Алиса Гордеева
Минуты между нами
Сжимаю кулаки, чтобы только не вякнуть чего лишнего. Я знаю по себе, как слова порой выбивают почву из-под ног, а нам всем жизненно необходимо твёрдо стоять на земле, иначе сломаемся, без права на гарантийный ремонт.
Задыхаясь от слёз, мать выскакивает из моей комнаты, цокает каблучками по лестнице и всхлипывает громко, напоказ, мол, смотри сын, в кого ты превратился. А мне плевать! Ненавижу слабаков и притворщиков!
С силой захлопываю дверь. Глубоко дышу, чтобы прийти в норму, а потом хватаю пакет с бутером и картошкой и мчу к Ваньке, пока еда окончательно не остыла.
Я застаю брата перед экраном монитора. С тех пор как проклятая авария лишила его слуха и отняла ноги, он залипает в инете с ночи до утра. С кем-то общается и беспрестанно смотрит фильмы в надежде научиться читать по губам. Он, как и предки, не спешит постигать язык жестов. Говорит на нём с ошибками и не всегда в тему. Но я его не осуждаю. Понимаю: он просто верит, что однажды слух вернётся, а жесты эти для него – как точка невозврата…
– Привет!
Касаюсь жилистого плеча, отвлекая Ваньку от переписки.
– Привет!
На его лице неподдельная улыбка, а в глазах – задорный блеск. Он, без сомнения, мой мелкий генератор счастья. Глядя на то, как безжалостно с ним пошутила судьба и как, несмотря ни на что, он продолжает радоваться каждому дню, я и сам забываю о своих проблемах.
Протягиваю картошку и извиняюсь, что остыла. Ванька отмахивается и с жадностью накидывается на еду.
– Ты ел?
Он кивает и хочет мне что-то сказать, но руки заняты.
– Жуй давай! Потом поговорим.
Пока мелкий разбирается с гамбургером, я осматриваю его комнату. Сегодня в ней царит порядок. Даже не верится!
– Мать?
Он мотает головой. Ну, конечно, кто бы сомневался…
– У меня новая … не знаю, как… женщина…
Отложив бутерброд, Ванька пытается объяснить на пальцах.
– Сиделка?
Кивает.
– Молодая и красивая?
Хмурится и качает головой, а я смеюсь.
– Она хорошая, – показывает и снова улыбается.
– Круто! – подмигиваю в ответ. – Ладно, ешь, не спеши! Я пойду. Уроки.
Ваня кивает, но тут же начинает махать руками, едва не выронив картошку-фри.
– Мне нужна помощь!
– Что случилось?
– Научи меня, как бить в ответ.
– Давать сдачи?
Кивает.
– Ты издеваешься?!
Перед глазами всплывают картинки вчерашней вакханалии, когда я беспомощным овощем валялся в ногах отчима, а Ванька тихо плакал на втором.
– Нет! Нет! – снова жестикулирует. Путается. Начинает сначала. Он взволнован не на шутку, но словарного запаса не хватает, чтобы всё объяснить. Нервно озирается. А потом берёт со стола мобильный и без слов заходит в мессенджер.
– Ладно! – киваю и достаю свой.
Joker[03.09 21:43]: Помнишь, я говорил, что общаюсь с одной девочкой?
ZipperFly [03.09 21:44]: У Джокера появилась подружка?
Смеюсь. Я всё помню, но мне нравится смотреть, как алеет кожа на бледных щеках брата.
ZipperFly[03.09 21:46]: Хорошенькая?
Joker [03.09 21:46]: Да.
ZipperFly[03.09 21:47]: Она знает, что с тобой?
Joker [03.09 21:48]: Да.
ZipperFly[03.09 21:49]: Сколько ей?
Joker [03.09 21:50]: 18 скоро
ZipperFly[03.09 21:50]: Фу, старушка!
Я снова ржу: когда тебе шестнадцать, разница в два года – безумная пропасть!
Joker [03.09 21:51]: Тогда ты тоже старик!
Пыхтит, набирая текст.
ZipperFly[03.09 21:53]: Ага!
Треплю мелкого по задорным кудряшкам, про себя отмечая, что волосы у него снова отросли почти до плеч, и всем всё равно…
ZipperFly[03.09 21:55]: Не дуйся, мелкий! Выкладывай!
Joker [03.09 21:57]: Она хорошая. Очень. Но в школе её гнобят по-страшному, а она терпит.
