Андре Моруа
История Соединенных Штатов Америки
VIII. Сцены колониальной жизни
1. В 1763 году английские колонии в Северной Америке насчитывали в совокупности приблизительно один миллион двести пятьдесят тысяч жителей белой расы и двести тридцать тысяч черной. Индейцев оттеснили к лесам, но во многих местах граница находилась всего в одном дне пути от побережья, и колонисты прекрасно осознавали присутствие на окраине их цивилизации этих диких, непредсказуемых, дерзких племен. Головной убор из перьев условного индейца, его белый кожаный фартук, черные косички, трофеи в виде окровавленных скальпов – все это преследовало детей в кошмарных снах. Среди белых существовали классовые различия, но не такие резкие, как в Англии. На Юге, вопреки легендам, далеко не все первые семьи имели дворянское происхождение. Во времена Кромвеля бывало, что в Америку приезжали дворяне, но немного; почти все эмигранты принадлежали к средним классам. Так, плантатор, глава почитаемого дома, который посылал своего сына на обучение в Оксфорд, блистал на званых вечерах у губернатора, украшал дверцы кареты гербом и властвовал над множеством рабов, происходил от бедняка, который столетием раньше, чтобы оплатить дорогу, был вынужден продать себя и пойти в услужение. На Севере правящий класс поначалу состоял из священнослужителей. Потом крупные коммерсанты и судовладельцы взяли верх и образовали нечто вроде «джентри». На многих гербах фигурировала «священная треска», приносящая богатство. В Массачусетсе собственный выезд имели только несколько семейств, зато там были распространены портшез и верховые лошади. Когда один бостонский адвокат, Дэниел Леонард, позволил себе одежду с золотым шитьем и парную упряжку, он погубил свою карьеру. «Все были шокированы этим, – говорит Джон Адамс. – Это было что-то новое. Ни один другой юрист, поверенный, адвокат, каковы бы ни были его возраст, известность или ранг, до сих пор не имел наглости завести себе экипаж». В Нью-Йорке несколько потомков голландских бюргеров ходили в пудреных париках и шелковых чулках; губернатор входил в Тринити-чёрч в сопровождении негра, который подавал ему молитвенник на бархатной подушке. Кружевные манжеты и жабо были принадлежностью богатых классов, а ремесленник, одевавшийся не по званию, подлежал наказанию. Классовая иерархия соблюдалась также в университетах, куда студенты принимались в соответствии с рангом их родителей, в церквях и даже на кладбищах, где запрещалось высекать на могильной плите слово «мистер», если усопший не был джентльменом. Ремесленник или фермер назывался «гудмен» (хозяин), его жена – «гудуайф» (хозяйка). У разнорабочего указывалось только имя. Ниже по иерархической лестнице располагались слуги и рабы.
Джордж Кэтлин. Типы североамериканских индейцев. 1830
2. На самом деле классовая система не могла быть слишком строгой в стране, где достаточно было углубиться чуть дальше на запад, чтобы от нее уклониться. Близкая граница позволяла любому, кто жаждал равенства, попасть в первобытное общество, где в расчет брались только храбрость и труд. «Сервенты», которые, не имея возможности оплатить дорогу, перед отплытием нанимались по контракту на тяжелую работу сроком на пять лет, по прошествии этого срока пытались стать первопроходцами. Тот, кому это удавалось, становился родоначальником семейства плантаторов, тот же, кто терпел неудачу, пополнял ряды «белой рвани», правда, на рабовладельческом Юге между белыми – богатыми или нищими – существовало определенное равенство. В Виргинии белый бедняк был все же белым, как в Афинах времен демократии любой нищий был афинским гражданином. Белый бедняк с Юга обладал такой же фантазией, как его богатый сосед, той же любовью к широким жестам, к удовольствиям. Южане были одержимы страхом перед неграми. Рабовладение стало там нормой. Вначале оно не признавалось законом и существовало де-факто, но потом было установлено и де-юре. Уже в 1755 году в Южной Каролине на шесть тысяч двести белых приходилось две тысячи негров, и это были не сегодняшние цивилизованные, приобщенные к культуре люди, а дикари, только что привезенные из Африки. Плантаторы не могли обойтись без негров и боялись их; отсюда этот внутренний раздор и острые расовые противоречия. В Нью-Йорке буржуазия тоже боялась негров, и не без причины, поскольку в 1712 году те задумали поубивать всех своих хозяев. Дело кончилось двадцать одним смертным приговором. В Новой Англии рабы были редкостью, их присутствие никого не беспокоило, а потому и расовые противоречия были не столь явны. Зато от классового неравенства там страдали белые бедняки. Чванство бостонских священнослужителей, крупных коммерсантов было оскорбительнее спеси какого-нибудь английского герцога, потому что они отличались гораздо худшими манерами. Рабочие жаловались на то, что местная знать вежливо разговаривает с ними только накануне выборов. Городские власти пытались установить потолок заработной платы, но рабочей силы, как всегда, не хватало. Хороший рабочий, чувствующий свою незаменимость, мог позволить себе быть требовательным. А вскоре ему предстояло заявить о своих гражданских правах.
