Аля Кьют
Тайны и ложь
Глава 5. Подарки судьбы
Нужно было слать Мирона к черту, но он был удивительно серьезен. Я решила не рубить с плеча и сняла блокировку ворот через телефон.
Мир склонил голову и едва заметно улыбнулся. Я очень сильно старалась не злиться на него за эту улыбочку и за все остальные, когда я ему уступала.
Он загнал машину в гараж, даже успел открыть мою дверь и подать руку. Я проигнорировала помощь.
Сидеть в машине из вредности было бы глупо.
– Не надо паясничать, Мир. Ты давным-давно произвел на меня впечатление, – отрезала я и самостоятельно вышла из авто.
– Знаю, помню и, видимо, никогда не искуплю, – пробормотал он мне в спину.
Я не ответила и пошла в дом.
На ходу снимая пальто, я пыталась успокоить нервы. Слишком много воспоминаний тащились за мной вместе с Мироном. Я бы очень хотела забыть или хотя бы не реагировать так остро на свое прошлое.
Мечты-мечты.
Я приставила палец, чтобы открыть замок на двери. Правила приличия требовали пропустить Мира вперед, но я даже дверь не стала придерживать. Ему пришлось поймать ее и проскочить скорее в холл.
Пока он возился с верхней одеждой, я уже прошла в гостиную и включила везде свет. Мне нравилось опережать его на два шага. Хоть какое-то превосходство после тотального унижения у нотариуса и на кладбище.
– Говори, что хотел, и уходи, – сказала я жестко.
Но Мирон не спешил приступить к делу. Он прогулялся по гостиной, продолжая улыбаться. Остановился у полки с фотографиями и долго смотрел на фото родителей.
Мое оттаявшее сердце предательски сжалось в очередной раз. Каким бы гадом ни был Мирон, он не заслужил потерять всю семью. Сначала родители, теперь Степа. Сложно представить, что он чувствовал сейчас. Странно, что он проживает потерю здесь со мной, а не в вонючем баре в обнимку с третьесортной шалавой.
Я ждала, не смея прервать его.
Мир отвел глаза от фото, осмотрел гостиную. Его взгляд задержался на моем портрете.
– Ты почти ничего не переделывала здесь, – сказал он. – Все осталось таким, как при маме.
– Мы с ней всегда сходились во вкусах, – ответила я и уколола, не сдержавшись, – поэтому Степа и женился на мне.
Мир скривил губы и закатил глаза.
– Мы оба прекрасно знаем причину, по которой вы поженились. И это не наша мать.
Я прищурилась, но не стал отвечать на это. В любой перепалке с Мироном я проиграю. При всей своей тяге к маргинальному образу жизни Мирон Бероев истинный сын своей прекрасной красноречивой и меткой мамы.
– Если ты собрался говорить об этом, то лучше сразу проваливай.
– Я хотел сделать комплимент, – Мир поднял руки вверх, сдаваясь. – Поговорить нам нужно о Степке и завещании.
Мирон сел без приглашения и нагло поинтересовался:
– Может, выпьем вина?
– Вряд ли это хорошая идея. И не смей здесь устраивать ничего… – я пыталась подобрать слова, но ничего подходящего не приходило в голову. – Ничего того… Мерзкого.
Мир покачал головой.
– Думала, я разомлею и начну рассыпать дороги белого на журнальном столике?
Я поджала губы и сложила руки на груди. Стояла молча, глядя на него сверху вниз.
– Нет, Крис. Я чист уже три года как. Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу.
Было похоже на правду, но я не спешила верить.
– А вино?
– Вино – это не кокс.
– Но ты пьешь.
– Бокал или два. Не до поросячьего визга.
– Неужели?
– Ты ведь жила со Стёпой. У него в подвале сто пудов бутылок двести элитного дерьма из лучших виноградников мира. Он и бомжа научил бы пить культурно.
Снова звучало очень знакомо и правдоподобно. Но я еще колебалась.
– Боюсь, многие бомжи ведут себя приличнее, чем ты.
Мир скривил лицо и не стал спорить.
– Можешь думать, что хочешь.
– Я точно не стану наливать тебе здесь и сейчас, Мирон.
– Понимаю. Больше не прошу.
– Лучше говори по делу. Ты знал про галерею? Про Наташу? Почему вообще Степа составил завещание?