ZipperFly[03.09 21:58]: Решил в психологи заделаться?
Joker [03.09 21:59]: Я серьёзно, Вжик! Я боюсь за неё. Ещё немного, и задохнётся.
ZipperFly[03.09 22:01]: А гнобит кто? Девчонки?
Joker [03.09 22:02]: Девочки тоже, но главный там Клоун.
ZipperFly[03.09 22:02]: Клоун? Фамилия такая?
Joker [03.09 22:04]: Крик души…
ZipperFly[03.09 22:05]: А подруга твоя, и правда, красивая? Или ты так, похвастать?
Joker [03.09 22:07]: Красивая. Только не верит в это.
ZipperFly[03.09 22:11]: Ну не знаю, если всё при ней, то пусть соблазнит придурка. Знаешь, от любви до ненависти… А потом бросит: и на место поставит, и ржать уже над ним начнут.
Joker [03.09 22:12]: С тобой бы сработало?
– Я не Клоун! – прыскаю в пустоту.
ZipperFly[03.09 22:13]: При чём здесь я? Я никого не гноблю!
Joker [03.09 22:14]: Ну, если б какая «серая мышка» из класса вдруг преобразилась и давай тебе глазки строить, клюнул бы?
Снова смеюсь. Умеет же Ванька отвлечь от серых мыслей!
Пожимаю плечами. Про себя пробегаюсь по одноклассницам и качаю головой. В нашем классе много симпатичных девчонок, но ни одна не посмеет строить мне глазки, пока Громова числится моей девушкой. А вообще… В памяти всплывает образ Ильиной. Чем не «серая мышь»? Высокая, нескладная, ходит вечно ссутулившись и забитым зверьком опасливо выглядывает из-под чёрного капюшона, будто так и ждёт, что с неба метеорит свалится. Не-е, не надо мне такого счастья! Опять ржу как сивый мерин, а Ванька смотрит на меня выжидающе и взглядом поторапливает с ответом.
ZipperFly[03.09 22:20]: Дебильный совет! Забей! А вообще, знаешь, издеваются над теми, кто это позволяет!
В памяти воскрешаю поведение Ильиной. Вот он, яркий пример придверного коврика: говори, что хочешь, жаль, куда нравится – всё проглотит!
Joker [03.09 22:22]: Это понятно, Вжик! Но как ей измениться?
Я начинаю подробно писать о любви к себе, о внешнем виде и поведении, а потом одним махом всё удаляю.
ZipperFly[03.09 22:29]: Твой отец вчера вытирал об меня ноги, а я терпел. Наверно, Ванька, хреновый из меня советчик.
И пока братишка, поджав губы, думает, что ответить, я хлопаю его по плечу и иду спать.
Глава 5. Четверг. Чулки. Честность.
Лера
Это страшное слово «утро»! Оно куда хуже комочков в манной каше на завтрак или незамеченной жвачки на стуле. Я терпеть не могу рано вставать! Как по мне, так само понятие «утро» нужно запретить на законодательном уровне. Или хотя бы перенести его официальное начало часов на десять, а то и на одиннадцать. Кто, интересно, придумал начинать жить в семь утра?!
– Лера! Подъём! – Мама громко стучит в дверь и тут же уносится прочь.
Умыться, накраситься, уложить волосы, приготовить завтрак, напомнить отцу о таблетках, не забыть налить мне в кофе молока – мамино утро всегда начинается шумно и на бегу.
Сонно потирая глаза, не спешу вылезать из-под теплого одеяла. Я не выспалась и совершенно точно не хочу идти в школу. Трогаю лоб, но тот, к моему великому разочарованию, обычной температуры, а значит, свалить на плохое самочувствие не получится и рано или поздно придётся вставать.
– Дочь! Школу проспишь! – ровно через минуту за дверью раздается голос отца. Побриться, занять туалет на добрых полчаса, неспешно пролистать новостную ленту, с важным видом позавтракать, неторопливо одеться, перед выходом выпить лекарство и обязательно поцеловать мать в щеку, повторив при этом сумасшедшее число раз «люблю». Папа по утрам напоминает пофигистичную улитку – такой же медлительный и невозмутимый.
– Лера! – хором с кухни. – Завтрак готов!
