Анастасия Ольшевская
Главный редактор
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР
(роман)
Посвящается Дмитрию Белову – мужчине, которого бесконечно люблю, и Владимиру Амелину – учителю, которому безмерно благодарна.
***
Сюжет и все персонажи вымышлены. Любое совпадение с реальными событиями и живущими или жившими людьми случайно.
Ноябрь, 2000 г.
Небоскреб взорвут, это решено. Вопрос – какой именно.
Клуб считал подходящей мишенью Эмпайр Стэйт Билдинг, но боссу не понравилось – дескать, маловато символизма. По той же причине он завернул еще с десяток неплохих вариантов.
Швед Ларс Свенссон отвечал за проведение операции и разработал проект, где этого самого символизма было сколько угодно. Он прилетел на остров, который босс облюбовал для проживания, потягивал цитрусовый сок и ждал, пока шеф закончит читать предложенный план. На сей раз их встреча проходила в прохладе кондиционеров, что Свенссона только радовало. Кабинетную тишину особняка, схоронившегося в экваториальных джунглях, нарушало бормотание телевизора. Неразбериха на президентских выборах в США стала главной темой последних недель.
Свенссон скользнул взглядом по плазменной панели и подумал, что хорошо бы, наконец, разобраться с этой проблемой. Америка уже месяц как на иголках из-за пересчета голосов. Без разницы – что демократ Дэвис, что республиканец Браун – оба кандидата слабоваты. Впрочем, и тот, и другой сгодятся на роль временного постояльца Белого дома.
– Ты это серьезно? – босс оторвался от чтения. – Авианалет на Всемирный торговый центр?
– Вы же хотите эффектности.
– Я хочу эффективности. Таранить самолетами башни-близнецы, похожие на две цифры «один» – не тот смысл, который вкладывается в эту акцию. И почему одиннадцатое сентября? Намекаешь, что мы как бы служба 911? – босс отодвинул бумаги. – Не подходит. Нужен другой вариант.
Свенссон понял: спорить бесполезно. Поджатые губы шефа давали понять, что дебаты не уместны и ВТЦ останется на прежнем месте. Уж если старик что-то вбил себе в голову, его не переубедишь.
Он называл босса стариком только мысленно, поскольку знал его истинный возраст. Внешне же тот мог дать фору сорокалетнему Свенссону. Под бронзовой кожей без намека на старческую дряблость угадывалась недюжинная сила мускулов, а смуглое лицо обладало красотой зрелости, которой рукоплескал Голливуд в 40–50-х годах XX века. Но в отличие от героев Грегори Пека и Кларка Гейбла, в образе не чувствовалось романтического благородства. Глаза подтверждали это: холодные, привыкшие видеть жизнь без прикрас, безучастно взирающие как на светлые ее стороны, так на ужасы и трагедии.
Босс перевел взгляд на телевизор, транслировавший репортаж из Вашингтона.
– …таким образом, политологи полагают, что предвыборная гонка закончится в Верховном суде. Кандидат от Демократической партии Алан Дэвис намерен подать апелляцию…
Босс хрустнул пальцами и кивнул в сторону экрана.
– Жаль терять Дэвиса. Славный малый, хоть и нафарширован идеалами, как рождественская индейка – яблоками.
– Поэтому члены Клуба и выступают за Брауна. Хотя он никому не симпатичен.
– Нужно быть сумасшедшим, чтобы симпатизировать ему. Однако сейчас всем нужна война. А Браун хоть и глуп, но управляем. С Дэвисом же кучу времени ухлопаем на препирательства.
Свенссон промолчал, понимая, что это рассуждения вслух, и его мнение может с успехом оставаться при нем. Он повертел опустевший стакан. Желудок недовольно заурчал, напомнив, что кроме сока в нем ничего не было за часы длительного перелета. Хорошо бы прислуга сервировала обед в столовой, но, скорее всего, предстоит экзекуция на солнцепеке, который хозяин считал свежим воздухом. Свенссон представил грядущую пытку ультрафиолетом и то, как взопрел бы на его месте обычный человек. Воротник дорогой рубашки натер бы шею, а едкие капли ползли бы дальше, за шиворот, мерзко щекоча и расплываясь липким пятном между лопаток. Он испытывал смешанное чувство брезгливости и зависти к людям с нормальным потоотделением, поскольку сам из-за врожденного гипогидроза почти не потел. Это свойство организма доставляло неудобства, но чаще играло на руку.
