Алексис Алкастэн
ЗЕМЛЕ БОЛЬНО
– Ах, так вот почему я не успеваю мешки для мусора покупать!– возмутилась Ирина Владимировна.– Утром устелишь им ведро, а вечером новый нужен. Никаких денег на вас не напасёшься.
– Домой я мусор приносил лишь пару-тройку раз. И то по мелочи. Пакетик из под чипсов, пачку из под сигарет…Так что не кипятись, не так уж и сильно я тебя на мешках обанкротил. Да и хватит этих дурацких споров. Вы как себе хотите, а мы с малым будем считать, что Земле больно, когда на неё сорят. Правда Ванюха? Давай мне твою бумажку, я выброшу её со своей как в город приедем. Не бойтесь не в ведро с мешком, а в контейнер при доме.
Егор, сидевший на переднем пассажирском сидении, закинул за спинку руку, чтобы взять у племянника злосчастную обёртку из под мороженого. Да где там! Рита силой опустила сыновью руку, потянувшуюся было к руке дяди.
– Ты кого слушаешь, сына? Кто он такой? Всего лишь дядька. А я тебе мать родная. Ты должен делать, что я говорю. Сказано выброси в окно,– значит выбрасывай. А ты,– раздражённо обратилась Рита к брату,– не сунь свой нос в воспитание моего ребёнка. Нарожай своих и делай из них белых ворон. А мой сын будет как все. Нечего, чтоб его клевали как чудика какого.
Реплика Риты, обращённая в адрес Егора, для Василия Петровича была тем же, что для собаки слово «Фас!». Лет с четырнадцати Егор начал проявлять иное суждение о жизни, чем у семьи, привыкшей заботиться лишь о собственных интересах. В чём-то он был идеалистом, верившим в возможность человека стать лучше. Ведь он сам наблюдал в себе такие перемены. Хоть тот же отказ от мусорения в неположенных местах. Значит и другим под силу. И этот отход от семейной линии поведения привёл к тому, что мало-помалу отец проникся к нему тлеющей ненавистью, которая, всегда была готова разрастись в пожар. Стоило только дать ей пищу. А пищи накопилось уже по самое не хочу.
– Правильно, Рита,– сказал он, кипя от злости.– Он, чистоплюй хренов, никогда не идёт в ногу со своей семьёй. Говорю: в этой роще люди сок берёзовый собирают, пойдём принесём пару мешков. А он: я воровать не пойду. А ну, где там твоя бумажка? Выбрасывай её давай.
«Дурак!– обругал себя Егор.– Зачем я только сказал, что не выбросил обёртку?»
– Это не банановая кожура, которая, сгнив, станет удобрением. Это пропилен. Период его разложения сравним с периодом полураспада урана. Эта обёртка веками будет портить естественную красоту природы. Оглянитесь вокруг: пластиковые бутылки, пакеты из под чипсов, снеков и прочего в этом роде, битое стекло, окурки…И это всё дело рук таких же как вы. Неужели вам нравиться любоваться такими пейзажами?
– Я кому говорю? Выбрасывай давай.
– Вы со своим мусором поступайте как знаете. Я вам не мешаю. Вот и вы не мешайте мне поступать с моим как я считаю правильным. Даже по конституции человек имеет право на свободу совести.
– По конституции ещё большинство избирает президента и не согласное с этим меньшинство обязано подчиниться решению большинства,– парировал отец, и обратился к сидящим в салоне: – Все же хотят, чтобы он выбросил свою бумажку прямо сейчас?
– Да!– хором ответили мать и сестра Егора.
– Вот и подчиняйся большинству. Выбрасывай, мы ждём.
– Выброшу как приедем домой.
– Здорово же у тебя щёлкнуло в мозгах твоих пустых. На всю башку стал отмороженным. Мусор домой везёт, когда все нормальные люди избавляются от него на месте. Выбрасывай, я тебе сказал.
– По-вашему европейцы, как и я выбрасывающие мусор только в установленных местах, ненормальны? Чего ж вы тогда как тот Кухарчик восхищаетесь: «Ах какая в Европе культура, какая там чистота!», а сами палец о палец не ударите, чтобы своя страна была хоть чуточку ухоженней. А ухожено там не потому, что дворников много, а потому что все граждане поддерживают чистоту. Дворники борются только с природным мусором: опавшими листьями, наносным песком, снегом… А что же вы? Будьте же хотя бы честны сами с собой: если гадите на своей земле, не восхищайтесь европейской чистотой, а если восхищаетесь, не гадьте.
