Анастасия Ольшевская
Главный редактор
– Завязывай.
– Думать?
– Суетиться. Не все нуждается в объяснениях. По крайней мере, со мной можешь общаться так.
– Как? – она покраснела, запутавшись в предположениях, что имеется в виду.
Вместо ответа он посмотрел пристально и внимательно, но без тех эмоций, которых ожидала Женя. Она окончательно смутилась и наигранно рассмеялась. Достала телефон, повертела в руках и убрала обратно. Отбивая дробь по бокалу с пивом, она уставилась в мерцающий экран и всем существом ощущала, что Джейсон по-прежнему смотрит, пережидая приступ ее внезапной паники. Чувствовалось, что попытки разрядить наэлектризовавшуюся атмосферу бессмысленны. Он не поддастся, не пойдет на поводу. Ей придется встретиться с внимательными, пугающими откровенностью глазами. И с этим не поддающимся описанию выражением лица.
Она надеялась, что вот-вот войдет Стив, и с его появлением дискомфорт рассеется. Что еще чуть-чуть – и Джейсону надоест невнятная, чуждая ей игра. Что он снова станет бесшабашным, обаятельным малым, амплуа которого ему идет больше, чем теперешний непонятный образ. Однако ничего подобного не происходило.
– Дженни, ты боишься?
– Я… не понимаю, – хрипло ответила она, вздрогнув от собственной интонации.
По телевизору мелькали представители фауны африканской саванны. Она услышала, вернее, почувствовала, как скрипнул диван. Джейсон забрал бокал из ее нервных пальцев и поставил на стол. Опустив руки на колени, Женя пыталась представить, что же дальше. Неторопливо и негромко он обратился к ее рассудку:
– Как можно понять то, чего не видела?
Не спеша, будто не желая напугать еще больше, он накрыл ее руку своей ладонью. От этого жеста исходила надежность и уверенность, что ничего не стоит бояться. Эффект от теплого прикосновения снова, как недавно в баре, оказался сильнее, чем от слов. «Как можно понять то, чего не видела?»
Она медленно повернулась. Его глаза находились меньше чем в полуметре. Вблизи казались иссиня-черными, зрачки почти сливались с радужной оболочкой. В темноте сиял, согревая добротой, будто бы солнечный свет. Безбрежное спокойствие, ласковое тепло и мудрая, жизненная сила. Ни одной мелкой, суетливой, нечеткой эмоции. Только абсолютные, кристально ясные и самые важные человеческие чувства. От них пробирала дрожь. Создавалось ощущение, что погружаешься в бездонное, неизвестное, но безопасное море. Сливаешься в единое целое с обволакивающей бездной. И вместо того, чтобы пугаться, хватать ртом воздух, искать акваланг, вдруг обнаруживаешь, что можешь дышать под водой. Легко и играючи, будто есть жабры, и раньше ты просто не знала об этом. Впрочем, даже не жабры, что-то другое… Ныряешь, пытаешься достать до дна, не страшась кессонной болезни. Каждой клеткой тела ощущая, как проникает в организм насыщенный кислород. Как его свежий, терпкий, захлестывающий вкус чувствует кожа. Да, не может быть, такого не бывает, но это – именно так…
В этот момент хлопнула дверь. Голос Стива беспечно ворвался в гостиную, погруженную в необычную тишину.
– Беспредел, ребята! Перерыл все шмотки, еле нашел треклятую пластинку!
Женя поморгала, словно очнувшись ото сна. Джейсон ласково посмотрел на нее, и она застенчиво улыбнулась. Ответом ей была улыбка и едва различимый шепот: «Добро пожаловать на борт, Дженни». Пока Стив возился со стереосистемой, она еще раз – уже с грустным беспокойством – посмотрела и тихо спросила:
– Капитан, сколько у нас времени, чтобы совершить это путешествие?
– Все настоящее – наше.
Они обменялись многообещающими взглядами, прежде чем по комнате расплескалась громкая незнакомая музыка, а Стив с чувством выполненного долга плюхнулся в кресло. Взяв пиво, он оглядел парочку, держащуюся за руки, и напрямик спросил:
– Оставить вас вдвоем?