То же самое можно было сказать о внешности Свенссона. Одутловатая рыхлая фигура, бледная кожа, выцветшие волосы и брови вызывали отталкивающее впечатление. Оно усиливалось прозрачно-водянистой радужкой глаз, которые обычно смотрели сквозь собеседника. Внушать неприязнь у Свенссона давно вошло не только в привычку, но и в круг обязанностей.
Телевизор продолжал бубнить, освещая мнения экспертов и аналитиков, когда босс, наконец, подытожил:
– Скажи Дэвису, что мы не нуждаемся в его услугах. И проследи за Брауном, чтобы не наложил в штаны от счастья. Вообще, ты с ним построже. Разнузданных дворняг надо держать на коротком поводке. На таких стоит надеть ошейник со стразами, и они уже воображают, что выиграли приз благодаря своей неотразимости.
– Членам Клуба доложить о вашем решении?
– Нет, сам сообщу. Пойдем обедать, Рита накрыла в саду.
Свенссон подавил вздох, а босс щелкнул пультом, и экран погас.
Через два дня США получили политического лидера. Сорок третьим президентом стал кандидат-республиканец Колин Браун. И лишь небольшая группа людей знала, что избрание этого человека гарантировало Америке фатальное будущее.
Июнь, 2001 г.
Лето только вступало в свои права, и Москва еще не погрузилась в привычную духоту. Молодая листва одерживала победу над смогом и окутывала столицу дымкой поздней весны. Город-муравейник предвкушал вечер пятницы. Ожидание выходных прошмыгнуло в редакцию газеты «Точка зрения», словно нахальный торговый агент. Оно отвлекало от работы и убеждало затолкать поглубже в стол дела, а на задворки сознания – мысль, что завал придется разгребать в понедельник.
Стрелки часов застряли между пятью и половиной шестого и отказывались ползти к отметке «семь». Это приводило в легкое возбуждение обитателей офиса на восьмом этаже. Да и во всей редакции вряд ли нашелся бы человек, не желавший перерыва в суматошных буднях.
Деловую обстановку хотелось сменить на ресторанно-клубный полумрак. Пить что-то покрепче кофе. Наблюдать объекты посексуальнее, чем шкафы-купе, напичканные документами. И флиртовать с кем-то посговорчивей, чем серый монстр, единый в трех лицах – принтер, копир и сканер.
Евгения Мельникова – собкор «Точки зрения» – сидела на рабочем месте и отчаянно сопротивлялась несерьезности, витавшей в воздухе. До шести кровь из носу нужно сдать материал о коррупционном скандале, а он не отшлифован и без заголовка. Кроме того, через полчаса летучка. Чтобы ей пусто было. Сложно подсчитать, сколько раз проклиналась затея главного редактора Николая Петушкова проводить разбор полетов в конце трудовой недели. Коллеги, обязанные присутствовать на собраниях, единодушно разделяли мнение о бессердечности главреда.
Жене пришлось побороться за право заседать в конференц-зале наравне с начальниками отделов. Но когда простые смертные были на низком старте, рассуждая о новомодном пабе и тонкостях вкуса ирландского эля, ее разбирала досада. Кой черт дернул отвоевывать возможность обязательного общения с Петушковым? Нет, она рада. Весьма. Только, пожалуйста, поставьте на паузу галдеж коллег, запах распускающегося лета и леность пятничного вечера.
Женя тряхнула головой. Так, надо сосредоточиться. Но в царящей атмосфере такой фокус провернуть было сложно. Часы в углу монитора показывали 17:35. Пять минут, чтобы собраться с мыслями, и двадцать, чтобы материализовать их на бумаге.
– Граждане, куда бы от вас сбежать? – взмолилась Женя. – Вы – моя расстрельная команда.
– Что, скандал о продажных политиках недостаточно скандален?
