Андрей Истомин
Мир без изъянов
"Истина – это не свет во тьме, а разлом в стене. Чем шире он становится, тем ярче ослепляет."
Книга «Мир без изъянов».
Андрей Истомин
Глава 1. Этот прекрасный мир.
Утро творца
Нежная музыка проникла в его мозг. Хайм открыл глаза и зажмурился от ярких солнечных лучей, которые решили остановиться и прогуляться именно по его подушке в данный момент. Его это ничуть не расстроило, он просто закрыл свои прекрасные светло-голубые глаза и вновь распахнул их с желанием жить.
– Доброе утро, Хайм! Надеюсь, ты хорошо отдохнул. Твой напиток из цикория уже подогревается в энергокапсуле, – произнес спокойный голос пожилого мужчины с нотками усталости.
– Ох, Эгберт, ты как всегда уныл по утрам, – сказал Хайм усмехнувшись, спрыгнул с кровати и с грациозностью гепарда побрел на кухню. К нему подлетел небольшой серебристый овал с неоновой подсветкой и заговорил голосом Эгберта:
– Тебе составить компанию?
– Нет, на данный момент мне нужно уединиться, если понимаешь, о чем я, – ответил Хайм.
Эгберт вздохнул и тихо произнес:
– Зря ты меня с собой не берешь. На более близком расстоянии мне легче проводить анализ твоего физического и ментального здоровья.
– Боже упаси, если ты будешь со мной в такие моменты, – рассмеялся Хайм и быстро скрылся за дверью ванной. На всякий случай он проверил хорошо ли закрыта дверь, но знал, что Эгберт никогда не нарушает его покой, он так запрограммирован. «Никто не хочет преждевременной утилизации», – неприятная мысль пронеслась у него в голове и отдалась болезненным уколом в области груди.
– С тобой все хорошо, Хайм? – насторожился Эгберт.
– Да, все отлично. Ты же знаешь, надо позавтракать, а то я мыслю деструктивно на голодный желудок, – ответил поспешно Хайм, изображая беззаботность в голосе.
– Отлично. Видимо, сегодня нужно добавить больше белка и углеводов в первый прием пищи, – отозвался Эгберт и удалился на кухню.
Хайм подошел к окну во всю стену, чтобы отогнать «тёмные» мысли: так его деструктивные раздумья называл доктор Блэк. Перед глазами раскинулся великолепный городской пейзаж. Это был мир, где сама идея несовершенства казалась сказкой из далёкого, почти забытого прошлого. Города не поднимались из хаоса, а словно рождались из музыки гармонии и света. Гладкие линии архитектуры сочетались с природой так естественно, что порой казалось, будто деревья и здания выросли вместе. Башни из стекла и биокерамики отражали небо так, что их контуры исчезали, растворяясь в облаках. Каждое здание было уникальным, будто соткано из вдохновения гениального художника.
Улицы Медиополиса были укутаны зеленью, мостовые переливались мягким светом, напоминая водную гладь. Никаких автомобилей, выбрасывающих вредные газы, здесь не существовало. Весь транспорт был невидимым: тихие подземные поезда доставляли людей к месту назначения за секунды, а индивидуальные гравиформы плавно парили над землей, бесшумно скользя к цели.
Хайм прищурился и начал разглядывать целенаправленно идущих, но при этом расслабленных людей. Горожане выглядели так, будто их портреты могли украшать древние: каждая черта лица была выразительна, каждая деталь одежды подчеркивала индивидуальность. Искусственные материалы давно уступили место органическим тканям, выращенным в лабораториях, но напоминающим природу в её высшей форме. Люди улыбались друг другу, и эти улыбки не были масками. В этом мире не существовало зависти, злости или недоверия. Научные и культурные достижения каждого воспринимались как общая победа. Никто не стремился обладать большим, чем ему было нужно, ведь каждая потребность удовлетворялась мгновенно и без усилий.
Каждое утро в Медиополисе начиналось с легкого звука мелодии, поднимающего жителей с постели. Этот звук подбирался индивидуально для каждого человека, соответственно его биоритмам. На завтрак подносили свежие блюда, созданные не шеф-поварами, а кибердворецкими, которые воспроизводили вкус, запах и текстуру еды с научной точностью. Они же следили за состоянием здоровья своих ментатов и своевременно отправляли сводку с показателями в Центральную медицинскую лабораторию (ЦМЛ).
