Алексей Михайлович Величко
Епистимонарх и спаситель Церкви
II
Первый величественный прецедент на сей счет был дан еще св. Константином Великим (306-337), когда возникла ересь арианства. Как известно, на первых порах император не придал спору между Александрийским епископом св. Александром (313-328) и пресвитером Арием большого значения. Василевс был уверен в том, что ситуация выправится сама собой при взаимном согласии спорящих сторон и терпимости к мнению соперника. «Я внимательно рассуждал о начале и предмете вашего спора (выделено мной. – А.В.), – писал он обеим сторонам конфликта, – повод к нему мне показался вовсе не таким, чтобы по нему надобно было начинать спор»4.
Общение с епископом св. Осией Кордубским (256-359), которого василевс отправил в Александрию для изучения обстоятельств конфликта, изменило, однако, позицию св. Константина, о чем свидетельствует его новое письмо Арию. В нем царь не просто ниспровергает доводы ересиарха, а указывает, как тому следует веровать. «Признаешь ли, что Бог един? Мое мнение таково; так мысли и ты. Говоришь ли, что Слово Бога, по существу своему, не имеет ни начала, ни конца? Хвалю и за это; верь так. Если что-нибудь приплетешь далее, я отвергаю. Если еще что-нибудь придумаешь, я не хочу того ни видеть, ни слышать»5. Несложно понять: равноапостольный василевс без всяких сомнений полагал, что исповедуемая им вера истинна и обязательна для всех римлян. И это при всем тот, что к тому времени он не был еще не только не крещен, но даже оглашен.
Но поскольку спор не утихал, а вовлекал новые тысячи сторонников обеих церковных партий, император распорядился созвать в 325 г. в Никее Вселенский Собор, открыв тем самым счет этим великим творениям Церкви. Разумеется, он не собирался устраняться от исследования предмета богословских прений, но деятельно включился в него. «Бог освобождает через меня бесчисленное множество народов, подвергнувшихся игу рабства (то есть язычеству. – А.В.), чрез меня – своего служителя, и приводит к Своему вечному Свету», – писал он Отцам Никейского собора. – Хотя мой ум считает несвойственным себе изведывать совершеннейшую чистоту кафолической веры, однакож побуждает меня принять участие в вашем совете и в ваших рассуждениях»6.
В другом послании св. Константин напрямую говорит о себе, как о сослужителе епископов, когда вместе с ними принимает участие в исследовании истины7. Эта же мысль сквозит еще в одном письме равноапостольного императора, написанном уже по окончании Вселенского Собора. В частности, здесь он прямо утверждал, что подобно другим епископам, сослужителем которых является, исследовал предмет спора8.
В последующем все Вселенские Соборы, равно как богословские диспуты XII столетия при императорах Алексее I (1081-1118) и Мануиле I (1143-1180) Комниных, а также исихастские споры XIV в. в правление императоров Андроника II Младшего (1328-1341), его супруги царицы Анны Савойской (1328-1347), Иоанна VI Кантакузена (1347-1354) и Иоанна V Палеолога (1341-1391), проходили при самом деятельном участии со стороны верховной политической власти, которой по праву приписывалось ниспровержение ересей, терзавших тело Церкви.
Единственное исключение явил император св. Феодосий Младший (408-450), сознательно не пожелавший вторгаться в спор между Константинопольским патриархом Несторием (428-431) и Александрийским архиепископом св. Кириллом (412-444). Всем известно, чем закончилось его намерение ограничить круг участников диспута епископатом – на несколько десятилетий церковная жизнь была парализована, пока Халкидонский собор 451 г., также детище императорской власти, не поставил точку над i в этом споре и вытекающих отсюда богословских дебатах о двух природах в Христе.
Вполне последовательно реализуя свои прерогативы в деле управления Церковью, цари и позднее вовсе не ограничивались организационно-формальной стороной дела, но на пример св. Константина Великого выносили свое авторитетное суждение по всем богословским вопросам, ставшим актуальными на тот момент времени. Пожалуй, наиболее глубокое впечатление в этом отношении производят исследования императора св. Юстиниана Великого (527-565), который в 527 г. издал безупречно православный государственный (!) закон «О Всевышней Троице и Кафолической вере».