– Мягко сказано. Петушков решит, что я лично изжила коррупцию в стране. Причем полностью.
– Хм, тогда иди в курилку. Там никого.
Небольшое вентилируемое помещение, действительно, пустовало. Работники бизнес-центра с приходом теплых деньков предпочитали коптить воздух во внутреннем дворике.
Женя мерила шагами расстояние от массивной пепельницы до зеркала. Хмурясь и шевеля губами, она подбирала приличный заголовок, но идеи отдавали заезженными штампами. Перебрав с десяток вариантов, она опустилась в кресло, и в зеркале напротив отразилась симпатичная двадцатичетырехлетняя шатенка. Впрочем, внешний вид беспокоил ее сейчас в последнюю очередь.
Этого нельзя было сказать о мужчинах, которые находили Женю весьма волнующей особой. Звание первой красавицы ей не принадлежало, однако противоположному полу хватало пары секунд, чтобы уловить в облике притягательность. Чистая кожа, острые черты лица, слегка вьющиеся волосы и живые карие глаза. Абрис груди смягчал фигуру «вечного подростка» с узкими бедрами и худыми руками. Даже в строгом деловом костюме силуэт выглядел соблазнительно, не говоря уж о джинсах и разноцветных футболках, к которым Женя испытывала особенную любовь.
Когда же она начинала говорить, низкий, с хрипотцой тембр работал на контрасте: не верилось, что подобные интонации принадлежат миниатюрному созданию. Это привлекало мужчин, и они неизменно делали стойку на женщину-ребенка с проницательным, умным взглядом и вибрирующим сексуальным голосом.
Просиживание в курилке не дало результатов: мыслей по поводу заголовка не прибавилось. Ситуацию надо было срочно спасать.
Женя вернулась в кабинет, и пока в голове шла напряженная работа, а названия статьи проносились одно за другим, пальцы стучали по клавиатуре, внося правку. Отключившись от внешнего мира, она не слушала, что происходит вокруг. Поэтому, когда блеснула зацепка, не сразу поняла, что озарением обязана рассуждениям коллеги о «резаном» пиве.
– Темное – плотнее. Поэтому, когда сверху наливаешь светлое, оно не смешивается. Очень прикольно.
Женя восхищенно прищелкнула языком.
– Ты чего? – скосил взгляд ценитель пива.
– «Темная сторона белых зарплат»! Спасибо, ты – мой гений.
Покончив со статьей, она выключила компьютер, пожелала всем хороших выходных и направилась во владения главреда. А едва переступила порог конференц-зала, как поняла: ничего хорошего от летучки не жди.
Во главе длинного стола расположился Николай Максимович Петушков, на лице которого застыла мрачная готовность линчевать, четвертовать и колесовать.
Тучный, с проседью в волосах, в молодости он был ярким и видным мужчиной. Время наложило отпечаток, но во внешности оставалось нечто, выдающее характер, и то, что называется породой. Разложив бумаги, пестревшие пометками, Петушок – как за глаза его называли в редакции – черкал в них. Посматривая на дорогие часы на запястье, он то и дело обводил свинцовым взглядом присутствующих.
За столом сидели несколько человек. Народ изучал потолок и рисовал каракули в ежедневниках – лишь бы не видеть перспективу публичной порки в угрюмом взгляде босса. Комната была погружена в гнетущее молчание. И каждый гадал, что случилось, в надежде, что гнев прольется на чужую голову.
Женя проскользнула на место и порадовалась, что не все в сборе. Значит, не попадет под горячую руку за опоздание. Слава богу, статью закончила в срок. К ней шеф не придерется. Правда, нет плана публикаций на будущую неделю, но это поправимо. Пока Петушков будет метать гром и молнии, она придумает что-нибудь аппетитное или хотя бы удобоваримое. Не впервой. К тому же очевидно, что главная тема мероприятия – разнос и взбучка. И мишенью станет кто-то из глав отделов, а не обычные собкоры, как она.
На совещаниях присутствовал генералитет: топ-менеджеры и финансовая дирекция. Допуск рядовых бойцов означал, что на них начальство делает определенную ставку. Поэтому Женя хоть и страдала от пятничных экзекуций, но гордилась, что менее чем за год прорвалась в круг избранных.
