоял у запряженной пары лошадей. Признаюсь, хоть и пришлось в течение двух недель под присмотром модельера выдерживать пытку по привыканию к костюму, мне все время казалось: что-то где-то вылезло, топорщится и выглядит не иначе, как по-клоунски. Помните выражение «детский сад – штаны на лямках», так вот, эти лямки на мне присутствуют. Как вверху, в виде подтяжек, так и внизу, называющиеся штрипками и проходящие под самым каблуком полусапог. Несущественно, но это крик души. Впрочем, все остальное вполне носимо. Подтяжки скрывает жилет кремовых тонов, под ним – шелковая рубашка с дерзко стоящим воротником и шейным платком с булавкой. В качестве верхней одежды – темно-синий укороченный редингот с пуговицами. Пуговицы не простые, это искусственные сапфиры в золотом обрамлении. Так сказать, малая часть золотовалютных резервов на случай фиаско с ассигнациями и прочей иностранной валюты. На голове цилиндр, на руках перчатки. Присутствует и трость, но она сейчас бесполезна и скучает внутри кареты. Может, при прогулках по паркету или на худой конец по недавно вымытому тротуару с брусчаткой, мой костюм и отвечает всем запросом времени, но здесь, в лесополосе у самой дороги на всю эту английскую моду нужно начхать. Посему, перед тем как стянуть с себя бахилы, я облачился в дорожный плащ, закрыл ноги крагами и, примостившись на место кучера, хлестнул вожжами, управляя в нужную сторону. Лошади тронулись резким рывком и, как только мы оказались на колее, замерли. Хитрюги. Ну, ничего, знания всей процедуры у меня не только присутствовали, а еще и подкреплены практикой, так что щелчок посильнее, и мы покатились в сторону провинциального уездного городка Грядны, в котором проживало почти сто тридцать человек.
Восемь верст пути превратились в двухчасовую поездку. Минуя ряд деревень из трех-пяти изб и одиноко стоящих хозяйств, я нередко останавливался, сверяясь с картой по компасу, а заодно проверял гидравлику и пневмокорд колес. Вдруг что-то не закрутил, да и было у меня подозрение, что с использованием подков на проезжей части можно встретить немыслимое количество гвоздей, а с ними и все сопутствующие проблемы для шин. Но чаще всего возникшие перерывы происходили из-за банального уточнения маршрута. И если праздношатающихся или спешащих по своим делам крестьян я не встретил совсем, то подрастающее поколение уезда присутствовало. Один из них, мальчишка шести-восьми лет, появившийся у дороги как по мановению волшебника, подробно рассказал мне о своих проблемах, показал, как командует гусями, разделил со мной обед и, крепко зажав в кулаке двухкопеечную монету, так же исчез, оставаясь позади за спиной. От меня не убудет. Зато теперь я знал, куда конкретно я еду, как звать штабс-капитана Есиповича, его жену, управляющую всем хозяйством тещу и многое другое, выяснить которое можно только при длительном нахождении на объекте.
Дом штабс-капитана расположился в самом живописном месте, которое можно было здесь представить, вписавшись в виде буквы «П» между прудом и садом. Широкой фронтальной частью он смотрел на дорогу; но не гордо, выпячивая благородные архитектурные линии, а стыдливо прикрывая массивным козырьком скромное крыльцо без всяких античных колонн и лепнины. Две пристройки по бокам, как вытянувшаяся вперед кавалерия, прикрывали основное здание с флангов. Правый флигель, судя по свежим венцам, недавно достроенный, подбирался впритык к раскидистой иве с беседкой. Левый же беспросветно уходил в яблоневый сад, отчего был мне особо не виден. Двор между садом и ивой пестрел вытоптанной и подъеденной плешью зеленого газона, который образовался сам по себе и ни разу не подвергался скашиванию. Возле дерева суетилась домашняя птица, и как стало видно позднее, привлекал ее искусственный пруд. Там же стояла повозка с внушительной бочкой, из которой кто-то вычерпывал воду. В общем, скромненько и, судя по всему, по имеющимся средствам. То есть приемов с балами здесь отродясь не было и не будет. Выждав некоторое время, которое наверняка потребовалось хозяевам для каких-нибудь приготовлений, переодеться, к примеру, я подъехал к крыльцу.