– Не надо, – улыбнулась Женя и обнаружила, что говорит совершенно искренне.
Действительно хотелось, чтобы Стив, вроде бы разрушивший чудесную ауру, остался. Рассказал еще парочку смешных историй, побалагурил. Хотелось состояния невесомой легкости и шуточных подколок. Разговоров втроем и домашней обстановки, как во время ужина. Новый, едва приоткрывшийся мир никуда не денется. Откуда-то она знала это. Его освоение подождет. Ее и так взяли на борт. Незачем спешить: настоящее уже происходит.
Спустя время, Стив, поднабравшийся пивом, решил, что пора на боковую. Он поднялся с кресла, похлопал по плечу Джейсона и замутневшим взглядом посмотрел на Женю.
– Слушай, бросай этого смазливого юнца и пойдем со мной, а? Такую пресс-конференцию закатим – о-го-го! Даже фоторепортаж сделаем, если захочешь.
– Мистер Стоун, я бы с радостью. Но боюсь, нужно предварительное согласование с мистером Льюисом.
Он расхохотался, сгреб ее в охапку и смачно чмокнул в щеку.
– Ну ты и зараза! Все, я спать. Хорошей вам ночи, ребята.
Стив, покачиваясь, вышел из номера, а Джейсон, с улыбкой наблюдавший за этой сценой, перевел взгляд на Женю. По комнате разливались плавные звуки «Пёфект дэй» Лу Рида. Фортепианные гармонии невидимыми нитями пронизывали атмосферу, которая стала неуловимо меняться, сгущаясь и концентрируясь вокруг оставшихся в гостиной.
Они будто продолжили общение с того момента, на котором их прервал Стив, войдя с записью Игги Попа. Словно время, проведенное втроем, было музыкальной паузой в основной программе, предназначенной для двоих. Ностальгический мотив окутывал пуховым одеялом, оставляя пространство лишь для событий внутреннего мира, где разворачиваются главные действия. Сколько длилось молчаливое погружение – Женя не знала. Но в какой-то миг поняла, что они оба находятся на одной волне. Два серфера-профессионала, над которыми не властно ни одно цунами. И опять в этом не было привычной сексуальности. Не было флирта, игры.
Она прикрыла веки, чувствуя, что кружится голова, перехватывает дыхание и не достает сил разума для постижения происходящего. Ничего не делая, не прикасаясь, Джейсон одним взглядом внушал невероятные ощущения. Единственное, в чем отдавала себе отчет: все ново.
– Признайся, ты фокусник-гипнотизер или вроде того? – тихо спросила она.
– Нет.
– Кто же ты?
– Космический пришелец, посланник инопланетных цивилизаций. Сеятель добра, борец со злом. Ну и все такое.
– Слава богу. А то подумала – гипнотизер.
– Разве гипнотизеры могут читать мысли? – Джейсон пожал плечами, мол, подобное по зубам лишь истинным сеятелям добра, а не всяким шарлатанам.
– То есть можешь прочесть мои мысли? Ну о чем я думаю?
– Сейчас? О разной ерунде. Но недавно думала, что с тобой впервые происходит подобное. Что ты на одной волне с кем-то, и при этом – не страшно. А еще поняла, как свободно может дышать твоя душа.
Широко распахнутые глаза в немом изумлении смотрели на него. Он внимательно вглядывался и ждал.
– Джейсон, разве я говорила вслух?
– Нет. Но очень громко думала.
– Как ты узнал?
– Важнее, как ты сама об этом узнала.
Она пыталась осознать глубину вопроса и подбирала правильный ответ. Мысли скакали и бросались врассыпную. Сердце подпрыгивало синхронно с ними. Полный сумбур. Но страха, как ни странно, не было.
Как узнала, что душа умеет дышать? Как?!… Да просто – глядя ему в глаза. Он же прекрасно знает, как. И объяснить словами такое невозможно!
– Некоторые вещи невозможно объяснить словами, – в темной синеве блистали добрые искорки.
Женя впилась в него жадным взглядом, в котором слились недоверие, потрясение и восторг. Джейсон протянул руку и провел пальцами по ее щеке. Она не шелохнулась, выискивая ответ, мерцающий в глубине зрачков. Наконец, совладав с эмоциями, спросила:
– Ну правда, кто ты?
