Альфонс Вето
Карл Великий
Переводчик Валерий Алексеевич Антонов
© Альфонс Вето, 2025
© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2025
ISBN 978-5-0065-7188-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
О авторе
Альфонс Вето, сын купца-портного из Ла-Менитре в департаменте Мэн-и-Луар, он окончил ENC после блестящей учебы в возрасте 24 лет. Его диссертация под названием: L’abbaye de Saint-Victor de Paris depuis sa fondation jusqu’au temps de saint Louis (1198—1227) (Парижское аббатство Сен-Виктор от его основания до эпохи Святого Людовика (1198—1227)) была высоко оценена его учителями и сокурсниками, как за точность критики и эрудицию содержания, так и за элегантность формы. Назначенный архивариусом департамента Марна, он поселился в Шалон-сюр-Марн, где в 1871 году женился на Алине Косте и в 1874 году у них родилась дочь Алиса. Во время прусской оккупации, скрытно и рискуя жизнью, он укрыл ценный архив. Он опубликовал краткую историю старого завода в Шалоне и стал действительным членом Сельскохозяйственного общества Марны. Он посвятил себя изучению средневековой Франции и за несколько лет опубликовал биографии Шугера (1872), Годфруа де Буйона (1874) и, прежде всего, Карла Великого (1876), за которую в 1877 году был удостоен Гран-при Гобера от Французской академии.
1878 год стал поворотным пунктом в его профессиональной жизни. Леопольд Делисле, генеральный администратор БН, рекомендовал его мэру Ренна Пьеру Мартену, который был удручен состоянием своей библиотеки. С 1 октября Альфонс Вето вступил в должность архивариуса-библиотекаря города Ренна. Трудолюбивый человек, он реорганизовал, классифицировал, инвентаризировал, каталогизировал и обогатил фонды муниципальной библиотеки и архивов. Так, например, их количество выросло с 48 993 единиц хранения в 1881 году до 61 192 в 1888 году, при этом было получено 42 276 единиц хранения. Он работал вместе с университетской библиотекой. Ежедневно он оказывал все большую исследовательскую помощь всем, кто обращался к нему напрямую или по почте. В 1888 году он был награжден Пальмовой ветвью государственного образования. В дополнение к карточному каталогу печатных работ он составил новую научную опись рукописей, опубликованную в 1894 году в «Генеральном каталоге рукописей публичных библиотек Франции». Он заменил книгу Доминика Мейле «Описание, заметки и дополнительные сведения о рукописях Публичной библиотеки Ренна», опубликованную в 1837 году. Он превратил муниципальную библиотеку из скромной в справочную.
Как только он приехал в Ренн, он стал членом Археологического общества Иль-и-Вилена. Хотя он не был очень активным, поскольку был очень поглощен своей профессиональной деятельностью, он поддерживал очень хорошие отношения с членами местных научных обществ, с различными их представителями, такими как Артур де Ла Бордери, Люсьен Декомб, Луи Тьерселен, Поль Парфуру и т. д. В 1881 году он был награжден Пальмой офицера Академии на Конгрессе научных обществ Сорбонны. В 1882 году он написал предисловие к книге Адольфа Орейна «Géographie pittoresque du département d’Ille-et-Vilaine». В 1883 году, когда Жозеф Лот организовал курсы кельтов в Реннском университете, он поступил на них и стал деканом студентов! Он предоставил свои палеографические навыки в распоряжение своего наставника, чтобы расшифровать картулярии Редона и Куимпера. В «Анналах Бретани» Жозеф Лот подчеркивал подлинную скромность Альфонса Ветто, называя его «редким человеком».
Альфонсу Вето было всего 55 лет, когда он умер 19 марта 1898 года, в течение двух лет страдая от тяжелой и мучительной болезни. Смерть констатировали в его доме Теодора Обен, помощник библиотекаря, и Пьер Аржилье, служащий муниципальной библиотеки, его ближайшие коллеги.
Обзор
Эта история Карла Великого, которая начинается с истории его деда и отца, Карла Мартела и Пипина Короткого, навсегда останется эталоном для всех историков.
Карл Великий положил конец антагонизму между романской и франкской расами, но не позволил одной поглотить другую. Хотя для своего наследственного королевства он сохранил исключительное название Франция, свою империю он назвал Римской империей и создал союз своих народов на земле, куда все могли вступить, не отказываясь ни от одного из своих прав, – на земле религиозной веры.