– Иду! – Я все же опускаюсь разнеженными от сонного тепла пятками на холодный пол и невольно морщусь. Жизнь штука безумно несправедливая: всегда чего-то хочется и постоянно ничего нельзя! Я завидую маминой энергии и умению папы находить свой утренний дзен – у меня ни черта не получается!
Мое утро по обыкновению серое, недовольное и ворчливое. Там, где нужно ускориться, я торможу: зависаю над щеткой с зубной пастой, за завтраком ковыряюсь ложкой в каше, но так и выхожу из-за стола голодной, да и необходимость заправлять кровать вгоняет меня в уныние. Зато я долго не думаю, что надеть на себя, и не верчусь перед зеркалом часами, как мама. Волосы в хвост я собираю не глядя, да и кроссовки могу натянуть с закрытыми глазами.
Только сегодня утро не совсем обычное!
Орудую зубной щеткой со скоростью света, наспех застилаю пледом кровать, а потом зависаю возле зеркального шкафа и, до боли кусая губы, смотрю на несчастный сарафан, уже почти неделю красующийся на дверце.
Joker [04.09 07:01]: Доброе утро, соня! Про спор помнишь?
Так и хочется вышвырнуть мобильный в форточку! Неужели обязательно напоминать о моем вчерашнем проигрыше, да еще и в семь утра?!
Lera [04.09 07:04]: Я ночью упала с кровати и все забыла!
Joker [04.09 07:05]: Как хорошо, что у тебя есть я! Напоминаю: ЧЧЧ. Не благодари!
Lera [04.09 07:05]: ЧЧЧ?
Joker [04.09 07:06]: Четверг. Чулки. Честность.
Lera [04.09 07:07]: Речь шла о юбке! При чем здесь чулки?????
Joker [04.09 07:08]: А вот и память вернулась))) Ну, если забудешь про чулки – не страшно!
Lera [04.09 07:08]: Ненавижу тебя!
Joker [04.09 07:08]: Удачного дня!
Самые большие глупости в жизни люди совершают на спор, особенно когда уверены в своей победе. Вот и я вчера готова была поклясться, что наизусть помню все песни любимых «Coldplay», и так нелепо пролетела, а теперь… Теперь вынуждена отправиться на учебу в дурацком сарафане и сгорать со стыда целый день напролет. Впрочем, приди я хоть голой, никто не заметит.
И все же мне требуется недюжинная сила воли, чтобы заставить себя напялить это приталенное подобие одежды – не в меру короткое, обтягивающее, обнажающее не только ноги ниже колен, но, кажется, и душу. В тонкой блузке пудрового цвета и в клетчатом сарафане я ощущаю себя до невозможности уязвимой, и хотя понимаю, что это обычная форма и так в нашей школе выглядит каждая вторая ученица, взглянуть в зеркало всё же не решаюсь. Зато хватаю со стула толстовку, сжимаю ее в руках и едва справляюсь с желанием обмануть Джокера. Ну, правда, как он узнает? Глупый спор, онлайн-общение – я могу написать все что угодно! Да только папа всегда учил, что быть честной – это как чистить зубы по утрам: можно и пропустить, но в итоге неприятно пахнуть будет из твоего рта. Именно поэтому зажимаю в кулаке свой дикий страх, а безумную неуверенность в себе прихлопываю, как надоедливого комара. Стиснув челюсти, поправляю подол сарафана и на всякий случай запихиваю толстовку в рюкзак – так спокойнее! А потом, глубоко вдохнув, выхожу в коридор и, дабы избежать восторженных стонов мамы, сразу плетусь в прихожую.
– Пап, мне сегодня нужно приехать чуть раньше! – завязывая шнурки на кроссовках, кричу на всю квартиру.
– А завтрак?! – возмущается мама.
– В школе поем! Па, ну ты где?!
– Лера, Лера! – вздыхает отец, жадно допивая утренний кофе. – Ну кто ж так делает, дочь?! Почему заранее не предупредить? – Слышу, как по обыкновению он чмокает маму в щечку, а потом шаркает тапками в мою сторону. – Дай мне минуту! Сейчас переоденусь!
– Я на улице подожду! – Схватив ключи, вылетаю из квартиры, прежде чем старики заметят мое преображение и начнут охать.
Пока жду отца во дворе, успеваю сто раз передумать: нужно быть самой настоящей идиоткой, чтобы отправиться в школу в таком виде! Чувствую, как от стыда начинают гореть уши, как теплый ветер зарождающейся осени холодит обтянутые тонким капроном коленки, и уже порываюсь вернуться. Кого я обманываю – это все не про меня! Но стоит сделать шаг по направлению к дому, как из подъезда вылетает отец и, покручивая на пальце автомобильный брелок, как ни в чем не бывало проходит мимо меня.
