Алексей Владимирович Зелепукин
Новая напасть
Толпа – обычно это сборище незнакомых тебе людей. А тут всех знаешь, да и тебя все знают. И не просто знают кто ты, но и какой ты. Это уже не толпа – народ. Маленький, но проверенный временем, голодом и бедами народ. И подвести его права нет ни у кого, ни у старого, ни у малого.
Совет городища сидел за столом, остальные расположились напротив, расселись кто на чем. Вече выдалось тяжелым. Группа Данилы принесла страшные новости. Вести об орде встревожили горожан. Площадь огласилась разноголосым рокотом. Люди переваривали полученную информацию. Зомби они не боялись; страх перед тем, что сделало их зомби, сковывал души.
Вопрос выживания сводится к выживанию потомства. Мертвякам можно дать бой, с людьми можно договориться. Не получится договориться – опять-таки можно дать бой.
А с вирусом или бактерией договориться не получится, да и пулеметы против них не помогут. Величие медицины кануло в небытие в ядерном пекле. Иммунитет мог рассчитывать на помощь травяных отваров и настоек, лекарства перестали делать почти двадцать лет назад, и даже если кому-то и посчастливится найти нетронутую аптечку, срок годности лекарств давно истек. Страх сковал даже самых храбрых. Людям нужно было время осмыслить произошедшее, всю степень угрозы. Новая напасть дамокловым мечом повисла над будущим поселения.
– Все мы знаем: не дело по тайге в одиночку лазить, тем более что в округе орда объявилась. Да и задача у меня, прямо сказать, не сахар. Хочу я в Вольницу смотаться, разузнать что почем, не оттуда ли к нам эта беда нагрянула, орду поближе рассмотреть. В общем, это не по грибы чапать. Ну как, есть желающие?
Покидать родной дом в такую минуту не хотел никто. Гробовая тишина повисла над площадью. Все понимали, что идти надо, но все надеялись, что чаша сия их минует.
– Что совсем никого? – голос старика дрогнул.
Алексей обвел взглядом людей, собравшихся на площади, но сердце его облилось кровью, когда всего лишь одна рука взвилась в воздух, и он понял, чья это рука.
– Я пойду!
Вся площадь облегченно вздохнула: доброволец вызвался. И только в глазах деда сверкнули слезы. Егорка. Только этому мальчишке хватило духу бросить вызов отчаянью и неизвестности. Взрослые мужчины, пряча взгляды, стыдясь собственной слабости, начали расходиться по домам.
– Ты даже не представляешь, во что сейчас ввязался! Думаешь, остальные взрослые дядьки просто так зеньки в землю воткнули?
– Дядь, зря ругаешься, нельзя одному в тайгу. Сам же нас этому учил. А можно мне винтовку самозарядную? Заводскую? И это… мне с Наташкой перед уходом поговорить нужно. Подождешь?
– Подожду, знамо дело. А винтовку-то небось еще и с прицелом снайперским хочешь?
– А че, правда можно?
– Ладно, видать, судьба такая. Пошли отца Олега грабить.
***
Набив карманы и рюкзак положенным по ордеру хабаром разведчики вышли за ворота.
– Значит план такой: тут срежем угол посмотрим не приблизилась ли орда. И через сопку к излучине дойдем. Там в ветвях ивы лодка припрятана. А дальше по воде в Вольницу.
Егор с важным видом кивнул головой.
– Ты маршрут маркировать умеешь?– спросил дед с серьезным видом
Юноша ещё раз утвердительно кивнул головой.
Алексей протянул Егору легкий топорик.
– Тогда ставь зарубки да поспешай, дождь скоро.
Юноша изумленно взглянул на деда.
– Небо ж чистое, ни облачка. Какой дождь?
– Сказано тебе, поспешай. Дед Артемий никогда не ошибается…
Гроза накрыла следопытов почти сразу за лагерем. Погода в наших краях с синоптиками да метеорологами умудрялась врасплох застать, а без надлежащего прогноза попасть под дождь – плевое дело. Дождь отбойным молотком долбил крышу незатейливого, наспех сооруженного укрытия на склоне холма, пытаясь пронзить слой дерна и ткань плащ-палатки.