Целью пятидесяти трех экспедиций этого благодетельного завоевателя было защитить созданное таким образом христианство от языческих вторжений, ввести в него, так сказать, акклиматизировать те из покоренных народов, которые благодаря своему расовому родству могли быть включены в его монархию, не нарушая ее однородности. С этой точки зрения, быстрое расчленение империи Каролингов не уничтожило дело ее основателя.
Даже в условиях феодальной анархии одно и то же господство – католицизм – поддерживало моральное единство Священной Римской империи, ставшей христианской республикой. Не зря все великие современные государства ставят Карла Великого во главе своей истории, хотя династически он принадлежит только Франции; ведь именно он дал начало политической жизни Германской конфедерации и самой Италии, и можно сказать, что Европа сохранила физиономию Каролингов в ее основных чертах вплоть до Реформации и современных революций.
Предисловие
Некоторые мелкие умы нашего времени любят насмехаться над теми великими и возвышенными душами, которые среди нас всё ещё верят в провиденциальных людей. Однако нет ничего более естественного, если верить в действие Бога на людей и народы, чем признать миссию определённых личностей, чьи имена освящены историей. Бог, который мог бы управлять миром непосредственно и без посредников, снисходит до того, чтобы позволить нам участвовать в управлении Его огромной империей. Чтобы вести людей, созданных из духа и плоти, Он использует людей, созданных из духа и плоти. Он посылает их в нужный час, формирует их извечно и, не лишая их свободной воли, использует их свободные добродетели, чтобы воздействовать на целую нацию, на целую расу или на весь мир. Именно так Бог подготовил Карла Великого; именно так Он использовал его, чтобы возродить в мире угрожаемое царство Христа и судьбы Его Церкви.
Зрелище Европы во второй половине VIII века не внушало христианам ничего, кроме их надежды, их непоколебимой надежды на Бога. Италия разрывала последние связи, связывавшие её с греческой империей, но она даже не была в силах стремиться к единству. В центре находился папа, окружённый коварными и жестокими врагами: самым опасным был лангобард, претендовавший на наследство древних императоров и считавший полезным сначала конфисковать независимость верховного понтифика. Сарацины время от времени совершали стремительные набеги на итальянские побережья и смело продвигались вплоть до стен Рима. Они захватили Испанию, которая героически сопротивлялась почти столетие, но, казалось, под этим ужасным гнётом наконец теряла дыхание и жизнь. Не к восточным императорам можно было обращаться с просьбой противостоять этим победоносным вторжениям неверных: греки погружались в свои софизмы и тонкости; смысл религиозного единства ускользал от них всё больше; в воздухе витало раскол: Фотий должен был вот-вот появиться. Христианские народы Греции были разобщены и бессильны. В центре Европы простиралась, как океан, огромная Германия, и там постоянно слышался великий шум движущихся народов. Вторжения ещё не завершились, и бесчисленные орды варварских племён непрерывно двигались на Запад. Некоторые славянские или татарские народы также выглядели угрожающе, и велетабы с одной стороны, авары с другой бросали жадные взгляды в сторону Рейна. Среди всех этих народов царило дикое и грубое язычество, и среди стольких врагов Христа германцы были не менее дикими и опасными. Они убивали христианских миссионеров и организовывали кровавую и решительную борьбу против крещёных народов. Между этими языческими племенами складывались обширные союзы: саксы образовывали самую страшную из всех этих лиг и готовились к битве. Что касается Англии, где жили другие саксы, обращённые в христианство, ничто не давало повода предполагать, что этот незначительный остров когда-либо сыграет какую-либо роль в мире, и там было слишком много маленьких королевств, чтобы можно было надеяться на великий народ.
Оставалась Франция. Но этого было достаточно.
С того дня, как наш Хлодвиг был крещён святым и заявил о чести быть единственным католическим князем на Западе, политика Франции была католической. Возможно, это слишком торжественные слова, которые плохо применимы к посредственности меровингских королей. Но факт остаётся фактом, и папы хорошо это знали. Во всех своих опасностях они обращали свои взоры к франкским королям и надеялись. Было легко предвидеть, что будущее в Европе принадлежит тому князю, который предоставит наместнику Иисуса Христа поддержку своего меча, и всё указывало на то, что этот князь придёт из Франции.