Мирон указал пальцем на диван, и я присела на краешек, подальше от него. Но даже на самом длинном диване мы с Мироном были слишком близко. Я выпрямила спину и напряглась. Как травоядная косуля, которая пытается слиться с ландшафтом и не дышать при хищнике.
– Я знаю, почему он в принципе думал о смерти. Мы хайкали в районе Рейнира…
– Рейнир! – воскликнула я. – Это в Америке, что ли?
– Да, штат Вашингтон.
– Какого хрена вы там делали?
– Я же говорю, Крис. Хайкинг.
– Это опасно, Мир! На Рейнире регулярно погибают люди.
– Мы не таскались высоко. Гуляли по парку, можно сказать.
– Можно сказать, ты врешь, – пригвоздила я Мирона.
Знаю я его виноватую морду и попытки приукрасить дерьмо безобидными словами типа парк и хайкинг.
– Что ты за человек, Тина? – простонал Мирон.
– Хороший, в отличие от некоторых, – ответила я и потребовала: – Что случилось в вашем проклятом парке?
– Аппендицит случился у Степы. Он потел, блевал и выл, как раненый бизон, от боли. Я почти тащил его на себе сто миллионов миль, потом встретили ребят, они помогли.
– А телефон? У вас были телефоны? Скорую можно вызвать.
– Сначала не ловила сеть, потом скорая велела нам приезжать в больницу самим.
– Как это? – возмутилась я.
– Вот так. Ты фильмов пересмотрела, что ли? Спасательный вертолет на гору в Штатах будет стоить как ракета Илона Маска. Должна толпа людей разбиться, чтобы вызвали авиацию. Ну и не было у нас все так плохо. Степка чувствовал себя паршиво, висел на мне, но шел ногами.
Я зажмурилась и… рассмеялась от нервного напряжения. Моя поломанная психика сегодня выдавала полный арсенал странных реакций.
– Я бы убила вас обоих за это дерьмо, но ты контуженый и так, а Степа уже умер.
Мирон тоже хмыкнул. Заметив, что я опять балансирую на краю истерики, он взял меня за локоть и повел к ванной.
– Умойся прохладной водичкой, Кристин. Работает как перезагрузка. А я чай поставлю, лады?
Я не смогла отказать ему. Проваливаться в бездну эмоций больше не хотелось. Меня немного пугало первичное оцепенение после смерти Степы, но оно было привычнее и проще рыданий навзрыд.
Когда я успокоилась и вернулась в гостиную, Мирон поставил на журнальный столик чайник и чашки.
– Ты сам заварил? – спросила я первое, что пришло в голову.
– Нет, вызывал призрак мамы. Жаль, она не успела испечь свой капустный пирог, – Мирон сморщил нос и признал: – Паршивая шутка, но твой дебильный вопрос побуждает быть мудаком.
– Ты не знал, какую кнопку нажать на чайнике, и крестился около кофемашины, – припомнила я.
Мирон продолжил список:
– Не умел мыть посуду, стирать и признавать собственный инфантилизм. Ты права, Кристин. Но люди меняются, знаешь ли.
Думаю, мой скепсис по поводу изменений он понял без слов и махнул рукой. Мирон налил чай по чашкам и набросал на хлеб сыра с колбасой.
– Нарезал сам, – оценила я и этот нюанс.
Он сунул мне в руки чашку и буркнул:
– Сам-сам. Спасибо-пожалуйста. Ты вот сама и успокоиться не можешь.
«И поплакать тоже сама не могла», – подумала я, но вслух об этом Мирону ничего не сказала, конечно.
– Что там было дальше с аппендицитом на Рейнире? – напомнила я.
– Угадай. Вырезали, конечно. Кстати, и без вертолета это Степке стоило дохреналион денег.
Я надолго зависла, обдумывая историю Мирона. Выпив полчашки чая, я спросила:
– Почему он мне не сказал?
– Не хотел, чтобы ты переживала. Как всегда, – моментально ответил Мир. – Именно в тот день он заговорил о смерти. Сказал, что должен привести в порядок дела.
Я снова вспылила.
– Да что за бред? Какие дела? Он был здоров и не мог знать, что разобьется.
– Он предполагал всякое.
– Почему? – я повысила голос.
– Из-за мамы с папой. Они тоже не болели, Крис. Ты сама знаешь…
Мирон откусил бутерброд и меланхолично прожевал, проглотил.