Она метила на должность Полины Мазуркевич – руководителя отдела экономики. Той было лет двести, и половину из них, по мнению Жени, бабуля пребывала не в своем уме. Сухощавая экзальтированная старушенция раздражала ее педантизмом, писклявым голосом и приторными духами. Многие недоумевали, как старорежимное существо прижилось в современном, энергичном коллективе. По части работы сине-чулочная Мазуркевич, конечно, специалист. Но есть молодые и адекватные сотрудники, способные заменить Бабу Ягу, которая то впадала в невыносимую чопорность, то в истерику, то в маразм. И уж точно в качестве главы отдела Женя проявила бы себя намного лучше.
Госпожа Мазуркевич догадывалась об этих тщеславных намерениях, потому питала взаимную неприязнь и не скрывала своего отношения. А уж когда эта выскочка, проработав полгода, стала появляться на летучках, Полина не на шутку обеспокоилась и объявила холодную войну.
Петушков был в курсе и наблюдал за конфликтом с позиции главного редактора. Престарелая карга его тоже нервировала, однако он видел положительные стороны, которых не замечали остальные: преданность, профессионализм, связи и стаж. Мазуркевич – старожил «Точки зрения», хоть и «с приветом». Этого динозавра просто так не уволить. Он долго ломал голову, как отправить ее на пенсию и кем заменить, пока год назад Жора Лесник – давний знакомый и декан журфака, где училась Женя – не сообщил, что пришлет кое-кого. Посмотреть.
* * *
Лесник имел слабость к симпатичным студенткам, о чем хорошо знал Петушков. Он иронизировал над приятелем, напоминая истину про седину, бороду, беса и ребро, однако каждый раз уступал и соглашался «уделить пару минут» очередной протеже. Звонки Лесника носили ритуальный характер: после обмена дружескими приветствиями он с напускной важностью сообщал, что есть кое-кто небезынтересный для «Точки зрения». Петушков, ухмыляясь, представлял, как эта «кое-кто» притихшей восторженной птичкой сидит рядышком с Жорой, и назначал дату, когда лесниковская колибри могла прилететь в редакцию. Оба знали: пять минут щебетания – и Петушков выпроводит ее, убедив: в «глянце» та реализуется лучше, чем в бизнес-издании.
Такие звонки раздавались нечасто, и ему не составляло труда подсобить другу в обольщении прелестниц. Подшучивая над приятелем, который в пятьдесят с гаком оставался холостяком, Петушков интуитивно чувствовал: в действительности тот не мог совладать ни с одной пташкой, привлекавшей мужское эго. Судя по девицам, приходившим на «собеседование», Лесник из раза в раз попадал в плен чар откровенных стерв. И Петушков полагал, что это еще большой вопрос, кто там кого использует.
В общем, все были довольны. Лесник получал порцию обожания от очередной красотки. Та получала шанс попасть в «Точку зрения», но профукивала его. А Петушков порой получал ценных сотрудников. Правда, если Лесник рекомендовал кого-то стóящего, обычно это оказывались мужчины. Поэтому, когда миниатюрное чудо с каштановой копной волос появилось в редакции, последнее, о чем мог подумать Петушков – что эта Мельникова может удачно заменить Мазуркевич.
Раздавшийся год назад звонок Лесника озадачил. Тот не включал деловито-важные интонации, по которым стало бы очевидно присутствие на том конце провода очаровательной слушательницы, и напрямик спросил:
– Коль, как у тебя с вакансиями?
– Нужен техперсонал. Твоих подопечных интересует?
– Есть очень перспективная девочка.
– О, конечно, присылай! Веришь, переживать начал – полгода от тебя ни весточки. Решил, что ты променял виагру на люмбаго.
– Хорошо, что ты графоман, а не юморист. Действительно, многообещающая девчушка.
– Дай угадаю: ноги от ушей, а в разрезе широко распахнутых… э-э-э… глаз виден большой-пребольшой интеллект?