Между тем Франция прошла через ужасные испытания, и жестокий век значительно ослабил и сокрушил ее. Век железа, как бы о нем ни говорили, суровый как для Церкви, так и для народов! В то время среди нас царило роковое смешение различных и враждебных рас. Юг оставался по отношению к франкским королям чем-то вроде tributary страны, но казался плохо подчиненным и не любил потомков Хлодвига. Аквитания мечтала о независимости и больше всего желала организоваться в truly свободное герцогство. Гасконцы также возмущались господством этих германцев, угрожавших их древним вольностям, и некоторые горцы среди них привыкали к восстаниям и противостояли вождям франкской империи. Но самое тревожное было не в этих мятежах и стремлениях к независимости: это было отсутствие единства среди людей Севера. Они действительно разделились на две группы, которые почти напоминали разные народы. Была Австразия, и была Нейстрия. Австразия оставалась германской, и ее население сохранило варварские нравы, инстинкты и язык. Нейстрия, напротив, подчинилась римской идее. Короче говоря, она была романской, а Австразия – преимущественно тевтонской. Можно было упрекнуть нейстрийцев в том, что они слишком изнежились и ослабели, а австразийцев – в том, что они недостаточно смягчились и цивилизовались. Тем не менее внимательный наблюдатель больше бы доверял последним в деле спасения Франции и мира. Это были люди, умевшие мужественно переносить усталость и боль. Они даже были способны понять и принести жертву. Народ солдат, сильный, крепко сложенный, неутомимый, и христианство сообщало им ту robust и гордую щедрость, которая позже стала называться рыцарским духом. Именно оттуда должны были прийти слава и единство.
Карл Великий – австразиец. Он продолжатель дела Пипина Геристальского, Карла Мартелла и особенно Пипина Короткого. Его отец, можно сказать, наметил всю его работу. Он умным пальцем указал ему слабые стороны их еще не устоявшейся империи: здесь аквитанцы, там саксы. Он даже научил его славному ремеслу защитника Церкви и начал делать папу более независимым, делая его более королем. Уже замечено, что Пипин для Карла Великого – это примерно то же, что Филипп для Александра. По правде говоря, здесь нет сходства, но лишь аналогия между людьми высокой расы, которые занимали equally великое место в мире.
Карл Великий – австразиец, и многие называют его тевтоном. Я лично не вижу в этом ничего плохого, если поспешить добавить, что этот тевтон был одним из основателей нашего французского единства; если провозгласить, что он чудесно понял римское величие и, что еще более чудесно, усвоил и отождествил себя с ним. Да, проницательный взгляд сына Пипина разглядел все благородные элементы древнего мира: он схватил их сильной рукой и ввел в строительство нового мира. Тем не менее есть другое величие, которое он понял лучше и любил более страстно: это величие Христа и Церкви. Он посвятил им свое дело; он отдал им свою жизнь. Однако суровые и мудрые предписания Церкви иногда ранили эту гордую душу, которая охотно бы воспротивилась; но он смирял себя и падал на колени. Даже если бы ярмо папы было невыносимым, восклицал он, нужно оставаться в общении с ним. И он склонялся под этим ярмом, которое никогда не было невыносимым, но тяжесть которого salutary и мягка.
Был ли он тевтоном, не важно. Бог взял его за руку и сделал, можно сказать, своим сотрудником в деле спасения христианства и мира. Кроме того, доказано, что германский элемент – один из тех, что составляют нашу французскую национальность, и я не понимаю этих так называемых историков, которые не видят германцев ни в нашей нации, ни в наших нравах, ни в наших законах. Их влияние было значительным, и бесполезно пытаться это отрицать. Я помню, что за два или три года до роковой войны 1870 года один из наших самых знаменитых дипломатов говорил мне об этом и добавил: Какой интерес нам оставлять Пруссии представлять себя единственным представителем германской расы? Разве у нас самих нет нескольких капель германской крови в жилах? Только в конце VIII века существовали два вида германцев. Одни хотели оставаться варварами и язычниками; другие хотели действовать как крещеные, любя Церковь, и как умные люди, романизируясь. Первые желали бесконечно продолжать период нашествий; вторые хотели остановиться. Карл Великий был из последних и воевал с первыми. Вся его роль заключается в этих немногих словах.
