bannerbannerbanner
Гиблый Выходной

Алексей Владимирович Июнин
Гиблый Выходной

Полная версия

Пролог

РИА-Новости

На территории фабрики по производству межкомнатных дверей в городе … …ской области в результате мощного взрыва загорелся цех, сообщило областное управление МЧС. О взрыве и последующем возгорании стало известно в 05:50 утра по местному времени (04:50 по МСК). Первоначально заявлялось о возгорании в системе вентиляции, но позже в главке МЧС уточнили, что со всей вороятностью можно говорить о том, что объемный взрыв произошел в результате концентрации в помещении огнеопасного газа. Тем не менее совершенно точно известно, что фабрика не была подключена к центральному газоснабжению, что дает повод говорить о спланированном терракте или умышленном организованном поджоге.

Площадь пожара составила более восьми тысяч квадратных метров, пламя быстро охватило все здание, чему способствовали деревянные изделия внутри цеха. Пожару была присвоена треться категория сложности, на месте работают 30 единиц техники и 116 человек. В 10:10 возгорание локализованно, в 12:35 ликвидированно открытое горение. На место направились специалисты для забора проб воздуха на определение ПДС вредных веществ.

В результате пожара, по меньшей мере 14 человек погибло, включая генерального директора и начальника производства. Однако, как сообщает пресс-служба областного управления МЧС у экспертов-криминалистов возникли серьезные вопросы о причинах смерти как минимум нескольких человек, так как характер их положения и местами прямые улики могут говорить об убийствах. На месте работает следственная группа.

За сутки до этого

07:10 – 07:30 (местное время)

Лева Нилепин сидел в салоне автомобиля «Валдай» со знаком «У» на лобовом стекле и вдыхал терпкий запах ароматизатора «Ваниль», что болтался подвешенный на зеркальце. В салоне было душно, поэтому чтобы не обливаться потом, юноша расстегнул куртку и стянул с головы синюю шапочку. Автомобиль марки «Валдай» медленно и немного порывисто двигался по полупустой улице, пробивая своим корпусом очень плотную завесу снега. Метель разразилась не на шутку, и если ночью, когда Лева посещая уборную и выглядывая в окно, мог видель только хаотичные завихрения, то под утро ветер набрал достаточную силу для неслабого раскачивания деревьев.

Было еще темно, в это время года в этом регионе солнышко выглядывало из-за горизонта около восьми часов утра, а это значит, что Нилепину оставалось около получаса наслаждаться пургой в темноте. Он не любил темноту и он не любил снег, но вынужден покорно смириться с их наличием. Волею судеб он родился и вырос на севере. Ничего не поделаешь. Городок просыпался неохотно, ни одному нормальному человеку не может нравиться выходить из квартиры в такую погоду, когда даже собачники позволяют своим питомцам гадить в подъездах своих-же домов.

«Валдай» тряхнуло, Лева подскочил на своем месте.

– Полегче, Алексей, – наставительно проговорил сидящий посередине (между Левой и водителем) мужчина с выдающимися бровями. – Выжимай сцепление. Не резко… Так, теперь на газ. И не забывай про переключение передачи. Аккуратненько.

– Дорогу занесло, – пожаловался сидящий за рулем Алексей – напряженный паренек в очках. – Тут две полосы, но колея от машин посередине. Если я поеду по ней, то это будет нарушением. Так ведь?

Сидящий между учеником в очках и Левой Нилепиным инструктор подтвердил это и сказал, что сейчас, чтобы не ломать его «Валдай» Алексей должен ехать по колее, но при непосредственной сдачи экзамена, он должен придерживаться полос движения, даже если завязнет в сугробах по самое лобовое стекло. Примерно так же инструктор Джабраил говорил, когда велел Алексею развернуться на мосту и проехать на желтый сигнал светофора. Джабраил был старинным левиным приятелем, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте. Лева вообще был таким общительным и дружелюбным человеком, что уже после второго общения считал собеседника крепчайшим товарищем. А с Джабраилом они были знакомы с прошлой весны, то-есть, по меркам двадцатичетырехлетнего Левы – полжизни.