Я знала, конечно, про их родителей. Как мог Степа попасть в аквапланирование, потеряв родителей в автокатастрофе? Он всегда так аккуратно водил. Не гонял.
Спешил к Наташе и детям – не иначе.
Эта мысль причинила боль, но одновременно отрезвила и вернула к главной теме беседы с Мироном.
– У него уже были дети тогда? Ты знал? – накинулась я на Мира.
– Не знал. Говорил уже сто раз, – огрызнулся и он. – Я и про завещание не знал. Только про дарственную.
Новое слово обожгло слух.
– Дарственную? – переспросила я. – Какую дарственную?
– На половину галереи.
Мои руки затряслись, и чашка зазвенела о блюдце. Я не вылила на себя горячий чай, только потому что Мирон быстренько забрал у меня их. Говорить я не могла, но покрутила пальцем в воздухе. Мир понял мою просьбу продолжать и стал рассказывать подробнее.
– Буквально через месяц после аппендицита Степка попросил прилететь в Москву, чтобы оформить на меня половину галереи и картины.
Он достал телефон, открыл на нем файл, вручил мне. Буквы расплывались перед глазами. Я вроде бы читала знакомые слова, но они не складывались в понятные предложения.
– Какого хрена? – прошелестела я едва слышно. – Каким образом?
– Ты не знала, как я понимаю? – догадался Мирон.
У меня не было сил даже зыркнуть на него злобно. Я только головой качала, как идиотка.
– Ну я так и понял на оглашении. Ты вообще слушала нотариуса? Он говорил, что дарение произошло до оформления завещания. Оно в принципе носит рекомендательный характер. Все поделено давно.
– Все уже украдено до нас, – автоматически выдала я расхожую цитату. – Нотариус упоминал дарственную? Серьезно?
– Да. Но ты уже была в астрале, как я понял.
– Видимо, да.
Я листнула документ до конца и отдала Мирону телефон. Он неодобрительно причмокнул.
– Ты не читала, Кристин.
– Я ни черта все равно не понимаю в таких документах. Да и не люблю, если честно. Разве мог Степа что-то подарить без моего согласия? Галерея, конечно, записана на него, но я его жена.
– О, наконец, ты начала шевелить мозгами. Конечно, он не мог ничего отписать без твоего разрешения.
Хотелось орать и метать посуду, но я продолжала оцепенело сидеть и тихо спрашивать:
– Тогда как..? Как тебе досталась моя галерея не через мой труп, Мирон?
– Ты подписывала какие-нибудь бумаги, не глядя?
Я прикрыла глаза рукой. Мирон быстро сделал выводы.
– Понятно. У него была твоя подпись. Или доверенность? Я не помню точно. У меня тоже острая аллергия на бумажки и юридический язык. Степа уверял, что все уладил. Я думал, вторая половина остается у тебя.
– А на деле оказалось, что такую же дарственную он оформил Наташе и детям. Потрясающе.
– Очень похоже на то.
Мирон взял чашку и запил очередной укус бутерброда. Как будто мы обсуждали не дело всей моей жизни, а какую-нибудь дурацкую вазу или диван.
Я окончательно вышла из себя. Взяла паузу, чтобы успокоиться, но наглый Мирон с чашечкой чая из моего любимого сервиза похерил медитацию.
– Мне жаль, Крис, – сказал он без капли сочувствия в голосе.
– В жопу свою жалость засунь. Вместе с доверенностями и дарственными. И проваливай из моего дома.
Я встала и указала пальцем на дверь, притопнула ногой.
– Хотя бы отсюда я могу выгнать и тебя, и ее. Спасибо Степану, мать его, Борисовичу за щедрость.
Мир аккуратно поставил чашку на столик, встал со мной рядом и надавил на руку-стрелку, чтобы я ее опустила.
– Вот на этом месте я и хочу сделать тебе предложение, Крис. Стоя и торжественно, раз уж ты вскочила как ошпаренная.
– Какое еще предложение? – продолжала я орать на него. – Руки и сердца? Свари из них суп. Сколько можно надо мной издеваться, Мирон?
– Я хочу помочь тебе, – проговорил Мир и взял меня за плечи.
– Мне не нужна твоя помощь. Я подам в суд и заберу себе галерею. Ты не имеешь права… И она – тоже. Степа обманул меня. Я докажу…
Я попыталась стряхнуть его руки, но он держал крепко.