Егорка колдовал с ужином у едва тлеющего костра, завешанного от прохода промокшей верхней одеждой со штанами.
– Да ты не робей, добавь дров-то, костер того и гляди сдохнет.
– А ежели зомбаки заприметят?
– В такую бурю нас даже ангелы небесные не заприметят. Дождь стеной, видимость практически нулевая, да и костер ты одеждой перекрыл, а нюхом нас не усечь, ливень все запахи поубивал. А жар костра хоть маленько сырость прогонит.
Мощный раскат грома прогремел почти над самой крышей землянки. Мгновением позже сверкнула молния, озарив пространство вокруг.
– Эка шандарахнуло, я аж подпрыгнул!
– Тссс, Егорушка! Туши огонь по-быстрому!
Малец повиновался беспрекословно. Дед уставился во мрак ночи сквозь прицел своего ружья. Потушив огонь и подобрав карабин, юноша улегся у входа в землянку рядом с дедом.
– Слева у дуба, на одиннадцать часов, мелькнул кто-то. Мож, просто кабан, а может, и человек. – прошептал дед. – Как молния жахнет, ты от дерева влево гляди, а я – вправо, усек?
Егор мотнул головой. Следующий раскат грома не заставил себя долго ждать.
– Есть движение, только не разглядел я его. Словно леший – дернулся и исчез.
– Присмотри за ним, а я поближе подберусь.
– Гроза же, дядька?
– Делай, что велено, – прошипел дед, растворяясь в потоке дождя.
Минуты ожидания тянулись бесконечно. Юноша еще раз проверил патрон в патроннике и, всматриваясь в темноту, крепче сжал карабин.
Потоки воды, стекающей с холма, заглушали звук и без того тихих шагов охотника.
– Кто бы это ни был, он проглядел нас с Егором. Значит, не из охотников. Чужак в нанокамуфляже? Рейдер? Но откуда такая амуниция? Неужто, кто из вояк уцелел? А чего тогда шпионят? Вояки так не работают. Кто тогда? Одно ясно, он сюда не торговать пришел… – мысли табуном неслись в голове Алексея, с каждым шагом приближавшегося к наблюдателю. Нужно было принимать решение. Очередной раскат грома заглушил лязг затвора помпы.
– Охотник бы меня уже учуял, этот точно не наш.
Долгое время, проведенное в тайге, учит ловить на себе взгляд хищника буквально кожей – этот же чересчур рассчитывал на свою невидимость, чувствуя себя в полной безопасности. Слишком беспечно для выживальщика. Давно забытый запах, несмотря на ливень, выдавал его. Запах оттуда, из цивилизации.
– Может, и вправду вояка? Неважно…– Алексей уже знал, что будет делать. Раскат грома заглушил грохот выстрела. Мелкая дробь кучно осыпала лодыжки чужака. Он заорал, смешивая мат и вопли. Появление деда застало мужчину врасплох. «СВД» так и осталась стоять, прислоненная к дубу, а упертый в грудь ствол «Ремингтона» начисто лишил желания сопротивляться. Егор нервничал всё сильнее. Он засек вспышку выстрела в момент удара грома, но кто стрелял, оставалось вопросом. Гроза бушевала вовсю, отблески молний озаряли две фигуры, движущиеся к землянке, но как на них реагировать, юноша не знал. Отойдя в глубь убежища, он приготовился к худшему, на всякий случай разложив штык-нож самозарядного карабина Симонова.
– Егор, отбой, это я! Зажигай костер, я аж до трусов промок.
Дед втолкнул раненого шпиона в землянку. Лишившись опоры, чужак рухнул, как подкошенный. Огонь весело плясал на березовых чурках, прогревая и освещая землянку.
– Так ты чьих будешь, горемыка? И чего выведать-то хотел в городище?
– Рядовой я, из военных…
– Часть-то какая?
– Сто семнадцатая батарея ВКС. Мы из бункера, меня… того… на разведку послали. Мы – армия Восстановленного правительства.
Егор аж подпрыгнул от счастья.
– Деда, это ж что значит, что медицина не исчезла и эпидемия уже не страшна? И с ордой нам справиться помогут?
– А то, конечно, помогут! Только мне бы ноги перевязать, а то дед твой в меня пальнул.