– Лерка, ты идешь? – бросает на бегу и садится за руль. Не смотрит на меня, не смеется. Словно и вовсе не видит, что я изменилась.
– Да, наверно, – неловко бубню в ответ. Я не знаю, как быть!
– Поехали-поехали! – опустив стекло, поторапливает папа и, кажется, только сейчас замечает, что вместо джинсов и толстовки на мне красуется сарафан.
– Ух, ты! – сглатывает он от неожиданности, и мои ладони начинают потеть. Да и сама я на низком старте, чтобы наконец вернуться домой и стать собой прежней.
– Классно выглядишь, дочь! – подливает масла в огонь старик. Еще только слово о моей красоте, и я точно сбегу!
– Ну мы едем или нет? —Папа постукивает пальцами по рулю, кажется, в мгновение ока теряя интерес к моей персоне. – Лер, ну чего застыла? Ты же опаздываешь!
– Да, точно! – Суетливо запрыгиваю в салон, одним махом отрезая пути к отступлению. И все же пальцы, зажатые между острыми коленками, продолжают неистово дрожать.
– Па-ап… – тяну на выдохе, но собраться с мыслями так и не могу… Мне хочется поделиться страхами, но я не уверена, что он поймет.
– Чего, Лер? – отец между тем следует привычным маршрутом и напевает себе под нос популярную мелодию, сочащуюся из динамиков. Удивительно, каким разным может быть мир внутри одного и того же салона авто!
– Надумала составить нам с матерью компанию на выходные? – так и не дождавшись ответа, усмехается папа.
– Компанию? Куда? – Глова забита дурацким сарафаном, а потому папин вопрос звучит так, словно задан мне на китайском. Но он, разумеется, не понимает.
– Лер… – разочарованно цедит папа и с шумом выдыхает. – Я же говорил тебе, дочь: дед позвал за грибами в деревню.
– О! Ты об этом. Прости, вылетело из головы.
– А что залетело? – с грустинкой в голосе улыбается папа, но, заметив, что я ни капли ни разделяю его радости, тут же добавляет уже более серьезно: – Мы – семья, Лерка! Мы должны держаться друг друга, быть вместе. В этом наша сила. Понимаешь?
– Па, а нельзя быть вместе где-нибудь в городе? Обязательно в лес тащиться?
– А что плохого в лесу?
– Сырость, грязь, комары – этого достаточно?
Природа никогда не манила меня своими дремучими красотами и абсолютным отсутствием человеческих условий жизни. Меня бросает в дрожь, стоит вспомнить, как устроен быт в доме деда: вместо нормального душа – баня, вместо интернета – двор с курами и луковыми грядками. Ну уж нет!
– Ну какие комары в сентябре, Лер? Да и дождей не обещают. Поехали, а?
Папа тормозит на парковке возле школы и, обернувшись, выжидающе смотрит на меня через зеркало заднего вида. Уже хочу помотать головой и бежать на уроки, как он одними губами, почти беззвучно произносит:
– Мы – семья!
– Ладно, па, грибы так грибы! Доволен? – натянув на лицо маску вселенской грусти, отвечаю старику, лишь бы отстал.
– Ага! – кивает он и с масленой улыбкой на губах оборачивается. – Приехали, Лер! Чего сидим?
– Точно! – прихожу в себя и, пока папа не вспомнил о каком-нибудь ещё свободном уик-энде и не заставил тащиться с ним в поход, вылетаю на свежий воздух.
Не знаю, специально это отец, или так получилось, но я на время совершенно забываю о своём несуразном внешнем виде. Все познается в сравнении, и так уж повелось, что лесные сыроежки и подосиновики меня всегда пугали куда больше местных мухоморов с острыми, как иголки, языками. Впрочем, стоит мне перешагнуть порог школы, как две бледные поганки тут как тут вырастают перед самым носом.
– Пс-с! – плюется своим ядом Громова, выпучив на меня глаза. – Я смотрю, школьная форма добралась до самых отсталых слоев общества? – Уля презрительно морщится и тут же пихает локтем Машку. – Ты только взгляни! – шипит она с насмешкой. – Вот это отстой!
