Андрей Кокоулин
Неизлечимый детектив
Глава 3. Убийство!
Дневной сон – муторный, прерывистый.
Бруэм потряхивало, я скользил по скамье, Родерик сладко похрапывал, как-то умостившись и не сползая на шкурах вниз.
Снаружи мелькали стволы пихт.
Края казались совсем дикими, недалеко от Лондона, а ни человека, ни его следов. Ни зарубок, ни пней, ни просек. Лишь дорога, которая тянется глинистой полосой с отпечатками колес и назад, и вперед.
По крыше кэба убаюкивающе постукивали капли.
Я достал было записную книжку, но не смог написать ни строчки. Карандаш обрел склочный характер и прыгал в пальцах, царапая бумагу и придумывая несуществующие буквы – плящущие пьяные палочки и закорючки.
Наверное, такими вот палочками можно было бы обозначить весь алфавит. Сделать, например, что-то вроде шифра. Жалко только, и сам забудешь, что писал, и подсказать будет некому.
Вот, например, «Элизабет».
Простая прямая. Прямая с крючком внизу. Косая с наклоном вправо… От танца палочек зарябило в глазах. Косая с крючком. Бр-р…
Бруэм вдруг встал.
Наш извозчик тяжело спрыгнул с козел – выглянув, я увидел, как он, загребая жижу сапогами, охлопав коня, проходит вперед.
– Что там? – крикнул я.
Том не услышал. Зато услышал Родерик, завозился, приоткрыл один глаз.
– Что за манера, Джонатан, рвать глотку при каждом удобном случае? Такой сладкий сон… Представляете: мертвец, закрытая комната и шесть подозреваемых!
– А вы?
– Ну, и я, конечно, – Гарпаст шевельнул плечами, натянул шкуру на живот. – Как они все выкручивались… Убийцы!
Он зевнул.
Фигура кэбмена стояла неподвижно. Я открыл дверцу и выбрался наружу, натянув до ушей кепи.
Дорога спускалась вниз. Том, не обращая внимания на темнеющее от мороси пальто, разглядывал что-то видимое ему одному.
– Ах ты ж!
Подойдя, я увидел пологий песчаный берег, две размытые колеи, столбики свай и клокочущую свинцово-серую воду. С той стороны низкого берега дыбились остатки помоста.
– Как есть снесло, – произнес Том.
– А объезд? – спросил я.
– Куда ж без него. Только как бы и там тоже… – Том повернулся. Пышные усы его живописно прилипли, размазались по щекам, нос был красный. – А был-то, сэр, ручей, меленький, до щиколоток не доходил.
Я пожал плечами.
– Так мы что?
– Едем. Попробуем через Холмер Грин. Но, скажу вам, сэр, с нынешней весной ни в чем нельзя быть уверенным.
И снова был лес, бруэм поскрипывал на поворотах, меня гоняло по скамье, а проснувшийся Гарпаст морщился на каждой кочке.
– У него ж, мерзавца, нет рессор, – шипел он и привставал, пытаясь предугадать новый толчок, – во сне как-то не чувствовалось…
– Он же сказал, кэб рухнул с обрыва. Немудрено, – говорил я.
– Мог бы и починить.
В низинках, которые мы преодолевали, стояла вода.
Из-под колес плескало как из-под катера, Том покрикивал на неторопливого Мартина, пол под ногами потемнел от сырости и потрескивал.
– Как бы нам не потонуть, Джонатан, – обеспокоенно сказал Гарпаст через полчаса то ли езды, то ли плаванья. – Если уж Виндзор затопило…
– В этой части Королевства нет крупных рек, – сказал я.
– Рек нет, а наводнение есть.
– Не умеете плавать?
– Вы исключительно догадливы, мой умеющий плавать друг!
Сказав это, Гарпаст обиженно отвернулся от меня, уделяя внимание голым, растущим из воды деревьям. Лицо у него сделалось кислое и бледное.
Бруэм покачивало, и сходство с речным путешествием только усиливалось. Не случилось бы у Родерика морской болезни, подумал я.
Впрочем, скоро мы проехали опасный участок, дорога взяла выше, по правую руку мелькнула вырубка. Лес то редел, то сгущался, норовя просунуть еловые лапы в салон. Дождь припустил. С протекающей крыши закапало.
