Алексей Владимирович Июнин
Стела КРККЗ
Глаза мои приоткрылись, я набрался мужества и решительности испить сию чашу до конца, до самого дна и познать истину во всей ее красе и жестокости. Я был готов! Я отпрянул от бездуховности, от пустых идей и обыденных мастурбативных забот и, полный благородной уверенности в том, что оседлал идею высшего порядка – открыл глаза и продолжил поднимать взор все выше и выше, туда, где шесть приваренных к трем цилиндрам арматурин держали на себе, как руки отца держат хрупкое нежное тело новорожденной дочери, венец божественного творения. Созданный не иначе как по незримой воли высших сил артефакт не имел ни названия ни конкретного физико-геометрического состояния. Глядя на ЭТО кто-то мог увидеть в этом две символические океанические волны, символизирующие бренность бытия. Иные видели в ЭТОМ символ порабощение инакомыслия и безбожия кристальной ясностью ума, а кто-то мог поклясться, что в свете солнца сверху в виде неописуемых символов смотрит сам Бог! Да, именно Бог! С большой буквы! Одно было ясно и неоспоримо – на трёх столпах-цилиндрах держится сама суть! Истина! Правда, предназначение и цель существования всего человечества! Основа всего вокруг, сущность бытия, концентрированная вспышка мироздания, супернова. Господи, как же прекрасен этот визуал!!!
– Боже… – произнес я вслух, не обеспокоясь быть услышанным. – Боже мой… Спасибо! Спасибо тебе, Господь мой всесильный и милостивый!!!
Но тут я на предательское мгновение прервал себя и стыдливо задался неуместным вопросом: можно ли говорить «Спасибо» самому Богу? Ведь что есть по сути слово «Спасибо»? Это соединение двух корней: «Спас» и «Бог», то-есть – спасение Богом. Так? Говоря Богу «Спасибо», мы подразумеваем, что Бога спасет Бог. Другой Бог, более сильный? Значит наш менее сильный нуждается в спасении? Так?
Я несу ересь? Слезы брызнули из глаз моих, а в груди все будто сжалось в тугой горький ком – как я посмел хулить моего… Нет – нашего – Господа? Что я делаю? Почему я позволил себе посметь? Не иначе как проказы бесов, только так я могу объяснить мою минутную слабость, хотя прекрасно понимаю, что это все самообман и глупое оправдание моего духовного развития. Я низок, я дурен, я ничтожен.
– За что? – только и смог спросить я, со слезами умиления смотря на величественную стеллу. Мои глаза не моргали, кажется и грудь перестала вздыматься, я отбросил физиологические потребности организма как никчемную мешающую шелуху, как ржавые доспехи. Я знаю, что я свободен и перед Богом наг и нищ, и полностью отдав себя религиозному исступлению приготовился к самому откровенному. Да, я боялся, я дрожал и внешне и внутренне, но кулаки мои сжимались, а сердце барабанило торжественный марш победителя. Боюсь… Все-же я боюсь и да простит меня Бог. Непросто это, ой как непросто и только со стороны может показаться заурядным. Нет. Нет-нет-нет и ещё сотни раз «Нет!». За ширмой обыденности кроется немыслимость убийственной правды. Она исподтишка подглядывает из-за туманного занавеса и манит пальчиком… Манит… Иди, мог, подойди сюда, взгляни… Посмотри и обомлей! И пусть твоя жизнь вывернется наизнанку! Хочешь ты этого? Я прокрутил перед вновь сомкнутыми глазами всю свою жизнь – от этого часа до самого детства и выудил на поверхность воспоминания ещё более глубокие, вероятно, даже, что утробные. Наконец я сказал: «Да!». Я сказал это и сам вздрогнул. Точно-ли? Не пожалею-ли, не побегу сломя голову от себя самого, наполнив свою не готовую душу вселенской правдой? И безжалостно выдрав из души болезненные кисты сомнения я распахнутыми глазами посмотрел на прекрасную стеллу – на основание трёх ее флейт-цилиндров, чуть выше того места где их крепко как божественное слово держало бетонное основание.
Овал металла.
И четкие буквы, составляющее сакральное фонетическое звучание, от которого все демоны мира должны самоуничтожаться взрывами.
«КРККЗ».
«Каэркаказэ»
И на следующей строке:
О, нет, я не могу.... Боюсь… Боже, помоги! Помоги, дай каплю решимости, ведь это все для тебя! Ну! Я отпускаю глаза на три градуса ниже.
«Краснорусланский Комбикормовый Завод».
Я закрываю глаза, делаю полдюжины вдохов. Это слишком сильно. Нельзя вот так сразу в лоб, это жестоко и бесчеловечно. Не каждому, ой не каждому… «Ну, Леха-брат, – мысленно я положил руки себе-же на плечи и обнял себя самого, – давай! Я знаю – ты можешь! Только ты и можешь. Потому что если не ты, то кто? Не Ольга-же Сергеевна и не, тем более, Любка с улицы Куйбышева. Давай, Леха-брат, я с тобой! С тобой Бог!». И я распахнул глазища.
«Краснорусланский Комбикормовый Завод».
– Боже… Боже ты мой святый… – лепетали мои губы. – Батюшки… Батюшки… За что, Боже? Почему я? Я не в силах, нет… Не смогу… Не сдюжу, дай мне сил нести этот крест земной, тащить на плечах бремя прозрения…
Краснорусланский… «Красно» – это красиво, это красно, это багряно как предсмертный закат, омытый кровью падших ангелов…