– Давай, Крис, успокойся. Ты не дура. Сама должна понимать, что я охренел не меньше твоего. Ты хоть знала о его детях заранее.
– Так себе преимущество, – рассмеялась я. – Пожалуйста, Мир, уходи.
– Уйду. Но скажу тебе сначала, что собирался, – он встряхнул меня, чтобы обратить внимание. – Я отдам тебе свою долю галереи, Кристин.
Я замерла. Такого поворота от Мирона не ожидала.
Он усадил меня обратно на диван и продолжил. Разумеется, дарить просто так он ничего не собирался. Это его братец раздавал наше направо и налево.
– Я не хочу суда, – начал объяснять Мирон. – Тебе придется доказать, что мой брат был мошенником или сумасшедшим. Знаю, что именно так ты о нем сейчас и думаешь, но тебе самой процесс может выйти боком.
– Это каким же боком он мне выйдет?
– Наташа может подать встречный иск и отсудить часть дома. Если делить, так сказать, поровну, то это очень даже реально. У нее двое детей, а ты одна. Меня после завещания тоже не стоит вычитать из дележки. Я молчу о нервотрепке и затратах. И нашей фамилии, которую смешают с грязью в прессе и обществе.
– Давно ли тебе не все равно на прессу и общество? – спросила я с усмешкой.
– С тех пор, как умер мой брат.
Я прикусила губу и не сказала больше ничего обидного.
– Теперь я единственный Бероев, на мне репутация семьи.
– Ты старший, а не единственный, Мир, – напомнила я ему. – У тебя есть племянники, как оказалось. Я тоже Бероева, между прочим. Хоть и не по крови. Но мы и не в Средневековье.
Он кивнул.
– Есть племянники. Я никак не привыкну к этой новости. Как бы тебе ни было это противно, Крис, но они действительно имеют право на наследство.
Я ужасно злилась на этот неоспоримый факт. Его было сложно оспорить с любой стороны. Даже мое оскорбленное достоинство знало, что дети ни в чем не виноваты.
– Это моя галерея, – процедила я сквозь зубы свой лучший аргумент.
– Знаю. Поэтому и предлагаю тебе свою долю в обмен…
– В обмен! Ну конечно. Кто бы сомневался.
– Да, в обмен, Крис, – продолжил Мирон. – Ты можешь сколько угодно жалеть себя, но я тут тоже пострадавшая сторона и хочу свою долю.
– Пострадавшая сторона, – я рассмеялась и захлопала в ладоши. – Что у тебя пострадало, Мирон? Он отдал галерею и картины тебе, а мне оставил дом. Всего лишь дом!
– Это не всего лишь дом, Кристина. Ты прекрасно об этом знаешь.
И тут до меня дошло. Я схватилась за голову.
– Ты хочешь и дом у меня забрать, Мир? Чтобы я совсем с голой жопой осталась? Этого добиваешься?
Мир надул щеки и выпустил воздух изо рта со свистом.
– Господи, Крис, я вроде по-русски говорю. Ты вроде умная, но сейчас совсем не соображаешь. Давай, включи мозг. По пунктам.
Мирон стал загибать пальцы.
– Во-первых, я ничего не хочу забрать. Во-вторых, я предлагаю вернуть тебе половину галереи.
Я действительно начала соображать и уточнила:
– Без картин? Доля галереи, но без картин?
– Без картин, – подтвердил Мир. – Ну а в-третьих, я не прошу отдать мне дом взамен. Разреши пожить здесь и все.
– Пожить? – переспросила я.
– Да, пожить в родном доме, Кристина. Неужели это так странно звучит?
– Это звучит слишком нормально для такого урода, как ты.
Мирон сжал зубы. Я увидела, как желваки заходили от напряжения по его лицу. Чертовски приятно видеть его злым. Вдвойне приятно, что именно я могу его разозлить.
– Я никуда отсюда не уеду, – заявила я.
– Дом большой для двоих. Мы можем жить здесь вдвоем и не встречаться неделями.
Забавно, что именно так мы и жили со Степой последние пару лет. Вряд ли Мирон будет незаметным и тихим, как его брат.
– Ладно, Мир. Не распыляйся зря. У меня нет никакого желания заключать с тобой сделку.
– Я не предлагаю сделку. Это будет одностороннее соглашение.