– А? Что? – растерянно откликается Голубева, до этого искавшая что-то в своей сумочке. – О! Лерка! Что, толстовку в химчистку сдала? – произносит громко, будто нарочно привлекая к моей персоне любопытные взгляды.
Язык снова прирастает к нёбу, а пространство огромного школьного холла возле гардероба мгновенно сжимается до объема консервной банки: я бы и рада ответить, да только мало чем сейчас отличаюсь от Джокера – такой же беспомощный инвалид.
– А блузка – ничего так, – тянет ко мне наманикюренные пальчики Уля. – У бабушки одолжила?
Неуклюжая шутка кажется Громовой чрезвычайно смешной: не дожидаясь реакции Маши, она начинает мерзко хихикать. А я готова провалиться сквозь землю – от ощущения собственной беспомощности, от этих взглядов, чужих и въедливых. Меня так и подмывает забить на учебу и убежать. Да и чего я ждала? Комплиментов? Дура! Идиотка! Но внезапно подбежавшая к Маше Люба Новикова из параллельного класса путает все карты.
– Машка! – заговорщически произносит она и озирается по сторонам, чтобы никто лишний не услышал. – Я все узнала!
Новикову так и распирает от желания поделиться с подругами последними сплетнями, но мое присутствие рядом её немного смущает.
Не дожидаясь нового плевка в душу, я резко разворачиваюсь и отхожу на пару шагов к скамейке, чтобы переобуться, а сама продолжаю вслушиваться в каждое слово.
– Влюбился он, понимаешь? – напористо шепчет Люба. – По-настоящему!
– В кого? – бормочет Громова, пока Маша поджимает губы и из последних сил сдерживается, чтобы не заплакать. Становится очевидным, что говорят они о Егоре.
– Не знаю, – поводит плечами Новикова. – Поговаривают, что она из вашего класса.
– В кого ему у нас влюбляться? – смеется Уля и начинает перебирать имена одноклассниц, приписывая каждой ворох вымышленных недостатков. Можно подумать, кроме Громовой, у нас и девчонок симпатичных нет! Я даже закатываю глаза, когда Уля снимает с губ мое предположение!
– Я с Данькой, Леденцова с Серым встречается, – абсолютно серьезно заявляет она. – Одна Машка остается… Люб, что-то не то…
– Ну не знаю! – вспыхивает Новикова. – За что купила, за то и продаю. И вообще, сами-то подумайте: раз Лихачев ее от всех прячет, значит, стесняется. Может, в мышь какую влюбился. Вон… – Люба весьма резко оборачивается и сталкивается со мной взглядом. – Может, в Ильину.
Чувствую, как сердце на бешеной скорости ухает в пятки, а все внутри сковывает льдом.
– В Лерку? – брезгливо кривит нос Маша.
– В Ильину? – с не меньшим отвращением вторит ей Уля.
Я даже толком не успеваю испугаться, как школьный коридор заполняется надрывным смехом.
– Новикова, обожаю твое чувство юмора! – гогочет Громова. – В Ильину! Ну надо же было до такого додуматься!
Люба за компанию тоже начинает смеяться. И только Маша недоверчиво косится в мою сторону: кому, как не ей, знать, о моих изодранных в кровь чувствах к Егору.
– У Лихачева со вкусом все нормально, Люба! – Заправив прядь волос за ухо, Голубева задирает нос и надменно отворачивается от меня. – Я с большей долей вероятности поверю, что Егор влюбился в Кротова, чем в эту…
Я закрываю глаза. Как ни больно это признавать, но сейчас я согласна с Машей: Егор никогда больше на меня не посмотрит. И дело не в том, что я некрасивая или одеваюсь как-то не так. Все гораздо проще: свой шанс на отношения с Лихачевым я упустила еще тогда, в девятом, по глупости уступив Кротову место под солнцем. Маша – единственная, кто знает правду, но теперь и она против меня.
– Ладно, что голову-то ломать? – суетится Люба. – Вот поедем на арбузник, там и увидим, с кем наш Егорушка замутил. Кстати! – Новикова едва не подпрыгивает на месте. – Вы уже слышали, что Михайловский подготовил для нас в этом году? – Она потирает ладошки и нетерпеливо бегает глазками от Ули к Маше и обратно.
– У этого старпера на уме одни чаепития, – разводит руками Громова. – Ему бы не завучем в школе работать, а в каком-нибудь профсоюзе с пенсионерами зажигать.