В ЦМЛ работали лучшие из лучших. Только им удавалось продлить свою работоспособность и не достичь деградации в 30 лет. Они постоянно работали над этой проблемой, но пока ее не удалось решить для всего общества. Хайму было 29,5 лет. Именно когда он перешагнул порог 29 лет, у него появились эти сбои – «темные» мысли.
– Хайм… Хайм, если ты не откроешь дверь, я ее взломаю и вызову наряд усмиряющих, – напряженным голосом произнес Эгберт.
Хайм открыл дверь ванной комнаты и осудительно взглянул на кибердворецкого. Тот перестал мигать красным и приобрел холодное бледно-голубое мерцание.
– Успокоился? – спросил Хайм. – Почему ты никак не привыкнешь, что люди не машины и им нужно всегда разное время, чтобы привести себя в порядок? – добавил он небрежным тоном, идя в кухню.
Эгберт не был покладистым дворецким. Хайм специально его запрограммировал так, чтобы тот был всем недоволен, подвергал суждения ментата сомнению и принимал решения самостоятельно. Шаг был рискованный, но он еще ни разу не пожалел об этом.
Эгберт тихонько летел за ним и сообщал результаты его исследований на тему «Сколько индивидуум современного общества должен расходовать времени на реализацию низших потребностей». Хайм, поддакивая, добрел до кухни и увидел изысканно накрытый стол с прекрасным полупрозрачным столовым сервизом и идеально поблескивающими столовыми приборами. Он был педантом во многих вещах, поэтому сервировка стола и подача пищи могли задать эмоциональный настрой ему на целый день. Эгберт еще никогда его не подводил, хотя первое время пришлось его серьезно обучать эстетике подачи еды.
Хайм всегда останавливался перед столом и оценивал идеальность «продуктово-сервировочной» инсталляции. Сегодняшнее утро не было исключением. Убедившись, что все идеально, он проследовал к столу. Эгберт взволнованно выдохнул.
– Всё как всегда на высоте. Возможно, сегодня слегка чересчур белковых продуктов, но эта подача роллов из балыка и сыра весьма радует глаз, – сказал Хайм и пригубил фарфоровую чайную кружку с вычурными, почти эльфийскими узорами на ней.
Итак, новый день…
Время творить
Хайм шагнул в свою рабочую мастерскую, двери беззвучно закрылись за его спиной. Просторное помещение, наполненное мягким светом, было оборудовано так, чтобы каждая деталь вдохновляла и усиливала творческий процесс. Гладкие поверхности, выполненные из полупрозрачного материала, изменяющего цвет в зависимости от настроения владельца, подсвечивались неоновой аурой. Над рабочим столом парили миниатюрные голограммы его последних проектов: звуковые волны, переливающиеся цветами, и абстрактные эскизы, словно ожившие картины.
Если бы человек прошлого посмотрел бы на его рабочее место, то его взгляду предстал бы шедевр технологической мысли. Центральный стол был оснащён сенсорами, реагирующими на малейшие движения рук, лазерными перьями для точной работы с деталями картин и звуковыми модулями для создания полифонических композиций. Всё это требовало времени на разогрев и калибровку. Хайм активировал систему одним касанием, и мягкий гул прошёл по мастерской. Механизмы ожили: рабочий стол начинал менять форму, голографические экраны медленно всплывали над его поверхностью, а звуковые блоки загружали базовые шаблоны настроек.
– Запуск будет завершён через 3 минуты 40 секунд, – сообщил автоматический помощник, чей голос был менее навязчив, чем у Эгберта.
Хайм решил использовать это время для звонка в ЦМЛ. С доктором Блэком он общался всю свою жизнь. Казалось бы, уже должна была выработаться привычка, но почему-то эти утренние беседы с доктором вызывали у него двоякие ощущения.
– Доброе утро, Хайм, – ответил глубокий, спокойный голос. – Я как раз анализирую данные, которые мне переслал Эгберт.
– Отлично. Надеюсь, ничего серьёзного? – пытаясь сохранять спокойствие, спросил Хайм.
На секунду воцарилась тишина.
– Хайм, я хотел бы поговорить с тобой откровенно. Твои показатели вызывают у меня некоторое беспокойство, особенно касаемо ментального состояния.
Хайм усмехнулся, хотя улыбка была натянутой:
– Ну, я же композитор и художник, доктор. Разве быть немного странным не идёт в комплекте?
