Андрей Кокоулин
Неизлечимый детектив
Глава 2. Поезд и кэб
– Джонатан!
– Да?
Вокзал Паддингтон растворялся в клубах пара. Растворялся в них и я, и Гарпасту приходилось срывать голос, взывая к моей совести.
Гомонили люди, вскрикивали паровозные свистки, пространство грохотало, шипело и стучало на разные лады, металлические фермы уходили вверх, темнели закопченые вывески с номерами платформ.
Я еле полз, и Родерика это бесило.
– Черт вас возьми, Джонатан!
Мы пожалели денег на носильщика, и теперь на мне висели два объемных баула, а жирандоль я нес на плече. Меня пихали и норовили опрокинуть. Толпа пенилась между двух составов, Гарпаст, лавируя, бегал от вагона ко мне и тряс купленными билетами.
– Джонатан!
– Может, возьмете что-то одно? – просипел я.
– И не подумаю, – сказал Гарпаст и вновь унесся к вагону.
Он считал, что вчера я сделал целых три промашки (с письмом, Томасом и лишней порцией мяса, которую Родерик съел за меня) и поэтому не достоин снисхождения.
Мимо проскочил мальчишка. Штаны на лямке, грязная рубаха – по колено. Шляпа-котелок.
– Сенсация! Наводнение в пригороде! Виндзор под водой!
Газета плясала в детской руке непоседливым голубем – вот-вот клюнет и освободится.
Я миновал целый монблан багажа с двумя препирающимися у его подножья джентльменами, затем обогнул выстроившийся кружком оркестр и наконец-то оказался у нашего с Родериком вагона первого класса.
– О! – воскликнул мой друг с подножки. – Давайте же жирандоль!
Я освободился от подарка. Подсвечник напоследок (не без помощи Гарпаста) съездил меня по уху, но, Господи, какое же это было облегчение!
– Третье купе! – крикнул мне Родерик, пропадая внутри. – И поживее, Джонатан, поживее!
Пар обдул ноги.
Я закинул баулы в вагон и, утираясь платком, бросил взгляд на платформенное столпотворение. Вот он, Дантев ад, подумалось мне. Грязь, пар, частицы сажи и грешники. Хаос.
– Извините.
Около меня остановилась миловидная девушка лет двадцати в темной дорожной накидке, под которой голубел жакет. Светло-синяя юбка в тон жакету. Зонтик. Шляпка, украшенная цветами, перехваченная лентой под остреньким подбородком.
Любопытные, близко посаженные глаза.
Багаж – чемоданчик в компании с цилиндрической шляпной коробкой. Видимо, собиралась ехать недалеко. Или же ненадолго.
– Да? – наклонил голову я. – Вам что-нибудь нужно?
– Мне бы хотелось подняться, сэр.
Девушка показала рукой на вагонную дверь. Обручального кольца, как я заметил, на среднем пальце не было.
Незамужем.
Сердце мое затрепетало. Я, конечно, понимал, что это мимолетное знакомство не будет иметь какого-либо продолжения. Мне повезет, если мы, разойдясь по своим купе, еще встретимся в проходе, один, может, два взгляда, доброжелательных, но ничего не обещающих, легкие касания одежды, ее исполненная грусти фигурка у окна, за которым проплывают мокрые поля Королевства…
– Сэ-эр!
Меня довольно невежливо дернули за рукав.
Я вернулся душой на вокзал Паддингтон и обнаружил, что девушка смотрит на меня с непонятным раздражением.
– Что?
– Вы стоите прямо напротив входа.
– Ах, да.
Пряча платок, я шагнул в сторону.
– Сэр…
– Я отошел.
– Там ваши вещи.
– Черт!
Краснея, я поднялся в вагон.
Нет, нет в мире гармонии. Рисуешь себе возвышенного, тонко чувствующего человека, а у него оказывается кривоватый большой рот, под правым глазом, ближе к носу, будто чирей таится запудренная родинка, и первым же делом он бестактно принимается указывать вам на ваши оплошности.
Я подхватил баулы и зло потащил их по узкому коридору.
Лакированное дерево, ряд окошек, более редкий ряд дверей, полированные ручки, полоски металла, номерки.
Первое купе, второе, третье.
Девушка молчаливым цербером следовала за мной.
