Не хороните
живых.
Не вспоминайте
мёртвых.
***
Мошки обгрызают
световой круг
фонаря.
***
Если скосить глаза.
Дрозофилы занимаются сексом
пять раз в секунду.
***
Стреляют.
Пять лет не восходит
солнце Марьинки.
***
Скелет на усохшем озере Чад паука,
страница, стихи, прокажённые светлой страстью,
и пепел от пальцев, и чёрный ожог сквозняка
вчера ещё жившего в комнате этой пространства.
***
Осень. Птицы. Борди-бренди.
Мода, вкусы, педофилия.
Олигарха-президента
изменяется фамилие.
***
Те, кто уезжает из страны, говорят:
–Вам останется больше хлеба
и меньше вопросов.
Но вопросы умножают министры,
а хлебы делят капиталисты.
За границей женщины
выносят ночные горшки
и пополняют бордели,
а мужчины продают мозги
или сортируют пакеты
в мусорных баках.
Они нужны другим странам так,
как чёрные были нужны
белой Америке.
Им когда-нибудь дадут право
голосовать за нового президента
и называть свободными гражданами
свободной страны.
А те, кто остаются, говорят:
–Нас остаётся всё меньше и меньше…
***
Птицы меж облаков
ловят
последнее лето.
***
Когда мы разговариваем, ты слушай
и не перебивай меня.
Листья стали красными и жёлтыми,
ветки голыми и колкими,
ветер кружит в саду,
укрывает листьями забытые яблоки
и подметает тропинки.
Она приходила в сад,
собрала охапку листьев
и сидела на скамье.
Ты не видела её,
потому, когда мы разговариваем,
пожалуйста, молчи и слушай,
старая моя метла.
***
Течёт вода с крыш.
Воздух поднимает лёгкие
до подбородка.
***
Ты есть,
когда я думаю о тебе.
Думай обо мне.
***
Что делать нам в деревне? Мухи, грязь,
убитого района местный князь
устроит "по грибы" или рыбалку,
его жена дородна, дочь бледна,
и к вечеру едва сорвёшь со дна
не карася, но божию козявку.
Закат румян, зато темнеет рано,
мертвецки пьян твой аромат бурьяна,
на склоне облака рисуют нечто
и сдвинуты часы на час назад,
на вечность.
***
И жалок и прекрасен мир –
так говорил Иммануил.
***
Не отделяю себя
от дороги.
И тень моя.
***
Ночь, ледяные звёзды, Млечный
над головой забит. Но для
тебя ли маются извечно
жизнь, небо, женщина, земля?
Державина металл в стопах,
Языкова весенний праздник,
мёд Батюшкова
и неясный
Жуковского воздушный взмах,
и Вяземского грусть такая…
И Пушкина смола токая.
И вот тогда случится всё, как надо.
Придёт читатель, зритель и судья,
потычет в стих, в картину: «Это я!» –
всплакнёт и будет в обмороки падать.
Женщина тоже желает иметь идеального друга.
Грязь – не весна, а кокс – это дурь, а не уголь.
Было б бабло, я купил бы Подсолнух Винсента,
Ван гениальность глушил стаканами абсента.
Птицы не все улетают в тёплые раи,
но воробьишек спасают крыши, сараи.
В старости хочется тоже побегать по снегу,
если б ещё не забылось: а как это: бегать?
Мать называла тирана в младенчестве: «Йося».
Не доставайте поэта,
он сам – захочет – напьётся.
***
Достал ноябрь подслеповатой тишиной,
закрытым небом в крапе воронья.
Но ничего покойней ноября
жизнь не давала гражданам давно.
Ни духом не подозревал, ни сном
не видывал: так обнажённо, смирно
лежат поля, стоят дома – кино
и немцы! – и не воют мины.
***
По дороге к зиме
летит ворон,
оглядываясь на осень.
***
Партийная карга
штопает носки,
вспоминает товарищей.
Чай в чашке.
Оладушки на блюдце.
Виноград в окошке.
***
Потому и восторгаюсь другим,
потому что –
другое.
***
Скука сукой воет,
Николай Васильевич.
Человек копейку стоит,
Фёдор Михайлович. –
До сих пор.
***
Написал жизнь с улыбкой –
радуюсь.
Написал жизнь без ресниц –
грущу.
Замочило теле радио,
как электрон свечу.
Написал глаза на окне,
молчу.
***
День засрат до полдня.
Ноябрь обрывает листья.
Бессмертно и холодно.
Не будем и мы суетиться.
***
То ли ветки хруст,
то ли грусть патриарха.
Осень.
***
–Ты за кого, папаня,
за синих или оранжевых?
–За здоровые почки, сынок.
***
Поздняя осень.
Глаза старика
в окошке.
***
Старик смотрит на дорогу,
по которой ушли
все.
***
Опустилась на сад ночь, ничья
и черна до отчаянья.
У звезды моей четыре луча,
на четыре стороны сияние.
Боже праведный, не буди!
У звезды моей две груди
для дыхания.
У звезды моей две руки,
у звезды моей две ноги
для слияния.
Первородные все грехи –
до потери сознания.
***
Вчера вернулся прошлогодний снег,
проснулся прошлогодний человек.
Тень голода от синего сугроба.
И Гоголь ногти рвёт о крышку гроба.
***
В китайской чаше
тает небосвод,
Ли Бо вино пьёт
чёрное, как роза.
В саду мороз
стрекочет, как стрекозы,
на окнах звёзды
белые грызёт,
глаза пророка, слёзы.