Корабль работорговцев. Гравюра XIX века
3. Хотя избирательное право оставалось ограниченным, политическая жизнь активизировалась. В каждом штате существовал законодательный корпус, состоявший из двух палат. В Коннектикуте и Род-Айленде губернатор избирался, в других штатах его назначал король или землевладелец. Случалось, что он покупал свой пост. Кларк Младший, сын помощника губернатора Нью-Йорка, желавшего стать губернатором, писал одному английскому министру: «Если мой отец получит это назначение, я немедленно возмещу расходы Вашей милости, заплатив сумму в тысячу фунтов стерлингов». Часто несчастный губернатор оказывался в трудном положении. Его жалованье ставилось на голосование местной ассамблеи; если он оказывался неугоден, ему просто перекрывали источники существования. В течение полутора столетий королевская власть пыталась реорганизовать административное устройство колоний, но безуспешно. На время революционных беспорядков в Англии плантации были забыты, к величайшему удовлетворению их владельцев, которые воспользовались этим счастливым пренебрежением, чтобы самостоятельно устроить свои дела. Позже, в период Реставрации, Карл II создал Постоянный комитет по торговле и плантациям и попытался объединить колонии Севера под властью одного губернатора. В 1688 году его преемник Яков II назначил губернатором доминиона Новая Англия (Новая Англия, Нью-Йорк и Нью-Джерси) сэра Эдмунда Андроса. В том же году падение Стюартов положило конец доминиону, и парламент, ставший всемогущим, заявил, что колонии находятся в полной его зависимости. Однако лондонский парламент был далеко, а его решения доходили так медленно, что в колониях над ними смеялись. «В этом году, – говорили колонисты, – вы пожалуетесь парламенту, в следующем он пришлет кого-нибудь для расследования, а на третий год правительство сменится».
4. Центром политической жизни в каждой общине Новой Англии был молитвенный дом с остроконечной крышей и изящной звонницей, здание наполовину религиозного, наполовину политического назначения, символ жизни в этих провинциях. Публичные заседания (так называемые городские собрания) готовились на частных собраниях в тавернах или комитетами активистов. В 1728 году Франклин составил список вопросов, выдвинутых на рассмотрение таким комитетом Филадельфии: «Считаете ли Вы, что в законах есть пункты, нуждающиеся в поправках? Наблюдали ли Вы в последнее время какое-либо нарушение законных свобод граждан? Не было ли в последнее время с чьей-либо стороны посягательств на Вашу репутацию и что может сделать комитет, чтобы помочь Вам ее восстановить?» Позже кандидатов, которых влиятельные граждане желали выдвинуть на городском собрании, стали тайно избирать на «кокусах», проходивших на чердаках Бостона. Избирателей было немного, они составляли лишь малую часть населения. Но борьба, которую активные граждане вели ради защиты хартии колонии, сопротивляясь притязаниям землевладельца или противодействуя губернатору, интересовала всех, даже тех, кто не участвовал в голосовании. Независимые секты, в традициях Плимута, своим учением о равенстве верующих готовили умы к идее республиканского сообщества, в то время как в приграничных лесах вырастал новый народ, свободный, состоящий из разных рас, внутри которого тихо, действенно вызревало абсолютно американское понимание свободы.