Вот куда она может ехать? – задался я вопросом. Достаточно хорошо одетая. Вполне обеспеченная, раз позволяет себе билет первого класса. Из пансиона к родителям? Гувернанткой в богатую семью? Или…
Я опомнился, когда за спиной осталось уже четвертое купе. О, дьявол! Я попробовал развернуться с баулами, но наткнулся на настороженный взгляд и счел за лучшее пройти в конец вагона. Пусть думает, что я собираюсь занять последнее купе. Вряд ли и она… То есть, конечно, есть вероятность…
– Сэр, вы тоже сюда?
Мы оба остановились у восьмого купе.
В углу, у тамбура, распространяя острый запах, горела керосиновая лампа. Мое растерянное лицо отразилось в зеркальной накладке.
– Н-нет.
– Тогда что вы тут делаете? – спросила девушка.
– Я?
– Джонатан!
Выглянувший в проход Гарпаст показался мне манной небесной. Я обрадовался ему как висельник отмене приговора.
– Я здесь! – торопливо крикнул я.
– Чем вы там, черт вас возьми, занимаетесь?
– Я забыл наш номер! Извините, мисс, – я деловито протиснулся с баулами мимо девушки. Она прижалась к стенке, прикрыв грудь чемоданчиком.
Глаза у нее подозрительно сузились. Что она теперь обо мне подумает? Ах, впрочем, уже все равно!
– О!
Я ввалился в купе и, бросив баулы в багажные ниши, плюхнулся на кожаный диван.
С комфортом расположившийся на таком же диване, только напротив, мой друг зашелестел газетой («Дэйли телеграф» за сегодняшнее число) и качнул ногой.
– Дурацкая ситуация, – пояснил ему я.
Гарпаст бросил взгляд поверх газеты.
– Признайтесь, что вас отшили.
– Вовсе нет.
– Отпираться бессмысленно, мой друг. Не забывайте, что в моем послужном списке есть и более заковыристые задачки.
– Все совсем не так.
Я отвернулся к окну.
– Ай-яй-яй, – Гарпаст отложил «Дэйли телеграф» и улыбнулся. – Вы непозволительно долго задержались у вагона. Скажете, что нет?
– Я устал, – сказал я, расстегивая пуговицы сюртука. – И действительно задержался.
Родерик сцепил пальцы на колене.
– Я вижу несколько по-другому. Вам понравилась девушка. Вы завязали с ней разговор. Тем более, что она показалась вам приятной внешностью и фигурой. Дальше – больше: вы взялись проводить ее до купе. Но, видимо, сказали что-то возмутительно легкомысленное, что с вами часто случается, Джонатан, и произошла размолвка. Свидетелем окончания которой мне и повезло стать. Теперь, – предвидя мои возражения, он поднял ладонь, – рассмотрим предпосылки моим выводам. Вы, Джонатан, в моменты раздражения или в ситуации, которая вас нервирует, неосознанно покусываете левый уголок губы. Как сейчас. Разве это связано со мной? Нет, говорю я себе, это связано с пассажиркой. Потом, вы потираете рукав сюртука. Скорее всего, вас по нему стукнули, и достаточно чувствительно. Опять я? Ни в коей мере. Складываем один плюс один. У вас слегка покраснели щеки. Это бывает от стыда, согласитесь. Кроме того, одно ваше присутствие у чужого купе, заметьте, вместе с тяжелыми баулами, выдает вас с головой. Не будь у вас симпатии к существу женского пола, вряд ли бы вы потащились с багажом через весь вагон. Я, во всяком случае, не представляю иного. Значит, изначально к вам были настроены дружелюбно. А вот то, как вы были рады моему своевременному появлению, говорит о том, что это дружелюбие уже улетучилось. Ну, разве не так?
Несомненно, в чем-то мой друг был прав.
Но объяснять ему, как это печально, когда реальность жестоко насмехается над воображением, я не стал – не хватало мне еще уколов и с этой стороны.
И вообще – зачем Родерика огорчать?
– Да, так все и было, – вздохнув, сказал я.
Гарпаст удовлетворенно качнул головой.
– Опыт! Опыт и наблюдательность! Вашу пассию, кстати, зовут Элизабет Максон.
– Вы знаете ее?
– Нет. Это имя написано на боку шляпной коробки. Маловероятно, что это чужое имя.
– Она не так уж красива, – грустно сказал я.