Главной его целью было расчистить поле для деятельности Церкви. Именно поэтому в течение почти пятидесяти лет своего правления мы видим, как он бросается к границам своей огромной империи и обрушивается на всех врагов христианского имени или христианского единства. На севере и востоке это саксонские, татарские и славянские орды; на юге – сарацины, к которым, к сожалению, приходится добавить аквитанцев, лангобардов и гасконцев. Каждый год, и часто не один раз в год, Карл бросает клич к войне, собирает своих свободных людей, садится на коня и оттесняет мятежников, варваров или неверных еще на несколько лье дальше. Он расширяет христианский круг; он расширяет его мощными ударами меча. И он делает это так хорошо, что в центре Европы создает огромное пространство, где священники и монахи могут свободно проповедовать Евангелие Божье, где святые могут свободно предлагать человечеству светлые образцы всех добродетелей, где ученые мужи могут свободно возводить благородное здание теологии, где души, наконец, могут быть легко и свободно спасены. Я всегда представлял себе Карла Великого как гиганта в тысячу локтей, стоящего между двумя горами, которые он своими мощными руками отталкивает друг от друга, не давая им обрушиться на христианскую землю. Одна из этих гор – саксонское варварство; другая – мусульманское варварство. Великий император отбросил их далеко от нас, навсегда. Это его дело.
Однако мы только что произнесли слово «император», и весь замысел Карла раскрывается перед нашими глазами. Никто никогда не был так влюблен в единство, как он, и именно эта любовь побудила его основать империю. Он спросил себя: какая была самая мощная политическая и военная единица на земле? И ответил себе: это Римская империя. И тут же сделал практический вывод из этих рассуждений, воскликнув: я восстановлю имперское единство. И он восстановил его.
Говорят, повторяют каждый день, что дело Карла Великого не увенчалось успехом. Добавляют, что оно не пережило его, и что достаточно было посредственности Людовика Благочестивого, чтобы разрушить то, что построил гений Карла. Все наши учебники истории полны этих идей, и, за исключением Гизо в его удивительной «Истории цивилизации во Франции», лучшие умы не отвергают их. Впрочем, утешаются этим быстрым упадком, думая о формировании современных наций. Это хорошо, и это формирование действительно является ключевым событием IX века. Но (я спрашиваю всех, кто понимает исторические факты) смогли бы современные народы объединиться и двинуться вперед твердым шагом, если бы Карл Великий не подготовил для них путь? Пока германские нашествия продолжались среди нас, пока христианский мир опасался вторжения неверных, не могло быть и речи о национальности. Нужно было расчистить территорию, и решительно. Нужно было смести сарацин и саксов. Когда эта работа была сделана, христиане наконец вздохнули свободно, и стало возможным говорить о современных нациях. Их истинный создатель – Карл. Как бы то ни было, ночь 25 декабря 800 года навсегда останется одной из памятных дат всемирной истории. Зрелище, которое тогда представила базилика Святого Петра, было из тех, что человечество не забывает. Великий человек, великий полководец, великий король, стоящий на коленях перед Богом и перед священником, который представляет этого Бога! На коленях, но не униженный; на коленях, но не умаленный! Так сын Пипина хотел засвидетельствовать перед всеми народами божественное происхождение власти. Все трактаты, написанные на эту тему, возможно, не стоят того акта, который Карл Великий так просто совершил у ног папы Льва III и который был так легко понят всем христианским человечеством. Понятие о папе и императоре стало с тех пор ясным и полным в умах всех. Император предстал перед миром как вооруженный защитник безоружной Истины, а папа – как независимый проповедник верховной Истины. Чтобы сделать эту независимость еще более надежной и долговечной, император счел необходимым дать верховному понтифику настоящее королевство, дабы этот хранитель учения не был вынужден принимать опасное для своей свободы гостеприимство от какого-либо другого короля. И, в самом деле, достаточно бросить взгляд на историю Средних веков, чтобы убедиться, что Римская церковь была бы обречена, если бы не обладала тогда светской властью. Таким образом, именно Карлу Великому, подражавшему своему отцу Пипину, папство обязано той мощью, чью несравненную славу не могут оспорить даже его самые яростные враги. Если святой Григорий VII смог с таким мужеством бороться за справедливость и истину; если великий Иннокентий III стал советником всего мира; если старый Григорий IX смог противостоять Фридриху II, а Бонифаций VIII – Филиппу Красивому, то этим они обязаны Карлу Великому, который дал им возможность предпринять эти благородные и необходимые сопротивления. Без великолепного дара, который короли франков преподнесли папству, преемники святого Петра и Льва III также говорили бы христианскому миру правду с мужеством; но их меньше бы слушали, и, возможно, меньше душ было бы спасено.