– А чем плоха версия с космическим сеятелем добра?
– Послушай… Можешь вести себя как… как не знаю кто. Можешь даже читать мысли, если приспичит. Но – раз взял на борт – неужели я проведу все время как буйный пассажир, запертый в машинном отделении?
– Резонная претензия. Так в каком качестве желаешь путешествовать?
– Я хочу постоять у штурвала.
– Странно, мне показалось, что тебе осточертела эта роль.
Такой ответ в очередной раз застиг врасплох. Женя с удивлением обнаружила, что Джейсон снова прав. Причем больше, чем хотелось бы.
Она привыкла быть ведущей и распорядительницей бала, главной движущей силой в любых отношениях. Но выстраивала все так, что была скорее серым кардиналом: ее доминирование, когда надо, искусно маскировалось подчинением. Со времен злосчастной влюбленности в Славика не бывало, чтобы ситуация выходила из-под ее чуткого, но тотального контроля. И какой бы сладкой ни рисовалась перспектива расслабиться и отпустить вожжи, осторожность не позволяла этого сделать и требовала во владение если не контрольный пакет акций, то хотя бы блокирующий.
– Я не могу – вот так, сразу… – она запнулась, но не стала пояснять, догадываясь, что он и так все понимает. – Хочется порулить. Мне нужно это.
– Порулить, – повторил Джейсон, словно пробуя на слово вкус. Он не сводил с нее серьезного взгляда, вычисляющего истинность желания. Спустя несколько секунд, похоже, правильный ответ был найден, поскольку он повеселел, а в манерах появилась мальчишеская беспечность. – Порулить – это запросто, Дженни. Если умеешь управлять мотоциклом.
– Погоди, хочешь сказать…
– Я собираюсь погонять на мотобайке по городу с симпатичной девчонкой. Поехали?
– Но ты выпил.
– С ума сойти, это говорит журналист-«оборотень»! В Штатах столько вермута за алкоголь не считается.
– В России «гаишники» полагают иначе.
Джейсон изучающее поглядел:
– Пытаешься рулить? Даже не сев за руль? Тогда к чертям ночные прогулки. Давай-ка закопаемся в интернете, нароем кучу юридических актов, и я в два счета докажу, как ты нарушаешь общественный порядок по двадцать раз на дню. Уверен, есть много ситуаций, попав в которые, ты и не заподозришь, что преступаешь «закон», – последнее слово он выплюнул с презрением.
Женя удивилась, откуда столько желчи по отношению к этой теме. Впрочем, углубляться в нее не хотелось. Джейсон адекватен и на нетрезвого водителя похож в последнюю очередь. Угрозы в том, чтобы прокатиться на байке, точно не видела.
– Все, твоя взяла, – она подняла руки кверху. – Сдаюсь на милость победителя. Более того, не умею обращаться с мотоциклами, поэтому поведешь ты. А я буду штурманом.
– Ну вот. О чем и говорил.
– В смысле?
Он приблизился и сказал прямо в лицо:
– Ты идешь на любые ухищрения, лишь бы не потерять пяди того, что любо. Пока веришь во что-то, сражаешься до последнего. Сейчас, например, убеждена, что нуждаешься в контроле над ситуацией. И делаешь все, чтобы его добиться.
– Глубоко копаешь, – выдохнула Женя, не сводя с него горящих глаз.
– Да. Но что важнее – в верном направлении. Выжимаешь максимум, чтобы занять пост штурмана. А лучше бы и вовсе сместить капитана. А ведь тебя только взяли на борт… Эх, ладно, Дженни, назначаю тебя штурманом. Но это касается только поездки по Петербургу. Не более.
Через двадцать минут черный горделивый байк с двумя седоками летел по Дворцовой набережной, мимо Эрмитажа и Летнего сада в сторону площади Александра Невского. Лица обоих скрывали тонированные стекла защитных шлемов, и вряд ли кто-то опознал бы в человеке за рулем известного на весь мир Джейсона Беркли. Внимание прохожих привлекало лишь грозное рычание мотоцикла.