Гарпаст хмыкнул.
– Что-то, Джонатан, вы быстро сдались!
– Я вовсе не…
– Вы вовсе да, – перебил меня Родерик. – Не начав сражения, вы уже капитулировали. А где смелость? Где напор? Где азарт? Женщины, увы, весьма предсказуемые и весьма недалекие существа. И, кстати, совершенно никакие преступницы. Запутают всех, запутаются сами, бросят начатое на полпути. Я знал всего двух женщин, которые гибкостью ума и дерзостью поступков могли посоперничать с мужчинами. Двух! Всего! Одну притом поймали и повесили, а другая сбежала в Америку. А все оста-а-а…
Гарпаст застыл, наклонившись к газете, словно ряды строчек привели его в изумление. Наводнение в Виндзоре, как же!
Ох, Родерик!
Поезд подал гудок, клубы пара за окном сделались гуще, плотнее, вагон толкнуло назад, а затем медленно-медленно, в скрежете и стуке колес, потянуло вперед.
Вокзальная толчея сместилась за окно, исчезла, зачернели угольные кучи, поплыли, перемежаясь с неопрятными пустырями, цеха военного ведомства.
Я откинулся на мягкую спинку.
Что ж, путешествие никогда не бывает лишним. Новые впечатления. Новые мысли. И ты уже не так одинок, потому что дорога дает надежду.
Гарпаста покачивало.
Я посмотрел на него с улыбкой и достал из-за пазухи новую, дорогую, двухшиллинговую записную книжку, которой обзавелся накануне поездки.
Карандаш – в пальцы. С Богом!
«Мокрое, раскисшее Королевство…
Желто-коричневые поля, огороженные невысокими, в фут, каменными заборами, домики, жмущиеся друг к другу, грязные овцы в загонах, жирная, тучная глина проселочных дорог…
В один из дождливых мартовских дней мы с Родериком Гарпастом отправились с вокзала Паддингтон расследовать очередное убийство».
Я задержал карандаш.
С убийством, конечно, перебор. Но не напишешь же: «Мы отправились дарить жирандоль»! Кто это будет читать?
Хлопнула вагонная дверь.
Я передвинулся к краю дивана и, выглянув, обнаружил стучащего в первое купе кондуктора – рослого усача в форменной одежде.
– Разрешите? Попрошу билетики, господа.
– Родерик. Родерик.
Я наклонился к детективу, опасаясь его трогать. Мой друг пускал слюну, делая наводнение в Виндзоре наглядным.
– Родерик!
– Господа, – вновь раздался голос кондуктора (второе купе!), – доброе утро! Прошу предъявить…
Чертыхнувшись, я привстал и полез Гарпасту за пазуху.
Чего там только у него не было, во внутренних карманах! Сначала нащупалась коробочка с табаком, затем увеличительное стекло, затем спички, набор отмычек, простенькое стальное колечко, монетка в пол-пенса, клочок бумаги с неразборчивым текстом и, наконец, портмоне, в котором, как оказалось, никаких билетов…
– Тэк-с.
Я повернулся и столкнулся взглядом с подозрительно сощурившимся кондуктором. Ах, какая глупая ситуация! Двусмысленная!
Бывает, судьба ставит тебя в неловкое положение, только чтобы посмотреть, как ты будешь из него выходить. Проявишь сообразительность, и в дальнейшем получишь удачу в спутницы. Не проявишь…
Как назло, мои пальцы все еще держали чужое портмоне.
– Вы, извините, не то сейчас думаете, – сказал я, чувствуя, как начинают пылать уши. – Это совсем не воровство.
– О, да! – кивнул кондуктор, закатывая рукав.
Вид его не предвещал ничего хорошего.
– Мы друзья, – сказал я, возвращая портмоне на место, – у нас одно купе. Я как раз искал…
Закончить объяснение мне не удалось – усач схватил меня за грудки и приподнял к низкому потолку.
– Чем вы его оглушили, сэр? – зарычал он, багровея лицом.
– Ничем, – сдавленно произнес я. – Это у него свойство такое.
– Вы думаете, я вам поверю?
– …остальные, – вдруг услышали мы, – право слово, из себя ничего выдающегося… Хм, Джонатан, вы, похоже, опять куда-то влипли.
