Алексей Сабуров
Мертвецы не страдают
Женька говорил, что они выжили из мозгов. Пять дней вкалывают на заводах, а потом для полного счастья гнут спину на своих огородах. Чертовы трудоголики. Он называл их садистами от слова «сад».
Андрей считал по-другому: просто им нечем заняться. Не будешь же все выходные валяться, уставившись в телевизор, этот ящик и по вечерам достает. А на другое их мозги не способны. Нужно ведь что-то придумывать, чтобы дни не казались скучно-пустыми, а на это уже сил не хватает. Проще же, когда все расписано, как в школьном дневнике: с понедельника по пятницу я с утра до вечера на работе, ну а в выходные – на любимом садовом участке. Жалко, зимой нельзя туда поехать. Надо было бы гнать сегодня в сад, они бы с Ириной не ссорились, а дружно бы перекапывали какую-нибудь грядку.
Размышляя так, он добрался до улицы и встал на обочине. Движение тоже не отличалось оживленностью. За пять минут, словно баржа, рассекая воду пополам, проплыл грузовик, а затем, как два катерка, прошмыгнули «семерка» и «Ока», разметая в стороны грязные брызги, от которых Андрей еле отскочил.
На поднятую руку никто не отреагировал. Водитель «Оки», проезжая, поднял плечи и кивнул головой в сторону сидевшей рядом женщины, мол: «Я бы подвез тебя, приятель, но моя так не любит посторонних в машине». Андрей не обиделся на него, понимая, какую канитель надо разводить, чтобы посадить его на заднее сиденье, – жене придется, несомненно, промокнуть.
Мужчина же за рулем белой «семерки» так напряженно уставился вперед, боясь показать, что увидел просьбу подвезти, что стал похож на пилота истребителя в самый решающий момент воздушного боя. Андрей только ухмыльнулся его судорожным попыткам обеспечить себе алиби перед совестью: «Да вроде никого я не заметил».
Дождь хоть и был мелкий, но Андрей почувствовал, что начал промокать и скоро превратится в мокрую курицу, да к тому же никуда не успеет. Придется просить у хозяина доплату за вредные условия труда, если он все-таки доберется сегодня.
В это время вдали показалась еще одна машина. Молодой человек внутренне подобрался, заранее поднимая руку, чтобы, не дай бог, не упустить и этот шанс. Он еще не видел, что это за автомобиль и сколько внутри людей, и поэтому жадно всматривался через скрадывающий реальные черты дождь.
Первое, что Андрей рассмотрел, – это модель автомобиля. Спокойно, явно не превышая скорости, к нему приближалась «копейка» – первая модель «Жигулей». Вначале ему показалось, что она серого цвета, но потом Андрей понял, что машина голубая, и только тусклый свет наступающего дня производил с ней подобную метаморфозу.
Автомобиль все приближался, и уже было видно, что на переднем пассажирском сиденье никого нет, и хотя нельзя было разглядеть, что там сзади, шансы уехать увеличивались. Андрею показалось, что скорость стала уменьшаться. Это происходило на самом деле, и «копейка», осторожно, не брызгаясь, подкатила прямо к голосующему и остановилась так, что Андрей оказался в метре от переднего пассажирского места.
В машине, кроме водителя, никого не было. Он вытянулся через пассажирское сиденье и распахнул дверь.
– Залазь живее. Погода мерзопакостная.
Голос водителя «жучки» был похож на механический. Так мог бы говорить терминатор. Никаких эмоций – ни сочувствия, ни раздражения, ни спешки не проглядывало в кинутой Андрею фразе. Даже у безразличия есть свои отличительные черты. Но задумываться над этим не было желания, и, радуясь, что наконец он сейчас уберется с промозглой улицы, Андрей, ступив одной ногой в лужу перед открытой дверью, быстро юркнул в теплый салон.
В нос сразу ударил крепкий запах бензина, как будто владелец вместо воды каждый день моет свою любимицу бензинчиком, чтобы лучше бегала.
– Ты что, бензин где-то пролил? – сразу спросил Андрей, поворачиваясь к водителю.
Это был мужчина лет тридцати. Кожа на лице была неровная, с пригорками и выбоинками, словно после оспы. Над серыми, как-то пристально вглядывающимися глазами, словно тучи, нависали густые черные брови, которые казались странными при поредевших волосах на голове.