Каждое утро друг Джабраил, работающий в автошколе инструктором вождения, сажал к себе в салон «Валдая» очередного ученика-практиканта и заставлял ехать его по определённым городским улицам и каждый раз так случалось, что под одним и тем же рекламным щитом возле дома-музея местного героя Великой Отечественной Войны, летчика-испытателя Щербинина Л.А. его уже ожидал один и тот же молодой человек – Нилепин Лева – который садился в салон рядом с Джабраилом и медленно, но верно двигался аккурат к ОАО «Двери Люксэлит» – одной из двух местных фабрик по производству межкомнатных дверей. Маршрут «Валдая» был выработан уже давно и менялся только когда Лева не выходил на работу.

– Джабби, – обратился Лева к товарищу, – а я думал, что в такую погоду не разрешается ездить ученикам. На дороге темно, вьюга. Дороги не чищены.

– Ну а что-ж теперь! – философски воскликнул Джабраил и с лукавой улыбкой подтолкнул ученика Алексея локтем в бок. – Сегодня у группы Алексея экзамен по вождению и он решил еще немного попрактиковаться. Практики много не бывает. Алексей, плавнее жми на сцепление… так… теперь включай поворотник и перестраивайся… левый поворотник, Алексей, левый. Да, так. На перекрестке – налево.

– По экзаменационному маршруту мы должны будем ехать прямо, – возразил Алексей.

– Не факт, – категорично заявил Джабраил голосом, не терпящим возражений. – Я знаю экзаменатора, это настоящая собака, он часто меняет маршрут. Надо покататься по всем ближайшим улицам и, боюсь, за один час, не успеем. Слушай, Алексей, ведь у твоей группы экзамен в двенадцать? У нас есть время на дополнительный час.

– Э… Время есть, а денег нет, – с сомнением залепетал Алексей, но Джабраил все-таки раскрутил его еще на один час практики, однако кто как ни он знал еще со вчерашнего дня что из-за метели сегодняшний экзамен перенесут на послезавтра, но учеников известят об этом только после девяти часов утра. Однако часика полтора Джабраил может спокойно раскручивать Алексея. Лева Нилепин знал об этом не хуже самого Джабраила, но, разумеется, держал язык за зубами.

Не отрывая взгляд от дороги и ни на минуту не забывая о практиканте Алексее Джабраил спросил у Левы Нилепина, как тот провел вчерашний день рождения. Лева зарделся, заулыбался, воспоминание о легком вчерашнем грехопадении с участием его самого и одной девицы, не стесненной моральными принципами, были ему приятны и грели душу не хуже автомобильной печки. Не считая это личной тайной, он рассказал старшему другу все как было. Как после застолья в трактире «Кенгуру» он сел в такси и с комфортом поехал с этой девчонкой в ее загородный особняк.

– Стой-стой-стой, Лева, – перебил его Джабраил. – Ты уж так не закручивай. Я знаю, что ты тот еще пихарь, но чтобы баба сама повезла тебя в особняк… Позволь мне усомниться.

– А что тут невероятного? – простодушно спросил Лева.

– Это у какой же бабы в нашем городке есть свой особняк?

– Это не ее, – поправил Нилепин, – это мужнин.

– Вот оно как! А муж знает?

– Смеешься? Если он узнает, он меня немножко убъет.

– А кто ее муж, позволь полюбопытствовать? – спросил Джабраил.

– Шишка один из прокуратуры. Какой-то зам какого-то начальника… Я даже не помню. Да и какая, собственно, разница?

– Ты что, переспал с женой прокурорской шишки? – не поверил своим ушам Джабраил и даже как-то чуть вжался в пассажирское кресло, подсознательно опасаясь, что государственный гнев, обрушащийся на его молодого товарища коснется и его – скромного автомобильного инструктора, чья вина состоит лишь в том, что, пользуясь служебным «Валдаем» и личным временем обучаемых новичков, он развозит в кузове различные заказанные грузы. В частности, именно сейчас его автомобиль загружен несколькими коробками с кондитерскими изделиями, чугунной ванной и водопроводными трубами из ПВХ. – Лева, ты совсем бесстрашный, да? Аккуратнее, Алексей, сцепление отпускай, газ жми. Включи поворотник. Лева, ты чувствуешь себя бессмертным, да? Ну есть же какие-то рамки дозволенного…

– Да я вообще не парюсь, – пожал плечами Лева Нилепин, не понимая, отчего Джабраил так встрепенулся. Дело-то, как говориться, житейское. – По правде говоря, Лева не интересовался ни только должностью мужа своей вчерашней подружке, он напрочь забыл даже ее имя. А спрашивал ли он его? – Ты же меня знаешь, дружище. Я не могу пройти мимо сисек.