Мы с усачом синхронно повернули головы. Мой очнувшийся друг взирал на нас будто зритель в цирке Барнума и Бэйли. То есть, зрелище воздушного акробатического этюда со мной в главной роли, похоже, представлялось ему чертовски занимательным.
– Сэр, вы знаете этого человека? – спросил кондуктор.
– Родерик, скажи ему, – попросил я.
Гарпаст выдержал паузу, вытер губы и кивнул нам обоим.
– Да. Да.
Спустя мгновение подошвы моих ботинок вновь ощутили вагонный пол.
– Прощу прощения, – буркнул кондуктор. – Ваши билеты, джентльмены.
– Пожалуйста.
Родерик поднял газету, из-под которой выглянули на свет два серых прямоугольника.
– Благодарю, – кондуктор надорвал билеты с узкой кромки. – Кстати, – сказал он, указывая на меня, – ваш друг лазил к вам в портмоне. Всего доброго.
И дверь за негодяем-доносчиком щелкнула.
– Господа и дамы, предъявляем билеты! – послышалось дальше по проходу. – Предъявляем, не задерживаем, готовим!
Гарпаст зажмурил один глаз. Когда он так делал, незакрытый глаз приобретал удивительную пронзи-тельность.
– Это правда, Джонатан?
– Я искал билеты, – сказал я, отворачиваясь.
На выпученное око без содрогания я смотреть не мог.
– Вот уж не думал, – произнес похожий на насупленного филина Родерик, – что вы способны на такое. Пока мой мозг замыкается в аналитической работе, пока он занят систематизацией и обобщением деталей и мелочей, недоступных, Джонатан, вашему, без сомнения, достаточно среднему, пусть и с фантазией, уму, пока я выпадаю из сего вещественного мира в мир сопоставлений и причинно-следственных механизмов, вы, без всякой внутренней дрожи, грубо пользуясь моей беспомощностью, производите чес моих карманов!
– Если бы вы сразу рассказали про билеты…
Пробубнив это, я осмелился искоса глянуть на Гарпаста.
– Сразу… билеты… – передразнил меня он, все также одноглазо таращась. – Вы совершенно не умеете врать, Джонатан. Вранье должно быть в крови, а у вас детский лепет какой-то получается. Отдам, отдам я вам ваш фунт. С первого же дела отдам!
– Я честно… – начал я.
Но Родерик скривился, и я умолк.
За окном, выплывая из паровозного дыма, будто грязные океанские волны дыбились холмы с лежащим у подножий бурым снегом. Несколько коров проводили нас ленивыми взмахами хвостов. Хмурое утреннее небо со временем так и не сделалось светлее.
– Кстати, – сказал Гарпаст, ломая возникшую натянутость между нами, – я вполне могу этот фунт отработать.
– Как? – спросил я.
– Как специалист по женскому полу.
– О, боже! Я лучше сам.
– Вовсе нет, вы стеснительны, – с энтузиазмом заговорил Гарпаст. – А я вам в продолжение своей речи о женщинах скажу, что в бытность завсегдатаем одного мюзик-холла в Вест-Энде сделал интересные наблюдения насчет женской природы. Так вот, женщину, в силу ее примитивизма, очень легко завоевать. Подарки, комплименты и настойчивость. Запомните, Джонатан, подарки, комплименты и настойчивость! Это три кита, перед которыми падет любая женская крепость. Причем, если не срабатывают два первых, что, скажем сразу, маловероятно, то настойчивость обязательно вызовет у предмета ваших притязаний невыразимую к вам жалость, которой вам и следует воспользоваться. Вы знаете, что женщины часто любят из жалости?
Я качнул головой.
– Что ж вы сами до сих пор не женаты?
– С моим-то умом? – двинул бровью Родерик. – Для стряпни мне достаточно миссис Терриберри. А на улочках и в игорных клубах хватает предложений любви без обязательств. Мы – просвещенная страна. И даже в этом смысле передовая.
Он звонко хлопнул ладонями по ляжкам.
– Ну что, пошли?
– Куда? – удивился я вставшему Гарпасту.
– К Элизабет Максон, конечно же! – он потянул меня за руку. – Подарки и комплименты, Джонатан. Я устрою вашу личную жизнь. У вас нет ничего подарить?
– Родерик…
С великой неохотой я дал увлечь себя в проход.