– Да я бензин закупил. Цены опять растут. Весь багажник заставил, вон одну канистру пришлось на заднее сиденье кинуть.
Когда он говорил, рот поблескивал двумя передними железными зубами, из-за которых создавался небольшой дефект речи – сразу слышимая невнятность. К тому же голос оставался все тем же монотонным, словно мужчина отвечал неинтересный, вызубренный урок.
Андрей оглянулся. Действительно, на заднем сиденье стояла двадцатилитровая канистра, которая была изрядно полита пролитым бензином.
Водитель, отвернувшись от пассажира, переключил скорость и плавно тронулся вперед. Во всех его действиях чувствовалось спокойствие, с каким у Андрея ассоциировались застойные советские годы. Чертик из разноцветных капельниц, болтавшийся на зеркале заднего вида, тоже напомнил восьмидесятые, когда его можно было увидеть во многих машинах. Затем их сменили изображения голых женщин, за которыми они с Женькой жадно охотились как раз в пору своего стремительного сексуального развития. Сейчас, в конце девяностых, все были кто во что горазд, но, как казалось Андрею, тема номер один под передним стеклом автомобиля – это искрящийся даже без солнца компакт-диск. Он и сам повесил себе такой, после того как случайно купил какой-то ерундовый сборник.
Чертик смешно кувыркнулся от выбоины на дороге, и водитель, переехав ее, повернулся к пассажиру:
– Тебе куда?
– До Дворца Ленина за двадцатку? – полувопросительно ответил Андрей, ожидая, что скажет мужчина за рулем.
Тот нахмурил лоб, словно вспоминая, куда же ему самому надо, и ответил:
– Потянет.
Мужчина был явно неразговорчив, но Андрей тоже не горел желанием поболтать. Еще часа не прошло, как с ним произошли такие крутые события, что следовало хоть чуть-чуть пошевелить мозгами. Он ушел от Ирины или нет? Глупый вопрос. Не помирился, оставил ключ и не думает ее видеть ближайшие два дня. Затем надо будет забрать свои вещи, тогда все будет кончено навсегда. Прекрасный жизненный поворот.
Они ехали минут пять. За окном пробежали магазин «Новинка», строительный техникум, кинотеатр «Мелодия». Дождь не прекращался, и дворники уныло сметали капли с переднего стекла. Людей на улицах было немного, словно эпидемия чумы выкосила большую часть населения. Андрей понимал тех, кто в субботнее утро не спешит выбежать из-под теплого одеяла в серый холод улиц.
Проезжая кинотеатр, Андрей почувствовал, что его голова как будто наполнилась грязной водой. Она потяжелела, как помойное ведро после генеральной уборки, а внутри создалась такая мешанина из мыслей, желаний и медицинской ваты, что невозможно было думать дальше. Скорее всего, это происходило из-за токсичных паров бензина. Привыкший уже было к запаху в машине, Андрей почувствовал, что его сейчас вытошнит. Все-таки у каждого человека есть свои границы. Например, Андрей может нюхать бензин в течение пяти минут, до того как проглоченная пища запросится наружу. «Странно, – подумал он, – что же я выблюю, если завтрака еще не было?»
Оставалось продержаться еще минуты три, и можно будет выскочить на свежий воздух. Андрей старался дышать неглубоко, пытаясь не думать о бензине. Но, как всегда бывает, мозг бессознательно сосредоточился на запахе, господствующем в машине. Теперь Андрею показалось, что к аромату бензина примешивается еще какой-то, не менее резкий запах. Возможно, он был с самого начала, просто более привычный бензин скрадывал его. Теперь голова начинала кружиться, как аттракцион «Орбита» в парке развлечений и отдыха. Они как раз проезжали лесной массив, где располагался этот парк. Лес был по левую руку, а справа рядком выстроились здания профессиональных училищ, которые еще не закончили свои летние каникулы.
Андрей, с трудом контролируя себя, потянулся к ручке, открывающей окно автомобиля, вспомнив о ее существовании. Водитель, уловив движение, посмотрел на своего пассажира.
– Да ты совсем белый. Подожди, сейчас остановлюсь, подышишь воздухом, а не то блеванешь тут у меня.
И он начал медленно останавливаться, прижимаясь к обочине. Не успел он еще остановиться совсем, как окликнул парня своим тусклым голосом:
– Эй.