5. Вне Новой Англии самой сильной была епископальная церковь, в лоне которой частично объединились голландцы и гугеноты. Однако на Юге в условиях гигантских плантаций формировались и гигантские приходы, что при ужасном состоянии дорог порождало равнодушие к религии. Церковная десятина выплачивалась табаком. Священник получал основное жалованье в размере тринадцати тысяч трехсот тридцати трех фунтов табака. Когда табак падал в цене, духовенство разорялось. Бракосочетание стоило двести фунтов табака, похороны – четыреста. Конгрегационалистская церковь в северных своих владениях обладала большей силой. В Массачусетсе поддерживать ее были обязаны все налогоплательщики. Долгое время она проявляла нетерпимость к инакомыслящим, да и как ей было ее не проявлять? Разве пуритане покинули Англию не для того, чтобы стать «оплотом в борьбе с Антихристом»? Один из священнослужителей, Инкриз Мэзер, с ужасом говорил об «отвратительных криках за свободу совести». Другой, Джон Коттон, утверждая теократический характер своей веры, говорил: «Если править будет народ, то кем он будет править?» Пастор Филлипс в Андовере, когда его спрашивали: «Вы тот пастор, что здесь служит?» – отвечал: «Я тот пастор, что здесь командует».
6. Дьявол и его пособники, колдуны и ведьмы, играли в XVII веке большую роль как в Европе, так и в Америке. Тогда все было знаком свыше, судом Божьим. В человека ударила молния, значит его покарал Господь. Когда в 1680 году на небосводе появилась комета, Инкриз Мэзер прочел проповедь о том, что это знамение, посланное миру Господом. Когда его сын Коттон Мэзер потерял рукопись трех лекций, у него не было никакого сомнения, что ее украли призраки и другие агенты невидимого мира. Когда у него болел желудок, он считал, что его бьет в живот Сатана, когда его мучила мигрень, он задавался вопросом, за какой грех ему это. Если такие люди обвиняли кого-то в колдовстве, то за этим следовал смертный приговор. В ходе ужасного процесса в Салеме двадцать абсолютно невиновных мужчин и женщин, многие из которых вели высоконравственную, чистую жизнь, были повешены за то, что они якобы вступили в сговор с Сатаной. Несколько истеричных девочек, подстрекаемых негритянкой, нелепыми свидетельствами убедили священнослужителей и судей в их виновности. С еретиками обращались не лучше. Им вменялись в вину ужасы, описанные в Псалтыри; они были амалекитянами, детьми Велиала. Напрасно квакеры напоминали о своих правах, которыми они должны пользоваться как английские граждане; их все равно вешали. «Как подданный его королевского величества, – говорил один из них, – я требую, чтобы меня судили по законам моего государства… Я никогда не читал, нигде не слышал про английский закон, позволяющий повесить квакера». – «Однако, – отвечал ему губернатор, – существует закон, позволяющий повесить иезуита». – «Но вы собираетесь предать меня смерти, – возразил осужденный, – не как иезуита, а как квакера…» Так или иначе, его повесили.