– Что, нет подарка? – мой друг скорчил гримасу. – Тогда комплименты. Сначала извинения, потом комплименты. Я знаю, это работает.
– Понимаете, Родерик, я не уверен…
– Вот! Вот, – Гарпаст наставил на меня палец. – Вы все три года так. Хорошо, что я с вами.
За окнами мешалось желтое с серым, коричневое с грязно-зеленым. Один депрессивный пейзаж перетекал в другой, и даже выглянувшее на мгновение солнце казалось предвестником апокалипсиса.
Я шел будто агнец на заклание.
Сомнения ныли во мне, страх бурлил, предчувствия угнетали, а раздражение деятельным Гарпастом зудело под кожей. Что я скажу? Зачем? Мне совершенно не хочется, думал я.
И вместе с тем, подспудно, я желал, чтобы все именно так и происходило: разнесчастный герой, благородный (за фунт) помощник, неясное, не оформившееся чувство.
Впрочем, солнце все равно казалось апокалиптичным.
Гарпаст остановился у восьмого купе:
– Стучите.
– А что я скажу? – зашептал я.
– Скажете, что не можете простить себе того, как вы расстались, – зашипел в ответ Родерик. – Что чувствуете себя последним болваном. Что она не идет у вас из памяти, ее прекрасные глаза, ее тонкая рука, ее милая шляпка. Что вам, как писателю…
– Ну, это уже слишком!
– Тьфу! Тогда это скажу я. Стучите!
Родерик приподнял мне руку.
– Я не совсем…
– Стучите же!
Он стукнул в дверь моими пальцами.
– Э… Элизабет? – позвал я.
За дверью было тихо.
Я повернулся к Гарпасту:
– Наверное, она спит. Не будем мешать.
– Еще раз, – сказал неумолимый Родерик.
Пришлось постучать снова.
– Извините, Элизабет…
Я взялся за ручку.
– Стойте!
Гарпаст вскрикнул так неожиданно, что я буквально окаменел. Все во мне сжалось, дыхание перехватило, а сердце провалилось в живот.
Родерик осторожно отлепил мои пальцы.
– Смотрите.
Он повернул ладонь. Пальцы оказались испачканы чем-то красным.
– Что это? – тихо спросил я.
– Кровь. – Мой друг присел у двери и, не касаясь, осмотрел дверную ручку. – След нечеткий, смазанный. Вы еще поработали…
Он достал платок.
– Знаете, Джонатан, – сказал он, повернувшись ко мне, – я всегда хотел расследовать убийство в идущем поезде. С него невозможно сойти, а, значит, круг подозреваемых ограничен лишь пассажирами. Кто-то убил, но кто? Представляете? И я методом опросов и анализа нахожу расхождения в показаниях…
– А остановки? А если убийца выпрыгнет в окно?
Гарпаст вздохнул.
– Зануда вы, Джонатан.
Платком он обернул чистый край ручки. Мягко щелкнул язычок замка. Господи, подумалось мне, а если там труп? Если там бедная девушка с ножом в сердце? Или же убийца?
– Может, позвать проводника? – побледнев, прошептал я.
– Не торопитесь.
Дверь отворилась без скрипа.
Первое, что бросилось мне в глаза, – пятна на светлом коврике на полу и смятая салфетка на столике.
– Ага, – сказал Гарпаст, распахивая дверь во всю ширину.
В купе было пусто.
Я выдохнул. На левом диване стояла шляпная коробка, дорожная накидка висела на крючке у стены, на правом диване обложкой вверх лежал роман Бронте. Красная атласная лента пересекала его наискосок.
В голове моей (о чем я только думал!) проскочило, что «Красная лента» – изумительное название для рассказа.
– Красная лента, – сказал я вслух.
– Вы думаете, это важно? – Гарпаст склонился над книгой, поморщился, затем подсел к столику. В руке у него появилось увеличительное стекло. – Крови немного. Ее подтирали. О чем это говорит, Джонатан?
– Не имею понятия.
– Плохо, Джонатан. Плохо.
Лицо моего друга приобрело сосредоточенное выражение. Он заглянул в багажные ниши, подергал ручку окна, снял и повертел накидку, лег на пол и обследовал коврик. Я стоял между диванами, и мне приходилось споро убираться с его пути, изгибаясь и цепляясь за верхние полки.
Наконец Гарпаст успокоился.
