Алинда Ивлева
Босиком по росе. История ведуньи
Стефан отмахнулся рукой от женщин и подставил подножку Гришке. Тот беспомощно плюхнулся в песок лицом, спеленатый пеньковой сетью, словно в коконе. Попытался закричать и получил затрещину от польского казака. Сидор сдернул с него путы, схватил за чуб и заставил смотреть в глаза, держа его бесстыжее лицо перед собой насильно. – Говори, шо имел сказати за Марфу?– белобрысый чуб узлом завернулся на его кулаке, и Гришка взвыл как шакал в капкане. – Слухать надобно лучше, – натужно промычал плененный. – Я ж шо, шуткую братка, пущай Староста рассудит нас, кто прав, кто крив, – Гришка вырвался и встал с колен, – Двое на одного удалые, а один на один, слабо?– гнул свою линию вчерашний жених. – Бабы, староста в хате? – крикнул Сидор. – А где ж ему бувать ишо, спит упившийся на свадьбах то, сны ему про русалок снятся поди…, чуть не утоп вчера то в бочке с вином..– захихикали женщины, взбираясь на склон с полными ведрами. – Докладайте, сбор буде, круг на площадь збирайте, старших созовите, судить будем по совести того, чей рот грязный, как свиное рыло,– Сидор смахнул чернявый чуб назад и сплюнул презрительно под ноги. – А шо случилось то? Невже Марфушку свою застав с жонишком? Знамо дело, кобель Гринька, но сучка не захоче, кобеляка вскочит, – бабы, побросав ведра, сгрудились над обрывом. Гомон усиливался словно от стайки разгалдевшихся сорок. – Энто шо це интересное обсуждати тоды буде? – выкрикнула самая смелая, высоченная и грудастая Ольга, – если за правое дело можно и круг сбирать. Натруженной широкой ладонью она сдернула платок с головы. – А то враз спор остановлю, никто не перебьет, в моей станице такое бувало. Мужики, що можно порешать здесь – решайте, шоб не краснеть пред всеми. По хатам вертайтесь, а мы старосту найдём, да, бабы? – Ольга деловито кивнула остальным односельчанкам. – Да, да, поди те уж остыньте, на холодную голову порешайте, а тож може и нечего делить – рядить! Жинка молодая поди ж заждалась! – Гринька воспользовавшись временным перемирием, подорвался из воды, и сиганул вверх, утопая в тяжёлом влажном песке. – Сидор, гля, как валух бегит, ишо блеять осталоси, – Степан зашелся смехом. Сидор со злости стукнул кулаками, собрал бредень и заторопился в дом. Отмахиваясь как от надоедливых мух, от расспросов женщин, что произошло. Плечи его напряглись, на шее вздулись вены, грудь вздымалась и перекатывалась так под холщовой потной рубахой, словно под тканью вот-вот извергнется вулкан. Он ускорил шаг, приятель едва нагнал его. – Братка, гей, ты шо удумал? – Оставь, – огрызнулся Сидор. – До хаты надоти. С Марфой гутарить буду, дыма без огня не бывает, – он перешёл на бег. ⠀ Рассвирепевший муж ворвался в сени, с порожка закричал не своим голосом: – Марфааа, выходь, кому сказал! Он, не разувая сапог, сбивая половицы, ворвался в спальную, – кровать застелена аккуратно, в низкое окошко через белоснежные, расшитые причудливыми цветами, занавески брызнуло солнышко. – До лесу пошла, видать, по полудню ужно вертается, – Сидор утер взмокшее лицо краем рубахи и сел на лавку, уронив голову. – Чует моё сердце беду. – Шо ты кликаешь её, братка, худую долю не зови, она сама приходит, тьфу на тебя, – Степан заглянул в глиняный кувшин, принюхался. – Вона, ещё узвар грушевый остался, хлебни, успокойся, – разлил друг в кружки терпкий настой с медовым ароматом, отдающим дымком.