– Странность – не проблема, Хайм. – наконец-то оторвавшись от записей и впившись глазами в образ Хайма, задумчиво и устало произнёс доктор Блэк. – Но твои эмоциональные всплески и «тёмные» мысли, о которых ты упоминал, это уже не часть творческого процесса. Твои нейрохимические показатели указывают на возможный дисбаланс.
– Думаете, мне стоит увеличить дозу «Капли Творца»? – спросил Хайм, пытаясь скрыть тревогу за лёгкой шуткой.
Доктор Блэк помедлил, словно собираясь с мыслями. Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза и, приложив длинные тонкие пальцы к вискам, сделал пару вращательных движений с лёгким надавливанием. Не отрываясь от этого занятия, он задумчиво и чётко произнёс:
– Наоборот. Я рекомендую тебе временно прекратить ежедневное использование «Капель».
Хайм удивлённо поднял брови:
– Но без неё я не смогу работать, Джеймс. Вы же знаете, как она усиливает творческое вдохновение!
– Я понимаю, Хайм, но твой организм начинает проявлять признаки зависимости. «Капля Творца» – это мощный инструмент, но его побочные эффекты могут быть разрушительными. Если мы не скорректируем твой режим сейчас, это может повлиять на твою способность работать в будущем.
Хайм почувствовал, что внутри него начинает бурлить огненный водоворот. Сделав усилие над собой, он вновь обратил внимание на голограмму очередной мелодии, которая зависла над рабочим столом. Разглядывание нот очистило разум, и Хайм спросил задумчивым голосом:
– И что вы предлагаете?
– Лечение, – твёрдо сказал доктор Блэк. – Нам нужно вернуть твой организм и разум в баланс. Это потребует времени и определённых усилий, но это важно, если ты хочешь продолжать и дальше созидать, а не разрушать всё вокруг и себя в первую очередь.
Хайм нахмурился. Мысли о том, что у него и так немного времени осталось и упускать его ради лечения и без того обреченного тела не стоит, разъедали его профессиональное спокойствие, приобретённое за долгие годы.
– Вы понимаете, что без «Капель» я могу потерять дни, а то и недели работы?
– Да, но я также понимаю, что если ты продолжишь, то можешь потерять гораздо больше.
– Доктор, мне почти 30, мне уже нечего терять! – неожиданно для себя самого рявкнул Хайм.
Тишина повисла между ними. Хайм закрыл глаза, пытаясь унять волну раздражения и тревоги, которая накатила.
– Я подумаю, – наконец сказал он.
– Хорошо. Но не откладывай слишком долго, Хайм.
Доктор Блэк завершил разговор, оставив Хайма наедине с его мыслями и постепенно оживающей мастерской.
– Подумаю… – пробормотал он себе под нос, снова взглянув на рабочий стол, где всплыли настроенные инструменты. – Пожалуй, сегодня я начну с рисования, – решил Хайм и принялся надиктовывать ИИ-помощнику по живописи описание образов, которые породило его воображение в процессе неприятного разговора.
На экранах вокруг него стали всплывать скетчи его эмоциональных переживаний. Хайм обрадовался тому, что они получились не монохромными.
– Отлично, сейчас соберём палитру для будущего шедевра, – радостно провозгласил Хайм на всю лабораторию. – Вы со мной или нет? – вопрос был адресован ИИ-помощникам.
Ему доставляло особое удовольствие ставить их в тупик такими вопросами. Роботы замерли и начали сверкать всеми лампочками, пытаясь обработать запрос творца. Хайм самодовольно улыбнулся, откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. Пошатывая ногой в такт его последнего музыкального творения и мысленно рисуя новый морской пейзаж, он осознал, как всё-таки он любит творчество. Ведь для него творить – это и значит жить. Как можно отказаться от этого?
Роботы сдались и в один голос произнесли:
– Запрос не распознан, повторите свой промт ещё раз или перефразируйте, пожалуйста.
– Сдались-таки бестии, – задорно произнёс Хайм и потянулся к лазерному перу.
Мыслекуб
Хайм вышел из своей мастерской, вдохнув чистый воздух Медиополиса. Каждый вдох казался наполненным жизнью, но внутри него не было ощущения покоя. Тело чувствовало лёгкость, а мысли, наоборот, тяжелели с каждой минутой.