– За ум бы лучше взялся, Лева, – посоветовал ему Джабраил и добродушно рассмеялся. – Не в обиду будет сказано, дружище, но со своими бабами ты совсем… Я хочу сказать, что я к твоему возрасту уже женился, сына родил. Нет… Сначала родил, а потом женился. А ты? Пора браться за ум, Лева, а то так и будешь до старости по бабам скакать да в игрушки свои компьютерные играть.

– Да я и в старости таким останусь, – рассмеялся Нилепин.

– Если доживешь, – брякнул Джабраил и, сообразив, что пошутил неостроумно, отвернулся на Алексея.

– На что это ты намекаешь? – Лева не знал, расценивать ли слова товарища как оскорбление.

– Да нет, ни на что.

– Говори-говори. По-твоему – я безбашенный?

– Скорее бесшабашный. Иногда… и довольно часто, надо признать. – с неохотой сказал Джабраил. – Позволь тебе признаться, что я порою поражаюсь твоей манере жить одним днем. Ну так, будто ты совсем не думаешь о будущем. Ты думаешь о будущем, Лева? – Нилепин не ответил. – Тебе лишь бы пихнуть кому-нибудь, а там хоть трава не расти.

– Да, – заулыбался Лева, силясь все-таки вспомнить имя своей вчерашней подружки и прикидывая как часто ее должностной супруг ездит в командировки, – я такой.

– Педаль отпусти.

– Чего?

– Это я Алексею, – сказал Джабраил и вдруг рассмеялся, – Я вспомнил как мы с тобой Лева ремонт делали. Вернее, я делал, а ты как бы помогал. Помнишь? Ха-ха-ха! Ну ты и кадр. Рассказать Алексею как ты мой электролобзик сломал? Пусть тоже поржет. Алексей, представляешь, вот этот молодой юноша, – Джабраил толкнул плечом сидящего рядом Леву Нилепина, – хотел распилить электролобзиком тротуарную плитку. А еще! Еще, слушай, Алексей, он красил эмалевой краской валиком для грунтовки.

 

Из трех присутствующих смеялись двое и Лева Нилепин понял, что сидящий за рулем Алексей, который наверняка моложе его лет на пять, имеет понятия о ремонте значительно превышающие запас знаний самого Левы.

– Ты еще вспомни о вареных яйцах, – улыбнулся Лева, который всегда рад был поднять настроение другу.

– А, да-да! Слушай, Алексей… Сцепление отжимай… так… и у перехода тормози… Слушай, работаем мы с Левой, кладем плитку во дворе и решили перекусить. Время было обеденное. Я добивал раствор, а Леву послал на кухню сварить пельменей. Вроде бы ничего особенного, так он и тут умудрился показать себя во всей своей красе. Пельмени-то он сварил, но одновременно с ними в кастрюле в том же бульоне сварил еще и куриные яйца.

– Ну да, – пожал плечами Лева. – А что такого? Сварились же! Я, например, на работе варю яйца в чайнике. Ведь все равно же его кипятить.

– Ты шутишь?

– Нет. А чего такого?

– О, Лева, ты неисправим! – заржал Джабраил. – А тебя не смущает то место из которого у курочки эти яйца выходят?

– Спокойно, Джабраил! Спокойно! Я же не совсем дурак. Кипяток все убивает!

«Валдай» приблизился к фабрике «Двери Люксэлит», метель на какое-то время стихла, но как только Лева застегнул куртку и открыл дверь наружу, ему показалось что пурга будто специально выжидала определенное время, чтобы выдохнуть накопившийся снег прямо ему под воротник. Прихватив свой пакет с обедом, он, ежась от ветра, вышел прямо под ветер.