Он удивлял меня все больше. Забытое щекочущее ощущение интриги расцарапало мне горло. Я с трудом сдерживала легкую дрожь предвкушения.
Мирон подонок, конечно, но как же интересно, что он выкинет в очередной раз.
– Я отдам тебе галерею в обмен на обещание позволить мне жить здесь, – продолжал он.
– Зачем тебе это? – не выдержала я и добавила строго. – Не врать, Мир! Сказочка про отчий дом прелестна, но я не верю.
– Зря не веришь, – он пожал плечами. – Я действительно скучаю по дому, но больше по ощущениям.
– В каком смысле?
Он снова напряг скулы и опустил глаза. Ох, не врет мне Мирон. Но и правду говорить не хочет. Или ему тяжело. Он сжал кулаки, стряхнул руки, потер ладони друг о друга.
Его старый ритуал для нервных случаев.
Мир тряхнул головой и все же поднял на меня глаза.
– У меня все очень паршиво с творчеством, – признался он. – Как только я завязал с дерьмом, то и писать почти перестал. В голове какой-то звенящий вакуум. Вдохновение сдохло. От одной мысли о холсте мутит.
– Бедненький, – я снова не сдержала издевки. – Так, может быть, вернуть дурь?
– Не хочется, – прошипел Мир.
– Уверен?
– Тебе доставляет удовольствие продавливать мою силу воли?
Доставляло, если честно. Это было грязное и отвратительно удовольствие. Наверное, такое же мерзкое, как обшарпанная квартира, где мое сердце умерло. Я не стала отвечать на вопрос Мирона, но задала свой:
– Мне казалось, тебе нравится быть рок звездой от искусства. Секс, наркотики и прочий угар.
– Для здоровья вредно, – буркнул Мир. – Хочу вернуться назад. Когда мог писать без стимуляторов.
– Поэтому тебе нужен дом?
– Мне не нужен весь дом, Кристина, – поправил он. – Только студия. Она важна. Я начал здесь. Ты знаешь это лучше всех.
Я знала. Для меня его студия в подвале была важна не меньше. Я тоже начала именно там. Столько всего случилось в теплом подвале, который Мирон упрямо звал студией. Мое горло снова сжалось. Глаза защипало.
– Там нет никакой студии, Мирон, – поговорила я. – Степа сделал из нее погреб для вина.
Мир усмехнулся.
– Вино мне не помешает. Соглашайся, Крис. Я буквально позволяю себя облапошить.
– И не боишься, что я вышвырну тебя, едва ты подпишешь бумаги?
– Нет, – ответил он смело улыбаясь. – Ты слишком честная для такого очевидного подлого хода.
Очень сильно я сомневалась, кто кого облапошит в итоге. Материальная выгода в предложении Мирона была колоссальная. Но кто мне даст гарантии, что в итоге я не заплачу намного больше нервами, слезами и новой болью.
– Я не знаю. Мне нужно подумать, – сказала я и встала снова. – А тебе нужно уйти сейчас.
Он не возражал и тоже поднялся, дошел до камина, остановился, рассматривая портрет.
– Мир, тебе пора, – напомнила я, потому что он как будто забыл уйти.
– Она моя, – сказал Мирон, указывая на картину.
Я вздрогнула.
– С какой стати?
– Прописано в завещании. Эта картина достаётся мне, не Наташе.
– Не пойти ли вам с Наташей в задницу? – завелась я в сотый раз за этот ужасный день.
– Не уверен, что это хорошая причина для торга, – Мирон безобразно мне подмигнул. – Ты зря психуешь. Портрет здорово сюда вписывается. Я готов договориться. Если ты, конечно, согласишься на мой переезд в студию.
Я не должна была вести переговоры с этим террористом, но из чистого любопытства спросила:
– И как мы договоримся о картине? Что ты хочешь?
– Глубокий минет и кончать в твой рот каждое утро.
Словно со стороны я видела, как моя рука взлетает вверх, и ладонь со всей силы бьет по лицу. Громкий хлопок и тихий стон Мира.
– Мать твою, Крис! Я пошутил.
Он заныл как маленький и потер щеку.
– Тогда я тоже пошутила, Мирон. Ты уйдёшь наконец, или мы будем играть в этот безумный КВН до утра?
– Спасибо. На сегодня хватит с меня находчивого веселья, – буркнул он. – Долго думать не советую. Я позвоню через пару дней.