Андрей непроизвольно обернулся к нему. То, что произошло дальше, было похоже на замедленный, но в то же время в секунду пролетающий сон. Молодой человек увидел, как на него, словно издалека, рассекая тысячи галактик, несется рука. Он не успевал рассмотреть, что было зажато в ней. Что-то белое, родившее в голове тысячи образов ослепительно белого цвета: гипс, первоклассная бумага, бинты и вата, снег… Андрей просто не успел осознать происходящее, как ослепительная белизна прижалась к его лицу закрывая рот, нос, даже залепив один глаз. Голова качнулась от мощного удара, прижимаясь к спинке сиденья, а в нос ударил резкий запах – именно тот, который осторожно, словно шепча страшную тайну, примешивался к аромату бензина.
Андрей попытался отодрать голову, прилепившуюся к сиденью, но попытка оказалась слабее руки водителя. Вата – это именно она оказалась белой вспышкой, врезавшейся в лицо, – душила, не давая доступа воздуху. Неизвестный запах наполнял тело, превращался во что-то физическое и ощутимое. Он просачивался в кровь и как будто замораживал, останавливал ее. Андрей попытался поднять руку, чтобы защититься от нападения, но она превратилась в стокилограммовую штангу и даже не шелохнулась.
Сознание закрутилось воронкой, словно всасывалось в спуск раковины, и стало уходить вниз. Андрей посмотрел под себя и не увидел там ничего, кроме пугающей черной пустоты. Кресло, машина, земля исчезли, и он не мог понять, каким образом это произошло. В голове точно обвал начался. Мысли, заледенев, как тяжелые сосульки, падали и разбивались вдребезги, раня острыми, как иглы, осколками.
Наконец сознание стало тухнуть, как убыстренный закат, и Андрей все быстрее и быстрее начал проваливаться в окружавшую его бездну. Он падал в бесконечный колодец, и блюдце света наверху, уменьшаясь с космической скоростью, показывало скорость его падения. Внезапно точка света вдалеке захлопнулась, и Андрей остался в абсолютной темноте, перестал что-либо осознавать и ощущать, забывшись глубоким сном.
Глава 2
I
Андрей начал приходить в себя полчаса назад. Впрочем, в том состоянии, в котором он оказался, понятие времени скомкалось, как лист бумаги, и полетело в урну.
Сначала веки были тяжелые, словно канализационные люки, и, не в силах поднять их, Андрей сидел в темноте своего сознания, пытаясь понять, что же произошло. Память взрывалась шумными помехами, как телевизор при слабом сигнале, и выдавала лишь мутное мельтешение. Решив действовать постепенно, Андрей вспомнил свое имя, родителей, работу. Здесь проблем не возникло, и, опираясь на эти основные вехи, он стал двигаться дальше.
Память искрилась голубым током, как при плохой проводке, но, несмотря на трудности, Андрей вспомнил Женьку, Ирину, ее квартиру и события ночи. Раскручивая клубок дальше, он увидел утреннюю размолвку и себя, неуверенно покидающего квартиру подружки. Лишь когда следствие добралось до незаводящейся машины, память вспыхнула, настроившись на волну, и моментально выдала серые глаза водителя «жучки» и его отточенное движение, которое ослепило белым светом и унесло в темноту.
В душу Андрея, как грабитель в квартиру, ворвался страх, который не успел возникнуть перед тем, как молодой человек потерял сознание. Теперь, решив наверстать упущенное, страх принялся глодать беззащитный мозг Андрея, запугивая неизвестностью, которая притаилась за неподъемными веками-люками. Стараясь избавиться от него или хотя бы приглушить, Андрей напрягся в попытке открыть глаза. Но литые крышки не поддались напору ослабевшего тела. А страх не уставал подбрасывать все новые детали в картину того, что творилось за закрытыми глазами.
Конечно, Андрей не мог поверить, что там ад: пышущие жаром сковородки, прыгающие вокруг в мрачном хороводе черти. Ясно, что он жив. Ведь сознание, как обделенная скромностью девица, поломалось лишь для вида и в конце концов присоединилось к нему. Да, впрочем, и все сказки о загробной жизни – полная чепуха.