Этот император, который проявлял такую щедрость по отношению к наместнику Иисуса Христа, сохранял в своем доме полную независимость. Он управлял и не позволял собой управлять. Однако никто не был менее похож на Цезаря, чем он, и он привлекал к управлению как можно больше людей. Хотя его ум и воля, возможно, превосходили всех его подданных вместе взятых, он часто позволял своим подданным действовать самостоятельно. Кто бы мог подумать? Этот великий политик не был изобретателем политической системы, и он скромно довольствовался совершенствованием механизмов, изобретенных его предшественниками. Если вы откроете его капитулярии, не ожидайте найти там полный кодекс или энциклопедию законодательства: Карл ставит перед собой задачу лишь исправить явные недостатки прежних законов и восполнить их пробелы. Он не прерывает традицию: он ее исправляет или дополняет. Кроме того, он тщательно избегает лишать своих подданных их доли законодательной работы; он остерегается упразднять их собрания. Он не распускает их: он направляет их. Когда свободные люди со всех концов империи прибывают на большие майские собрания, они находят свою работу уже подготовленной компетентными людьми, которые участвовали в осеннем собрании. Затем капитулярии выносятся на обсуждение, обсуждаются и принимаются. Однако в каждом городе я вижу постоянного представителя императора, которым является граф, и на всех дорогах империи – передвижных представителей императора, которыми являются missi dominici. До самых окраин своих государств мысль Карла передается внезапно с непревзойденной точностью и надежностью: наше электричество, которым мы так гордимся, действует быстрее, но не лучше. Когда missi возвращаются из своих поездок, они привозят государю самый подробный и точный отчет обо всем состоянии христианского Запада, и можно сказать, что Карл знал все, что происходило в каждом из его городов Италии, Франции, Германии или Испании. Он был живым центром своей империи и мира.
Однако он понимал, что его дело будет долговечным только в том случае, если он придаст ему тройное освящение силой, наукой и святостью.
Сила! Это слово кажется христианину слишком суровым, и действительно, ничто не кажется более противоречащим тому миру, который Христос обещал и даровал нам. Тем не менее, сила часто необходима для истины, и, как бы варварской ни была война, существуют необходимые и справедливые войны. Увы, не мирными конгрессами можно было бы обуздать саксонскую дикость и мусульманскую жестокость. В конечном итоге, Карл Великий жил среди дикарей, среди настоящих краснокожих, которых нужно было усмирять. К сожалению, он не всегда умел сдерживать свой собственный гнев, который был германского происхождения, и мы принадлежим к тем, кто всегда будет упрекать его за четыре тысячи саксонских голов, которые он отрубил в день неоправданной ярости. Но то, что можно без опасений хвалить, – это мудрость, которую он проявил в организации и управлении своими армиями. Его военные учреждения намного превосходят учреждения меровингской эпохи. Все тогда основывалось на службе, которую должен был нести владелец трех мансов; те же, кто владел двенадцатью мансами, приходили на конях, и эти всадники в феодальную эпоху станут рыцарями. Все свободные люди были солдатами, а сервы – слугами армии. Карл, как видно, использовал все элементы, которые были у него под рукой. Его армии, без сомнения, еще оставляли желать лучшего; но именно с ними он покорил Запад и удивил мир.