В свете костра чужак выглядел еще несуразнее. Что-то настораживало и бесило в его поведении.
– И далече отсюда этот ваш бункер? А напарники твои где? Звать тебя как?
– Ну дед, это секретная информация.
Лязг восемьсот семидесятого досылающего патрон в патронник выдал всю серьезность сложившейся ситуации.
– Последний раз спрашиваю!
– Да пошел ты! – разведчик выхватил из-за обезображенного отворота ботинок небольшой, но смертоносный стилет.
Алексей нажал на курок. Чужак рухнул замертво.
– Деда, это он зачем на тебя с ножом-то кинулся? Он же из этих, из правительства…
– Разберемся, может брехал он всё. Прикрой его ветками да карманы выверни. И спать ложись. Закончится дождь – выходим на Вольницу.
–Думаешь врал все? Рейдер? А как ты его вычислил-то?
– Вот какой ты дотошный, прям сил нет.
– Я не дотошный, любопытный просто. И матушка Наталья наставляла: мол, любопытство двигает прогресс, так любознательный человек всегда и во всем разобраться хочет. А это служит толчком к освоению научных таинств.
– Поумничай мне еще…
Дед оттащил тело к выходу.
– А тебе было когда-нибудь страшно, да так, что аж жуть?
– Не боятся только трупы.
– И как же ты совладал со страхом?
Хворост, приготовленный для костра, укрыл убитого. А когда они вернулись к огню дед ответил:
– Ладно, слушай сюда… Решив, что все наши злоключения закончились, мы полным ходом двинулись на бронетранспортере прямиком к станции. Дикий женский крик в придорожной деревне заставил Вована нажать на тормоз. Из проулка к нам бежала орава детей, душ десять, мал-мала меньше, а за ними женщина лет тридцати с обычной метлой, да пожилой мужчина с перебитой, забинтованной ногой и лопатой в руках. Они отмахивались от дюжины мертвяков. Небо пасмурное такое, довольно прохладно уже было, а они полураздетые – по грязи проселочной дороги в резиновых сапогах на босу ногу. И тут эти твари – им наперерез. Их штук восемь выскочило из подворотни. Взрослых с фланга обошли и ломятся к детям. Вот тогда я испугался – первый раз в жизни. Не за себя или за свою никчемную жизнь испугался, а за них, за эту малышню невинную. Спрыгнув с брони, мы бросились к детям – почти разом и не сговариваясь. Стрелять нельзя: можем детвору зацепить; только холодняк. Сердце колотилось набатом, мы мчались навстречу друг другу с бешеной скоростью. Последним из ребят бежал белобрысый голубоглазый мальчонка лет трех. Зомби почти настиг его, когда старший из группы остановился и, схватив штакетину, начал отмахивался ею от наседавших мертвяков. Ему тогда, почитай, как тебе было. Щуплый пацан с деревяшкой в руках против четверых громадных тварей. Один, без надежды на спасение. Но малышня получила шанс.
Первым подоспел к ним Диман. В долю секунды он сложил всю четверку. Безумная доблесть мальчишки разбудила в нас что-то очень древнее и могучее, что-то, что делало наших предков грозою в боях. Странно, но сковавший нас тогда в актовом зале ужас пред отродьями исчез без следа. Его место заняла безумная ярость. Огненная, всепоглощающая ярость. Мы перебили эту группу практически машинально, рефлекторно, без лишних движений и ударов, с точностью мясников на бойне, а потом и мужика с бабой от наседавших трупаков отбили. А мальчонку того Данилой звали.
– Наш Данила?
– Угу. Вот так совершенно случайно наша пятерка превратилась в семерку и обзавелась одиннадцатью детьми. Тогда мы и стали называть друг друга в шутку «мать» да «отец». Правда, Артемий (так звали нашего отважного мужика с лопатой) – ему тогда под полтинник было, но открытый перелом голени надолго подружил его с костылем, а потом навсегда приковал к посоху, сразу получил статус деда. Женщину, отчаянно защищавшую детей, звали Ольга. Она была учительницей младших классов в местной школе; по чистой случайности всё детское население села оказалось в злосчастный час под ее опекой. Его величество случай. А так уж случайны все эти случайности? Кто знает? Как бы то ни было, но эта шумная ватага деревенских ребятишек, потерявших всех родных, вернула нас к жизни. От Артема мы узнали о последних событиях в стране и в мире.