«Поскольку правая и непорочная религия, – утверждал он, – которую исповедует и проповедует Святая Божественная Кафолическая и Апостольская Церковь, не признает никакой новизны, то мы, следуя учению святых Апостолов и пастырей Церкви, признали необходимым объявить всенародно, как мы, руководствуясь Преданием и исповеданием св. Божьей Кафолической Церкви, понимаем веру нашу таким образом». И далее следует изложение православного вероисповедания9. Разумеется, оно являлось единственно допустимым для всех, кто желал называть себя православным христианином и оставаться членом Церкви Христовой.
Деятельное и практически всегда спасительное для Церкви участие царей в ее делах было по достоинству оценено современниками. Достаточно напомнить, в каких восторженных словопрениях Отцы Вселенских Соборов воздавали им должное. В частности, императрице св. Пульхерии (450-453), «матери» Халкидонского собора, и его «отцу» императору св. Маркиану (450-457), его участники восторженно скандируют на последнем заседании: «Да сохранит Бог хранительницу веры! Да сохранит Бог постоянно благочестивую, православную, противницу еретиков! Ваша жизнь – охрана всех! Ваша вера – слава церквей! Ты восстановил церкви, ты утвердил Православие! Царство ваше да будет во век! Победитель врагов, Учитель веры! (выделено мной. – А. В.)»10.
Не менее лестные и искренние возгласы были слышны и на заседаниях Шестого Вселенского Собора 680-681 гг. в адрес императора св. Константина IV (668-685): «Многие лета Стражу Православия! Господи, сохрани Утверждение Церквей! Господи, спаси Стража веры!»11.
Ведущая роль императора Юстиниана II (685-695; 705-711) в организации и проведении Трулльского собора 690-691 гг. («Пято-Шестого Вселенского»), а еще больше − в утверждении его актов и придании им общеобязательной силы была очевидной для Отцов этого выдающегося вселенского собрания. «Когда мы беспечно проводили свою жизнь и покоились в умственном сне, Христос Бог наш, восстановил в твоем лице мудрого нашего правителя, благочестивого императора, решающего дела по сущей правде, сохраняющего истину во век, делающего осуждение и оправдание посреди земли и шествующего непорочным путем», − восклицали они. – Чтобы Церковь жила в мире, Господь и поставил во главе ее императора − главного хранителя веры и благочестия (выделено мной. – А.В.)».
«Которого, − продолжают Отцы, − одевши добродетелями, исполнивши Божественного духа, премудрость сделала глазом Вселенной, ясно просвещающим своих подданных чистотой и блеском ума. Которому она поручила Свою Церковь и научила днем и ночью заботиться о ее законе к усовершению и назиданию подручных народов. Который, умертвивши грех силой благочестия и благоразумия, захотел избавить и паству от зла и заразы»12.
Их убеждение в благодатности для Церкви императорской власти разделяли и Римские папы, которых по личным качествам и твердом следовании учению о главенстве кафедры святого Петра в церковной иерархии совершенно невозможно заподозрить в сиюминутной конъюнктуре.
Так, Римский епископ Агафон (678—681) обращается в своем письме к императору св. Константину IV: «Ваша императорская власть печется и старается тщательно исследовать истину неповрежденной веры, как она предана от Апостолов и апостольских отцов, и имеет сильнейшее желание видеть во всех церквах сохранение истинного предания. Пусть ваше поставленное от Бога величество внимательно рассмотрит оком внутреннего рассуждения, которое удостоилось при свете благодати Божией прозирать нужды христианских народов: кому из этих учителей должен следовать христианский народ, которого из них учения принять, чтобы получить спасение. Мы уверены, что совершение этого дела Всемогущий Бог предоставил вашей кротости, дабы, заступая на земле место и ревность самого Господа нашего Иисуса Христа, удостоившего венчать вашу власть, вы произнесли справедливый суд за Евангельскую и Апостольскую истину»13.