Теплый ветер, белая ночь, взбудораженный город, скорость и рев двигателя. Подпрыгивающее в восторге сердце – каждый раз, когда фырчащий монстр срывался после нетерпеливого ожидания разрешения светофора. На каждом повороте – словно впрыскивание инъекции адреналина. На каждой короткой остановке – пульсация жизни и бурлящее удовольствие.
Пока они гоняли по улицам, Жене в голову пришла идея.
– Хочешь увидеть город как на ладони? И все разведенные мосты сразу?
– Подаришь набор открыток?
– Нет, никаких штампов. Предлагаю насладиться оригиналом.
– Там не многолюдно? Не хочется гулять в толпе в мотоциклетном шлеме.
– Не переживайте, мистер Чинаски. Кроме нас – никого. Эксклюзивная экскурсия.
– Тогда поехали.
Свернув на набережную Мойки, Джейсон сбросил скорость, а вскоре, следуя подсказкам Жени, припарковался у старинного трехэтажного особняка. Отреставрированный фасад был затейливо украшен лепниной и органично вписывался в ансамбль уходящих в перспективу таких же «пряничных» домиков.
Они миновали арку, узорчатые чугунные ворота и оказались на территории чистого, опрятного дворика. Обогнув детскую площадку и ухоженные клумбы, остановились возле парадной в глубине двора. А когда поднялись по ступенькам на последний этаж, Джейсон вопросительно посмотрел на Женю, не понимая, зачем их сюда занесло. Она подмигнула и на цыпочках подошла к лестнице, ведущей на самый верх, под крышу.
На чердаке пахло затхлой сыростью и замшелыми деревянными перекрытиями. Осторожно ступая в темноте, они продвигались вперед, огибая дымоходы и стропила. Наконец показался просвет, и через минуту путешественники вышли на крышу.
– Наша цель – вон та площадка, в десяти метрах отсюда. И пожалуйста, будь осторожен, – Женя указала на крутые, резкие скаты, обшитые рифленым железом. – Иначе сыграешь в кино не алкоголика, а инвалида.
– Да уж, с тобой надо поосторожнее, это точно.
Очутившись наконец на ровном месте, они отряхнули чердачную пыль и огляделись. Открывшееся зрелище, безусловно, стоило того, чтобы проделать такой путь.
Внизу, окутанный сырой предрассветной дымкой, распластался дремлющий город. Пестрые крыши домов укрывали его словно лоскутное одеяло. Нева и ее притоки казались причудливыми прорезями: будто кто-то хорошенько поработал ножницами. Храм Спаса-на-Крови, Ростральные колонны, шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости подпирали сумеречно-лиловое небо. В тумане растворялся Финский залив с верфями порта и пришвартованными лайнерами.
Эту крышу Жене когда-то показал Юра. Брошенная тогда вскользь ремарка дала понять, что место памятно ему романтической подоплекой. Однако она сознательно пропустила сказанное мимо ушей. Вид на старый город захватывал и восхищал. Совершенно неважно, откуда он узнал про эту крышу, и какие ассоциации она навевала ему.
Сейчас Женя и не вспоминала, что бывала здесь с другим мужчиной. На ее губах играла улыбка, а взгляд был устремлен на Джейсона. Тот, засунув руки в карманы, смотрел вдаль, воздавая должное великолепию панорамы Санкт-Петербурга.
– Ты права, здесь красиво. В Лос-Анджелесе есть похожее место, которое люблю. Будешь в Штатах – позвони, обязательно покажу.
– Никогда не гуляла по другим крышам, кроме питерских.
– Значит, первый раз будет со мной.
Он многозначительно посмотрел, и щекочущая двусмысленность – без сомнения, нарочитая – испарилась, нейтрализуемая этим взглядом. Тонкий сексуальный подтекст содержался лишь в словах, а глаза, глубокие, спокойные, не ставили целью подогреть тлеющий огонек. Женя чувствовала себя сбитой с толку диаметрально противоположными сигналами. Поступки, жесты, намеки – все говорило, что Джейсон неравнодушен. Но взгляд – слишком спокойный, слишком теплый – опровергал это.
– Ты смотришь на меня так… – ее фраза повисла в воздухе, оставшись неоконченной.