– Алексей Николаевич Борисов, путешественник из Калькутты, – представился я и сразу же уточнил цель визита: – Проездом в ваших краях. Разыскиваю штабс-капитана Есиповича Генриха Вальдемаровича.
– Позвольте, Генрих Вальдемарович это я. А это моя супруга, Наталия Августовна, и мутер… – с трудом сдерживая подергивание пышных усов, – Елизавета Петровна. Извините, я не расслышал, вы откуда?
– Из Калькутты, – чуть повышая голос, повторил я.
– Это я понял, что из Какуты, – с прищуром посмотрел на меня штабс-капитан. – Где это?
– Шесть тысяч верст на юго-восток. Индия.
– Ого! – раздалось со стороны женского коллектива.
– Ааа… далековато. Как там персы, шалят? Вот и я так же считаю, давить их надо было, под Ереванем, давить. Эх, нет уже тех богатырей… Да что это я, проходите в дом, небось устали с дороги?
Приняли меня в достаточно просторном зале, где, к удивлению, присутствовали матерчатая обивка на стенах (кабы не шелковая), дорогие ковры и весьма изысканная мебель. Да что говорить, здесь стоял даже клавесин. Видя мое удивление, Наталия Августовна не преминула похвастать:
– Генрих Вальдемарович из Измаила привез.
Теперь-то все стало на свои места. Богатое внутреннее убранство – трофеи. Сколько там из крепости вывезли? Десять миллионов пиастров только монетой, а иных ценностей… Между тем я мог вдоволь насмотреться на ветерана турецкой войны, вышедшего в отставку «с мундиром». Его телесная крепость, атлетические пропорции сильной фигуры и впечатление спокойного равновесия и уверенности, с какой он занимал свое место среди людей, никак не вязалась с тем простаком, коим он предстал в начале знакомства. Казалось, он чувствует себя в жизни так же свободно и устойчиво, как ступает по ковру своими большими башмаками с серебряными пряжками, блестящими из-под полотняных гетр. Лицо его было внушительным и узнаваемым, я бы сравнил с орлиным профилем одного из рисунков Джованнантонио Досио – такие лица обычно называют римскими – отягощенное дряблой пухлостью, которой живописцы и скульпторы всех школ неизменно наделяли римских кесарей, стараясь придать им величие или хотя бы как-то соответствовать описаниям Светония.
За этими рассуждениями я прозевал часть сказанной фразы и уловил лишь последние слова:
– Я лично Максудку полонил, да за шкуру к Борис Петровичу, царство ему небесное, прямо под ноги приволок.
После этого спича звук «ого» чуть не вырвался уже из меня. Пастушонок рассказал, что барин много воевал, но такие подробности… Ведь если Генрих Вальдемарович служил у Ласси, которого он по-приятельски назвал по имени-отчеству, то после событий у Бахчисарайского госпиталя его гренадеры татар в плен не брали. Так что вполне мог чингизида Максуда Гирея и за шкуру, и за другое место потаскать. Молодец капитан, наш человек.
– Позвольте пожать руку герою!
– Да что вы, какой герой. Эх, – отпуская мою руку, – Петя, Станислав… вот герои. Погодите, я сейчас покажу вам свою коллекцию пистолей. Вы любите оружие?
– Как и любой мужчина, – сразу ответил я. – С моим образом жизни, сами понимаете, без него никуда.
– Тогда оставим женщин с их стряпней и идемте за мной, – произнес штабс-капитан, приглашая взмахом руки следовать за ним. – У нас еще целый час до обеда.
– Генрих Вальдемарович, – взмолился я, – погодите. Экипаж, кони.
– Неужто мы без понятия? – с удивлением в голосе произнес хозяин. – Степка все сделает. Распряжет, оботрет, напоит.
– У меня еще кот со щенком в корзинах, – напомнил я.