– Итак, – произнес он и посмотрел на меня, – я представляю себе дело так. Некий злоумышленник проник в купе, угрожая ножом, нанес девушке порез и…
– Что и?
– Скорее всего, они были знакомы. Следов его нет, значит, обувь у него была чистая, криков мы не слышали, может быть, это что-то на почве ревности. Выяснение отношений. – Родерик почесал висок. – Парень горячий, легко возбудимый, но, пожалуй, и легко остывающий, иначе бы не дал промокнуть кровь.
– Но куда они делись?
– Не знаю. Убийства не было, Джонатан. А жаль. Было бы любопытно. Первый подозреваемый, кстати, кондуктор.
Я замотал головой.
– Родерик, девушки нет в ее купе. Я ее знакомых не видел. А что если ее хладный труп убийца сейчас сбрасывает под насыпь?
Мое яркое, живое воображение нарисовало мне скатывающееся в канаву тело в голубом жакете и светло-синей юбке. Прекрасное, так мало пожившее тело.
Это было настолько щемяще-печально, что я впал в отчаяние.
– Родерик! Она труп, труп!
– Что-о?
Я повернул голову и встретился глазами со стоящей в проеме моей недавней знакомой.
Лицо у нее было мокрое, раскрасневшееся, к распухшему носу она прижимала платок, капелька крови темнела на блузке.
Обрадовавшись, я протянул к ней руки.
– А мы думали, что вы труп, Элизабет! А вы ожили. То есть, вы вовсе и не оживали, вы были живой. Вы и сейчас живая! Это такое счастье!
Мой друг Родерик попытался залепить мне рот ладонью, но я был выше, вертлявей, и ему не хватило длины рук.
– И хорошо, что у вас нос! – Воскликнул я. Гарпаст почему-то обхватил меня сзади, мешая приблизиться к девушке. – То есть, нос есть у всех, и у вас тоже. Но хорошо, что у вас кровь из носа! В смысле, что мы думали, будто вас ножом…
Я несколько раз, показывая, сжатой в кулаке рукой распорол воздух.
И если до этого Элизабет только непонимающе хлопала глазами, видимо, едва соображая, что надо двум забравшимся в ее купе джентльменам, то теперь зажмурилась.
А потом и завизжала. Противным, надо сказать, голосом.
Разумеется, мы были вынуждены сойти с поезда. Чтобы не усугублять. И хотя мы все объяснили: сначала усатому кондуктору и всем собравшимся, потом – оказавшемся тут же доблестному констеблю, а затем и самой Элизабет Максон, оставаться и далее в вагоне было уже никак невозможно.
В маленьком сонном Биконсфилде мы выгрузились: два баула, жирандоль и разбитая вера в человеческое понимание.
Паровоз издал гудок, бледный женский профиль мелькнул в проплывающем окне, клубы пара растаяли, как и надежды добраться до Шорсфилд-тауна железной дорогой.
– Что ж, Джонатан, – сказал Гарпаст, оглядывая зданьице станции, – надо признать, мы напугали бедную девушку.
– Мы вообще зря вошли в ее купе, – сказал я.
– Но вошли-то мы из-за вас! – Родерик ступил на дощатый помост. – Это вашим желаниям мы потакали.
– Сомневаюсь, – неслышно буркнул я.
– Любезный, – Гарпаст поймал за локоть старичка, вышедшего к путям из дверей станции, – где здесь можно нанять кэб?
– Что? – Благообразный старичок подставил ладонь к уху.
Он был в серых панталонах и сорочке, поверх которой на худые плечи был накинут клетчатый платок.
– Кэб, – сказал Гарпаст. – Лучше закрытый. Но можно и двуколку.
– Сегодня дождь, – пожаловался старичок, уставив на моего друга слезящиеся глаза. – В дождь меня не зовут. И когда ясно, не зовут. А вот в туман…
Он замер, вытянув шею и высматривая что-то в хмурых холмах вдали.
– А кэб? – безнадежно спросил Родерик.
– Не зовут…
Пока мой друг искал кого-нибудь повменяемей, я перетащил наши вещи ближе к стене станции. Рядом тут же нарисовался чумазый мальчишка с хитрыми глазами. Настоящий диккенсовский оборванец. В обтреханном коричневом пиджачке на голое тело и перешитых штанах. В накрученном на горло полосатом шарфе и мятом цилиндре на заросшей голове.