– Лева, – окликнул его Джабраил, – Слушай… ты это… будь, все-таки, посерьезней. Шутки-шутками, но знаешь… Чего-то у меня какое-то предчувствие…

– Ты о чем это? – Нилепин натянул перчатки и вытер нос. Небо было темное и тяжелое, пурга застилала весь обзор, он с трудом мог различить виднеющиеся неподалеку очертания своей фабрики.

– Сам не знаю, – признался Джабраил, свесившись наполовину из своего «Валдая». Ветер обдувал его раскрасневшуюся от мороза лысину, снежинки летели в рот, но он жестом попросил Леву вернуться и, глядя прямо в глаза, тихо но твердо и без доли юмора произнес: – Лев, ты просто береги себя, слышишь. Я не шучу.

– О-кей, друг. Как скажешь.

– Ты ведь хороший парень. Без тебя будет скучно…

– Подожди-ка, я еще живой.

– Ну да, конечно. Конечно… Я не так хотел сказать. Ах, вот еще что! Совсем забыл, – Джабраил достал бумажник и, отсчитав несколько купюр, передал их Леве. Ветер чуть не вырвал их из его замерзших рук. – Я тебе должен был три сотни. Держи.

– Да ладно тебе. Мы договаривались о конце месяца, у тебя же сейчас с деньгами туго…

– Ничего-ничего, за меня не переживай. Бери. Спасибо. Хочу отдать тебе все долги.

Лева не считая сунул деньги в карман куртки.

Джабраил хотел было сказать еще что-то, но очень сильно мешала метель, да и слов он, видимо, не мог подобрать. Он крепко пожал руку товарищу, даже хлопнул его по плечу и Лева невольно вспомнил кадры из кинохроники, которую Джабраил показывал ему после своего возвращения с Украины, где участвовал в боевых действиях в составе добровольческих соединений Российской Федерации. На кадрах прихрамывающий Джабраил с костылем провожал своих боевых товарищей. Там он точно также жал им руку и хлопал по плечу как сейчас Леву Нилепина. И Лева знал, что из той операции из отряда не вернулось трое, а еще один навсегда стал прикован к инвалидному креслу.

Автомобиль оставил Нилепина посреди неутихающей пурги.

Юноша долго провожал взглядом скрывающийся в белой завесе «Валдай». Лева не хотел отпускать такой уютный теплый салон «Валдая», где приятно пахло ванилью и смеялся друг Джабраил. Пусть он смеялся в какой-то степени над Левой, но тем не менее Нилепин нисколько не оскорблялся, на Джабраила вообще было очень сложно обижаться. Автомобиль давно скрылся во мглистом мраке, оставив после себя разве что быстро засыпающийся след протекторов покрышек, а Лева все стоял и стоял, ежась от холода. Но его ждал цех, юноша тяжело вздохнул, зябко повел плечами и повернул свой торс к фабричной проходной, однако последнее напутствие Джабраила вертелось в его голове, давая повод к какой-то необъяснимой тревоге, предчувствие которой и заставило инструктора вождения расплатиться по долгам.

07:27 – 07:34

Есть такие люди, которые считаю, что весь мир театр и люди в нем актеры. А есть такие, которые утверждают, что жизнь – это книга, из которой нельзя вырвать ни одного листа, но можно бросить всю книгу в огонь. Есть такие, кто полагает, что жизнь – это фото в «инстаграмм» и переписка в соцсетях, а кто-то верит, что все вокруг только иллюзия и ничего более.