И, переваривая, что произошло, Андрей все более утверждался в мысли, что его похитили. Но и это казалось неправдоподобным. Для чего? На этот вопрос не было ответа. Мозги еще не пришли в себя от стресса, и мысли рвались, как слабые паутинки, и не давали построить ни одной логической цепочки.
Голова болела, как готовый взорваться динамит, но страх и неизвестность заставляли лихорадочно искать объяснения и не удовлетворяться тишиной, которая обволакивала темноту, царившую внутри Андрея.
Упорные попытки все же дали результат. Где-то мелькнул лучик объяснения, и осторожно, следуя на ощупь, Андрей добрался до него. Только вот легче не стало. Молодого здорового парня могли использовать по тысяче назначений. И все возможные варианты тут же всплыли в голове.
Его могли продать в Чечню или подобную свободную республику и использовать там в качестве соображающего мула, который не требует много пищи.
Его могли отдать в подпольный публичный дом, чтобы жирные облезлые педики могли расковырять новую попку своими ненасытными членами.
У него могли, наконец, просто вырвать сердце и почки и распродать по частям для нужд богатых старичков.
Было ясно, что мужик в «Жигулях» с голосом терминатора не помощник Деда Мороза и не собирается отвезти его в Диснейленд в награду за бедное чудесами детство. Страх, получив реальные ориентиры опасности, ушел из головы и впился острыми зубами в сердце, заставляя его судорожно сжиматься от накопившейся холодной боли. Теперь Андрею нестерпимо хотелось открыть глаза и увидеть, какие же предположения окажутся справедливыми.
Внезапно в мозг поступил тревожный звонок, и от этого лоб Андрея покрылся пóтом, а кровь превратилась в жгучую жидкость и сердце обожгло, точно потоком кислоты. До Андрея дошло, что он не чувствует своих рук. Они обрывались в районе плеч и не подавали признаков своего существования. Мысли парня обратились к ногам. Слава богу, жизнь в них присутствовала – кровь пульсировала, и даже немного ныло правое колено, хотя попытки подвигать ими привели к плачевным результатам: мышцы ног чуть задрожали и расслабились, бессильные сдвинуть вкопанные в землю столбы.
Но рук не было. И в страхе, что с ним уже сотворили что-то ужасное, Андрей напрягся, сконцентрировал свою энергию на единственном желании и начал открывать глаза. Пота на лбу прибавилось. Андрей почувствовал, как тот капает на лицо, оставляя жирные следы. Сознание заиграло фотовспышками, устроив аритмичную дискотеку, зажигаясь то слева, то справа, слепило мысли. Но главное – веки тяжело поползли вверх. Медленно трогаясь, как длинный товарный состав, но поползли.
Но… ничего не случилось. Темнота осталась полнейшей. Может быть, она стала только объемнее, расширившись за границы век, но все равно не приоткрыла ни одной тайны. Андрей почувствовал сильное разочарование, как будто в глубине себя ожидал, что стоит только открыть глаза, и он окажется дома, а все произошедшее окажется глупой шуткой. Ему вдруг вспомнилась Кунгурская ледяная пещера, на экскурсию в которую он ездил лет в двенадцать.
Андрей в тот год выиграл школьную олимпиаду по математике. И всех их, знатоков истории, географии, литературы, физики, химии и математики, занявших призовые места, наградили поездкой в Пермь с осмотром главной достопримечательности Кунгура.
Пещера действительно была впечатляющая. Они шли по бетонной дорожке в метр шириной и разглядывали красоту горных пород, огромные сталактиты и сталагмиты, подсвеченные цветными прожекторами. Мальчику запомнилась дыра, которая уходила далеко, до бесконечности, вверх и из которой капала вода. Капли падали с неимоверной четкостью через равные промежутки времени и уже пробили в большом камне приличную дыру сантиметров в десять. Реальное подтверждение пословицы «Вода камень точит», подумалось ему тогда.
Но больше всего его впечатлил и запомнился на всю жизнь другой аттракцион. Экскурсовод привел их группу в большой зал и, сказав пару слов о том, что солнечные лучи никогда не проникают под многометровые слои земли, подошел к электрощиту и выключил свет.
Темнота, абсолютная и безжалостная, тут же схватила Андрея, отгораживая от товарищей. Вообще-то, нет, первые мгновения потухающие блики заиграли в глазах (только потом, в институте, Андрей узнал, что это память сетчатки), но затем темнота освоилась в своем господствующем положении. Андрей поднес руку к лицу и не увидел ее. Он удивленно вращал руку, чувствуя, что она есть, но глаза отрицали это.