Джон Веттон Энингер. Процесс над салемскими ведьмами. Литография. 1902
Питер Пелем. Портрет Коттона Мэзера. 1728
7. Избавление крылось в самой чрезмерности зла. Салемский процесс возмутил многих здравомыслящих, и, как впоследствии случилось во Франции с процессом Ла Барра и делом Жана Каласа, он породил относительную веротерпимость. Судья Сьюэл, осудивший несчастных «ведьм», пять лет спустя принес публичное покаяние. Сам Коттон Мэзер не был уверен в святости этой бойни. Идеи XVIII века о природной доброте человека подрывали кальвинистскую доктрину о предопределении. Пуританство стало мягче; во многих семьях от него осталось лишь здоровое нравственное воспитание. К середине века правила стали менее строги. Франклин редко ходил в церковь, потому что отводил воскресенье для чтения и работы. Когда же он бывал там, то проповеди казались ему сухими и неинтересными. «Моя матушка, – говорил Франклин, – жаловалась, что оба ее сына – еретики, один арианин, другой арминианин. Не могу сказать, что знаю, кто такие ариане и арминиане. Все дело в том, что меня такие вещи совершенно не волнуют». Это было внове – услышать от сына Новой Англии, что его «такие вещи совершенно не волнуют». В Бостоне, городе, некогда закрытом для детей Велиала, теперь можно было увидеть и епископальную, и баптистскую церкви. Сам Коттон Мэзер в 1718 году участвовал в рукоположении баптистского пастора, а в 1726-м похвалялся тем, что допустил к причастию в своей церкви приверженцев других сект. Затем, как и в Англии, на смену безразличию пришло религиозное возрождение, которое назвали Великим пробуждением. Странствующие проповедники своим красноречием встряхнули массы и, разрушая приходы на пользу новых сект, совершили нечто вроде религиозной революции. В 1734 году в Джорджию приехал Уэсли с проповедью методизма. Один американец, Джонатан Эдвардс, замечательный проповедник, трогал сердца прихожан в Нортгемптоне (Массачусетс) простотой своей логики, ужасными картинами ада и описаниями чудес обращения. Уэсли прочел в Оксфорде рассказ Джонатана Эдвардса о «пробуждении» в Америке. Другой проповедник, Джордж Уайтфилд, объехал колонии и добился отличных результатов. Сам Франклин отмечал, что слушать его сбежалась вся Филадельфия, независимо от вероисповедания: «Чудесная перемена произошла в поведении наших сограждан. Раньше они были безразличны к религии. И вдруг все, кажется, стали верующими. Невозможно прогуляться вечером по городу, не услышав псалмов, которые распевают на каждой улице по несколько семей». Далекий от религии Франклин и благочестивый Уайтфилд быстро поладили. Франклин стал печатать проповеди Уайтфилда, а Уайтфилд молиться – безрезультатно – за скорейшее обращение Франклина.
8. Частная жизнь американцев регулировалась английским общим правом, согласно которому муж был абсолютным хозяином в семье. Управляя имуществом жены, он имел право отказать ей в выдаче карманных денег. В некоторых колониях мужу разрешалось бить жену. Были вдовы и старые девы, с успехом руководившие своим хозяйством (как, например, Марта Кастис до брака с Джорджем Вашингтоном), но они представляли исключения. Джефферсон во время своего пребывания в Париже был шокирован тем, что женщины в одиночку посещают мужчин, находящихся у власти, «что, – по его словам, – выглядит немыслимым для жителей такой страны, как моя, где прекрасный пол даже не пытается оказывать влияние на что бы то ни было за пределами домашнего очага». И снова Джефферсон: «Общение с мужем, нежная забота о детях, обустройство дома, уход за садом – всего этого достаточно, чтобы заполнить полезной и здоровой деятельностью каждый миг жизни американки». Женщины тогда выходили замуж очень юными и часто умирали в родах. Вдовец женился снова, так как в целомудрии жить было тяжело, а в грехе – опасно. На Юге плантатор иногда заявлял свои права на красивых негритянок. Но согрешившей белой служанке срок кабальной службы продлевался на год. В Виргинии и Мэриленде развод был редкостью: их не принимала ни католическая, ни епископальная церковь. В Коннектикуте и Массачусетсе, наоборот, закон опирался на Библию, которая разрешает расторжение брака. У квакеров для бракосочетания требовалась только клятва во взаимной верности, принесенная в присутствии свидетелей. Сначала отец семейства полновластно распоряжался жизнью детей. Однако простота, с которой сыновья могли найти себе землю или ремесло, быстро ослабила отцовский авторитет. Исчезли и такие пережитки феодализма, как право первородства и майорат. Как и вообще в провинции, где жизнь скучна и однообразна, похороны становились поводом для пирушек, и духовенство с жаром обличало эти траурные попойки.