И вот в этом оспариваемом и разрываемом философскими взглядами мире жил некто пятидесятивосьмилетний Степан Коломенский, который ни относил себя ни к одному из вышеперечисленных премудрых направлений, а истово верил в то, что жизнь (по крайней мере – его личная жизнь) – это просто выгребная яма. Он даже так и бубнил себе под нос: «Моя жизнь – выгребная яма! Это великолепно! Беспросветная глубокая яма!» Потом ему на ум приходила жизнь и судьба глистов и, переступая обутыми с старые осенние ботинки ногами по замершему обледенелому снегу, он пытался принизить свою жизнь еще глубже и сопоставить ее с жизнью этих самых глистов, но, путая гельминтоз с педикулезом, смешивал их с гнидами и в своих пространных рассуждениях приходил к умозрительному тупику. Поэтому он решил временно зафиксировать свою жизнь на уровне дна выгребной ямы, на время остановиться на этой моральной ступени и определиться с другим: стоит ли рисковать последними своими деньгами или не стоит. Сегодня есть шанс удвоить наличку Коломенского. Демон за левым плечом толкал Степана Михайловича назад к дому, попутно заскочить в букмекерскую контору и поставить на футбольный клуб «Арсенал», играющий сегодня с «Боррусией Дортмунд». У Коломенского еще оставалось около девяти сотен рублей и если он поставит пять сотен на «Арсенал», то выиграет семьсот тридцать рублей, выигрыш он поставит на московский «Спартак» и уже к вечеру будет иметь… Впрочем, это все мелочи, надо ставить по крупному. Надо занять у кого-нибудь пару штукарей и все ставить на «Манчестер Юнайтет». Ставить надо все! Коломенскому казалось, что он реально слышит демонические нашептывания и даже остановился и поплевал на левое плечо. Влажный зимний ветер унес его мелкодисперстные плевочки куда-то в северо-восточном направлении в сторону осиновых лесопосадок, высаженных вдоль трассы, туда где в летнее время продавали пыльную копченую рыбу с вставленными в пустое нутро зубочистками, чтобы придорожная пыль и грязь оседала не только снаружи рыбы, но и внутри, придавая, с точки зрения золотозубого продавца некий свойственный только его рыбе вкус и аромат.

Впрочем, Коломенский отвлекся и, возобновив ломанный шаг, преодолел стометровку от автобусной остановки до проходной фабрики «Двери Люксэлит». По пути он заметил своего товарища по фамилии Тургенев. Да, приятель Степана Коломенского был полным тезкой великого русского писателя – Иван Сергеевич Тургенев. Прежде чем сесть в свою серебристую «Приору» Ваня Тургенев помахал Коломенскому одетой в черную перчатку ладонью и увидел в ответ лишь слабое поднятие степановой руки и вялую улыбку пессимиста. Степан уважал Ваню, который работал вместе с ним на фабрике «Двери Люксэлит», но не очень хорошо понимал почему Тургенев так ответственно относится к своим непосредственным обязанностям охранника. Тургенев единственный из трех меняющихся охранников делает полноценный обход территории фабрики, причем, он не просто бегло блуждает туда-сюда – Ваня, ориентируясь по таймеру, каждые два часа снимает с гвоздика сильный фонарь, одевает по необходимости куртку, выходит из будки и кропотливо обходит производственный цех и склад не только снаружи, но и внутри, добросовестно освещая фонарем каждый угол. Кроме него ни один охранник так не делает и не собирается даже под угрозой увольнения. Надо отдать Вани должное, однажды его ответственность достигла-таки результата – глубокой ночью на складе Тургенев обнаружил умирающего от алкогольного отравления главного инженера ОАО «Двери Люксэлит». Этим главным инженером и был Степан Михайлович Коломенский у которого тогда еще хватало денег на выпивку.

Сейчас Иван Тургенев сдал суточную смену другому охраннику, а сам поехал домой к жене и детям-близнецам.

Как всегда, Степа Коломенский замялся перед входом на территорию фабрики, терзаясь дилеммой – курить или не курить. Дело в том, что на территории фабрики курить разрешалось только в специально отведенной курилке, а до нее еще нужно дойти. В это время за правым плечом Коломенского заворочался ангел и неуверенно предложил поторопиться. «Раз уж жизнь все равно дерьмо, то и покурю потом», – подумал Степан, поскрежетал зубами и вошел в проходную.

– Рано, – услышал он голос сменившего Тургенева охранника и мгновенно спрятал сигареты. Как бы не пришлось делиться.

– Рано, – согласился он с молодым индифферентным охранником по фамилии Эорнидян. – Че, не пустишь?

– Да мне до лампочки, хоть живите на фабрике. – охранник в неопрятно одетой форме зевнул, выставив напоказ увеличенные аденоиды, – Сигареткой не угостите, Степан Михалыч?