– Так ты за это его «горевесником» кличешь? – голос Данилы заставил Егора вздрогнуть не хуже раската грома.
– Тебя жинка из дому выгнала? – дед развернулся к Даниле.
– Не, я втихаря ушел. Записку ей оставил. Не по-человечески это: без присмотра вас в Вольницу отпускать. Вы тут – старый да малый, ради честного люда шкурой рисковать будете, а я на печи валяться? Негоже это. Тем паче за вами глаз да глаз нужен, того и гляди, чтоб чего не отчебучили. А не дай бог с вами чего приключится, она ж меня со свету белого сдонжит.
– Зря ты поперся! С дитём побыл бы, сколько можно по тайге то шататься? Того гляди узнавать перестанет.
– Не перестанет. Вот только, если загадку эту не разгадать, и узнавать будет некому. А на вас какая надежда? Меня рядом полдня не было, вы уже кого-то вальнуть успели. И ладно бы по-тихому, так визгу было, за три версты глухому слыхать. Чего второй раз-то стреляли?
– Так тот чувак себя за военного выдавал, про правительство пел, а потом хвать нож! А деда его с дробовика бабах.
– Егор, не шелести особо, дай старшим погутарить.
– Чего тут гутарить? Чужак явно не из местных, а значит, группа пришла, и, судя по этому недотепе, достаточно большая и хорошо экипированная. Чтобы компенсировать полное отсутствие умения выживать в наших условиях, человек под двадцать, а может, и того больше. И вооружены до зубов. Кто такие, чего они в наших краях забыли, надо будет выведать. Спите, пока безопасно. Дождь стихнет, выходим.
Но дождь не унимался, барабаня по веткам, холодной змей стекая за пазуху, какой уж тут сон. Егор долго ворочался в своем спальнике.
Первый раз он увидел смерть человека так близко. Это будоражило. Так легко. Раз и нет. Вот еще долю секунды живая душа и труп, холодное безжизненное тело.
– А что, если вот так и он, раз и все. Когда нибудь так и случиться. – кружилось в голове с навязчивостью мухи. Егор вздрогнул от страшных мыслей.
– Ты чего? – шепотом спросил Дед, сидевший на часах.
– Да мысли разные, о смерти и жизни. Как у тебя получается не бояться умереть? – так же шепотом промямлил Егор.
– Ты историю про Гульнару и Али знаешь?
Юноша помотал головой.
– Хорошо тогда слушай: Давным давно в одном селе жила девушка. Гульнара. Красивая, как утренняя заря, да настолько, что солнце и луна и звезды небесные завидовали ее красоте. Но родители девушки были людьми не богатыми. Да и детей у них кроме Гули не было. Проезжал мимо их дома, как-то местный бай. Увидел красоту неписаную и взалкал. Приказал своим слугам привести ему девушку любой ценой.
Егор слушал рассказ с открытым ртом.
– Силой забрали Гульнару из семьи и тайком ночью привели в покои бая. Утолив свою похоть, одумался богач. Стало его терзать беспокойство. Что скажут другие баи, узнав, что он взял в наложницы нищенку, дочь дехканина? И обратился тогда бай за помощью к ведьме пустынной – Алмауз Кампыр. Старуха дала ему зелье. Которое превращала девушку с первым лучом солнца в белую ослицу, а на закате чары спадали, и бай мог удовлетворять свои низменные желания.
Бай так пристрастился к наложнице, что белый свет стал не мил. Плевать ему стало и на мнение местных баев, да что баев самого Хана не испугался бы. Так полюбилась ему Гульнара. Вернулся тогда бай к ведьме пустынной с просьбой снять заклятие отменить ворожбу.
Но не тут-то было, страх и зависть так сильно напитали заклятье силой, что снять его могло лишь детя настоящей любви. Лишь эта величайшая сила – сила материнской любви могла снять чары проклятия с девушки.
А бая она само собой ненавидела. Да и как любить насильника? Тем более из-за которого свет божий превращается в прозябание в стойле. Да и сам бай сходил с ума от разбушевавшейся не на шутки страсти. Не смог он простить себе содеянного, совсем замучила его совесть. Стал сутками пропадать бай в чайхане попивая арак и куря дурман траву, пытаясь заглушить ворчание совести в хмельном угаре.
