Анастасия Головкина
Романс между прочим
– Мнимая личная неприязнь – удобная ширма, за которой можно неплохо развернуться… Александр Данилыч, ну зачем вы его выгораживаете? Он вас запугал?
– Кто? Долганов – меня? Интересно, каким же образом он мог бы меня запугать?
– Ну, например, своими связями в уголовном мире …
– В уголовном мире?
– Конечно. У него было много клиентов из уголовной среды, которые остались очень довольны его работой и были бы рады оказать ему ответную услугу… Ну или, может быть, Долганов знает о вас что-то такое, о чем вам не хотелось бы никому рассказывать… Какая-то неблаговидная история…
– Это всё ваши домыслы, а мне больше добавить нечего. Я настаиваю на своих предыдущих показаниях: книгу об адвокатской деятельности Долганова я писал один, в полном одиночестве, и никто мне не помогал.
– А смысл? Если Долганов не был в этом заинтересован, зачем это понадобилось вам? Или вам всё-таки денег предложили?
– Нет. Денег мне никто не предлагал. У меня была духовная потребность, понимаете? Духовная потребность написать о том, что случилось с Долгановым. Я сделал это для неравнодушных, кому небезразлично то, что происходит в Советском Союзе. Об осужденных по политическим статьям написано уже достаточно. А об адвокатах политзаключенных не известно практически ничего. Этой книгой я хотел воздать должное нашим защитникам, которые честно выполняют свой профессиональный долг на политических процессах. Это была чисто духовная потребность…
– И эту духовную потребность внушил вам Долганов?
– Нет. Я же сказал: я действовал один, в полном одиночестве…
– А текст речи Долганова у вас откуда?
– Ну, о процессе Шумилина много писали в самиздате. В одной из публикаций цитировалась речь…
– От кого конкретно получили эту публикацию?
– На этот вопрос я отвечать отказываюсь. И вообще ни на какие вопросы отвечать больше не буду, пока вы не предъявите доказательств антисоветского характера рукописи.
– Ну, за этим дело не станет, – вяло отбрыкнулся Обухов. – Со дня на день мы получим сигнальный экземпляр и сразу же отправим его на экспертизу. В Институт философии, Институт истории и Институт экономики АН СССР.
Медунин был слегка огорошен: об экспертизах рукописей на предмет антисоветизма он
слышал впервые.
– Это что-то новое…
– Совершенствуемся. И я уверяю вас, экспертиза подтвердит намеренно антисоветскую направленность этого произведения. А еще раньше мы проведем у Долганова обыск, и я более чем уверен, что мы найдем материалы, которые указывают на согласованность ваших действий. Вы меня понимаете? В ближайшие лет пять-семь на свободу вы не выйдете…
– А срок заключения разве не суд у нас определяет?
– А я вам разве приговор сейчас зачитываю? Я говорю приблизительно, исходя из своей практики… А еще, знаете, как бывает? Это тоже из практики… Вот сидит человек, сидит, режим не нарушает, взысканий нет, а под конец срока вдруг срывается и совершает новое преступление. Как вы сказали? Душевный порыв? Или духовная потребность? Вот возникает у него опять под конец срока духовная потребность и он начинает вести антисоветскую агитацию среди осужденных. Представляете, как обидно получить новый срок за несколько месяцев до освобождения? Ну а с другой стороны, чему удивляться, если человек за весь срок заключения так и не избавился от чуждых влияний? Я вот слушаю вас, и ваши слова приводят меня к неутешительному выводу, что с вами ведь тоже такое может случиться… Если, конечно, не будет установлено, что роль ваша в этом деле была второстепенной, что в момент совершения преступления вы подвергались интенсивному психологическому и идеологическому воздействию… Поэтому я в последний раз предлагаю вам дать правдивые показания сейчас, пока мы не приступили к дальнейшим следственным действиям…