– Не, братан, не курю.

– С каких это пор, Степан Михалыч? Совсем обнищали? Даже на сиги бабла нет?

– Че щеришься, Петя? Че щеришься? – Коломенскому стало обидно, что даже какой-то сопливый охранник, просиживающий свою задницу за почти неработающим телевизором и получающий едва ли десять штук в месяц полагает, что числившийся на фабрике главным инженером по эксплуатации оборудования Степан Михайлович Коломенский по статусу настолько ниже, что над ним можно насмехаться и разговаривать в таком уничижительном тоне. – Тебе-бы мои долги!

– Ой, да знаю я ваши долги! – безразлично отозвался молодой охранник Петя Эорнидян. – Вон куртяшка какая! Кожа? Почем отдадите?

– Отвали.

– За штуку отдадите? По глазам вижу, что отдадите. Ладно, за полторы.

– Отвали.

– А деньги поставьте на «Манчестер Юнайтед». Они сегодня играют с… кажется с «ПСЖ». Ставьте на «Манчестер» – не прогадаете! Слышите, Степан Михалыч, ставьте на «Манчестер»!

Коломенский готов был провалиться сквозь землю. О его болезненной зависимости от спортивных ставок знает вся фабрика, включая офис, и многие не упускают случая поддеть главного инженера, отпустить очередную шуточку. Вот и Эорнидян из их числа. Степану Михайловичу казалось, что безразличный ко всему на свете охранник задался единственной целью в своей жизни помимо отращивания живота – искушать главного инженера. А ведь для Коломенского это его зависимость была совсем не шуткой, он даже по субботам ходит на онлайн прием к психотерапевту, который, кстати, поставил Степана Михайловича в известность, что он есть беттер. Беттер! И что Степан Михайлович страдает от серьезнейшего и опаснейшего для психики заболевания – лудоманией, за излечение от которого онлайн-психиатр берет две тысячи рублей за сеанс, количество и качество которых пока практически никак не отразилось на положительном результате. А благодаря незапланированной психотерапевтической статье в бюджете у господина Коломенского просто-напросто выросли финансовые долги.

– Пошел бы ты, Петя, знаешь куда! – огрызнулся Коломенский голосом сомневающегося неврастеника.

Петя Эорнидян даже глазом не моргнул.

– Это вы идите, Степан Михалыч. Идите уже в свой цех.

– Так ты «вертушку» открой.

– Пропуск есть?

– Опять шуткуешь? Давай открывай «вертушку».

– Кнопка сломалась. Открывайте своим магнитным ключом.

– Ты же знаешь, что я его потерял!

Петя Эорнидян так глазом и не моргал, всем своим видом показывая, что ему невероятно скучно.

– Сигареткой угостите, – брякнул он.

– Нету!

– Не гоните, я видел, как вы пачку доставали.

– Ах ты, сволочь! – зарычал потерявший терпение Коломенский и через окошечко протянул охраннику сигарету. – Это он по камерам видит! А как в цеху что случается, это он не видит!

– Конечно не вижу, камеры висят только на улице. Внутри цехов камер нету и что вы там делаете – мне глубоко безразлично. Хоть вы там переубиваете друг друга.

Коломенский вздрогнул и побледнел, слова Эорнидяна будто ужалили его электрическим разрядом, но он не смог объяснить себе отчего так испугался фразы «переубиваете друг друга». Охранник Петя открыл турникет и пропустил Степана Михайловича.

– Слушай, Петь, – вдруг улыбнулся Коломенский и даже приостановился перед самым выходом. – А у тебя удостоверение есть?

– Какое удостоверение?

 

– Корочка охранника.

– Есть, а что?

– Что, может быть тебя и стрелять учили?

– Вам-то что за дело?

– Учили или нет?

– Учили.

– Сигареты стрелять?

– Идите-идите, шутник!

…переубиваете друг друга… …переубиваете друг друга… – эхом отзывалось в голове Степана михайловича.