***
– Вот мои царские палати, располагайся, дитятко, здесь чудесное место, даже на камнях туточки деревья растуть, – дедок нежно дотронулся до дикого шиповника, что заслонял пещеру, скрытую от чужого взгляда. Сорвал манкую красную ягоду и протянул девушке. – Вот, это вот все, – он окинул взглядом бескрайний простор степей, каменные хребты, похожие на холки древних рептилий, на две горы, как сестры- близнецы, разделённые пойменным лесом, – Это твой бог и мой, идёшь правым путем – правда, кривым – кривда. Почитай землю матушку, благодари солнышко за тепло. А ты каким путем идёшь, думала доселе? – Старик наклонился и прошмыгнул в кустарник, исчез так же, как и появился. – Заходи, туточки я, не пужайси, здеся окромя летучих упырей да мышей – вертихвосток никого. Ты людей бойся, или испужали тебя уже донельзя? – Марфа осторожно отогнула колючие кусты, и увидела сизую пещеру. При свете дня было видно крохотное и мрачное углубление, выдолбленное природой. В дальнем углу настил из соломы вперемешку с крапивой, пол в каменном жилище усыпан полынью, каждый скалистый выступ завешан пучком трав. Старец сидел у костерка, перемешивая палкой рыжие угольки. На рогатине из прутьев болтался закоптившийся котелок, оттуда доносился аромат мяса и пряностей, скручивающий жгутом изголодавшийся желудок Марфы. ⠀– Сейчас подкрепишься и поспи, поведать о своей доли успеешь. Телу отдых нужнее бесед. Старик указал на топчан из пенька рядом с собой и вручил девушке миску с благоухающим бульоном и деревянную ложку. – Дедуся, как вкусно пахнет, о, курячий суп? Шо то курок не видала у вас, – Марфа огляделась, – Да и где их тут держать, в скалах? – девушка передернула плечами и поежилась. Быстро опустошила свою миску и дрема мгновенно одолела смелую, выстоявшую в борьбе за жизнь. – Укладайси – ка ты на соломку, подремли, – старик положил ветхую руку Марфе на плечо, её тело словно прожгло огненным штырем с острым наконечником, который задымился во внутренностях. Раздвигая органы её и окутывая туманом, дым видоизменился, вьюном пополз, цепляясь стеблями по её желудку. Вдруг встал, словно конь, на дыбы и стал метаться, раздуваясь как пламя от ветра, слизывая языком все вокруг. Марфа впала в транс. – Дедуль, как ты ешь курку? Как ты вообще ходишь? С такими "канцерами" не живут люди, я видела такие болезни, их не вылечить, бабушка гутарила, шо это "лихое дикое мясо", молитвы боль снимают, а причина останется. А ты ещё как удалой козлик скачешь, – знахарка с трудом вышла из оцепенения, побелела как слоновая кость. Все лицо покрылось испариной. – А я тебя туточки дожидалси, не семи же ветрам свой дар завещать, под усим деревцем меня за камушками и сложишь. – Шо это меня завждался? У тебя тут толпы и так ходят, я вижу, калечные да убогие, ты лекарь? Поняла, ты как я, лечишь людей, даже в знатных одеждах к тебе хаживали, – Марфа обняла старика и заплакала. – Тяжело нам, дедуся, ой, тяжело! – Да не тяжелее прочих, каждому свой груз на горку тащить… – Крест, дедуль, – всхлипнула девушка. – Да, обзывай ежели хошь крест, а оно все – груз, кому обиду, кому болезнь, а кому зависть, что стреножит, как коня, а кому убивца страхи, – старец вознес руки к своду пещеры.– Я несу груз каяния, что рано принял свою долю: людям помогать. Охоч был до чужого кармана, и на больших дорогах разбойничал. Пока в остроги на каменоломни не попал. Все лучшие годы там и провел, стольких спас, наставил на путь истины. Открыл в злодеях доброту, – он вздохнул и утер скупую слезу. – Теперичи моё время уходить. ⠀ Сон не шел, будто смахнули опахалом, Марфа встала и подошла к колючим кустам шиповника, закрывающим пещеру.
– Дедуль, а знаешь шо этим цветком можно приворожить, а можно исцелить?
