Алексис Алкастэн
ЗЕМЛЕ БОЛЬНО
Егор засмеялся. Смешон был отец, смешна была Рита, трусливо затащившая руку сына с бумажкой обратно в салон. Такие все жалкие. Чего ж тогда строят из себя крутизну?
– Вы же и свой мусор выбрасывали втихаря. Значит вам стыдно перед другими. Бессовестности своей не стыдитесь? Сейчас, когда вы невольно подтверждаете мою правоту, самое время уйти с кривой дорожки. Начните с того, что не толкайте на неё Ванюху.
– Не тебе сопле, которая ещё не зарабатывает себе на кусок хлеба учить нас жить,– «плюнул» на всё сказанное сыном отец и поскольку четырёхколёсная опасность при своей завышенной скорости уже превратилась в точку позади их машины сказал Рите:– Теперь выбрасывайте, да поскорей, пока никто не видит.
Рита повторно высунула руку сына за приспущенное окно:
– Ну, давай сына, выбрасывай и смотри как она красиво полетит.
Дети, с ещё не сформировавшимся характером, с ещё не устойчивыми жизненными позициями всегда идут на сторону сильного и сила в данный момент бала не на стороне Егора. Трое против одного – значит они правее. И Ванюша отпустил наделавшую в их семье столько шума бумажку. А отпустив, проводил восторженным взглядом её красивый полёт.
– Вот видишь: никакого тебе земного плача от боли,– поощряя добрым словом сына, сказала Рита.– Всегда слушай маму – она не соврёт.
И Егор не сдержался – такая взяла его досада из-за того, что он так и не достучался в двери глухих сердец его семьи.
– Так и он вас будет уважать, как вы учите его уважать свою родину,– сказал он сквозь зубы, уставившись в какую-то невидимую точку за лобовым стеклом.
– Цыц!– гаркнул Василий Петрович.
– Человек либо уважает всё хорошее, либо не уважает ничего,– продолжал Егор.– Вы показали ему, что хорошее можно не уважать.
– Цыц, я сказал!
– С вашей подачи он перешёл Рубикон. Так что, когда он проявит своё не уважение к вам, не спрашивайте от чего так вышло.
На этот раз Василий Петрович не стал делать широких и почти бессмысленных замахов правой руки, чтобы отшлёпать сына по голове. Он одним коротким движением отбросил руку с руля в сторону, и из носа Егора, принявшего удар тыльной стороны отцовской ладони, закапала кровь.
Как же в тот момент Егору захотелось ответить тем же! Правой-левой, левой правой! Он даже не сознавал, что от этого выпада отец может потерять управление машиной и на скорости в сто километров с их семьёй, наверняка, произойдёт случай, о котором в газете поместят заметку под заголовком «Трагедия на дороге». Он уже готов был поддаться своему желанию, как услышал обращённый к отцу голос матери:
– Что ты руки-то свои всё распускаешь? Не чужого же лупишь.
– Пускай и ведёт себя со своей семьёй, как родной, и не будет получать по соплям как чужак,– без малейшего сожаления о содеянном ответил Василий Петрович.
Мать не стала спорить с мужем. Видимо, и сама понимала, что это будет только себе во вред. Вместо бессмысленного сотрясения воздуха, она справилась у Егора о его самочувствии, стала успокаивать, спросила куда ему попал отец, почему он прикрывает рукой нос. И он, чтобы не нагнетать больше обстановку – не хватало ещё скандала из-за него между родителями! – отвечал, что всё в порядке. И отвечая так, сам поверил себе и, незаметно смягчился. «Какая-никакая семья. Жалко этих дураков. А ты держись, Егорша. Ещё чуть-чуть – и на твоей улице тоже будет праздник».
ІІ
Вечером в воскресенье, завершив всю запланированную в деревне работу, Франкевичи возвращались в город. На обратном пути они снова остановились в Граево, чтобы поощрить себя за хорошо проделанный труд чем-нибудь вкусненьким. Купили каждый, что пожелал: творожные сырки, шоколадные батончики, мороженое, бутилированные напитки. Купили все, кроме Егора. После субботнего случая он опасался, что ему не удастся как прежде спрятать в кармане обёртку от съестного, чтобы выбросить там, где полагается. Так что лучше не искушать судьбу, чем пойти против своих никем не одобряемых принципов. И снова в окно полетели фантики, обёртки, бутылки.