Титульный лист книги Коттона Мэзера «Чудеса невидимого мира». 1693
9. На Юге жизнь общества была полна своеобразного очарования. Огромные дома славились гостеприимством и щедростью. Там давались балы, на которые верхом или в колясках съезжались все окрестные плантаторы танцевать джигу, рил и простые деревенские танцы. В 1674 году один портной и еще другой ремесленник были оштрафованы за то, что выставили на бега своих лошадей, что дозволялось только джентльменам. С XVIII века в Виргинии существовал Жокейский клуб. Ярмарки скота, как и в Европе, способствовали распространению разнообразных игр. В клубах и тавернах, а также в частных домах много пили: ром, фруктовая водка, пиво, сидр. Карточная игра шла на ура. Долгое время все курили только трубки по индейскому обычаю; в 1762 году, после Кубинской кампании, генерал Израэль Патнэм ввел в обиход сигары, но производить их Америка стала только в 1800 году. В Виргинии и в окрестностях Нью-Йорка богатые кавалеры устраивали псовую охоту, причем лис для нее доставляли из Англии. Росло увлечение музыкой. В Чарлстоне общество Святой Цецилии давало концерты, приглашая для этого французских музыкантов. В Массачусетсе театр был разрешен лишь после ослабления пуританства, а в Филадельфии – только в 1754 году, потому что этому противились квакеры. Центром жизни оставались дом, семья. Интерьеры создавались по английским и голландским образцам, только проще: простые деревянные панели на стенах, бумажные обои, окна с частым переплетением. Фаянсовые статуэтки на каминных досках воспроизводили не мирскую жизнь, а события Священной истории. Посреди стола лежала старая Библия, часто привезенная из Лондона или Амстердама. На стенах – портреты предков. Накануне революции в Новой Англии сформировалась большая школа американских портретистов: Джон Копли, Бенджамин Уэст, Гилберт Стюарт – превосходные художники, чьи полотна достойны сравнения с работами представителей английской школы того периода или живописцев Флоренции или Базеля, также оставивших портреты поколения великих коммерсантов. Но колонии были небогаты, и американскому художнику, чтобы заработать на жизнь, приходилось время от времени отправляться работать в Англию.
Дом пионеров на западной границе. Гравюра. 1867
Федерал-холл, Тринити-чёрч и Уолл-стрит в Нью-Йорке в 1789 году. Гравюра конца XVIII века
10. С трудом решались проблемы образования. Большие расстояния, особенно на Юге, препятствовали успешному развитию учебных заведений. Многие родители понимали, что сами обучить детей не в силах. В некоторых регионах орфография была давно забыта, а часто и само письмо. Массачусетские пуритане не могли пренебрегать обучением детей, поскольку тем необходимо было уметь читать Ветхий и Новый Завет. Уже в 1635 году городское собрание приняло решение о создании Бостонской латинской школы. В 1642-м в Массачусетсе был принят закон, возлагавший ответственность за образование детей на их родителей. В 1647 году другой закон предписал каждой группе из пятидесяти дворов иметь одну школу, готовившую к поступлению в колледж. Закон не всегда соблюдался, но мало-помалу число школ стало расти. Дочери школьных учителей открывали женские школы, где девочки учились читать, считать, шить и вязать. Для мальчиков существовали еще и начальные школы. Франклин отходил один год в школу, после чего занялся самообразованием – с поразительным успехом. В других колониях забота об образовании была возложена на приход. Очень часто, чтобы получить право преподавать, достаточно было снять помещение, поставить туда скамьи и выстрогать себе из красного дерева указку – чтобы подгонять слишком медлительные умы. Юг взял за пример английские методы обучения: начальные школы – для детей бедняков, домашние учителя – для богатых деток, которые затем завершали образование либо в местном колледже, либо в Англии. Джорджа Вашингтона учил сначала церковный пономарь, затем школьный учитель. Он знал немного латынь, тригонометрию, рисунок и в четырнадцать лет мог начертить соседям план их имения. Позже его образование дополнила библиотека лорда Фейрфакса, человека образованного, знавшего лично Аддисона и Стила. Он читал «Тома Джонса» и модные романы и культурой не отличался от английского джентльмена. Джефферсон жил пансионером у одного священнослужителя. Там он приобрел солидные знания латинских классиков, прочел «Эссе о нравах и духе наций» Вольтера и «О духе законов» Монтескьё. Патрик Генри вообще не ходил в школу, но отец научил его греческому, латыни, математике, древней и новой истории. Раз в год он читал Тита Ливия. Среднее качество речей, произносимых в колониях, показывает, что недостаток школ не повлек за собой недостатка культуры у лучших представителей общества.