– Да ладно тебе, – через силу улыбается Маша, все еще думая о своем. – В прошлом году, вроде, неплохо отдохнули.
– Ага, ключевое слово – «вроде». Не удивлюсь, если этот хрен старый опять нас соберет в столовой и заведет свою историческую викторину.
Под гомерический хохот Любы Громова театрально засовывает в рот два пальца и делает вид, что ее тошнит. Дура!
– Не-е… – Немного успокоившись, Новикова спешит первой огласить планы школьного руководства, касающиеся ежегодного праздника. – В этом году будет квест.
– Так и представляю! – ерничает Громова. – Собери десять окурков за школой и получи годовой курс лекций о вреде курения.
– Нет-нет! – смеется Люба. – «Все профессии нужны, все профессии важны, или Как не умереть с голода на зарплату дворника», а если серьезно…
Впрочем, до какого-то там арбузника мне нет никакого дела: уже несколько лет школьные мероприятия отлично проходят и без моего участия. Именно поэтому скидываю уличную обувь в мешок и, пока больной интерес ко мне не возродился, ковыляю в чертовски неудобных балетках сначала к гардеробу, затем на второй этаж к кабинету физики. По привычке уткнувшись носом в мобильный, я пытаюсь слиться с невзрачными школьными стенами: на сегодня лимит моего унижения исчерпан. Все, чего я хочу – поскорее добраться до любимой последней парты, достать из рюкзака толстовку и признать свое безоговорочное поражение. Но, видимо, там, наверху, кому-то доставляет особое удовольствие издеваться надо мной.
Не успеваю и глазом моргнуть, а точнее, пройти по узкому коридору последние метров тридцать до нужного кабинета, как за спиной раздается знакомый бас Кротова.
– Не могу я в эти выходные!
– Отказы не принимаются! – следом голосит Лихачев. – Зря я, что ли, Михайловского уламывал найти нам этот квест?
Невольно замедляю шаг и силюсь совладать с дыханием, которое сбивается всякий раз, стоит Егору появиться на горизонте.
– Выходит, зря, – бурчит вечно всем недовольный Данила. – Да и вообще, все эти арбузники достали. Детский сад, ей-богу!
– Ну не скажи, Крот! Место зачетное! «Старый химик», слышал?
– Нет.
– Блин, я все время забываю, что ты не местный! Там раньше санаторий стоял для сотрудников химзавода. Ну как санаторий? Скорее, турбаза. Дикая природа, реки неземной красоты – романтика, одним словом. А потом лавочку прикрыли. Обнесли колючей проволокой и перевели в разряд закрытых объектов. Улавливаешь, чем пахнет?
– Нет.
– Ходили слухи, что там секретную лабораторию организовали. Опыты там всякие проводили… Жуть, в общем.
– А нам там что делать?
– Крот, это когда было-то! Сейчас там обычная заброшка. Несколько лет назад санаторий этот выкупил у области один бизнесмен – хотел обратно турбазу замутить, да силенок не хватило. Он пару домиков отреставрировал и закинул. Вот сейчас там квесты и проводят.
– Не убедил. Горыч, я серьезно не могу в выходные.
– Погоди ты отказываться. Там место реально крутое!
– Ладно, давай потом обсудим! Пришли уже.
И точно, подслушивая чужой разговор, я и не заметила, как уперлась носом в деревянную дверь кабинета физики. Недолго думая, хватаюсь за ручку и дергаю её на себя, да только тщетно: дверь заперта. Тяну снова и снова, понимая, что парни подходят все ближе, а встречи с ними лицом к лицу я боюсь как огня.
– А точно у нас физика первым?
Затылком ощущая горячее дыхание Кротова и вся съежилась.
– Да, вроде, а что? – лениво отвечает Лихачев.
– А это тогда кто? – пренебрежительно бросает Кротов, будто я без очереди пытаюсь протиснуться в кабинет врача, чтобы «только спросить».
Неистово цепляюсь за ручку двери, предчувствуя начало конца. Как знаю, что Кротов меня не пожалеет – поднимет на смех в моем дурацком сарафане.
– Не знаю, – отшучивается Егор, немного разряжая обстановку. – Наверное, небеса услышали мои молитвы и послали моему разбитому сердцу длинноногое утешение. Девушка, а, девушка, я угадал?