– Как?
– Не так, как надо.
– Точно знаешь, как тебе надо?
Она поежилась. То ли от внезапно налетевшего ветерка, то ли от разговора. Игра «на грани», которую он предлагал весь вечер, ей не по нутру. Зачем эта двойственность? К чему все усложнять и закручивать лихие морские узлы?
Раздражало ощущение, что она где-то дает маху и не может постичь его мотивов и намерений. И еще разбирала досада. Вылетали в трубу все стандартные (и даже не стандартные!) приемы соблазнения – с их экспрессией, живостью и, вместе с тем, женственностью и непосредственностью. Если Джейсон и был очарован, то не подавал виду. Он стоял в трех шагах, но, казалось, его мысли витали далеко отсюда. «Черта с два, не нарушу молчание, – подумала она. – Ведь все чувствует и знает. Причем весь вечер уверяет, что чувствует и знает больше, чем я. Вот и карты в руки. Пусть действует, как считает нужным. В крайнем случае, всегда могу взять и уйти».
Джейсон, изучая тающий в дымке горизонт, проронил:
– Ну как? Анализ поведения Джейсона Беркли закончен? Каковы выводы?
Нервная усмешка вырвалась у Жени помимо воли, и вслед – покачивание головой, означающее: невозможно, умываю руки. Она откинула со лба прядь волос и произнесла:
– Опять читаешь чужие мысли?
– Не чужие. Твои. Можно читать лишь тех, кто хочет быть прочтенным. А если человек желает, чтобы другой его читал, значит, они уже не чужие. Такая вот логика. Ну так что там с выводами?
Она тяжело вздохнула и переступила с ноги на ногу. Жестяное покрытие отозвалось гулким эхом.
– Джейсон, зачем тебе все это? – ее рука очертила полукруг, в поле которого попали сиреневое небо, Нева и вся романтика дремлющего города. Ладонь замерла, указывая на центр невидимой нити, натянутой между ними. – Я не умею читать мысли. Но хорошо читаю между строк, поэтому вижу, что происходит что-то… не то. Почему так смотришь на меня? Я чувствую твое тепло, но… Это не то тепло, которое должно быть. Толком даже не понимаю, нравлюсь ли тебе? Хочешь ли поцеловать? И если – да, почему не делаешь этого? Чего ты добиваешься?
Джейсон слушал, глядя тем самым странным внимательным взглядом, о котором говорила Женя. Но когда она закончила, выражение его глаз изменилось. Их подернула пелена грустной улыбки человека, привыкшего к разочарованиям, и в очередной раз ощутившего этот горьковатый привкус.
Он чуть ли ни по-отечески положил руки ей на плечи, и у Жени шевельнулось предчувствие, что ей больше не суждено увидеть того Джейсона, которым он был весь вечер. Он нежно, но иначе, чем раньше, взял ее ладони и произнес:
– Дженни, ты права. Я понимаю, что ты чувствуешь. Вижу твое смятение и недовольство моим балаганом.
Она сделала попытку перебить, не дать закончить начатое, но он приложил палец к ее губам.
– Понравилась ли мне? Да. Хотел ли поцеловать? Да, Дженни. И не только поцеловать. Говоришь, не понимаешь, чего добиваюсь… Вот это, действительно, очень жаль. Потому что хотел, и мне показалось, что ты тоже хотела стать моим штурманом. Но похоже, ошибся. Просто не сможешь им быть: у тебя слишком мощный, точный, дьявольский автопилот. И признаю – да, правда, снимаю шляпу, – ты лихо с ним управляешься. Наверное, отчасти это меня и привлекло. Но мой корабль полностью на ручном управлении. Здесь бесполезно заранее прокладывать маршрут, настраивать компас, изучать карты. Нужно идти, и путь будет рождаться под ногами. А у тебя – автопилот. И ты доверяешь ему больше, чем себе. И уж тем более, чем мне.
– Нет, Джейсон, нет. Многое не понимаю, но, честно, пытаюсь. Зря я все наговорила. Наверное, хочу быть твоим штурманом… Нет, не наверное. Точно хочу.