– Присмотрит и за ними, не переживайте. Так по какому вопросу вы меня искали? – дойдя до кабинета, поинтересовался штабс-капитан.
– В том то и дело, Генрих Вальдемарович, – с грустью в голосе произнес я, – вопросов у меня слишком много.
– А давайте их излагать по порядку, – дружелюбно произнес хозяин дома. – Располагайтесь в кресле, а я тут, у столика присяду.
– Воля ваша, извольте. – Собравшись с мыслями и, выдержав некую паузу, я принялся рассказывать. – Так сложились звезды, что с отрочества мне пришлось путешествовать по разным странам: Скандинавия, Английские острова, Испания, Африка, пересекал океаны, был даже в Америках. Сначала с дядей, а уж потом и самостоятельно. Много где побывал, много что повидал. В каких-то местах приходилось задержаться, и они почти становились моей родиной; а какие-то даже не оставили воспоминаний. Мне нравилось смотреть на свет божий и искать свое предназначение в нем, но рано или поздно приходится возвращаться к истокам. В общем, два месяца назад меня настигло письмо, заставившее прекратить свои путешествия и прибыть сюда. Я еще неважно ориентируюсь здесь, но точно уверен, что где-то рядом располагается именье Борисовых, и мне нужно как можно скорее туда попасть, дабы предотвратить несчастье. А так, как мне подсказали, кто в этих краях пользуется непререкаемым авторитетом, то сразу обратился к вам.
– Так-с, так это ж мои соседи, а кем вы приходились покойному Леонтию Андреевичу? – вставая со стула и направляясь к секретеру, произнес капитан.
– Насколько я помню, племянником. Только Леонтию Николаевичу, – строго произнес я. – Про Леонтия Андреевича я не слышал.
– Да, да. Оговорился, простите, – извинился Генрих Вальдемарович и, словно ничего не произошло, продолжил: – А что за несчастье?
– Я бы не хотел обсуждать это. Вопрос касается чести, и это наше семейное дело.
– Конечно, ваше право. Простите старика за бестактность. Вернемся к началу, чем могу быть полезен?
– Вчера ночью, – стал излагать свою просьбу, – я потерял одного человека, моего слугу. Мне очень бы хотелось его найти, а также то, что исчезло вместе с ним.
– Так вот почему вы один! Вот же мерзавец, ах, негодяй. А что он похитил, деньги, наверное?
– Да, в портмоне лежали какие-то деньги. Английские фунты, ассигнации, но немного, около сотни. Я не особо доверяю бумажным билетам. Важно другое: там были мои и дядины документы, и Смит их подло украл. Все, что у меня осталось, так это пара рекомендательных писем да несчастная купчая, из-за которой я здесь.
– Какая купчая? – заинтересовался Есипович.
– Вот эта, – сказал я, протягивая листок. – Генрих Вальдемарович, вы сможете мне помочь в поисках?
– Да уж, горе так горе. – Хозяин кабинета повернулся к окошку и встал ближе к свету, рассматривая документ. – Не приходит беда одна, – с горечью произнес он. – Конечно, узнать про такое… сердце у Леонтия не выдержало. Ну, Сашка, едрить тебя. Ну, Сашка! Говорил же, предупреждал! Что с матерью-то будет? Аспид! Послушайте меня внимательно и говорите только правду. – И куда подевался добродушный старичок? – Это вы выиграли в карты у Сашки именье?
– Я его выкупил. И не у Сашки, а у того человека, который написал мне письмо. Генрих Вальдемарович, так вы поможете?
– Не врете. По глазам вижу. – Штабс-капитан вернулся к стулу. – Смиритесь и выкиньте из головы своего Смита. Пустое это, он уже наверняка по дороге к Варшаве.
– Вот сукин сын! – вырвалось у меня.
– Я догадывался, что у Леонтия был покровитель, догадывался, – стал рассуждать вслух Генрих Вальдемарович. – Неспроста же ему пенсион такой дали. Ладно! – закидывая ногу за ногу. – Дядек ваших Господь прибрал, царство им небесное. Так что один вы как перст, и переживать вам надлежит в первую очередь о себе. Вы же сейчас иностранец без пашпорта.