Он вылетел пулей из дома. Я смотрела в окно, как он натягивает куртку на крыльце и поднимает воротник. Обычно я вызывала гостям такси, или сама отвозила в город. В пригороде не очень здорово с машинами. Но на Мирона мне было плевать. Взрослый мальчик. Сам доберется до отеля. Или где он там живет?
Я пошла наверх, чтобы принять горячий душ. Хотелось бы смыть с себя всю грязь прошлого и настоящего, но я не настолько наивна. Успокоиться и забыться сегодня не выйдет.
Можно было бы напиться и вырубиться, но меня слишком сильно пропитала Степина философия потребления вина. Я разучилась пить ради хмеля и забытья. Лучше и не пытаться.
На часах было совсем поздно. Я легла в кровать и смотрела в черный потолок несколько часов. Сначала пыталась не думать о Бероевых, но быстро бросила. Если я запрещала себе вспоминать Степу, то мозг подкидывал картинки из прошлого с Мироном.
Бессмысленно отрекаться от них. Закрываясь и отрицая, я страдаю сильнее. Оказывается, боль приятнее оцепенения. Мирон вернулся и напомнил мне об этом.
Мои воспоминания менялись калейдоскопом. Я надеялась, что сон под утро хоть ненадолго даст передышку, перезагрузит мой разум.
Но и во сне я видела Мирона, Степу, их родителей. Тех, кого я так сильно любила.
Прошлое
– Какой красивый дом, Степан Борисович!
Я задрала голову и с восхищением смотрела на особняк в английском стиле.
– Мне тоже нравится, Кристина, – весело проговорил Бероев. – На фоне уродливых башен соседей мы тут выделяемся.
Пока я любовалась лаконичным строгим фасадом и безупречной лужайкой, он добавил.
– Зови меня по имени, пожалуйста. Я не твой препод. Сам недавно был студентом.
Я взглянула на него с опаской. Степан Борисович улыбнулся мне тепло, и все страхи улетучились. Не чувствовала я от него угрозы.
– Степа, – смешно представился он и протянул руку.
Засмеявшись, я пожала его ладонь и сказала:
– А я опять Кристина.
– Вот и отлично. Пойдем.
Степа легонько подтолкнул меня к крыльцу. Я снова занервничала.
Мне ужасно интересно было попасть в их дом, но и страшно одновременно. Я всего лишь девочка из Хабаровска, которая вырвалась в Москву и пытается хорошо учиться. Они – Бероевы. Отец Степана – известный архитектор. Мама – бывшая балерина. Сам Степан недавно вернулся из Италии, где изучал историю искусств. Он стал агентом своего брата Мирона.
А Мирон Бероев стал темой моей курсовой. Я увидела его работы и буквально влюбилась в дерзкие цвета и бесконечные поиски формы. Мой куратор, долгих лет ему жизни и безумных богатств, помог связаться со Степаном. Как круто быть ботаником и любимицей завкафедрой. Москва – город возможностей. Я сразу поняла, что знакомство со Степаном Бероевым – это тот самый шанс. Вопреки всем своим комплексам я не собиралась его упускать.
Спустя неделю переговоров я здесь, на крыльце дома Бероевых, и готова познакомиться с молодым гением.
Дверь нам открыла мама Степана и Мирона.
– Что же вы стоите у порога? – проговорила она.
Я думала, что Светлана Бероева будет холодной, злой, худой и неприветливой. Но на меня смотрела обычная женщина. Разве что одежда была небрежно шикарной. Широкие брюки и длинная восточная туника сидели на ней идеально. Ее спина была не менее идеальной, плечи расправленными.
– Кристине понравился дом, – ответил за меня Степан, снова подталкивая вперед.
– О, расскажи об этом Борису, доченька. Может, тогда он прекратит думать о реставрации и пристрое. Меня Света зовут.
– Кристина, – пискнула я.
Как и Степан, Светлана протянула руку, ласково обхватила мою ладонь и завела в холл.
В доме уютно пахло выпечкой, было очень тепло. Степан помог мне снять куртку, а Светлана сразу устроила экскурсию.
– Ты должна выпить чаю в гостиной, милая. Это лучшее место в доме. Степа, отведи девочку на диванчик. Я достану сервиз.