– Нет, серьезно, Петь. Вот если случиться что в цеху, ты что будешь делать? Ты даже об этом не узнаешь, так и будешь сидеть на своем стуле и мух ртом ловить. У тебя вообще какие обязанности? Пропуска смотреть? А если рабочий пропуск забывает, то ты и так пропускаешь. А вдруг меня давно уволили и заставили сдать пропуск, а я прихожу на фабрику, чтобы отомстить и приготовить теракт. Значит любой ИГИЛовец может сказать, что пропуск забыл, зайти в цех и подложить мину. Она взорвется, а ты узнаешь об этом последним, потому что сидишь здесь и кроме столешницы ничего не видишь. Стрелять он умеет! Стрелок херов!

– Э, Степан Михалыч, вы чего это? – сурово замычал Эорнидян.

– Того!

– Кстати, цех закрыт! – заявил охранник.

– Что-ж ты молчишь! Давай ключи.

– Не могу, вам не положено. Ждите начальства.

– Скажу Соломонову, он тебя пинком вышвырнет, щенок! Сиди дальше, высиживай яички! – с этими словами Коломенский преодолел турникет и вышел с другой стороны проходной. Оказавшись на территории фабрики он поставил у себя мысленную отметку, что нужно будет заказать в отделе кадров хотя бы временный пропуск, потому что этот Эорнидян теперь его так просто не пропустит даже за сигаретку.

07:28 – 07:40

– А откуда, скажи на милость, я могу их знать? Откуда? Нет, ты мне ответь, откуда я, мать их, могу их знать? Если я приеду к ним в их паршивую Москву, найду адрес их вшивой радиостанции, не вытирая ноги, поднимусь на их блохастом лифте на нужный этаж, найду их вонючую радиостанцию, распахну двери, возьму их сифозную радиоведущую за ее подбородок и задам один единственный вопрос: «Откуда я, мать твою, могу их знать?», как думаешь, что она мне ответит? Знаешь? Нет, ты не молчи, Оксан, ты спроси меня, что мне ответит эта сифозная радиоведущая!

– Что тебе ответит эта сифозная радиоведущая?

– Она, мать ее, ответит мне: «Чувак, – ответит она мне и будет смотреть на меня такими большими-большими глазищами, словно впервые видит такого остолопа как я, – чувак, ты из какого стойбища вышел? Их все знают!» Слышишь, Оксан, что она мне ответит? Я у нее спрошу: «Откуда я, мать их, могу ИХ знать?», а она ответит: «Из какого стойбища ты вышел? ИХ ВСЕ ЗНАЮТ!»

– Ну?

– Но откуда? ОТКУДА?!! – Константин Олегович Соломонов ударил по рулевому колесу обоими ладонями, а потом ударил по автомобильному радиоприемнику из колонок которого звучала старая-старая очень популярная песня в стиле диско, которой от роду лет сорок и которую каждый житель России слышал не менее чем раз сто. – Есть какой-то учебник с обязательной школьной программой, где ОНИ записаны в столбик? Название песни, исполнитель, автор стихов, автор музыки? И аудиофрагмент. Так, что-ли?

– Пожалуй, что нет, – ответила Оксана Игоревна Альбер. Женщина сидела на переднем сиденье и подкрашивала губы насыщено-красной губной помадой, глядя на свое немного прыгающее отражение в круглом зеркальце. Должно быть, она относилась к числу немногих, кто мог совершенно спокойно выслушивать гневные тирады своего коллеги. Насколько она помнила, вторая жена Соломонова развелась с ним именно из-за его импульсивности. Ну и еще из-за развивающегося пристрастия Константина к одному волшебному порошку. Ну и еще из-за того, что из-за пристрастия к волшебному порошку своего супруга родила от него нервного ребенка, который мало того, что был умственно неполноценным, так еще таким-же несдержанным, как и его папаша и при том, что мальчику было всего пять лет, он уже в конец достал свою теперь уже одинокую маму и довел ее до того, что она стала добиваться через суд, чтобы мальчик стал жить с отцом.

Автомобиль «Мазда СX7» мчался по заснеженным улицам районного центра в сторону ОАО «Двери Люксэлит» со скоростью около семидесяти километров в час. Соломонову эта скорость казалось черепашьей, но в черте города ему приходилось соблюдать скоростной режим.

– Достань-ка, – попросил Соломонов.

– Чего? – Альбер захлопнула косметичку.