Ее голос изменился, и вряд ли она могла бы объяснить, откуда взялся этот жар в нем. Пять минут назад охватывало негодование, намерение высказать все и уйти. А теперь хотелось разреветься от обиды – на себя, в первую очередь. И во вторую – на печального, но непреклонного в теперешнем решении Джейсона. Почему сеятели добра жестоки к раскаявшимся?! Это нечестно, черт побери, просто нечестно! Почему ей не дано право на ошибку? И вообще, что за ошибка? Этот чтец мыслей не знает ее жизни, страхов и демонов. По существу, даже не ответил на вопрос, зачем устроил «балаган».
Но зато ясно дал понять, что утомлен ее непониманием. Чуть ли ни сообщил, что в ней есть ограниченность, неспособность осязать и воспринимать какую-то там метафизику души… Это она-то – не способна?! Она, щелкающая как орешки людей любого сорта и психологического склада! Она, которая видит насквозь человеческие пороки, комплексы и изъяны! Ее упрекают в нечуткости и неумении читать мысли?! Да какого черта! Что он возомнил!
Самолюбие поддакивало и говорило про плейбоя-музыканта, который просто хотел развлечься с симпатичной журналисткой. Оно настоятельно рекомендовало послать подальше всех сеятелей добра – и без них забот хватает.
Женя сжала кулаки, отвела взгляд и тихо произнесла:
– Нам пора возвращаться.
В гостиничном номере все оставалось по-прежнему. На столе стояли полупустые бокалы, бутылка вермута и растаявший лед в ведерке. Часы показывали половину седьмого. Сквозь портьеры пробивался румяный рассвет.
Джейсон открыл шторы и, глядя на розовеющее небо, спросил:
– Голодна? Можно заказать завтрак.
– Нет, спасибо, – секунду подумав, Женя добавила, – выпила бы кофе.
Он позвонил на ресепшн, заказал два эспрессо, билет до Москвы и такси в аэропорт. В ожидании кофе они сидели, не встречаясь взглядами, но, впрочем, и не избегая этого специально. Комната была погружена в атмосферу предрассветной дремоты. Как ни странно, в наступившей тишине не ощущалось тягостной неловкости и потребности разрушить ее светской, принужденной беседой. Женя поймала себя на мысли: даже теперь все нелогично.
Неизвестно, что происходило раньше: откуда взялась удивительная интимность, возникшая несколько часов назад. Неясно, из-за чего она разрушилась там, на крыше. Но совсем странно стало сейчас. В таких ситуациях – точно помнила – неизбежными спутниками недопонимания были скребущие на душе кошки и желание побыстрее расстаться, освободив друг друга от необходимости нести чушь.
С Джейсоном все было не так. В его отрешенности не было скрытого раздражения. Отсутствовала досада, что финал ночи получился совсем не таким, как можно было ожидать. Женя прислушивалась, но не слышала звуков возводимых психологических барьеров, которые моментально выстраиваются в подобных случаях.
Однако прежней близости тоже не осталось. Сохранялась та удобная степень комфорта, которая возникает между людьми, застрявшими на вокзале в захолустье. Простое чувство объединения общей ситуацией. Когда за долгие часы, проведенные в зале ожидания, успеваете познакомиться, поговорить о том о сем. По очереди бегаете в буфет или присматриваете за вещами, когда один выходит покурить и узнать, когда же подадут состав.
Принесли кофе. Джейсон поставил перед Женей чашку.
– Такси приедет через двадцать минут. Наш душка-администратор заказал билет в бизнес-класс. Самолет в одиннадцать, так что к обеду будешь в Москве.
– Спасибо. Но время уже не принципиально. Могла поехать и поездом.
– Ты могла бы и пешком дойти.
По ее лицу пробежала тень рассеянной улыбки. Скажи эту фразу кто угодно другой, она прозвучала бы комплиментом. Но в его исполнении была неприятной. Не желая оставлять без ремарки иронию, Женя спросила:
– Ну признайся, считаешь меня эмансипированной феминисткой? Этакой самонадеянной «железной леди», страдающей тщеславием и избытком интеллекта? – ее голос звучал так пылко, что не оставалось сомнения: эти качества она считает своими достоинствами.