В подземном зале воцарилась тишина. Никто не говорил ни слова, вся группа оказалась заворожена отсутствием окружающего мира. Андрей застыл, как и остальные. Это была настоящая темнота. Никаких пугающих теней или отсветов, заставляющих вздрогнуть. В сантиметре от него мог стоять оживший труп, готовый схватить за горло и скушать мозги («Мозги. Хочу еще мозги!»), а Андрей и не увидел бы этого. И вместо удивления и восхищения, которые обычно зарождал в сердцах детей этот аттракцион, мальчик ощутил другое.
Он почувствовал, как проваливается в глубокую шахту внутри себя. Это было странно и пугающе, как будто пропажа мира снаружи дала раскрыться чему-то внутри. Неизведанному и нереальному. Андрей уловил это чувство лишь на мгновение, и сразу оно начало быстро тухнуть. Снаружи шахты послышались голоса, скоростным лифтом сознание взлетело вверх, к голове, и через секунду сам Андрей начал радостно гикать со всеми, разрушая очарование конца света.
Экскурсовод включил осветительные приборы и заставил зажмурить глаза, радостные от осознания своей необходимости, после чего повел группу дальше. Но дальнейшая экскурсия прошла мимо Андрея, который задумался, реально ли то ощущение, открывшееся ему в абсолютной темноте. Он вспомнил, что видел подобное падение во сне, когда несешься вглубь бездонного колодца и сердце сперва замирает от ужаса, а затем понимает, что это сон, и наслаждается свободным полетом. А вокруг ничего нет, только ощущения, которым веришь, и раскрепощенные чувства, которыми восхищаешься.
…Молодой человек дернулся и стремительно вернулся из чудного прошлого в ужасное настоящее. Глаза освоились с темнотой, но Андрей расслабился, не в силах больше удерживать веки, которые снова налились свинцовой тяжестью, и глаза захлопнулись.
Так он просидел несколько минут, расслабившись и немного успокоившись. На страх накатила волна тяжелой усталости, оставив его ныть где-то в далекой глубине. Но Андрей понимал, что его состояние понемногу улучшается.
Волна усталости, очевидно, была последним эффектом неизвестного препарата, который использовали против него. И, когда начался отлив, Андрей почувствовал, что возвращаются прежние ощущения; его кровь очищалась, и снотворная зараза покидала заметно посвежевшее тело. Болевые искрения в голове прошли, и Андрей понял, что мысли больше не доставляют боли, а участки мозга, которые, казалось, уже отмерли, снова стали функционировать.
Но он не успел этому обрадоваться. Забыв обо всем, его мозг завопил: «Тревога!» Андрей напрягся, словно маленький зверек, учуявший опасность. Только, в отличие от зверька, он не мог надеяться, что охотник проследует мимо. Он уже попался в капкан, и кто-то точно знает, куда идти и где искать свою добычу, и нет возможности убежать или спрятаться. Но все равно взбесившийся инстинкт самосохранения, не считаясь с тем, что владелец не может сдвинуться с места, заорал в ухо, что уже пора сматываться, что паук вот-вот доберется до запутавшейся в его сетях жертвы, что пора предпринимать что-то, иначе он не отвечает за последствия.
«Ну что ж, – подумал Андрей, – за последствия придется не отвечать, а расплачиваться», – и открыл глаза, в которые уже рвался свет. Именно появление света сквозь закрытые веки и вызвало эту дикую панику. Свет появился бесшумно и внезапно, но теперь Андрей уже слышал шум шагов, который шел откуда-то сверху. «Расплата близка», – вспомнил он название своей же песни. Ближе не бывает.
II
Не успели глаза привыкнуть теперь уже к свету, дверь скрипнула и открылась. Из дверного проема появилась немного сгорбленная фигура (ну кто бы мог подумать?) водителя злополучной «жучки». «Доброе утро, страна», – подумалось Андрею, который сразу наполнился сарказмом. Возможно, тот был реакцией на страх и беззащитность. Что ж, хорошо хоть не давление в мочевом пузыре.
Андрей быстро пробежался взглядом по помещению. Оно вновь ослепило. Теперь уже белизной. Все стены были выкрашены эмалированной белой краской, что создавало впечатление стерильной чистоты. Но, не увидев стола для разделки туш, Андрей понял, что сердце сейчас ему не станут вырезать.