– Ну да, виден, – согласился Лесник, вспомнив облегающую майку Жени, – но это дело десятое. Она – самородок. Пристрелишь ведь, если отдам ее в «Делец».
– Жор, отдавай, – голос изменился и стал серьезным. – Штат укомплектован под завязку. На огранку самородков нет времени. Про бюджет вообще молчу.
Лесник засопел и протяжно вздохнул. Петушков насторожился: по окончании подобных сцен Жора имел дурную привычку доставать из рукава козырного туза. И еще прежде, чем тот выложил карты на стол, Петушков понял, что будет вынужден встретиться с юным сокровищем журфака, обладателем волнующего интеллекта. Выдержав мхатовскую паузу, Лесник небрежно бросил:
– У нее интервью с Султонбеком Мирзоевым. Подумал, тебе интересно.
Петушков поперхнулся и сжал телефон.
– Сукин сын, врешь ведь!
– Чистая правда, друг мой.
– Невозможно!
– О, да, невозможная девчонка. Тебе понравится.
– Уверен, что она не?..
– Абсолютно. Факты подлинности – на руках. Говорю же, черт в юбке. Не очень таких жалую. Однако помню, что ты от них балдеешь.
– Но как ей удалось? – мысль Петушкова лихорадочно заработала. За полтора года, что Мирзоев в тюрьме, ни один журналист не прорвался к нему. И студентка провернула такое?!
– История, как она добыла текст, даже покруче, чем сам материал. Я обомлел: настоящий детектив. Рассказал бы, да не хочу у нее хлеб отнимать.
– Погоди, погоди, – Петушков пытался сосредоточиться, но не мог поверить, что кто-то заполучил интервью с террористом, покушавшимся на президента. – В «Делец» не звонил, надеюсь? Если да – отрекусь.
– Только что сам предлагал отправить ее к «дельцам».
– К черту шуточки. Где материал и девица?
– В моей приемной.
– Сделай так, чтобы побыстрее оказались в моей.
– Хорошо, хорошо, – рассмеялся Лесник. – Нетерпение взаимно: малышка тоже мечтает познакомиться с тобой.
– Учту. Давай ее сюда.
Через час Женя была в его кабинете. Наметанным взглядом Петушков сразу вычислил, почему барышня не приглянулась Леснику: тот не замечал женщин без пышных форм и кукольного личика. У худосочной, угловатой студентки не было шансов заполучить протекцию и попасть в святая святых – кабинет главного редактора «Точки зрения». Но тем не менее она находилась здесь. Причем явно не из-за третьего размера груди.
Девица сидела, сложив руки на коленях, прикрытых строгой юбкой. Пальцы взволнованно расправляли складки темной ткани. Блузка из плотного материала была расстегнута на одну пуговицу. Минимум украшений: золотая цепочка, скромные сережки. Ни дать ни взять – выпускница института благородных девиц. Если бы не глаза. Пронзительные, изучающие – они меняли облик одним махом. Петушков не сомневался: перед ним, как и сказал Лесник, черт в юбке. Точнее, чертенок. Потому что, невзирая на официальную одежду и общение, в остром взгляде и нетерпеливых жестах проскакивали любознательность и жажда жизни.
Петушков затянулся сигаретой.
– Курите, Евгения?
– Если требуют обстоятельства – все журналисты курят. В дыму часто прячутся важные сведения.
Он подвинул к ней пепельницу, приглашая разделить компанию.
– Спасибо, не буду.
– Отчего же? Отличная возможность узнать побольше о «Точке зрения».
– Мне известно главное: хочу работать у вас и только у вас, – прозвучал пылкий, предсказуемый ответ.
– Прекрасно-прекрасно. Однако, следуя вашей логике, вы сейчас пренебрегаете получением информации?
Он наклонился через стол, чтобы стряхнуть пепел, и исподтишка наблюдал за Женей, которую загнал в угол последним вопросом. На ее лице сменялись эмоции: замешательство перешло в негодование, щеки вспыхнули краской, а ладони сжались в кулаки. Но она сразу взяла себя в руки.
– Дополнительные источники важны. Просто, знаете… – она запнулась, замолчала и уставилась на собственные коленки.