Джейсон смотрел на нее – спокойно, долго, пристально, – пока не угас ее приступ запальчивости.
Опять она где-то промахнулась. И он снова глядит как на несмышленыша, на которого бесполезно сердиться. И опять, как на крыше, зародилось смешанное желание расплакаться, разозлиться и довериться тому, что таится в иссиня-черной глубине его глаз.
Отставив кофе, Джейсон сказал:
– Нет, Дженни. Я считаю, ты – махровая идеалистка, которая настолько боится признаться в этом, что не поленилась выстроить материалистическую концепцию всего и вся. Ты живешь в контролируемом внутреннем мире, где на любой вопрос есть прагматичный ответ. Ты – романтик, завернутый в пятьдесят оберток логики, суждений и рассудка. И страшишься, что хоть одна живая душа – даже твоя – об этом догадается. Впрочем, никто не догадывается, полагаю.
У Жени задрожали губы.
– Почему не сказал раньше?.. Ведь именно это хотела услышать, и ты знал. Я бы выключила «автопилот», и тогда…
– Нет, Дженни. Штурман должен спинным мозгом чувствовать, что имеет в виду капитан. Даже если они в разных концах корабля, и нет физической возможности для связи. А если ждать инструкций и разъяснений, все попросту разобьются. На этом пути много нештатных ситуаций. Времени на разговоры подчас нет.
– Но… откуда же могла знать? Должна была понять и поверить в тебя с первого взгляда?
– Ну… строго говоря, да. Я же сразу все понял про тебя.
– Какое-то безумие, – пробормотала она. – Все слишком… Слишком. Ты говоришь вещи, которые не укладываются в голове.
– Не укладывай их туда. На будущее. Ради себя.
Джейсон замолчал и прикрыл веки. Под его глазами залегли тени – ночь бодрствования после того, как он на сто процентов выложился на концерте, оставила отпечаток. Женя подумала, что она вряд ли выглядит лучше. Впрочем, это не важно. Надо уезжать. Поскорее и подальше от проклятой гостиницы. Где чертово такси?
Тут судьба словно решила хоть в чем-то пойти ей навстречу. Зазвонил телефон, и администратор доложил, что машина подана. Джейсон поднялся.
– Пойдем, провожу.
– Не стоит. Найду дорогу.
– Не сомневаюсь. Просто мне нравится смотреть, как ты психуешь именно на фоне лифтов. Ты прямо профи по этой части.
Она вяло улыбнулась его шутке. И не подозревала, что в самом ближайшем будущем ее жизнь будет зависеть от умения «психовать на фоне лифтов».
Июль, 2001 г.
После возвращения из Санкт-Петербурга прошло три недели. Внешне, как и обещал Гречишников, жизнь осталась прежней.
В первый день по приезду Женя чувствовала себя настолько разбитой, что позвонила в офис и отпросилась у Семена Колесникова на пару дней. Отоспавшись, она более-менее пришла в норму и еще сутки просидела дома, обдумывая последние события.
В стенах родной квартиры, среди знакомых вещей вернулось чувство стабильности и защищенности. Насколько могла, проверила жилище на предмет «жучков», но ничего не обнаружила. После двух часов ползания по углам и пристрастного разглядывания каждой половицы, она в сердцах шарахнула кулаком по стене и злобно бросила в воздух, обращаясь к невидимым врагам: «Ну хоть вы-то мысли читать не умеете?!»
Меряя шагами квадратные метры, она припоминала нюансы обеих встреч с Гречишниковым. И чем дольше размышляла, тем больше приходила к выводу, что переоценила роль Петушкова. Занимаемая им должность не давала реальных рычагов управления. Газета – ширма, а главред – марионетка, пляшущая на ниточках, которые держали власть имущие, в частности, Гречишников и, видимо, банда сотоварищей по политическому блоку. Впрочем, это не оправдывало предательства босса в глазах Жени по отношению к ней лично и к свободе слова в целом.