А у того бая в прислуге юноша работал. Сын гончара Али.
Так вот как-то в наказание за проступок поставили его убирать в хлеву. А он умаялся за день и уснул в стогу сена. И проснулся юноша от плача девичьего. Пригляделся, а красота неземная голой в хлеву сидит. Срам свой руками закрыла и плачет. Подошел к ней. Али укрыл девушку своим халатом. Долго беседовали молодые сердца под желтоглазой луной. Поведала ему о своем проклятии Гульнара. Поклялся юноша помочь ей.
И вот как-то таща бая с очередной попойки, выведал Али у него, как снять проклятие.
Гульнару вверг в печаль рассказ Али.
– Да кто ж меня полюбит то, если я на глаза людям только ослицей попадаюсь.
Признался тогда Али в своих чувствах к Гульнаре. И слились тела в страсти истиной, настоящей. Той, ради которой и умереть не страшно.
Зачала Гульнара. Но как-то ночью, бай все-таки наведался в хлев и увидев беременную наложницу в ярости выхватил саблю, намереваясь убить неверную. Но храбрый Али бросился в ноги к баю с просьбой не казнить девушку, так как это он соблазнил ее и воспользовался ее беспомощностью.
Занес клинок бай над головой Али. Тогда к нему в ноги бросилась Гульнара и просила его убить ее, а не Али. Так как она прознала про заклятие старой ведьмы и просто воспользовалась Али дабы снять с себя ненавистное проклятие.
Бай взмахнул саблей над девушкой. Но Али закрыл ее собой умоляя пощадить ее и забрать только его жизнь.
И снова сверкнула сабля в лунном свете и остановилась на пол пути. Гульнара просила убить ее что б хоть как-то продлить жизнь Али. Так до самого рассвета они на перебой умоляли бая забрать их жизнь, жертвуя собой в спасение другого.
А на рассвете солнечный луч обратил Гульнару снова в ослицу. Не вынес бай видения того, как прекрасный цветок превращается в грязное животное. И пронзил себя саблей. Как только он упал замертво, чары рассеялись. Гульнара обрела прежний вид и вышла за муж за Али. И было у них в жизни много всякого. И радость была и горе. Но вместе они преодолели все трудности и лишения. Вырастили детей, вынянчили внуков. А когда пришло их время встретили костлявую держа друг друга за руки.
– Красивая история, но она всего лишь сказка. Легенда.
– Эх Егорка, так ты и не уразумел главного. Самопожертвование- главный дар что может принести человек. Все деньги мира всего лишь труха и прах. Их не забрать туда. – дед ткнул пальцем в небо.
– Ни злато, ни камни самоцветные, все это пыль мира сего. А любовь она истинная ценность, и без самопожертвования ее не обрести. А за любовь и умереть не страшно.
– Деда, а ты любил? Вот так как Али? По-настоящему?
– Любил, но слишком поздно понял это. Прошляпил я свою любовь Егор. И нет мне покоя, как тому баю. Для меня смерть – избавление. Спи давай, завтра тяжелый денек будет.
Егорка завернулся потуже в свой спальник.
А дед уставился в темноту ночи. И толи слеза, толи капля дождя одиноко кралась сквозь щетину и морщины на лице старого воина.
* * *
Утро выдалось умопомрачительно прекрасным и теплым, пение птиц во всё еще зеленых кронах деревьев и запах трав наполняли душу диким умиротворением и ленивой негой, отбивая всякое желание спешить куда бы то ни было. Собрав нехитрые пожитки, отряд вернулся к лежанке наблюдателя. Снайперская винтовка всё еще была тут, так и стояла нетронутая у древнего дуба.
– Отсюда городище, как на ладони! – несмотря на кучу пережитых за последнее время приключений, юноша не утратил способность удивляться.
– Значит, они про нас знают и вчерашнего не искали. Значит, он на посту.
– И скоро явится пересменка. Егор, неси камуфляж этого горе-разведчика, потом возвращайся в пещеру: прикроешь нас сверху.
