– Промотай до восемнадцати ноль-ноль, – скомандовала Ульяна.
Запись ускорилась в десятки раз, затем снова стала привычной. Ни до сна растений, ни после, в комнату никто не заходил. До пяти утра снежинок не было, а в пять часов десять минут они появились. Будто кто-то взмахнул волшебной палочкой.
– Ерунда… – пробормотала Ульяна и насупилась, – а отвечать теперь мне, блин.
Внезапно захотелось кофе, крепкого, горького, без сахара. Она попросила робота принести наклейки в столовую и поплелась туда. Глянула время. Надо с программистом Гришкой, проверить камеры на исправность. Но он на удалёнке, ещё и выходной, а до утра Москвы ждать часов шесть. Ульяна шла глядя в пол, думала о том, как и снежинки убрать, и этикетки переклеить, и работу успеть. Она вздохнула, сердито прицокнула.
Кофейный аппарат раздражал сильнее обычного. Опять барахлил и вместо двойного эспрессо выдал латте. Не забыл при этом громко провозгласить: «Бодрый человек – хороший сотрудник! Наука, труд и оптимизм неразделимы!». Кто только придумал эти лозунги?
В воздухе висел смешанный запах кофе, стерильной чистоты и чего-то сладковатого, будто кто-то варил карамель. Ульяна осмотрелась. Унылые пустующие столы, стеклянные холодильники со всевозможной едой, которую втроём и за полгода не съесть. Тусклый свет с трудом пробивался через красные плафоны на потолке. За широком длинным окном белел густой лес заказника. По ёлкам прыгали седые белки, толстенькие, прикормленные. Где-то там, под снегом прячется биолюминесцентная морошка. И выдаст её только неоново-оранжевый свет ягод из-под сугробов. Ульяна вылила неправильно сделанный кофе в раковину и всё-таки получила долгожданный эспрессо.
Надо перекусить. Она выбрала в холодильнике пюре с тефтелями, подогрела и села напротив окна завтракать. Бабушка учила, что чем плотнее поешь утром – тем больше будет энергии на день. А сегодня ей требовалось особенно много сил.
– Приятного аппетита, Уля, – прошелестел женский голос с восточным акцентом.
Стройная темноволосая женщина с почти чёрными глазами старше Ульяны лет на десять-пятнадцать. Она всегда была вежливой, улыбчивой и угощала яблоками.
– Доброе утро, садись, кофе попьём, – предложила Ульяна.
Уборщица сосредоточилась на экране планшета, ткнула пару раз по экрану и сказала:
– Ага, эти барабашки еще полчаса точно будут мыть, – она принесла себе ореховый капучино.
Кофемашина проводила её радостным: «Наука и труд вместе живут!». Ульяна пропустила лозунг мимо ушей. Она думала, как бы узнать про надписи и снежинки.
– На вот, – Валентина достала из поясной сумки зелёное яблоко, – полезно.
– Спасибо, – Ульяна усмехнулась, положила его в карман и решила спросить прямо, – Валь, зачем ты поменяла этикетки на пробирках? И снежинки эти… Зачем?
– Какие этикетки? Какие снежинки? Давай ещё раз, – нахмурила тёмные брови Валя.
Ульяна засомневалась, что уборщица имеет отношение к шалостям, но всё-таки повторила:
– В световой комнате вместо нормальных надписей дурацкие новогодние этикетки, в адаптацинной на стёклах снежинки, Антонович предъявлял мне, но я этого не делала, нас тут трое… – она не успела закончить.
– Ну конечно! – неожиданно резко возмутилась Валя, – Кто ещё, как не я, правда? Уборщица ведь!
Отвернулась, затем снова посмотрела на Ульяну. Вздохнула. Взгляд её был грустным, тяжёлым, давящим.
– Извини, – Валя протёрла глаза, – праздники без детей даются трудно, тридцатого мы ездили на дачу, делали шашлыки, катались на лыжах…
Она мечтательно замолчала. Ульяна понимающе угукнула и Валя продолжила:
– Но давай на чистоту, Уль? – Валя облокотилась на стол, воровато оглянулась и прошептала, – Обычно делают так: создают девушке проблему, помогают её решить и раз! Она уже влюблена в спасителя.
– Теперь я не поняла, – озадачилась Ульяна.
Валентина снова оглянулась и ещё тише прошипела:
– Это всё Олег, точно говорю, со мной не вышло, за тобой приударил. Я видела, как он перед тобой крутился сегодня.
Ульяна не удержалась и брызнула со смеху, приговаривая:
– Антонович? Аххаха, приударил? Ахаха, за мной? Он же как мой дед.
Валя шикнула. Улыбка не желала сползать с лица Ульяны. Но потом в голове закрутились шестерёнки подозрительности. В эту командировку рассматривали пятерых молодых учёных, а выбрали её… Ульяна помрачнела. И эти поглаживания рук… И при ней начальник спокоен, будто бы даже добр… Ещё мрачнее. А на других кричит за малейшую провинность. Но можно ли назвать неверные пропорции для «растилки» мизерной ошибкой? Брови хмуро нависли над глазами.
– У вас с ним… – Ульяна так же прижалась к столу и, краснея, прошептала, – Был роман?
Теперь засмеялась Валентина. Не сильно, скорее хихикнула и от улыбки у неё появились ямочки на щеках.
– Ты знаешь, что он до сих пор живёт с матерью? – всё так же, шёпотом, спросила Валя, – А ему ведь шестьдесят два.
Ульяна помотала головой. Ей одновременно и было интересно, и не нравился этот разговор. Она чувствовала себя сплетницей, не уважающей начальство. Противно пискнул рабочий планшет Вали – это обрадовало.
– Ладно, мои чертята закончили мыть стены, – Валентина поднялась, – пора идти.
Ульяна пожелала удачи. Но потом окликнула уборщицу:
– Валь! Поможешь навести порядок? Сама не успею…
Та согласилась. Едва она вышла, появилась Фасолька. Её пружинистые ноги тарахтели, суставы поскрипывали, а внутри что-то жужжало. Казалось, движется огромная машина на радиоуправлении. Ульяна выбросила мусор, вытерла стол. На лице робота светились синим глаза и улыбка. В манипуляторе, больше всего похожим на человеческую руку, он держал толстую пачку лент с клейкими этикетками.
– Тебе бы суставчики перебрать, – Ульяна похлопала Фасольку по холодному металлическому плечу и протянула ладонь, – давай.
– Маринова Ульяна, этикетки напечатаны, – выполнил поручение робот и добавил, – вы здесь не по расписанию.
Чудилось, что нейросеть язвит, поддёргивает. Хотелось нагрубить. Но Ульяна хорошо умела справляться с раздражением. Лучший способ уйти от негатива – задавать вопросы.