11. В 1636 году был основан Гарвардский колледж. В тот год Генеральный совет проголосовал выделить четыреста фунтов на создание колледжа, а в следующем году выбрал для размещения этого колледжа Ньютаун, переименованный тогда же в Кембридж, чтобы новое учебное заведение оказалось под покровительством знаменитого английского университета. В 1638 году «Богу было угодно подвигнуть» некоего Джона Гарварда, «благочестивого джентльмена и друга учености», отдать половину своего состояния, составлявшего в целом около тысячи семисот фунтов, на создание колледжа с библиотекой, которой он передал для начала двести семьдесят томов. Для приема в колледж были установлены правила: «Студент будет принят в колледж лишь тогда, когда будет в состоянии понять Цицерона (или любого другого латинского автора-классика), читая с листа, а также говорить или писать по-латыни, в прозе или стихах». Не требовалось ни экзамена по английскому языку, ни знаний по истории, географии, арифметике. В самом колледже, кроме латыни, студенты должны были изучать греческий язык, древнееврейский и участвовать в богословских дискуссиях. Один голландец, посетивший Гарвард в самом начале его существования, писал: «Мы увидели восемь или десять молодых людей, сидевших кружком и куривших табак. Комната была наполнена дымом… Мы спросили, сколько у них преподавателей, и они ответили: „Ни одного. Нет денег, чтобы им платить…“» Это безобразие длилось недолго. В 1650 году специальной хартией была создана кооперация, которая приняла на себя управление колледжем, значительно разбогатевшим благодаря пожертвованиям и завещательным вкладам. Позже, в 1693 году, появился свой колледж и на Юге, названный в честь английской королевской четы – Вильгельма и Марии. Собирать деньги на содержание учебного заведения, предназначенного для формирования благочестивых душ, поехал в Англию некто доктор Блер. Многие отвечали ему так: «К черту ваши души! Делайте табак!» Однако он вернулся из путешествия с хартией и пожертвованием от королевской четы. Йельский университет был создан в 1701 году как соперник Гарварда, а в 1746 году пресвитерианцы в свою очередь получили колледж в Нью-Джерси, ставший потом Принстонским университетом. Среди первых университетов назовем также Академию Филадельфии (позже Пенсильванский университет), Королевский англиканский колледж в Нью-Йорке (сегодня Колумбийский университет), баптистский колледж в Провиденсе (Брауновский университет), Рутгерс и Дартмут, который задумывался как школа для христианизации индейцев, а потом был преобразован в колледж благодаря деньгам, собранным в Англии одним из его бывших студентов, и получил имя графа Дартмута, первого председателя попечительского совета.
Вид Гарвардского университета. Гравюра Уильяма Берджеса. 1743
Портрет Бенджамина Франклина. Гравюра Джеймса Макарделла с картины Бенджамина Уилсона. 1761
12. Вначале американская культура не могла не быть привозной – из Англии. Бостон заказывал в Лондоне Библии, учебники грамматики, книги по теологии, навигационные справочники. На Юге немного больше места отводилось художественной литературе. Первыми оригинальными литературными произведениями стали воспоминания («Мемуары» Джона Смита и Уильяма Бредфорда, «Дневник» Джона Уинтропа, его же «История Новой Англии», позже – «Дневник» судьи Сьюэла, так хорошо описавшего сельскую жизнь) и теологические труды (Томаса Хукера, Джона Коттона, Инкриза Мэзера, Роджера Уильямса). Коттон Мэзер и Джонатан Эдвардс принадлежали ко второму и третьему поколениям религиозных писателей: «Magnalia Christi Americana» Коттона Мэзера представляют собой религиозную историю Новой Англии, где автор пытается показать благотворное воздействие Провидения на жителей этих колоний. Позже политические заботы возьмут верх над богословскими увлечениями. В эпохе, породившей Бенджамина Франклина, не было места для таких, как Коттон Мэзер.