– Я тогда на левый фланг, залягу, вон там в валежнике. Оттуда и вид что надо, и бой принять можно.
– Лады, дядька. За работу!
Стрелки залегли в засаде, буквально растворившись в окружающем ландшафте. Время тянулось ужасно медленно, тяжелым бременем ложась на веки. На посту хоть шевелиться и двигаться можно, а в засаде же главное – незаметность, умение сохранять неподвижность и дьявольское терпение. Сатана-то уж точно знает, сколько веревочке не виться, конец неизбежен, а терпение вознаграждается. Всегда вознаграждается.
Ближе к полудню на плохо замаскированной тропе замаячили три фигуры. Шли вальяжно, как по бульвару, переговариваясь во всю глотку. Одного довольно сильно шатало, хотя, судя по голосу, он был трезвым. Следовательно, был ранен. Егор напряг слух.
– Семеныч, ну ты чего? С караулом меня ведешь, я ж тебе не сопляк какой. Всё-таки офицер внешнего дозора. Не впервой же? – возмущался средний. Видимо, его черед был на пост заступать. Семеныч, тот, что пошатывался и шел сзади, скорее всего был старшим группы, а значит, первым двигался их следопыт. Его Егор и взял на прицел.
– Дотопали! Вон винтарь Колькин, и маскхалат его. – Следопыт остановился у дуба.
– Сам-то он где? – в голосе командира звучало раздражение. Он несколько раз обшарил глазами окрестности наблюдательного поста.
– Знамо, где! Небось с голой жопой сидит где-нибудь неподалеку после вчерашней сливы. Он ее больше всех сожрал. Сейчас вылезет откуда-нибудь из кустов, зуб даю. А ты еще на меня бочку катишь! – Сменщик явно заступал в дозор не по доброй воле. Скорее всего схлопотал наряд за мелкий залет, вот и кочевряжится.
– Вон смотри, что я говорил!
Краем глаза юноша увидел поднимающуюся из валежника фигуру деда. В этот момент Данила вырос за спиной старшего группы. Сердце забилось с бешеной скоростью, искажая время, замедляя все вокруг.
Тук.
Ствол автомата следопыта начал движение в сторону Данилы.
Тук.
Накидка деда поползла вниз с плеча, обнажая дуло ружья.
Тук.
Гримаса ненависти и страха исказила лицо сменщика, он начал что-то кричать. Палец следопыта щелкнул предохранителем.
Тук.
Лезвие Данилиной финки коснулось шеи старшого. «Ремингтон» гаркнул картечью в сменщика.
Тук.
Пора! Егор, поймав в перекрестие висок следопыта, нажал на курок.
Тук.
Клинок Данилы жестко прижал сонную артерию командира. Картечь смела сменщика, превратив грудную полость в решето. Цельнометаллическая пуля с каленым стальным сердечником прошила череп следопыта, как лист бумаги.
Тук.
Магия исчезла.
Мир, будто мстя за растянутые секунды, завертелся в бешеном ритме, но это было уже неважно.
Он не подвел! Справился! Доказал, что достоин. Сердце ликовало, а душа разрывалась от нахлынувших эмоций. Хотелось бежать сломя голову и орать во всё горло: «Получилось!». Но вместо этого Егор украдкой выбрался из укрытия и, вертя головой во все стороны, двинулся вниз к старшим товарищам.
– Давай так: ты с этим горемыкой возвращайся в город, а мы с Егоркой пойдем то село проведаем. Тем более что орда на самом деле должна быть где-то рядом.
Дед развернулся к пленнику:
– И не дай Бог, соврал – умирать будешь очень медленно! – Егор, знавший деда как очень добродушного и веселого человека, был испуган и ошарашен могуществом темной стороны души, звериным блеском мелькнувшей в его серых глазах. – Ты чего так долго? – перед Егором снова был тот самый дядька Лёша.
Юноша тряхнул головой.
– Так сами учили удостовериться в отсутствии…
– Но не сорок минут же! Ну ничего, ты сегодня молодцом, – рука Данилы легла на плечо Егора. – И в обстановке разобрался, и цель правильно выбрал, и уложил чисто. Так что сдавай свой СКС и получай настоящую снайперку. Тем более на нее почти семь полных магазинов с этих раздолбаев насобирали.