– Вам помочь, сэр?
– Нет.
– Я могу посторожить ваш багаж. Всего два пенса. – Мальчишка улыбнулся и шмыгнул носом. – У нас городок такой…
– Какой? – спросил я.
– Ну, смотреть надо, чтоб чего не свистнули.
– Ты лучше подскажи, где можно нанять кэб.
– А два пенса?
Я полез в карман.
Две монетки легли в грязную руку и тут же пропали.
– Значит, сэр, – посерьезнел мальчишка, – пойдете по Пенн-роуд прямо до Финч-лейн, а по ней до конца. Ну, до загиба. Там будет почтовое отделение и транспортное бюро Уорвика. У них часто есть свободные места в каретах. Но идти далеко, а у вас – тяжести.
– Ты хочешь помочь?
– Не задаром, сэр, – мальчишка снова шмыгнул носом.
– Родерик! – крикнул я.
Мой друг появился из-за угла, задумчиво хмурясь.
– Странный городок, – заявил он, – сумасшедший на сумасшедшем. Сейчас какая-то старуха чуть не огрела меня зонтом.
– Ха! Это, наверное, миссис Питли, – сказал мальчишка. – Она всех бьет!
– Этот молодой человек, – указал я на него Родерику, – вызвался проводить нас к перевозчику.
– Три пенса!
– Джонатан, – Гарпаст потянул меня в сторону, – деньги, конечно, ваши, спору нет, – зашептал он, – но куда нас заведет этот проводник, вы подумали?
– Мне кажется, он вполне честен, – сказал я.
– О, да! Пока платите.
– Родерик, это и ваш багаж.
– Ох, втравите вы меня… – Родерик с сомнением посмотрел на мальчишку. – Ладно, вы несете, я, с револьвером, отслеживаю позади.
– Зачем же?..
– Я тайно, – сказал мой друг. – Никто напоказ выставлять оружие не собирается.
По склизкой, с пятнами луж дороге мы маленьким отрядом выступили на Пейн-роуд. Мальчишка нес жирандоль, я – баулы, Гарпаст прыгал между лужами, стараясь не замарать брюк. В окна низеньких домов на нас пялились женщины и дети.
Не думаю, что мы представляли собой нечто выдающееся, просто, возможно, до сей поры никто у них, в Биконсфилде, с поезда не сходил.
Ну, еще Родерик смешно задирал ноги.
С неба начал сеять дождик. Пейн-роуд, разбитая колесами, с каждым футом все больше напоминала канаву с глинистой жижей на дне. Мальчишка два раза чуть не упал, меня как-то уравновешивали баулы. Гарпаст выбрался на высокую вытоптанную обочину.
Покачивались кусты за оградами, недалеко взвизгивала пила, вторил ей какой-то дурной пес.
Мы прошли мимо таверны, распугали чьих-то кур, бездумно сунувшихся под ноги, обогнули густо пахнущую свежим деревом и усыпанную опилками площадку с поленницей мокро поблескивающих дров.
– Дядя Том! – вдруг заорал мальчишка и рванул к сарайчику, распахнувшему ворота прямо на дорогу.
– Черт! – Гарпаст, оказавшийся по другую сторону, заскользил вниз. – Ловите его, Джонатан!
– А баулы? – повернулся вслед ему я.
– К черту!
Мой друг со второй попытки одолел противоположный склон.
Жирандоль уже скрылся в сарайчике, но тут же, к немалому облегчению, появился вновь. За мальчишкой прямо к Родерику вышел мужчина с пышными рыжими усами, плавно переходящими в баки. Он был в суконном, в нескольких местах штопанном пальто, штаны заправлены в сапоги, через шею перекинут узкий кожаный ремень.
– Сэр.
Гарпасту подали ладонь, и тот, слегка замешкавшись, ее пожал.
– Сэр, мне тут сказали, вам нужен кэб.
– И кэб, и жирандоль, – показал пальцем Родерик.
– И докуда?
– До Шорсфилд-тауна и немного дальше.
Названный Томом задумался.
Пока он соображал, я вытянул баулы из канавы Пейн-роуд, выбрался сам и, измазанный, встал у Родерика за левым плечом.
Наконец Том посветлел лицом.
– Это, значит, миль двадцать будет?