– Ну чего-чего… Порошок. У меня в барсетке.

Альбер с легкой долей разочарования взглянула на своего коллегу. Опять этот его порошок. Он нюхал его по любому поводу и без повода, постоянно жалуясь, что дилеры подсовывают ему сахарную пудру и она его не берет.

– Может, не стоит, Кость?

– Я, мать твою, разве спрашивал у тебя совета? – Соломонов не был груб или чужд элементарному этикету, у него просто-напросто была такая манера разговаривать. – Я, мать твою, разве поворачивался к тебе вот этим ухом, чтобы ты указывала мне, что мне делать, а что нет? Если это было так, то почему я как-то жил до знакомства с тобой и не умер от отсутствия твоих советов? Я жил без твоих рекомендаций и был заведующим производством на фабрике по изготовлению, мать их, дверей, в рот я их имел!

– Не кипятись. В этой барсетке?

– Твою мать, неужели ты видишь еще какую-то барсетку помимо этой? Я не вижу! А знаешь почему? Спроси меня – почему?

– Я не буду спрашивать, Кость, потому что знаю, что ты ответишь мне, что ты не покупал никакой другой барсетки кроме этой.

Заведующий производством фабрики «Двери Люксэлит» попросил свою коллегу сунуть порошок прямо ему в нос, так как он не хочет останавливаться что бы совершить эту процедуру самостоятельно. Альбер сделала попытку отговорить Соломонова от того, чтобы нюхать прямо за рулем, но Константин Олегович принялся разглагольствовать на счет того, что он не может припомнить, чтобы Оксана Игоревна усыновляла его. А раз он этого не припоминает, что с большой долей вероятности, что этого и не было, а, следовательно, Альбер не имеет достаточно оснований поучать его. Оксане проще было исполнить его просьбу и поочередно сунуть ему в ноздри по щепотке белого порошка. Первую щепотку Соломонов вдохнул во время пересечения перекрестка и поворота налево, вторую – во время обгона пассажирской «Газели».

На минуту он замолчал и Оксане показалось, что последующий путь она проедет в сопровождении лишь музыки из радиоприемника. Искоса поглядывая на приумолкнувшего сослуживца (Соломонов – заведующий производством, второй человек после генерального, Альбер – главный бухгалтер, босс в офисе, тоже очень высокая должность), Оксана Игоревна наблюдала за изменениями его психики, готовая в любой момент схватиться за руль, если Кости взбредет в голову отчебучить что-нибудь неожиданное. Она, разумеется, знала или догадывалась чем опасен водитель под действием наркотиков. Но Соломонов просто замкнулся на самом себе, погруженный в какие-то свои внутренние размышления.

«А он не так уж и нестерпим, когда молчит, – подумала Альбер, водя оценивающим взглядом по южноевропейскому профилю Соломонова. У сорокалетнего высокого мужчины была кубическая голова с правильным носом, чуть вывернутые пухлые губы, темные глаза. Черные каракулевые кудри то и дело непослушно падали на лоб. Маленькие уши. Прямая шея. Оксана не без восхищения отмечала сильное сходство Константина с мраморной статуей Давида работы Микеланджело. – Красавчик. Только ненормальный, жаль».

– Я нервничаю, знаешь-ли… – призналась она.

– Кто? – спросил Соломонов, тупо уставившись на дорогу перед собой.

– Я, – повторила Альбер. – Мне, знаешь ли, есть что терять… Я нервничаю и считаю, что тебе не следует заправляться порошком. Можешь со мной спорить, но ты не…

Соломонов шмыгнул носом и часто-часто заморгал.

– О чем я говорил? – спросил он.

– Когда?

– Только что.

– Ты молчал.

– А до этого?

– Когда?

– Ну, блин… До того, как нюхнул. О чем-то важном… Об иудаизме?

– Ты точно не говорил об иудаизме.

– Но о чем? Мать твою, ты можешь просто сказать, о чем я говорил! Я точно помню, что я о чем-то говорил, но не досказал… Я не успокоюсь, если не доскажу! Но, твою мать, я забыл, о чем я говорил! Об иудаизме?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 
Рейтинг@Mail.ru