Степа кивнул матери и предложил мне локоть в лучших традициях рыцаря без страха и упрека. Я краснела и бледнела от смущения. Никогда еще не была в гостях у таких людей, в таком доме.
Я переживала о знакомстве с Мироном, но в комплекте получила еще и чаепитие с коренными москвичами.
– Я хотела только с Мироном поговорить, – сказала я тихонько по дороге в гостиную. – Это так неудобно.
– Сопротивляться бесполезно, – шепнул мне Степан в ответ. – Придется выпить чашку чая и попробовать пирог. Мама без него не допустит тебя к Миру. Это ритуал. Важный. Понимаешь?
– Не очень.
– В любом случае советую не сопротивляться. В этом доме все происходит исключительно через капустный пирог.
Я нервно хихикала и осматривала гостиную. Она была светлой, просторной, очень уютной. Огромное окно в пол – не самое английское решение, но наша система отопления допускала такое новаторство.
Степан отпустил мою руку, позволил пройти к окну. Я заметила в углу этюдник и свежий холст.
– Мирон? – уточнила я, обернувшись.
Степан покачал головой.
– Нет, это мое рабочее место.
– Ты тоже пишешь?
– Немного и для души. Без особой ценности для искусства. Мне нравится свет в гостиной. Я люблю видеть краски яркими, настоящими.
Я улыбнулась ему и сказала:
– Я тоже.
Светлана принесла чай и пирог. Мое скромное воспитание сработало вопреки наставлению Степана.
– Знаете, я совсем не голодна.
– Ох, брось меня обманывать, детка, – возмутилась Светлана. – Я эту мантру повторяла двадцать лет, пока танцевала. Мы все в балете были не голодны, иначе…
Она махнула рукой, и я вжала голову в плечи.
– Я тебя не заставляю есть первое, второе и компот. Пирог вообще диетический. Так что не сопротивляйся.
– Не сопротивляйся, – повторил Степа одними губами и кивнул на место рядом с ним.
– Кто тут сказал про пирог? – услышала я другой мужской голос, очень похожий на Степин, но громче.
Я вздрогнула, подумав, что это Мирон. Но в гостиную вошел Борис Бероев. Я видела его на фото в газетах и в новостной хронике. В жизни он был таким же: статный, высокий, очень приятный и радушный.
– Вот этот человек никогда меня не подведет, – радостно сказала Светлана.
Она подставила мужу щеку, и он поцеловал ее.
– Степка привез подружку? Очень симпатичная юная леди. Не слишком юная, сын? Мне нужно позвонить адвокату?
Борис, как и Светлана, протянул мне руку и пожал, накрыв мою ладошку второй рукой.
Мои уши горели. И сама я пылала как алый сигнал светофора.
– Она не моя девушка, – пришел на помощь Степан. – Это студентка Юрия Сергеевича. Она совершеннолетняя и пишет о новаторстве в живописи. Хотела познакомиться с Мироном и его творчеством.
– Ох, ну и дела, – Борис скривил лицо и неожиданно обнял меня. – Сочувствую, девочка. Ты храбрая. Глупенькая, но храбрая.
– Перестань, Боря. Ты совсем ее перепугал. Мирон – твой сын, а не исчадье ада. Он талантливый, а не сумасшедший.
– Знаю, Светик. Я шучу, конечно. Простите меня, милочка.
– Кристина, – подсказала я.
– Кристиночка, извини, – повторил Борис. – Я человек простой, приземленный. Мне бывает нелегко в этой творческой семейке.
Простого в нем не было ничего. Разве что фасад его дома. Но эта обманчивая простота стоила дороже башенок и выдавала тонкий вкус архитектора.
– Измучился, бедняга, – поддела его жена, передавая тарелочку с куском пирога. – Понимаете, в какой атмосфере я живу, Кристиночка? Мужчины! Юмористы! Еще и художники. Все трое.
Степа тоже взял себе пирог и сказал:
– Мы стараемся тебя беречь, ма.
– Ты мой золотой, – Света похлопала сына по щеке. – Очень мило, что говоришь за всех. Да и стараешься за всех тоже.
– Я, что ли, не стараюсь? – обиделся Борис.
Я начала хихикать. Они очень забавно пререкались. Семейная перепалка, такая же теплая, как запах пирога и атмосфера в доме Бероевых. У меня такого не было.