Комната была без окон и оказалась небольшой, метра три на три. Посреди комнаты небрежно стоял стул, как будто кто-то отодвинул его, когда делал уборку, и забыл поставить обратно к стенке. У стены справа от Андрея поместился книжный шкаф, только его полки были заняты не старыми романами или подпиской журнала «Техника – молодежи». На них в коробках и просто так лежали разные инструменты. Обычный набор домашнего мастера: ножовка, молоток, отвертки, гвозди, пассатижи, дрель с набором сверл, долото, стамеска и другие необходимые в хозяйстве вещи.
Но одна вещь вывела Андрея из себя, приковала внимание, не позволив перевести взгляд дальше, напугав до бесконечности, еще ничего не прояснив, но многое объясняя.
Там лежала тряпка. Обычная грязная тряпка, которая когда-то была трусами или частью рубашки. Таким куском материи хорошо вытирать грязные руки после работы со смазанными механизмами. Но только именно эта тряпка была не такой, как все.
По сторонам от нее болтались концы скотча, который крепился на этом скомканном материале. И Андрей явно представил, как можно применить это нехитрое приспособление, приклеивая скотч к щекам и затылку. А тряпка, естественно, попадала прямиком в рот, затыкая его, чтобы нельзя было орать или звать на помощь.
Среди набора домашних инструментов затесался предмет, который портил всю картину. Как в загадке: найди на рисунке лишнюю вещь. Только здесь ответ был слишком очевиден и доступен даже людям с безнадежной логикой. Сюда попала вещь из другого набора – домашнего садиста или надзирателя. Кому как больше нравится.
Метнув загнанный взгляд в сторону вошедшего человека, Андрей вспомнил о чем-то важном. Руки. Теперь есть свет и можно разглядеть, что с ними. Голова боязливо повернулась вправо. Андрей так боялся увидеть что-нибудь страшное и непоправимое, что забыл дышать.
Руки были на месте. Вернее, они были, а место ли это для них, следовало решать отдельно. Они устремлялись вверх под углом к плечам приблизительно в сорок пять градусов. В таком положении их удерживали крепкие с виду веревки, которые, в свою очередь, были привязаны большими узлами к черным железным крюкам, вбитым в стену.
Теперь Андрей понял, почему не чувствовал их. Руки затекли, находясь без движения в непривычном положении. От этой мысли сразу встал вопрос о времени. Сколько он сидит здесь, полураспят между крюками, напоминающими кривые железные когти, готовые вырваться из стены и вонзиться под ребра? Ответа не было.
Андрей не представлял, что сейчас – день или ночь. Не знал даты. Мог он проваляться без сознания сутки? Или двое? Ориентиры времени были стерты продолжительным сном, и теперь, в этом замкнутом пространстве, полностью отрезанном от внешнего мира, им неоткуда было взяться. «Может, спросишь у него?» – ехидно предложил голосок внутри, и глаза, наконец оторвавшись от крюков, посмотрели на похитителя.
Тот спокойно устраивался на стуле посреди комнатки напротив своей жертвы. Андрей внимательно всмотрелся в этого человека. Ведь теперь тот был не просто водитель автомобиля, решивший из жалости подвезти его, промокшего и одинокого, а преступивший закон киднеппер, уже рискующий получить тюремный срок только за это непонятно с какой целью навязанное гостеприимство. Андрей пытался найти в его облике черты, которые могли бы подсказать об опасности, за которые нужно было уцепиться, чтобы не попасть в капкан. И ох как боялся найти их и потом винить себя в собственной глупости и невнимательности, из-за которых угодил в лапы этому пауку.
Лампочка без плафона висела прямо над похитителем и хорошо освещала его приподнятое лицо, отбрасывая тень на грудь. Он был все тот же, что и в машине: такое же неровное лицо и пронзающий взгляд серых глаз. Теперь, при ярком искусственном свете, они теряли цвет и становились пустыми и водянистыми, словно неживыми. Андрей не сказал бы, что они были замерзшими, как у покойника, скорее в них просто отсутствовала жизнь и ее желание.