–Мародеры! – зашипел Семеныч.
– Это наша тайга! А вы к нам, как воры! Крадучись, со злым умыслом, и мы мародеры. Кто вас сюда звал-то? Или уж пришли бы как люди.
– У меня приказ собрать информацию.
– А в Вольнице тоже ваши инфу собирали?
– Чё еще за Вольница?
– Город. Вниз по реке. Большой город.
– Не были мы там.
– А орда зомбарей откуда взялась? Пятнадцать лет их не было. Такое скопище я со времен шторма не видел. Что вы забыли тут?
– Мы представители армии… – прохрипел офицер…-Восстановленного правительства. Посланы для выявления выживших и укрепления дальних рубежей границы Новороссии.
– Это что еще за Новороссия?
– Ну типа Новая Россия. Новороссия. И вы должны отчислять нам тридцать процентов от всех доходов и прибылей.
– Ого, а чего не половину-то? И в честь чего это?
– Ну, вы станете гражданами великой державы, будете нам платить налоги, а мы вас охранять.
– Кто это мы? И от кого охранять-то?
– Армия Восстановленного правительства охраняет граждан от внешних и внутренних врагов.
– Забей ему в глотку кляп и тащи к Вовану, пусть разбирается. И на словах передай: гонцов в Сарын с Таежным отравляйте немедля. У нас тут походу «рэкетиры» нарисовались, а то и того хуже – армия нового государства. А мы адресок Семеныча проверим и к Вольнице вдоль берега двинем.
Кусок камуфляжа запечатал рот вояки до рвотных позывов, а крепкий пинок под зад разбил все надежды на соблюдение Женевской конвенции.
Путь до бывшей деревни, ставшей пристанищем банды «рэкетиров», был недолгим. Зашли с фланга, начали наблюдать. Группа на самом деле была человек под тридцать и явно из более «цивилизованных мест», судя по тепловизорам, красовавшихся на шлемах дозорных, единой униформе и куче блестевшего от масла оружия, свисавшего с солдат, как игрушки с новогодней елки.
– Дядь Леш, так если они простые рейдеры, откуда у них наворотов столько да оружия нового?
– Кто их знает? Да небось бункер какой колупнули. Их при Путине знаешь, сколько понастроили? Оружие не убивает, убивает стрелок, а в этом фора на нашей стороне.
– Чудные они все какие-то, все белые-белые. Хорошо, лето кончается, а то обгорели бы до волдырей.
– Что ты сказал?
– Да бледные они все, будто в темнице лет сто просидели.
– Пятнадцать.
– Чего пятнадцать?
– Лет без солнца.
– Не просек…
– Уходим, по-тихому!
Две тени соскользнули с пригорка, двигаясь к городищу.
***
– Так Вольница в другую сторону! – отойдя на безопасное от базы чужаков расстояние, начал Егор.
– Мы туда не пойдем. Нет нужды покуда. Пазл сложился.
Юноша вопросительно уставился на деда.
– Стандартный автоматический таймер на шандорных дверях бункеров и бомбоубежищ запечатал их после подтверждения факта ядерного удара на сто восемьдесят месяцев. Это, согласно расчетам военных аналитиков, срок продолжительности ядерной зимы. Ровно пятнадцать лет, да и провизии в них примерно на такой же срок.
– А откуда ты это знаешь?
– Да было дело, нас в таком же бункере едва не запечатало.
– Ты не рассказывал.
– Будет время, поведаю как-нибудь. Пойдем, Наташка тебя заждалась поди?
– Ты и про нее знаешь? – Егорка понуро опустил голову.
– Нешто я слеп? Или сразу старым родился? Первая любовь. Эх, первая любовь!
Воспоминания о первой любви никогда не стираются, – дед по-отечески потрепал юношу по голове. – Первый раз будто ненароком коснулся ее руки. С замиранием сердца ощутил теплоту и нежность её кожи. Когда готов биться со всем миром и даже без оружия, если мир посмеет встать между вами. Когда без раздумий готов вырвать своё сердце, лишь бы озарить блеском ее глаза или зажечь улыбку на её лице. Когда первый раз вдохнул ее запах – не запах парфюма, а именно ее. Когда готов стоять часами, невзирая на погоду, лишь бы снова увидеть ее. Пусть на мгновение, на долю секунды, но обменяться взглядом.