Нет, я росла в нормальных условиях. Меня любили, хоть и не баловали. Но мама с папой очень много работали. У них не хватало времени на чаепитие с домашним пирогом в обед среди рабочей недели. Если вечером не наорали от усталости и раздражения – уже хорошо.
– Ты стараешься, Боренька, но много работаешь, – сказала мужу Светлана.
– Зато Мир старается за всех вывести тебя из себя, – хмыкнул старший Бероев. – Мы все ему обязаны.
– Брось, па, – вступился за брата Степа.
– И нечего бросать. Парень совсем себя угробит в этой пещере. Я не понимаю, почему ты ему потакаешь, Света.
– Не надо при девочке, Боря, – одернула его жена. – Ты ее смущаешь.
– Она все равно его увидит. Пусть готовится смущаться.
Я заерзала. Светлана заметила, что я нервничаю, и погладила меня по коленке.
– Не слушай его, Кристина. Борис требователен к сыновьям. Мы воспитаны по правилам, которые нельзя нарушать.
– А Мирон нарушает? – догадалась я.
Степа хохотнул.
– Скорее, он их игнорирует.
– А заодно гробит себя в подвале. Степке лучше как следует продать его гениальное искусство, чтобы хватило денег на новые глаза и спину, – Борис махнул рукой и сменил гнев на милость. – А не слушай меня, Кристина. Что-то я и правда включил старого ворчуна. Сам со спиной страдаю и не вижу ни черта вблизи. Мирошка чудак, конечно, но гениальный. Завидую ему. Мой папка игнорировал мои творческие потуги и направил талант в созидательное русло. Я поем в кабинете.
– Боря! – возмутилась Светлана.
Но он клюнул ее в щеку, забрал чашку и второй кусок пирога.
– Не ворчи, жена. Надо посмотреть фасады до вечера.
Светлана махнула на него рукой и отпустила.
– Вот так всегда, – проговорила она. – Я думала, что мы всей семьей посидим. Боря ушел, едва поел, а Мирон и вовсе не появился.
– Не обижайся на них, мама, – поддержал ее Степа.
– Я не обижаюсь. Но хотелось произвести впечатление на Кристину. Как будто мы большая нормальная семья.
– Вы отличная семья, – вмешалась я. – Мне очень приятно познакомиться и с вами, и с Борисом Сергеевичем. Я совсем не ожидала, что вы такие милые и радушные.
Светлана усмехнулась.
– А чего ты ждала? Что мы волки и сожрем тебя?
Я пожала плечами.
– Не знаю. У меня не было до сих пор таких знакомых. Я недавно в Москве.
– Провинциалка? Какая прелесть. Я тоже была такой сто лет назад. И никогда не стану вести себя в духе пафосной столичной стервы. Слишком хорошо запоминается московский снобизм.
За этими словами скрывалось, наверное, много историй из балетного прошлого Светланы. Я ужасно хотела сидеть с ней в этой прекрасной гостиной, пить чай и слушать до ночи. Но Степан очень вовремя напомнил о цели моего визита.
– Мама, ты совсем заболтала Кристину. Я провожу ее к Мирону.
– Проводи, конечно. А когда вернется, мы еще чайку попьем. Возможно, и поужинаем.
Светлана подмигнула мне. Не знаю, шутила она или серьезно настраивала меня на ужин. Я была готова на все.
Зато по пути к подвалу мне стало не себе. После слов Бориса о сыне я немного опасалась знакомиться с Мироном. Мне нравились его работы, но отшельничество в подвале попахивало девиацией.
– Степа, а он не разозлится, что мы врываемся? – спросила я на лестнице
– Если разозлится, то будет это скрывать, – ответил Степан. – Я предупреждал его, не переживай. Папа утрирует многое. Мирон веселый парень на самом деле.
– Подвал делает его немного зловещим.
– Заскоки, – Степан пожал плечами. – У всех свои тараканы. Уверен, у тебя тоже есть.
У меня были, конечно. Но я не стала о них рассказывать, хотя Степа этого ждал.
Не получив от меня ответа, он принял молчание за окончание темы и толкнул дверь в подвал.
Я думала, это будет какая-то яма, типа землянки или погреба, как у бабушки в доме. Но подвал Бероевых был под стать дому. Просторная комната, может, чуть меньше гостиной. Темное пространство освещали лампы с теплым светом. Посередине стоял мольберт со свежим холстом. Нижняя часть уже была расписана, но я не видела деталей издалека.