Человек напротив Андрея сидел закинув ногу на ногу, никуда не спеша, давая рассмотреть себя. Он был одет в синие истертые джинсы, черные ботинки на толстой ребристой подошве и синюю футболку «Рибок» с растянутым воротом. «Как и в машине», – подумал Андрей, только там на нем была еще джинсовая куртка, какие были в моде лет пять назад, похожие на пиджак младших школьников, с карманами на груди.
Похититель никуда не торопился, ясно давая понять, что времени у него достаточно, чтобы обстоятельно объяснить, что здесь сейчас происходит. И в этой неторопливости чувствовалась прямая угроза. Андрей ощутил ее всей кожей, покрывшейся мурашками. Он чувствовал это обстоятельно, чувствовал, что с него вытрясут все, что нужно, и не отвертеться шпаргалками и случайными знаниями, как на экзамене в институте.
Но все-таки пауза затянулась, и как ни хотелось Андрею не открывать рот под взглядом хмурых глаз, как ни хотелось не узнать тайны, которая скрывалась за ними, – он взял волю в кулак, удивившись, что она еще не оставила его, и спросил, стараясь, чтобы интонация была ровной, не угрожающей и не просительной:
– Что вам нужно от меня?
Голос не хотел слушаться своего обладателя. Он испуганно дрожал и ломался от волнения. Кроме того, горло пересохло, и фраза вышла глухой и еле слышной.
Проблеск удовлетворенности мелькнул на лице похитителя, но он не ответил, а спокойно встал и направился к двери. Затем он плотно закрыл ее, защелкнув шпингалетами снизу и сверху, развернулся и направился к Андрею.
Андрей напряженно смотрел на производимые действия и тревожно вздрогнул, когда шпингалеты хищно клацнули, отозвавшись в его сердце леденящими судорогами.
Что-то начинается.
Ему сразу вспомнился фильм с Кевином Костнером. Точнее, не само кино, а его название, которое точно определяло ощущения, испытываемые им. Фильм назывался «Выхода нет».
И мозги звонко отстучали, словно на пишущей машинке: «Это уж точно».
III
Водитель «копейки» встал прямо перед Андреем, так, что его обтянутый футболкой живот уперся в лицо молодого человека. Футболка пропиталась запахом бензина и пота, и Андрей вновь почувствовал нездоровую тошноту. Человек что-то делал вверху, но Андрей, придавленный его телом, не мог поднять голову и посмотреть, что именно. Состояние неизвестности, пропитанное запахом бензина, продолжалось с минуту. Затем похититель отошел в сторону, и Андрей смог увидеть, что тот отвязал его правую руку и теперь встряхивает и массирует ее. Чувств в руке не осталось. С таким же успехом этот человек мог массировать палку, валяющуюся на дороге. Андрей вдруг представил, что незваный массажист мог бы отпилить ему кисть, и если бы не глаза, он бы и не узнал об этом.
Вдруг резкая боль пронеслась по руке. От неожиданности Андрей тихо застонал. Затем из одного места боль начала расширяться, продвигаться толчками по руке, одновременно нагревая ее. Через секунду сотни тысяч мелких иголок впились в руку и принялись жалить ее со скоростью швейной машинки. Но вместе с болью по руке прошла сладкая судорога, точно организм удовлетворенно крякнул, почувствовав часть себя.
Горячая кровь бросилась нагревать замерзшую плоть, пробираясь во все заброшенные закутки, даря жизнь. Андрей уже начинал чувствовать пальцы, хотя и не мог еще двинуть ими. Он стал ощущать чужие руки, которые массировали предплечье, и в этот момент ему подумалось, что не все так плохо, как казалось в безнадежной темноте. Лучик надежды осветил черную пещеру сознания. Сознание грустно хмыкнуло оттого, что повода для этого еще не было, но все равно начало наполняться неумолимой верой в лучшее.
– Чувствуешь руку? – спросил похититель, возвращая Андрея к реальности.
– Еще не совсем, но…
Человек не дал завершить фразу:
– Сейчас почувствуешь, – сказал он, и Андрей уловил оттенок интонации в его монотонном голосе.
Но уж лучше бы этого не произошло, потому что нотки, которые прозвучали в последней фразе, заставили лучик внутри заморгать свечой на ветру и вспомнить зловещее клацанье шпингалетов, отрезавших пространство белой комнаты от остального мира и как бы сказавших: здесь свои законы, парень, и мы тебя научим им. Живо научим.