– Где-то двадцать пять, – сказал Гарпаст.
Мальчишка присвистнул, его дядя приосанился и даже вытер руки о полы.
– Нечего вам идти к Уорвику, – сказал он. – У меня есть закрытый кэб, старенький, но одну ось я уже починил, а вторая и так держалась. Колеса крепкие, сиденья хоть и без обивки, но надежные. Стенки я укрепил. Лошадь возьмем у Грисомов. Ну-ка, Дикки!
Мальчишка со звоном опустил жирандоль у ног Родерика.
– Я сейчас, дядя!
Придерживая цилиндр, он скрылся за сарайчиком.
– Во-от, – протянул Том. – А Уорвик с вас больше возьмет. Я-то всего полтора фунта…
Гарпаст незаметно пихнул меня локтем – ясно, что он полагал меня ответственным за несвоевременный сход с поезда, соответственно и платить должен я.
– Потом, – продолжил Том, – у нас здесь в этот год льет и льет, не весна, а наказание, Мисборн уже пучит, Литтл Миссенден подтапливает вовсю, где-то уже и не проехать, придется кружным путем… Так что не, полтора фунта – это еще по-божески!
– Радуйтесь, Джонатан, – обернулся ко мне Родерик, – вот он, ваш мир, мир денег и наживы. Здесь за все надо платить.
– О, Господи! – сказал я.
Мне пришлось отвернуться, чтобы достать из кармашка в кальсонах под брюками банковский билет. Очередной.
Такими темпами у меня скоро совсем не останется денег даже на взнос за «Ремингтон». И зачем я вызвался в сопровождающие?
Денег было жалко.
Глухая обида на Родерика заворочалась под сердцем.
– Остальное – по прибытии, – сказал я, вручая купюру нашему будущему извозчику.
Тот недоверчиво повертел фунт в пальцах.
– Я как-то больше с монетами…
– Ничего.
– Дядя Том, Мартина дали! – донеслось до нас.
Мы обернулись – по густой траве мальчишка вел к воротам меланхолично ступающего коня. Каурого, желтогривого, с провисшим брюхом.
За ним бежали две девочки лет пяти-шести, но остановились, увидев меня и Родерика.
– Ну! – обрадовался Том. – Сейчас и запряжем!
Он окунулся в сумрачные недра сарайчика, в недрах зажглась лампа, осветив висящую на стенах упряжь, рядком лежащие хомуты, подковы, косы и ржавый нагрудник.
– Багаж давайте сюда, – Том направил лампу в сторону – и на фоне высящейся копны сена блеснуло черным лаком дерево. – Дикки, не стой, помогай.
– Сюда, джентльмены.
Звякнул хрусталем жирандоль. Я потащил баулы за мальчишкой.
Кэб, четырехколесный, типа бруэм, имел явные следы ремонта. Боковая стенка у него желтела новым, неокрашенным деревом, дверца была половинчатая и тоже новая.
Пока я распределял вещи под сиденья, сколоченные из занозистых досок, Гарпаст, щурясь, обошел бруэм по периметру.
– Кэбу, похоже, хорошо досталось, – заметил он.
– Да, слетел с холма, – отозвался Том, крепя постромки, – лошади понесли и, значит, с обрыва. Я и подобрал, раз никому не нужен. Казалось бы, все прахом, а одна ось целая…
– Ясно, – сказал Родерик.
Конь фыркал, переступая по настилу. Мальчишка гладил его по шее. Девочки выглядывали из травы.
– Ну, вроде все, – Том поймал в кулак узду. – Пошли, Мартин, пошли. Дикки, принеси джентльменам шкур на скамьи.
– Садимся, Джонатан, – скомандовал Гарпаст, залезая в кэб на ходу.
– Эй, а три пенса, сэр? – дернул меня за рукав мальчишка.
– Конечно.
Я расплатился, получил ворох пыльных, остро пахнущих шкур, то ли волчьих, то ли собачьих, и поделился ими с Родериком.
Сиденье впечаталось в зад, заскрипели колеса, мы остановились на несколько секунд, необходимых, чтобы Том прикрыл ворота сарайчика.
Девочки помахали ладошками.
А затем Пейн-роуд осталась слева, потянулся лес, стало мокро и мрачно, влажно чавкала грязь, и я думал: куда еду? Зачем?