Он сразу представил недовольное брюзжание Эгберта и решил повременить с возвращением домой. На пульте гравиформы он нажал кнопку «Следовать», и серебристый диск покорно полетел за ним чуть выше его головы. Подземные поезда он не любил: его пугала не только темнота, но и возможный контакт с другими жителями города. Хайм не был человеком открытым. Оправдываясь перед самим собой, он утверждал, что, будучи эмпатичным творцом, может нечаянно позаимствовать чужие переживания, что неизбежно скажется на его стиле в работе. А так как он зрелый профессионал, это недопустимо. Зрелый… «Интересно, как чувствовали себя люди сто лет назад в 29 лет?» – странная мысль пролетела у него в голове.
Он неспешно брёл в ближайший парк, как обычно на автомате. Это место всегда было для него убежищем, куда можно было сбежать от бесконечного шума города и своей собственной головы.
Не заметив, как тротуар плавно сменился на парковую аллею, Хайм оказался в зелёной зоне. Это была одна из особенностей Медиополиса: ландшафтный дизайн города отличался плавными переходами от гладких мостовых к уютным зелёным пространствам. Каждое растение в парке являлось результатом симбиоза природы и технологий.
Хайм остановил взгляд на кроне гигантского дуба, который простирался на десятки метров, скрывая в своей тени целую аллею. Листья переливались мягкими золотисто-зелёными оттенками, а само дерево издавало звуки, напоминающие космическую мелодию. Люди, проходя мимо, останавливались и касались его коры – растение откликалось на прикосновения лёгкими вибрациями, словно говоря: «Я тебя слышу. Услышь и ты меня».
Хайм провёл рукой по стволу, и дерево отозвалось на его прикосновение. Ощущая вибрацию и мелодию, он глубоко вдохнул носом и выдохнул ртом. Мысли начали выстраиваться в логическую цепочку.
«Сегодня я не получил дозу “Капли”», – думал он, продолжая идти по аллее. – «И что? Я ведь чувствую себя нормально. Даже больше: я создал заготовку пейзажа, соответствующую метрикам высокого качества. Так почему доктор считает, что я болен? Почему эти мысли не дают мне покоя?».
Его шаги замедлились. Перед ним расстилалась поляна, где земля словно была усыпана драгоценными камнями. Свет, проходя через миниатюрные прозрачные цветы, преломлялся, создавая радугу. По краю поляны тянулся искусственный водоём, в котором плавали рыбы с полупрозрачными плавниками. Казалось, каждая деталь этого мира говорила: «Здесь можно найти покой».
Но это было не про него.
«“Тёмные” мысли…» – размышлял Хайм, глядя на прозрачную воду. – «Они начали появляться, когда мне исполнилось двенадцать. До этого всё было иначе. Жизнь была наполнена светом, энергией, вдохновением. Теперь же я часто думаю о том, что доставляет дискомфорт. Что со мной не так?»
Он наклонился к воде, наблюдая за своим отражением. Оно казалось странно чужим: лицо, которое он знал, но в то же время не узнавал.
«Почему я чувствую себя… другим?» – продолжал он мысленно. – «Разве я не такой же, как все? Да, у меня бывают эти мысли, но разве это значит, что я болен? Может, я просто вижу то, чего не видят другие? Это же логично: у меня ведь сильно развито воображение и абстрактное мышление».
Его взгляд остановился на рыбе, плывущей прямо под его отражением. Она замерла, словно изучая его, а затем медленно уплыла, оставляя на воде рябь.
«Скорее всего, проблема не во мне», – мелькнула мысль. – «Что, если “тёмные” мысли – это не дефект, а часть моего дара? Почему они хотят меня лечить? Что они пытаются исправить?». Его руки сжались в кулаки, а дыхание стало прерывистым.
– Почему я не могу быть просто собой? – прошептал он, едва осознавая, что говорит вслух.
Хайм заметил, как другие гуляющие обратили на него внимание, и поспешил ретироваться. Он отошёл от воды, чувствуя, как тревога снова поднимается в груди. Аллея вывела его к необычному саду. Здесь росли деревья, существование которых было возможно только в мечтах. Этих пород давно не существовало на Земле, поэтому дизайнеры дали волю воображению. Стволы удивительных растений светились, словно по ним текла жидкость, похожая на жидкое серебро. Листья издавали мягкий перезвон при малейшем дуновении ветра, а вокруг витал лёгкий аромат, напоминающий запах дождя и свежей земли.