Мимолетное касание даже через несколько слоев ткани обжигает кожу плеча, тогда как слова Егора забираются в самый сокровенный уголок сердца и напрочь лишают воли. Я как мотылек, летящий на свет яркого пламени, вмиг перестаю бояться опалить свои крылышки и больше никогда не взлететь, и оборачиваюсь.
– Упс, – первым реагирует Лихачев и, выгнув брови, несколько раз пытается сдуть челку с глаз. – Ильина?
Он с нескрываемым любопытством елозит по мне взглядом и, пожалуй, впервые не находит слов. Впрочем, за него на «отлично» срабатывает Кротов.
– Черт! – вопит тот и отскакивает от меня в сторону метра на два, а потом, согнувшись в три погибели, начинает бесстыже ржать на всю школу. – Вот так и оживают кошмары наяву. У вас, у мышей, что, сезонное обострение?
Его издевательский тон вкупе с омерзительным гоготом откровенно втаптывают меня в грязь, унижают, острым лезвием рассекают и без того натянутые до предела нервы. Но разве Дане есть до этого дело? Он продолжает неистово ржать, привлекая к моей растерянной и до ужаса сжатой тушке всеобщее внимание зевак, которые как по команде окружают меня и, глядя на своего вожака, делают, как он: тычут пальцами, отпускают грубые шутки, рассматривают меня, как диковинную зверушку в клетке. А я стою перед ними, беспомощная, ощущаю себя голой и грязной и ни слова не могу сказать в свою защиту. Отшатываюсь к запертой двери, крепко обхватываю себя за плечи и тихо дрожу всем телом, отсчитывая секунды своего падения. Ненавижу себя за глупость, Джокера – за этот дурацкий спор, но больше всех – Кротова! Проклинаю день, когда этот парень только пришел в наш класс, и те две минуты, которые перевернули в моей жизни все. Затравленным взглядом смотрю исподлобья на смазливую рожу Данилы и клянусь отомстить. Не знаю, как, не знаю, когда, но в одном уверена точно: я больше его не пожалею! Ни за что!
– Да ладно вам! – Сквозь пелену затуманенного взгляда продирается образ Егора. На его лице тоже улыбка, но от нее не веет злобой, как от Кротова.
Он хватает своего полоумного дружка за плечо и тянет прочь. Данила, вдоволь навеселившись, отходит, а за ним разбегаются и его шавки. И только я продолжаю подпирать спиной запертую дверь и мечтаю умереть, лишь бы только не кололо так сильно в груди. Заставляю себя дышать. Уговариваю ноги не подкашиваться. Мне нужно как-то собрать себя по кусочкам и уйти – на сегодня мой учебный день завершен, но проклятый звонок путает все карты.
– Ильина, от двери отошла! – Тонкий голосок Марии Фёдоровны, нашего учителя физики, комариным писком раздражает слух. – Мне класс открыть нужно! Или в коридоре урок проведем?
Я только сейчас замечаю ее раздутые ноздри и искорки гнева во взгляде, но продолжаю недвижимо стоять.
– Лера, очнись! – поторапливает меня, не понимая, что своими потугами с новой силой настраивает одноклассников против меня. Снова слышатся смешки и замечания, чей-то смех и пустые слова.
– Ну ты чего зависла? – Моей руки касается ладонь Егора – теплая, нежная и до безумия любимая. – Мы уже все оценили твое преображение! – смеется он невесомо и тянет на себя. – Пропусти Марию Фёдоровну, ладно?
Киваю. Как в тумане делаю шаг в сторону Лихачева и пропадаю в небесно-голубом омуте его глаз.
– Тебе идет, Лерка! – шепчет он на ухо, пока оголодавшие до знаний одноклассники заваливаются в кабинет, а потом и меня подталкивает пройти в класс, не позволяя сбежать. Впрочем, рядом с ним я уже и не хочу…
Влюблённый человек глуп. Я, так точно, растеряла где-то остатки мозговых извилин. Одна только улыбка Егора, мимолётное касание, бархат тихих фраз – и я забываю обо всех обидных словах, брошенных в мой адрес Кротовым, не замечаю насмешек Громовой и делаю вид, что не чувствую наполненного болью взгляда Маши. Я не виновата, что Егор выбрал меня, правда?
Я честно пытаюсь думать о физике, слушать нудную лекцию историка о далёком прошлом, что-то писать под диктовку на русском, но все мои мысли занимает Лихачёв. Я даже забываю о Джокере и о десятке непрочитанных сообщений от него и каждую свободную минуту мечтательно зависаю, разглядывая любимые черты Егора.