– А пошто привораживать? То ж дело то нехитрое, а вот то, что патоку лечебную своробориновую делали с него, знала? В былые времена соболями платили да золотом за такое снадобье лекарям. Отпоють лежачего Воина таким зельем, и на раны то раскрытые приложуть, и снова он в седле. А по началу июня было дело песню шиповнику то пели и хороводы водили. А ты ишь несурьезности какие то метешь языком, – дед покачал головой с укоризной. Привстал, чтоб поправить колючие пучки нефритового цвета. – Шо за травка, кажи девка? – загадочно улыбнулся, прищурившись. Когда в жару цветет ентот сорняк, источает благодатный аромат. Висит желтым маревом над какой полянкою, воздух такой густой, тяжелый, медовый, где цветут енти колючки. Шо кажешь?– седовласый поправил тряпицу на пеньке и тяжело сел. – О, то ж ботяк, диду, я его над дверью в баньке вешаю да в хате, от нечистой, а если в полудень когда новая луна сорвати, на него волос намотаю, то ж оберег, невиданной силы от глазливых, – Марфа вернулась в прохладу тёмной безопасности пещеры и с размаху плюхнулась на солому. – Отгадала, дедуль, загадки твои? – девушка, довольная собой, собрала густые волосы в косу и завязала лоскутом от нижней юбки. – В наших местах чертогон зовут его, а кельты Хранителем кличут, их потомки из Скотии далекой даже на герб страны поместили. А вот не знала ты дитя, что лечит он и "дикое мясо", что съедает изнутри, и поветрие, раны, даже когда гной сочится, заживляет. За целую ночь не поведать о силе его, – Марфа расстроилась, не знала. ⠀ Со стороны реки послышалось приглушенное звякание и плеск воды, хрустнуло что-то о скалистый торс. Дед вытянул шею как суслик, прислушался: – Авил, принимай гостиницы, яик тебе привёз и курей, как просил давеча, и мальца мово гля, скособочило его трошки, я подымаюсь чи не?– зычный молодой голос раскатился эхом над Сарматскими горами, распугивая пичужек и чаек. ⠀ Старичок бодро подскочил, поправил свою конопляную бечевку на поясе, разгладил привычным движением бороду и высунулся из пещеры. – Стенька, подымайси, – махнул рукой, приглашая в свой пещерный дом. – Диду, шо то я не одетая, як увидят, позору не оберешся, – Марфа зарылась в сено.
Авил кинул ей свою сермяжку, прокопченую дымом и замусоленную от долгой носки. Девушка скривилась, но пиджачок накинула и запахнулась. – Диду, кого нечистая принесла? – взглянула недовольно на старика Марфа, – постирать бы надо бы одежу твою, дюже смердит от неё, словно до сотворения мира ещё носили кафтан твой. – А може и носили, – дед поправил бороденку, и крутанулся вокруг себя, и захихикал как юнец. – Смешно ему, потешается, аки дите, диду, зачем воздух испортил, часом не тронулся ли головушкой от одиночества?– в этот момент куст шиповника отодвинулся, запуская внутрь пещеры жаркий воздух и плечистую высокую тень. – Авил, мил человек, гля же племяша мово, ну никто не берётся и ты все отказываешься, а давеча Нюрке вправил ногу. А Ерему не глянешь или шо окаянное увидел? – статный, рослый Степан сверкнул медью волос в просвете пещеры и Марфа с интересом из-под охапки сена стала изучать нежданного гостя. Непривычно широкие скулы, прямой, чуть приплюснутый нос, разрез глаз как у лисицы и сам рыжий, а усы тонкой полоской, не то что в её краях, у всех мужиков усы пышные, чуть не до плеч. Он больше не печенега походил, размышляла девушка, но до чего ж хорош собой. Из-за спины выглянул, будто чертенок, парнишка лет 5, и поковылял прямиком к схрону, где пряталась знахарка. ⠀ Его тельце было перекошено на одну сторону, одна ножка подволакивалась, а ручка правая болталась безвольно плетью. – Еремею не помогут мои травки, Степушка, тут посильнее нужон чародей, а я шо, высох как колодец старый. В чреслах нетути силенок, – Авил потрепал смуглого малыша по спине. Тот, как мешок с картошкой, завалился на сено и засмеялся. Марфа тут же выглянула из укрытия, сверунув сапфировыми глазами так, что Степан оторопел, а малыш прильнул к девушке, теребя здоровой рукой её разлохмаченные волосы. Она обняла пацана, сердце сжалось и кольнуло, словно иголкой, зажгло, затрепыхалось, будто пичужка, попавшаяся в силки. На ручках мальчика она разглядела едва заметные пятна и услышала жёсткое, прерывистое дыхание. – Вы случаем не на мельнице живёте? – подала она робкий голос. ⠀Степан, зачарованный красотой незнакомки, не сразу опомнился: – Так там и живём, я местный мельник.