– Я не иностранец!
– Но по факту это так? Согласитесь. Секундочку, я не ослышался, вы упоминали о рекомендательных письмах, можно их посмотреть? Надеюсь, они не так измордованы, как купчая, буковки разглядеть-то хоть можно?
– Конечно, если вы соизволите распорядиться принести мой сундук. А по поводу того, как поручик хранил документ, – не моя вина. Думаю, купчая неделю не сходила с игрового стола.
Не вставая со стула, Генрих Вальдемарович протянул руку к стене и дернул за шнурок, увиденный мною только сейчас. Буквально через пару секунд дверь в кабинет отворилась, и в проеме показался солдат. Самый настоящий, в мундире и сапогах, только давно уже в отставке, с явно выраженной сединой и такими же, как у хозяина, усами.
– Степа, у гостя нашего в тарантасе сундук лежит, неси его сюда.
– Позади, на подножке, – уточнил я, – серебристого цвета с монограммой и черными ремнями. Тяжелый, одному не справиться.
Я услышал, как на мои предостережения по поводу веса солдат тихонечко хмыкнул, мол, для кого как. Что ж, посмотрим. И будто в подтверждение моих мыслей штабс-капитан добавил:
– С братом в подмогу, бережно.
Пока несли сундук, Генрих Вальдемарович расспрашивал меня о разных пустяках: о дороге, погоде, каким маршрутом добрался до губернии, давно ли посещал столицу, и видел ли я слона. Наконец-то Степан с братом-близнецом доставили затребованный багаж.
Алюминиевый ящик класса D на четыреста пятьдесят пять литров не поддается коррозии, не боится воды и, самое важное, в случае надобности может отдать свой ценный металл. Помните условия копирования? Все разрушается от времени, но если схитрить и переплавить, то ограничения чертова ядра можно обойти. Повернув ключ в замке и откинув крышку, я ощутил легкое движение позади себя. Все, начиная от хозяина дома и заканчивая солдатами, нагнулись, стараясь рассмотреть содержимое. А объяснялось все тем, что сверху лежали два пистолета. Понятно, что во время путешествия случаи бывают разные, и к собственной безопасности стоит подходить не только со всей ответственностью, а и с известной долей выдумки. И когда оружие появляется оттуда, откуда совсем не ждешь, шансы у участников противостояния немного изменяются. Вроде бы прописные истины, однако повышенный интерес вызвал и еще один факт: где же у пистолей воспламеняющий порох механизм? Подумали об этом многие, и вопрос уже готов был слететь с уст. А вот давать ответ на него я не собирался.
Отодвинув оружие, я вытащил пенал с писчими принадлежностями и, изъяв из стопки конвертов[3] несколько, захлопнул крышку.
– Это рекомендательное письмо от Ранджита Сингха из Лахора, это от губернатора Мадраса лорда Уильяма Генри Кавендиш-Бентинк, вскрытое от губернатора Ямайки сэра Эйра Кута. Это от…
– Давайте посмотрим открытое, – предложил капитан, сделав отмашку слугам, отпуская их. – Так-с, хмм… не пойму что-то.
– Письмо на английском, – подсказал я.
– Да я и по-французски не очень, так, с пятого на десятое. Да и без очков… Прочтите.
«Дорогой друг, милостью Божией и короля Георга III губернатор Ямайки, я, сэр Эйр Кут, без колебаний и сомнений заявляю, что рад был знакомству с благороднейшим и великой чести русским дворянином Алексей из рода Борисова, оказавшим мне неоценимые услуги».
– В остальных то же самое?
– Я не читал, – сухо произнес я, складывая письмо.
– Добро. Ответьте на мой вопрос. Коли все разрешится для вас благополучно, что собираетесь делать с именьем?
– Если б Леонтий Николаевич был бы с нами, то отдал бы ему эту купчую, погостил немного и отправился бы через всю Россию в Охотск. А сейчас даже не знаю. Я ж не был в именье. Может, мне там настолько понравится, что останусь жить. Даже яблони, как у вас, посажу.