Это помнят все…А как тяжело в первый раз сказать простые слова! Страх быть отвергнутым холодной рукой сжимает душу, но ты не можешь больше терпеть. Ты хочешь, чтобы она узнала, и готов даже умереть от стыда, но держать это в тайне уже не можешь. Набираешь полную грудь воздуха, а язык не слушается, и вместо громогласного жизнеутверждающего крика срывается тихий шёпот: «я тебя люблю» … И первый поцелуй – неумелый, неловкий, но нежность, пропитавшая его, компенсирует все огрехи. Ты коснулся её губ, и она ответила – так же нежно и неумело. Этого не забыть никогда.
– Ух, а я думал я один такой. Всё боялся – вдруг засмеет. Мы, как из ходки пришли, я сразу всё ей и рассказал, а то бы сгинул… – эмоции переполняли юное сердце, чувства настолько сильные, что требовалось время на подбор слов для их описания. – А то бы она и не знала… ну это, того… как я ее… как она мне нужна.
– Но не засмеяла же?
– Нет, не засмеяла, – в глазах юноши сверкала великая сила, заставляющая биться два сердца в унисон.
– Она меня даже на удачу в щеку поцеловала.
– Это дело, теперь тебе сам черт не страшен. Девичья любовь она сильней бронежилета защищает.
– Дядь, а ты свой первый поцелуй помнишь?
Дед свернул с протоптанной тропы в заросли и продолжил путь через валежник.
– Конечно помню. Такое не забывается.
– А как это… расскажешь? А то я не осмелился…
Старик улыбнулся.
– Так не секрет же, можно и рассказать.
Егорка ускорил шаг и поравнялся со старым следопытом.
– Зимой дело было. А я рос в Азии, там снега считай и не бывает совсем. Но если он выпадает – чарующе завораживающие зрелище. Там снег не злой. Такой пурги, как тут не бывает. Так вот…
Следопыт перевесил ружьё на левое плечо и поставил едва приметную зарубку на огромном стволе сосны. А память вернула события давно прошедших дней. Заставляя прошлое ещё раз произойти.
* * *
Зимний вечер тянучь и долог. Робкое декабрьское солнышко садиться за горизонт очень быстро, оставляя ночь властвовать над миром. Но сегодня ночь была светлой и заслуга в этом не мощных электрических фонарей, заливающих ярким свечением опустевшие улицы, просто шёл снег. Белые крупные хлопья вращались в бесшумном вальсе и тихо укрывали город, заметая все что было до этого. Я стоял у подъезда и ждал ее. Единственную и неповторимую принцессу моего сердца.
Белым полотном уже укутались асфальтные дорожки. Опавшая листва скрылась под сугробами. Земля вокруг светилась белизной, соперничая чистотой с листами писчей бумаги. Было тепло. Только северяне знают: когда идёт снег холодно не бывает.
Я ждал ее с нетерпением охотника, притаившегося в засаде, вглядываясь в каждую фигуру, мелькавшую в проулке. На часах было пол седьмого. Урок закончился, и она должна была уже вернутся. Я порядком продрог и пытался согреться, переминаясь с ноги на ногу. Глупо, конечно. Но когда любишь готов на все, ради того, что б хоть на мгновение пересечься взглядом с любимой.
А снег все падал. Огромными хлопьями.
Старая песня звучала в сердце. Незатейливый мотив вырвался наружу:
– Снег кружиться
летает, летает
и позёмкаю кружа,
заметает зима, заметает…
Но вот мелькнул до боли знакомый силуэт. Сердце забарабанило словно солдат перед боем, готовое выпрыгнуть из груди. По протоптанной возвращающимися с работы людьми шла Она.
Я шагнул к ней на встречу. И едва сумел вымолвить простое слово:
– Привет…
Она обрадовалась увидя меня, ее улыбка спорила очарованием с лунным светом.
– Алёшка привет, ты чего тут? Смотри какой сказочный снегопад.
И тут же чуть не упала, поскользнувшись на размякшем снегу
Я взял ее за руку, наши глаза встретились, и я утонул в ее чёрных и тёплых, как летняя ночь глазах.