13. Рассудительный, остроумный, воздержанный Франклин стал великим писателем своего времени, этаким американским Вольтером, но с примесью Санчо Пансы. Если он и не обладал поэтичностью, свойственной «Кандиду», то оказался весьма силен в иронии, сатире, ну а его здравый смысл – на уровне гениальности. Пуританство Новой Англии (где он родился) не оставило ни малейшего следа в его душе. О нем говорили, что он гораздо меньше заботился о спасении своей души от вечного пламени, чем дома своего соседа от пожара. Поступки людей, а не верования были для него мерилом их достоинства. Как и Вольтер, он с уважением относился к наукам. В политике он был человеком свободным, благоразумным, веселым, остроумным, неспособным к ненависти по отношению к противникам и всегда готовым к справедливому компромиссу. Ненавидевший его Карлейл прозвал его «отцом всех янки». Правильно ли это? Настоящего янки отличают уважение к культуре, любовь к экономии и коммерческая жилка, которыми обладал и Франклин, но еще и некоторая наигранная добродетельность, Франклину абсолютно чуждая. Франклин был крайне свободен и в своих речах, и в поступках и обладал живым чувством юмора. Он не боялся пошлости, если она соответствовала истине, не страшили его и эпиграммы. «Широко раскрывайте глаза до брака, а после держите их полуприкрытыми», – говорил он. Или: «На свете гораздо больше старых пьяниц, чем старых врачей». Он внес огромный вклад в американскую культуру и не только своими произведениями, но созданием первых библиотек, усовершенствованием печей и ламп – этих друзей чтения, а также способствуя в бытность свою почтмейстером распространению газет.
14. Первыми американскими газетами были информационные листки, которые переписывались от руки. Затем Джон Кемпбелл из Бостона, рассылавший новости клиентам, счел, что будет удобнее печатать их под названием «Бостонский информационный листок». Двадцать четвертого апреля 1704 года Сьюэл записал в своем дневнике: «Я дал мистеру Уилларду первый „Информационный листок“, который когда-либо пересекал реку». В Филадельфии и Бостоне стали выходить и другие газеты, одна из которых, «Бостон газетт», была консервативная, другая же, «Нью-Ингланд курант», – крайне радикального направления, выпускалась она Джеймсом Франклином, братом Бенджамина. Джеймс Франклин был отчаянным и дерзким молодым человеком, он печатал сатиру на семью Мэзер и несколько раз попадал под арест. Позже Франклин купил «Пенсильвания газетт». «Нью-Йорк уикли газетт» контролировалась губернатором Косби, продажным типом с диктаторскими замашками; когда он вступил в конфликт со своими подчиненными, те создали свою газету, которая должна была конкурировать с первой: «Нью-Йорк уикли джорнал» во главе с немцем Джоном Питером Зенгером. Губернатор в ярости приказал, чтобы газета была сожжена палачом. Мэр объявил этот приказ незаконным. Зенгер был арестован и привлечен к ответственности за подстрекательство к неповиновению властям. На процессе в качестве защитника выступил, ко всеобщему удивлению, Эндрю Гамильтон, прославленный и почтенный адвокат из Филадельфии, красноречиво защищавший свободу прессы. Был вынесен приговор: «Невиновен». Под гром аплодисментов Зенгер был оправдан, а Гамильтона, когда тот вернулся в Филадельфию, встретили с большими почестями, флагами в окнах и пушечной пальбой. Слово «свобода» явно было дорого американцам.