Хайм решил устроиться под высоким хвойным деревом: уж слишком приятно оно звучало. Он сел, оперевшись спиной и головой на ствол растения. Хвойный запах охладил его разум, а ненавязчивая вибрация способствовала расслаблению. Он закрыл глаза, и поток мыслей стал более спокойным и размеренным. В этом состоянии Хайм мог анализировать ситуацию, а не третировать свою нервную систему.
«Интересно, понимает ли доктор Джеймс?» – думал он. – «Если он заберёт у меня “Каплю”, он лишит меня части моего творческого потенциала. Да, я создал сегодня что-то удивительное, но что будет завтра? А через неделю? Что, если я потеряю эту способность раньше, чем предполагал?».
Он мысленно представил куб в пространстве и начал записывать все свои мысли на каждой из сторон этого 3D-объекта. Эта визуализация процесса анализа ситуации всегда помогала Хайму принимать решения и разрабатывать несколько вариантов плана действий в короткие сроки.
«Что, если “тёмные” мысли – это цена за мою гениальность?» – продолжал он поддерживать мысленный поток. – «Может, я должен принять их, а не пытаться избавиться от них? Но тогда почему доктор говорит, что это разрушает меня?».
Хайм снял обувь и вытянул ноги перед собой. Он выровнялся и почти сросся позвоночником с деревом.
«Итак, разрушение… Что есть разрушение? Это плохо или хорошо? Доктор сказал, что я могу разрушить себя. Как это повлияет на меня? Возможно ли, что через разрушение я обрету что-то большее?».
Глубокий вдох. Длинный выдох.
«Слишком много вопросов…».
Воображаемый куб уже был полностью исписан, но решение так и не приходило.
Солнечный луч проник сквозь крону и упал на его лицо. Он открыл глаза, глядя на свет. В этот же момент он почувствовал вибрацию вызова в видеофоне. Подняв руку, он активировал видеозвонок.
– Хайм, ты уже три часа идёшь с работы. Что случилось? – недовольный голос Эгберта вывел его из раздумий.
– Эгберт, не накручивай себя. Я всего лишь зашёл прочистить мозги в парке. Ты же не хочешь, чтобы я вернулся в плохом настроении? – с озорством ответил Хайм.
– Но ты бы мог хотя бы предупредить! – возмутился дворецкий. – Я оладушки напёк с черничным вареньем, жидкий шоколад мучился, готовил, книгу для чтения подобрал, а ты, оказывается, ёлками решил подышать. Ты абсолютно не считаешься со мной. Я для тебя всего лишь жестянка…
– Всё, я понял. Буду через 7 минут 48 секунд, – сказал Хайм, взглянув на табло гравиформы, и оборвал звонок.
Он устало откинул голову назад, прикрывая глаза. Через секунду он встрепенулся всем телом и принял позу для полета.
– Творить – значит жить, – задумчиво прошептал он и нажал стопой панель с надписью «Старт» на парящем диске.
Глава 2. Раздумья творца.
Сабтерн
Ночь выдалась беспокойной. Хайм ворочался на широкой кровати, которая вдруг показалась ему неудобной. Простыни сминались под его телом, подушка была слишком высокой, а одеяло то душило своей тяжестью, то его катастрофически не хватало. Он без конца менял позу: ложился на бок, переворачивался на спину, подгибал ноги, но ничего не помогало. Впервые в жизни он осознал парадокс: чем больше думаешь о том, что надо уснуть, тем дальше сон.
Темнота комнаты казалась на редкость густой и почти осязаемой. Впервые за долгое время он остался без световой подсветки – Эгберт решил, что смена режима сна может быть полезна. Лёжа на спине, Хайм разглядывал потолок, едва различимый в этой темноте. Раньше он не позволял себе столь беспечно исследовать свои страхи, но сейчас… Сейчас он просто наблюдал за ощущениями.
Страх темноты преследовал его с детства. Это был не панический ужас, а скорее тревожное чувство беспомощности, когда сознание заполнялось образами того, что могло скрываться за тенью. Хайм помнил, как в детстве боялся тёмных углов в комнате, будто там прятались невидимые глаза.
Он хотел остановить мучительный поток мыслей, но всё, что мог сделать, это закрыть глаза и игнорировать эмоции.