О последнем пока старалась не думать. Едва вспоминала разглагольствования Гречишникова о том, кто владелец «Точки зрения» и «Дельца», как рождался вопрос: а кому принадлежат остальные? Кто «акционер» СМИ в конечном итоге? Напрашивалось предположение, что независимая пресса в стране в принципе отсутствует. Принять это как данность, как реальный факт не хватало мужества. Невозможно вот так, сходу, взять и признать, что она обманывалась всю жизнь. И четвертая власть на поверку оказалась такой же продажной и лживой, как любая другая.
Выйдя на работу, она первым делом собиралась побеседовать с Петушковым. Без сомнения, тот должен обладать сведениями, способными пролить свет на ситуацию. Однако выяснилось, что он тоже заболел и отсутствовал больше недели. А потом улетел в командировку на Дальний Восток. Пятничные летучки проводились в обычном режиме, и Женя исправно посещала их. Полина Мазуркевич сияла торжеством и наслаждалась ролью исполняющей обязанности руководителя. Но Женю прежние распри с ней больше не волновали. Ненависть к старушенции произрастала из карьерных амбиций, от которых после поездки в Питер остался пшик. Теперь, слушая вполуха привычное жужжание в конференц-зале, она оставалась безучастной. Тревожила только собственная судьба.
Каждую секунду она находилась начеку, стараясь уловить «сигнал к действию», о котором говорил Гречишников. Но ничего не происходило. Контактов с ней никто не искал. Никаких тайных знаков и паролей. Все оставалось как раньше. Не считая, конечно, неуловимого Петушкова, которого в редакции не видели больше двух недель.
Отчасти Женя психовала из-за этого. Она надеялась, что, приперев его к стенке, поймет, чего ждать от будущего. Да, могла бы позвонить на мобильный, договориться о встрече, настоять на ней, в конце концов. Что-то подсказывало: ему не достанет духу отказать. Но не делала этого, находя множество причин, по которым звонок считала невозможным. Во-первых, прослушка. Толком ничего не скажешь по сотовому – по телефону бесполезно заикаться о главном. Во-вторых, Петушков сам ни разу не позвонил. Что в сочетании с отсутствием на рабочем месте делало его недосягаемость еще подозрительнее.
Все это напоминало политику страуса, и умом она понимала безотлагательность разговора, но отчаянно не хотела встречаться лицом к лицу с мерзавцем. Нетрудно догадаться, что за выражение будет в его глазах, и какие истинные качества Петушка обнажатся. Чувство гадливости занозой ныло при мысли, что самый уважаемый и почитаемый ею человек предстанет первостатейным засранцем. Женя ходила с тяжелыми сомнениями «позвонить – не позвонить?» и постоянно откладывала трудный поступок, придумывая отговорки, за которые сама же на себя злилась.
Зато она разузнала все, что смогла, о Гречишникове. Досконально изучила сплетни и факты о сферах жизни, до которых доходили его руки. Таких оказалось много. Помимо энергетики он умудрился влезть чуть ли ни во все социальные отрасли. Куда ни плюнь, опосредованно, косвенно – через министерство или принадлежащие компании – кому-то покровительствовал, куда-то инвестировал, чего-то строил и с кем-то водил знакомство. Да, народ его любил, особенно в последнее время, из-за истории с «нефтяным соглашением». Однако в бизнес-среде хватало людей, которые, должно быть, ненавидели и жаждали его крови.
С какими подпольными делишками ей придется столкнуться? Когда ее бросят грудью на амбразуры? И у кого просить помощи, если ее подставят или решат устранить по указке Гречишникова или его врагов (что, впрочем, для нее едино)?
Близкими людьми, которым она доверяла, были Лена и Маша. Но посвятив их в случившееся, она неминуемо навлечет на них неприятности. В то время как на реальную помощь подруг в этой ситуации рассчитывать сложно. Да, у них есть кое-какие связи, и они подняли бы на уши Армию спасения, если бы могли. Но их контакты в высших кругах близко не стояли с птицей такого полета как Гречишников. Серебристый диктофон, похороненный дома в глубине письменного стола, убеждал в этой печальной истине.
Отчасти она цеплялась за сам факт «презента» как за доказательство: в намерения Гречишникова не входит убийство. Ведь зачем делать такой подарок, если не собираешься заполучить обратно то, что записано на нем? И старалась не думать, что диктофон сам по себе носитель информации, а ее задача – работать почтовым голубем.