Петушков выпускал клубы дыма и был уверен, что знает. Много раз видел. Сейчас мамзель вскинет голову и затараторит про свой профессионализм и трудолюбие. И как он не пожалеет, взяв ее в штат. Пауза затягивалась. Начали одолевать подозрения, что интервью вообще нет, а Лесника обвели вокруг пальца. Но он ошибся.
Женя тряхнула каштановой гривой и насмешливо фыркнула. Точно резвая лошадка, которая старалась чинно вышагивать, но, улучив момент, сбросила сковывающую сбрую и почувствовала себя свободной, в своей стихии. Куда только подевался образ неоперившейся институтки. Вместо пятикурсницы перед ним сидела решительная женщина с упрямым взглядом. В глазах читалось, что знает цену товару, с которым пришла. Будет торговаться и не продешевит. Интервью с Мирзоевым – выигрышный билет, гарантированный джекпот, и ей это известно.
Когда она заговорила, голос расплескался по кабинету с жаркой торопливостью:
– Табачная промышленность озолотилась за мой счет, пока собирала информацию о «Точке зрения». Два года работала здесь курьером, надеясь поймать удачу за хвост при встрече с редакторами и там уж блеснуть талантом. Атаковала отдел кадров резюме и рекомендациями. Слала публикации под псевдонимами – мечтала, что редколлегия заметит искру божию. Но все бесполезно, – она раздосадовано прикусила губу. – Я взяла интервью у Мирзоева, потому что вам оно нужно так же сильно, как мне – стать частью команды «Точки зрения».
Жадный взгляд вцепился в Петушкова. Тот кашлянул и по-отечески уточнил:
– Материал с собой?
Женя чуть не подпрыгнула от радости, услышав доброжелательность в голосе. Дрожа от возбуждения, она выложила на стол папку. Лихорадочный блеск в глазах, приоткрытый от волнения рот – весь ее вид выражал едва сдерживаемую гордость. Петушков, пряча улыбку, покачал головой: давно не встречал таких искренних эмоций.
– Там, сверху – интервью, а ниже…
– Пожалуйста, посиди спокойно, – попросил он и погрузился в чтение.
Женя поерзала в кресле и огляделась, не веря, что план удался. Сколько сил положила, чтобы оказаться в этом кабинете! И вот она здесь. Старания, ухищрения, риск – все было не напрасно! Сердце ликовало.
Петушков закончил читать и задумчиво погладил подбородок. Положил перед собой распечатанный текст и поправил страницы, машинально подравнивая уголки. Глаза-рентгены словно просвечивали Женю.
– Как все провернула? Я должен знать от и до. Начиная с того, как тебе взбрела в голову эта безумная затея, заканчивая тем, как набивался текст. И не дай бог, соврешь.
Он лично перепробовал все варианты – даже не самые чистоплотные – чтобы добыть интервью с Мирзоевым. То же самое безрезультатно сделал «Делец» и монстры вроде «Уолл Стрит Джорнэл» и «Форбс». Поэтому Петушков был уверен: это невозможно. Разве что без вмешательства потусторонних сил не обошлось.
Женя скромно потупилась.
– Было сложно, но в институте учили, что честный журналист…
– Господи, да оставь ты эти ужимки! После речей про хватание за хвост удачи и редакторов не поверю, что действовала как «честный журналист». Выкладывай с потрохами, как дело было, – он указал на бумаги. – Если тут правда, то это – бомба. Сама понимаешь. Но прежде чем зажечь фитиль, я обязан знать, из чего ты ее смастерила. Пальба холостыми не в стиле «Точки зрения». Лесник пообещал детективный роман про похождения с этим интервью, – Петушков прикурил новую сигарету и прищурился. – Кроме того, надо получить представление, кого зачислю в штат. Так что вещайте, госпожа Мельникова.
Женя покраснела до ушей. С одной стороны, смутило уличение в пафосе, но с другой – порадовала фамильярность, на которую перешел главред. Он общался так, будто уже принял ее на работу. И отбросив сомнения, она рассказала, как сделала то, что не получилось ни у кого.