Он держится рядом на протяжении всего дня. Рассказывает о чём-то ерундовом, не важном, но я жадно вслушиваюсь в каждое его слово – оно для меня! Стоило мне стать, как все, и Егор перестаёт меня стесняться. Подмигивает, когда ловит на себе мой взгляд. Смеётся. И в ответ смотрит на меня нежно, заботливо… как когда-то давно, в девятом…когда я думала, что мы навсегда.
Рядом с Егором меня больше не трогают. Не травят. Не бьют в лицо словами и не разбивают душу насмешками. И пусть Кротов подозрительно косится в нашу сторону, а в глазах Голубевой не высыхают слёзы, я позволяю себе с головой окунуться в счастье. Как мало, оказывается, надо человеку, чтоб за спиной проклюнулись крылья!
– Так, ребята, сейчас разбиваемся на группы по четыре человека! – командует классная, своим звонким голосом перекрывая всеобщую болтовню. – Живее! Классный час не резиновый!
Вокруг начинается суета: одноклассники мечутся по кабинету, сдвигают парты, делятся по интересам. Я же по привычке сижу на галерке и жду, в какой квартет меня засунут: по доброй воле мало кто жаждет взять меня в свою компанию. Но сегодня всё по-другому!
– Лер, давай, к нам! – горланит на весь кабинет Лихачёв и машет рукой, отчего внимание всего класса снова концентрируется на мне.
– Горыч, ты издеваешься? – тут же бурчит Кротов, раздувая ноздри. Ему моя компания – как кость поперёк горла. Впрочем, это взаимно.
– Егор! – театрально взмахивает руками Уля. – Нас же и так четверо! – округляет глаза и тонким пальчиком ведёт от себя на Данилу, с того на Машу, и останавливается на Егоре.
– А кто Голубеву звал? Я? Нет! – безжалостно бросает Егор и снова подмигивает мне. На виду у всех!
– Маша всегда со мной! – заступается за подругу Уля и нервно покусывает губы.
– А со мной теперь Лерка! – пожимает плечами Егор и протягивает мне руку, перевалившись через парту.
– Что за бред! – морщит носик Громова. – Это же Ильина! Ты головой ударился, Лихачёв?
Но Егор пропускает мимо ушей выпад Ульяны и с улыбкой ждёт, когда оторву свою пятую точку со стула.
– Лер! – поторапливает он, нетерпеливо сдувая с глаз чёлку. – Идёшь?
А я не знаю, как быть! И, вроде, душа, впервые за долгие годы расправив крылья, рвётся навстречу мечте, но затравленный взгляд Машки больно царапает где-то там, в области сердца, и вынуждает меня тормозить.
– Кротик!! – верещит тем временем Громова. – Скажи что-нибудь! – дёргает Данилу за рукав. – Я не собираюсь сидеть рядом с этой дылдой-переростком! Это же позор, Даня! Не отмоемся!
– Крот! – Егор буравит недобрым взглядом Улю. – Всё по-честному! Ты с Улей, я с Лерой. Разве нет?
– Да мне фиолетово! – бросает Данила, вальяжно растянувшись на стуле, а потом со скучающим видом смотрит на Громову. – Малышка, я не обижусь, если ты выберешь компанию подруги.
– То есть как? – Уголки губ Ульяны жалко опускаются, зато лицо Лихачёва начинает сиять ярче начищенного самовара. – Тебе на меня наплевать?
– Ребята, пошустрее рассаживаемся! – вставляет свои «пять копеек» классная. – Ильина, место есть в четвёрке Алёны Колупаевой. Лихачёв, хватит валяться на парте! Ты в школе или где?
Я всё же поднимаюсь с места и, сжав в руке лямку рюкзака, хочу присоединиться к четвёрке местных ботаников-заучек во главе с отличницей Колупаевой. Мне не нужны проблемы! Да и слёзы в глазах бывшей подруги черной кляксой растекаются по моему радужному настроению. Я так не могу! Но всего одно мгновение переворачивает всё вверх тормашками.
– Лерка, не тупи! —Шершавые пальцы Егора цепляются за мои, немного холодные и от волнения влажные.
Это – как в ледяную воду с головой: я забываю, что нужно дышать, в какой-то момент перестаю бояться и, кажется, соображать.
