Дима проходил мимо застывшего пруда, мимо высокого заброшенного дома, который лет десять назад обещали снести, мимо колонки с водой, мимо огородов, простиравшихся до самого горизонта, и сам не заметил, как оказался у родных стен. Он с усилием дважды провернул ключ в замке, толкнул дверь и сразу почувствовал запах затхлости. Распахнул окна, поставил рюкзак на табуретку и прошёл к печке. Кровати давно застелили и с тех пор не трогали. Когда бабушка была жива, она всегда как-то добивалась того, чтобы простыни, наволочки и подзоры оставались белоснежными, но теперь они пожелтели. В углу, куда раньше на зиму забирали козлят, было пусто, в ящиках тоже шаром покати. Раньше там лежали разные мелочи, полезные в хозяйстве, и Димкины рисунки, но, когда бабушка умерла, из дома забирали что ни попадя. Где теперь её вещи, где рисунки – кто его знает. Дима ходил туда-сюда, искал и подолгу рассматривал разного рода старьё. Ничего путного, однако, он не нашёл – разве что дедовы рыболовные снасти да бабушкину старую оправу для очков.
Вечерело, и Дима решил лечь спать. Печка грела слабо: Дима не умел топить её правильно, да и откуда – этим всегда занимались взрослые. В доме оставалось немного ссохшихся от времени дров с мышиными гнёздами внутри, среди которых Дима отыскал наименее трухлявые и закинул их в печь. Вспомнил, что нужно открыть заслонку, чтобы не угореть, а чуть погодя закрыть, чтобы не замёрзнуть. Закончив возиться с печкой, он убрал пыльное покрывало и лёг на простыню. В детстве, когда бабушка укладывала Диму спать, всякий раз прибегала кошка Манька и ложилась подле него. Но как-то раз Манька, которая всегда носилась под ногами или во дворе, пропала. Оказалось, собаки разорвали. Правда, Диме об этом не сказали. Сбежала, мол, Манька, да и всё тут.
Димин сон прервал шорох, исходящий из погреба. Туда он ещё не забирался – решил заняться этим на следующий день. «Мыши, что ли?» – подумал Дима и, нащупав ботинки, решил спуститься и посмотреть, в чём дело. Шаги давались ему с трудом: ступени дробины – так бабушка называла лестницу – были узкими и высокими, да и в погребе он был, наверное, раза два за всю жизнь. Света фонарика на телефоне хватало, чтобы рассмотреть стены и пол получше, однако мышей Дима не увидел – только какие-то старые и наверняка уже прокисшие соленья.
– Меня ищешь?
Дима оглянулся, но никого не увидел. Прошёлся по всему погребу – никого. Ни в углах, ни над головой, ни под ногами.
– Смотри внимательнее, – произнёс тот же голос, словно насмехаясь.
Дима повернулся к выходу – и застыл на месте. На него смотрела незнакомая девушка с длинными русыми волосами, прикрывавшими плечи. Всё в ней было складно, но странно: даже глаза её сверкали, словно у кошки в ночи. Рядом с девушкой тяжело дышала чёрная дворняжка.
– Ты кто такая? – растерянно спросил он, рассматривая незваную гостью.
– У каждого дома есть хозяин, но не каждому дано с ним встретиться.
– Хозяев этого дома уже в живых нет. – Дима на ватных ногах попятился к стене. Девушка и её пёс стояли на том же месте, наблюдая за реакцией своего собеседника.
– Я не про людей, – улыбнулась девушка, – а про тех, кто хранит этот дом ото всякой беды и напасти. Знаю, тебе не хочется уходить отсюда, но будь уверен: мы не оставим эти стены. Они дороги нам не меньше, чем тебе.
– Да как ты… вы… сюда…
– Я всегда была здесь, – продолжала она, – задолго до твоих родных и до самых старых из ныне живущих. А собака… Собаку ты должен помнить. Она охраняла тебя, когда ты был совсем ребёнком, и сейчас охраняет. Мне стало жаль тебя, и я решила, что ты должен уехать отсюда со спокойной душой. Пойдём погуляем, пройдёмся по лесу, а ты наконец обретёшь покой. Ну, не бойся же.
Незнакомка протянула Диме руку, а тот не знал, как реагировать. Всё казалось каким-то неестественным, почти безумным, но он был не в силах сопротивляться и сжал её горячую ладонь. Девушка хихикнула, взглянув на Диму, и бодро поднялась наверх, подтягивая его за собой. Чёрный пёс остался стоять у порога, не смея переступить его. При закатном свете незнакомка выглядела ещё прекраснее: её волосы отливали рыжим, зеленоватые глаза по-прежнему светились, а губы то и дело расплывались в улыбке. Постепенно Дима осмелел и стал рассказывать ей истории из детства: и про то, как он перелетел через руль велосипеда, и про целую корзину, испорченную одним жёлчным грибом, и про дедовы попытки научить его рыбачить. Только через несколько часов Дима заметил, что они забрели далеко вглубь леса, а девушка за всё это время не назвала даже своего имени.
– Подожди, – собравшись с мыслями, сказал Дима, – а как тебя зовут? Почему только я рассказываю о себе?
– Потому что обо мне и сказать нечего, – ответила незнакомка, сверкая лукавыми глазами. – Зовут… Нас, знаешь ли, никак не зовут, потому что не видят. Но, раз уж хочешь меня как-нибудь называть – зови Ариадной, ведь без моей нити ты отсюда не выберешься.
Улыбка красавицы становилась шире, всё больше напоминая звериный оскал. Дима поднял глаза – там было лишь безоблачное красное небо, опустил их – увидел, что на земле, усыпанной рыхлым снегом, не остаётся следов.
– Зачем ты меня сюда заманила?
– Людей нужно учить. – Помолчав, она добавила: – Что же, ты до сих пор меня боишься? Если так, то напрасно: я сдержу своё слово и оставлю тебе путеводную нить. Но помни: ты больше никогда не вернёшься в этот дом, и всё, чем ты когда-либо дорожил, умрёт навсегда, как умерли твои близкие. За всё нужно платить. Ты сам согласился оставить дом, а значит, обратной дороги будет тебе не найти.
В руке девушки появился клубок красных ниток, похожий не то на клюквенную гроздь, не то на сгусток крови. Обхватив Димины ладони своими, она вложила в них клубок, подняла к губам и поцеловала.
– В добрый путь.
Незнакомка ушла быстро, словно не ушла, а растворилась в стеклянном зимнем воздухе, и всё, что от неё осталось – тонкая красная нить. Дима хотел было бросить клубок на землю, но испугался и вместо этого аккуратно положил его в неглубокий сугроб у тропинки. Нить вела Диму длинной дорогой, временами петляла и словно водила кругами, но в конце концов вывела к Теевке, а там до дома было рукой подать. Нить сама свернулась обратно в клубок, и Дима, чуть помедлив, решил забрать его с собой. Пусть, мол, на память о доме останется.