* * *
Учеба в вузе и подработка в СМИ давали неоценимый опыт. Но к последнему семестру Женя решила, что бесценный – не равно бесплатный. Кроме того, насмотрелась на внештатников в возрасте. Деятельные, отпахавшие не один десяток лет, они получали копейки, обивая пороги издательств, и были готовы писать про что угодно: турниры сумоистов, парламентские выборы и средства от облысения. Перспектива застрять навечно в их роли не впечатляла.
В один не особо прекрасный день, получив за статью про антиблошиные ошейники в три раза меньше, чем ожидала, она поискала правду в бухгалтерии «Собачьей радости» и разругалась в дым с замредактора. После этого подход к трудоустройству изменился, и обозначилась цель – попасть в штат серьезного издания.
В конце 90-х таких было два: «Делец» и «Точка зрения». Они освещали политику, экономику и считались элитой на рынке деловой информации. Студенты молились на эти иконы. Публикации обеих газет служили наглядным обучающим пособием, о них с жаром спорили на лекциях и в курилках, разбирали каждый абзац и страстно желали видеть свою фамилию под подобными материалами. Женя, как и прочие, горела идеей стать собкором одного из этих изданий.
Журфак давал не только профессию, но и становился школой жизни. Хорохорившиеся птенцы, убежденные, что каждый из них уникум и без пяти минут гений, получали уроки, больно бьющие по самолюбию. К пятому курсу Женя обнаружила, что в ее группе, где раньше было примерно поровну представителей обоих полов, перевес оказался на стороне мужчин. Вспомнились девушки – пестрые, яркие, рассуждавшие о феминизме, реформах Маргарет Тэтчер и проблемах стран третьего мира. Позже кто-то с блуждающей улыбкой сообщал о замужествах и академических отпусках «феминисток».
Приближалась защита диплома, и все больше чувствовалась натянутость в отношениях с однокурсниками. Легкий флирт и посиделки после занятий ушли из будней. Вместо них появилась вечная занятость какими-то делами. Женя с беспокойством осознавала: не только она метит в крупное издание. Желающих предостаточно.
Идеальным вариантом была протекция декана. Но это скорее походило на институтскую байку, чем на реальную возможность попасть в издательский дом. Выпускники из кожи вон лезли, чтобы заиметь благословение Георгия Лесника. Казалось, главная задача – миновать водораздел между акулами пера и мелкой рыбешкой. А как выжить в стае – можно разобраться в процессе плавания.
Женя тоже пыталась выделиться и старалась, чтобы Лесник отметил ее работы. Однако не преуспела. По перешептываниям знала: особо отчаянные выходили на прямой разговор с ним, но заметных результатов никто не достигал.
Уже некоторое время она размышляла над этим вариантом, и он все больше ей нравился. В один из дней решение окончательно созрело. Лекции уже закончились, и народ разбредался по домам, когда она вошла в приемную Лесника. Секретарей не было, привычной суеты – тоже. В углу, сгорбившись и сжимая реферат, сидел студент-очкарик. Он учился на несколько курсов младше и носил фамилию кого-то из знаменитостей, но кого именно – Женя не помнила. Она присела на диван и кивнула в сторону кабинета.
– У себя?
– Угу. Двадцать минут жду.
Приемная обычно напоминала проходной двор: заочники с «хвостовками», отличники-стипендиаты, абитуриенты, преподаватели сновали весь день. Но сейчас, под вечер здесь царила тишина. Лишь сосед пару раз высморкался и вытер нос платком.
Наконец, дверь в кабинет декана распахнулась. Всклокоченные волосы, отсутствие пиджака и беспечное насвистывание говорили, что Лесник не ждал посетителей.
– Давно сидим? – изумился он.
Очкарик сглотнул и что-то проблеял. Женя недоуменно посмотрела на него: этот олух что, даже не сообщил об ожидании?
– Полчаса, – еле слышно булькнуло из угла дивана. – Георгий Иваныч, я тут того… Реферат написал, как вы сказали.
– А чего мнешься, будто взятку принес? – преподаватель забрал помятые бумаги, пролистал и вытаращился на студента. – Ты в своем уме? Что за «Анна Каренина» в белых стихах? Кто эту галиматью накатал?