«Если я начну переживать, Эгберт это заметит», – напомнил он себе. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он, наконец, погрузился в беспокойный сон.
Впервые за много лет Хайм спал меньше восьми часов. Это был недопустимый риск для его распорядка: каждая минута сна рассчитывалась согласно предписаниям Центральной медицинской лаборатории. Проснувшись, он сразу понял, что сегодня не в лучшей форме. Состояние усугубилось, когда в голове всплыло странное, но как будто знакомое слово: «бессонница». Встрепенувшись, он быстро собрался и вышел из дома, не реагируя на брюзжание Эгберта.
Решение прогуляться пешком на работу пришло спонтанно: обычный маршрут на гравиформе казался слишком привычным и ограничивающим. Хайму безумно захотелось перемен.
Утро Медиополиса встречало его мягким светом и утренней активностью жителей. Дороги города были выложены гладкими плитами, их оттенки менялись в зависимости от времени суток, создавая ощущение, будто ты идёшь по живой поверхности. Он решил сосредоточиться на плитах и попытаться идти по их цветам в спектральной последовательности. Люди вокруг двигались неспешно, но целеустремлённо, не обращая на него внимания.
Каждое движение жителей казалось продуманным и точным, будто их жизнь была идеально отлаженным механизмом. Одни бегали в специальных костюмах с голографическими экранами, отображающими данные о физической активности. Другие беседовали, казалось бы, в одиночестве, но жесты выдавали общение через встроенные в одежду коммуникаторы. Роботы-уборщики беззвучно сновали вдоль улиц, собирая невидимую пыль, а в воздухе витали крошечные дроны, которые, как Хайм знал, отвечали за мониторинг городской среды.
Никто не обратил внимания на странно улыбающегося мужчину, который прыжками перемещался с одной плиты на другую. Он развлекался, пока его взгляд не зацепился за подземный спуск сабтерна. Гладкие, идеально белые ступени уходили вниз к прозрачным дверям, ведущим на станцию. Люди с лёгкостью входили внутрь: кто-то с багажом, кто-то с детьми, кто-то поглощённый мыслями. Для них это было настолько привычным, что они не замечали, как быстро скрываются под землёй.
Хайма передёрнуло.
– Вниз… под землю, – тихо пробормотал он, останавливаясь.
Эта мысль всегда вызывала странное чувство тревоги. Конечно, в сабтерне ничего опасного нет. Он знал это, изучая инструкции по безопасности, где подробно объяснялось, как устроены платформы, как работают поезда и почему это самый безопасный вид транспорта. И что крепления ремней безопасности, и защитные экраны – сделаны из прочнейших материалов, но эта «адская колесница» вызывала в нем неподдельный страх.
Он видел видеоролики, созданные, чтобы снять напряжение у граждан. Как оказалось, немало людей испытывали страх перед использованием этого транспорта, хотя противников гравиформ было тоже достаточно. В видеообзорах демонстрировались уютные монорельсовые вагоны-капсулы с анатомическими местами для пассажиров, приглушённым светом и идеальной вентиляцией. Люди на экране всегда выглядели счастливыми: кто-то читал, кто-то слушал музыку, кто-то беседовал с соседями. Также были поезда для перемещения пассажиров на короткие и длинные расстояния. О последних Хайм практически ничего не знал, так как они были предназначены для людей с более высоким рангом в обществе творцов и специальным допуском к информации. Но всё это не имело для него никакого значения: его внутренний барьер отказывался принимать подземные поезда. Он не мог осознать как это может функционировать. Его мозг упорно твердил, что это невозможно.
– Нет, сегодня не стоит рисковать, – решил он, отводя взгляд от спуска. Картины древних катастроф всплыли в его сознании. Грудь неприятно сжалась, появился болезненный спазм, от которого защипало глаза.
– Что это? – прошептал Хайм, останавливаясь у лавочки. Он судорожно вдыхал воздух. Чувство было странным, будто внутри всё протестовало против невидимой угрозы.
«Может, это из-за смены режима “Капли”?» – подумал он, медленно приходя в себя. – «Надо будет обсудить это с доктором Блэком».
Придя в себя, он запрыгнул на гравиформу и вскоре добрался до Арт-галереи. Пройдя посты безопасности, он практически влетел в мастерскую, плюхнулся в кресло и нажал на кнопку вызова.
– Я ждал твоего звонка, Хайм…