Едва вернувшись из этих ужасных войн, где он каждую минуту рисковал потерять империю и жизнь, этот германский король, привыкший ко всем военным тяготам и спавший на жестком ложе, внезапно менял свою походку и выражение лица. Он оставлял свой тяжелый меч и просил тростниковое перо. Этот солдат, что редкость, был писателем, и он с большим удовольствием слушал Алкуина, чем преследовал Витикинда. Тем не менее, он не был ритором, и произведение, которое делает ему больше всего чести, – это сборник старых песен германской расы, который он однажды с радостью составил. Что! Карл Великий был составителем! Да; он, без сомнения, понял, что самые сильные народы – это те, кто лучше всего уважает свое прошлое, и это привело его к созданию сборника песен. Я не думаю, впрочем, что Карл когда-либо любил поэзию, литературу и науку ради них самих. Он не отделял их от Христа и рассматривал их как своего рода продолжение Слова. Он говорил, но простыми и народными словами, что честь человечества до конца времен будет заключаться в том, чтобы извлекать все научные выводы, содержащиеся в Евангелии. Вот почему он хотел, чтобы люди умели читать и могли понимать священные тексты. Именно ради чести Христа и Его Церкви он умножал школы и имел знаменитые школы в своем собственном дворце. Хотя он был варваром, он подозревал, что античность, даже языческая, воздала истинному Богу не одно яркое свидетельство, и, без сомнения, это заставило его дать некоторым членам своей Академии имена некоторых языческих поэтов. Он был автором настоящего возрождения. Я не знаю, какая древняя величина характеризует, несмотря ни на что, посредственную литературу и искусство его века. Признаюсь, им не хватает оригинальности, и, возможно, именно поэтому эта литература и искусство не прожили долго. Свет, который они излучали, не лишен красоты, но это лишь слабый свет.
Что касается святости, Карл ясно понимал, что лучший способ умножить число святых – это способствовать интересам и процветанию Церкви. Он заботился о ней, как сын, с сыновней преданностью. Ему выпала слава вернуть свободу епископским выборам; однако это счастливое преобразование должно было окончательно утвердиться лишь в правление его сына. Три года спустя после своей коронации в Риме он издал замечательный закон, согласно которому ни один священнослужитель не мог отправляться в армию или участвовать в ужасах войны. Известно, как ради общей реформы Церкви он созвал одновременно пять великих соборов, которые принесли столько света и добра. По мере продвижения в леса Германии он основывал там епископства и аббатства, и за свою жизнь он создал не менее восьми епархий и двадцати четырех монастырей. Гордая Германия слишком легко забывает в наши дни, что именно эти деяния стали истоками цивилизации, которой она так гордится, и что без этого христианского императора она, возможно, оставалась бы на том же уровне, на каком была Америка до Колумба. Таким образом, святые умножались в новой империи, и их благие деяния отчасти обязаны этому великому королю, который дал им столько земель для освоения и столько душ для обращения. Он и сам обладал многими чертами святости; однако правда заставляет нас добавить, что не всеми, и что Церковь в действительности не причислила его к лику святых. По крайней мере, он явил миру бесценный пример духа самопожертвования. Достигнув мировой монархии, этот великий воин неустанно упражнялся (как говорит один из его панегиристов) не только в воздержании, которое было так редко в его роду, но и в постах, сравнимых с постами самых ревностных отшельников. И мы знаем от его историков, что он носил власяницу до самой смерти. Он был величественно прост и ненавидел все, что в королевской пышности было скандальным или бесполезным. Строгий к другим, он часто был еще строже к себе, и именно поэтому легенды и история справедливо называли его человеком из железа. Когда меня спрашивают о определении эпох упадка, я охотно отвечаю: это времена, когда все хотят наслаждаться всем и никто не хочет ни в чем себе отказывать. Но, конечно, такое определение не подходит ко временам Карла Великого, и великий император предложил своим современникам совершенно иной идеал – идеал самоотверженности и аскетизма. Увидев Карла, все Средневековье захотело ему подражать, и из этого человека из железа вышли поколения железных людей. Среди нас до сих пор есть несколько представителей этих сильных поколений. Когда их не останется, мы погибнем.
Но пора остановиться: такого человека слишком трудно достойно восхвалить. Есть две строки у Боссюэ, которые, несмотря на свою краткость, гораздо красноречивее всех наших речей. Он говорит о Карле: «Его поразительные завоевания стали расширением Царства Божьего, и он показал себя истинным христианином во всех своих деяниях». А Жозеф де Местр добавляет: «Этот человек настолько велик, что величие проникло в его имя».
Эти два писателя, пожалуй, единственные, кто говорил о Карле Великом с достойной его величественностью. После них следует умолкнуть или позволить говорить только истории.