– Я… сам.
– Если сам, отчислю за безудержный бред. Когда у психиатра отмечался, Толстой?
Женя вспомнила: незадачливый студент был однофамильцем великих русских писателей.
– Почему – бред? – заморгал тот.
– Только воспаленный шизофренией мозг способен такое сочинить. Ты либо клинически болен, либо над тобой поглумились, всучив эту ахинею. Перед тем, как сдавать, хоть бы прочел свой эпос.
– Я читал… То есть, писал.
– Слушай, не позорь классиков – смени фамилию. Или топай в ПТУ: там ни одного Толстого не знают, сойдешь за своего, – Лесник вернул «эпос» и безнадежно махнул рукой, но недотепа продолжал бубнить:
– Георгий Иваныч, правда, сам писал. Мне же только зачет надо.
– Любезный, от вашего творчества за версту пахнет не зачетом, а справкой об умственной неполноценности! Похоже, для тебя абзац связного текста наваять – как взять интервью у Мирзоева!
– У кого?
Лесник уставился на него как на привидение.
– Неужто не слыхал? Преподаватель кафедры. Все мечтают статью о нем написать, а он ни с кем не желает общаться.
– Не-а, – грустно шмыгнул Толстой и, осененный догадкой, выпалил, – а если возьму у него интервью, поставите зачет?
Женя расхохоталась вместе с Лесником. Сутулый паренек расстроенно замялся, не понимая, где опростоволосился. Просмеявшись, Лесник торжественно кивнул.
– Если проинтервьюируешь Султонбека Мирзоева, считай, зачет в кармане. Еще диплом красный вручу и в «Точку зрения» отрекомендую. Иди, попытай счастья. Он, должно быть, в четыреста пятой аудитории сидит, тебя ждет, – Лесник всхлипнул от смеха, но сразу стал серьезным. – Ох, Толстой, до чего ж ты горькое зрелище. Исчезни-ка с глаз долой. И не появляйся без нормального реферата, – он повернулся к Жене. – Ну, а у тебя что?
– У меня, хм, разговор.
– В десять минут уложишься? Мне семинар вечерникам читать.
Лесник пропустил Женю вперед и указал на кресло. Та присела и сделала глубокий вдох. Шутка про Мирзоева не только позабавила, но и пронзила идеей, как заполучить протекцию.
– Хочу узнать кое-что, – начала она. – Видите ли, собираюсь строить карьеру в крупном издании. Но туда не берут без опыта. А откуда ему взяться, если никто не дает его наработать? Замкнутый круг, ей-богу. Знаю, иногда рекомендуете в «Точку зрения», и вот…
– Так, так, ясно. Очередная жертва студенческой мифологии хочет вознестись на Олимп журналистики при помощи молитвы в моем кабинете. Вы сговорились? Ты пятая на этой неделе! Вцепились в дурацкую легенду – зубами не отдерешь. Женя, я не даю рекомендаций. Редко – подчеркиваю, очень редко – звоню Петушкову и советую встретиться с кем-то из студентов. Но это – в исключительных случаях, – он запнулся, вспомнив свои исключения, и подсластил горькую пилюлю. – Не спорю, ты умная, талантливая девочка. Но согласись, ничего беспрецедентного не сделала.
– То есть если совершу беспрецедентное…
– Тогда – конечно.
– Насколько беспрецедентным должен быть случай?
– Настолько, чтобы не иметь прецедентов, – Лесника начала утомлять бессмысленность беседы.
Женя насупилась. В эти посулы верилось не больше, чем в обещания Деда Мороза. И она пошла ва-банк:
– Интервью с Султонбеком Мирзоевым достаточно беспрецедентно?
– Так, все! Хватит ереси на сегодня. Сначала граф Толстой, теперь ты. Свободна.
– Но если все-таки достану интервью, устроите встречу с Петушковым?
– Мельникова, ты рехнулась?! Ладно, очкарик – бог ему ложку мозгов пожалел, бывает! Но ты с какого перепуга в рассудке повредилась? Твоя фамилия не знатного рода, однако это не повод позорить предков! Давай, дуй отсюда!