– Какой-то мокрый ад, Джонатан, – сказал Родерик, клюнутый каплей в шею.
Я потер промокший рукав.
– Может, переждем где-нибудь? В Холмер Грин?
– Если он еще не скрылся под водой.
Защищаясь от протечек, Гарпаст натянул капюшоном одну из шкур.
– Родерик, – сморщился я. – Она пахнет.
– У меня насморк, – сказал мой друг.
Я высунулся в проем.
– Том! Том! Есть ли здесь где остановиться?
– Нет, сэр! – прокричал Том, перевесившись набок, чтобы мы могли встретиться глазами. – Мы взяли правее Холмер Грин, если повезет, – он показал куда-то за серый от дождя лес на взгорке, – то доберемся до одного из поместий, Эмберхилла или Чемпершира.
– Тогда давайте туда.
Том кивнул и выпрямился.
Я нырнул обратно в кэб, с мокрым, как у утопленника, лицом.
– Ну что? – спросил Родерик.
Со шкурой на голове он производил странное впечатление. Казалось бы, респектабельный джентльмен в макинтоше, и вдруг – это.
– Эмберхилл или Чемпершир, – сказал я, вытирая щеки ладонью.
– Прекрасно.
Гарпаст откинулся назад.
Тяжело проворачивались колеса. С чавканьем отлипала грязь. Краем губы хмурый Гарпаст сдувал лезущие в глаза волоски.
Мы протащились мимо останков каменной стены, может, еще римской, мелькнула просека, затем лес расступился, ноздреватый склон холма оскалился черным провалом выработки. А дальше уже дорога потянулась через кочковатое поле.
– Слышите? – напрягся вдруг Родерик.
– Нет, – сказал я.
– Шумит.
– Что шумит?
– Вода, мой друг, вода.
Я выглянул.
Сквозь дождь ничего не было видно. Том повернул, травяной клок утянулся под днище, щелкнул об обод валун, невидимая канавка плеснула водой.
– Да нет же, Родерик…
– Да-да, тешьте себя, тешьте.
– Но почему? – спросил я.
И услышал.
Шумело впереди. Все громче и громче. Рычало, шипело, бурлило. Звало.
И бруэм спешил на этот зов!
– Наш кэбмен сошел с ума! – воскликнул я.
Гарпаст хмыкнул.
– Джонатан, а где логические посылки? Мне вот сдается, что нас ждет мост и хорошая тряска. На вашем месте я бы сел поудобнее.
– Скажете. Я и так…
Нас затрясло, и я прикусил язык. А еще приложился виском к боковой стенке.
Снаружи взревел бурный поток. Он предстал моим глазам, выхлестывающий из-под бревен, грязный, пенный, кажущийся бесконечным в пасмурном сумраке дня, несущий ветки и землю и вскипающий бурунами.
Заржал Мартин. Мы встали.
Выругался Том, щелкнул вожжами. Мост качнуло, и бруэм обдало брызгами.
– Мартин, чтоб тебя!
– Джонатан, – мертво произнес Гарпаст, – приготовьтесь меня спасать.
– Том! – крикнул я, приоткрыв дверцу. – В чем дело, Том?
Прямо под ногой, в двух футах, клокотала бездна.
Бездна казалась холодной и алчущей. Ее выпирало вверх. Пена набрасывалась на колеса. Вода снизу, вода сверху.
Того и гляди водяной вцепится в каблук.
– Том!
– Боится, зараза! – услышал я приглушенный ревущим потоком голос.
– Кто?
– Конь, сэр!
Том, возникнув на мгновение сбоку, взмахнул руками.
– Какого черта, Том? – крикнул я.
И тут бревна под нами треснули.
Мост повело, устрашающий треск раздался снова. Взбесившийся ручей, казалось, с новой силой набросился на преграду.
Повернувшись, я заметил в руке у Родерика «бульдог».
– Родерик!
Я попытался выхватить оружие у Гарпаста. Несколько секунд мы боролись, и я проиграл.
– Стреляться – это не выход!
– Тьфу на вас, Джонатан! – Родерик, отпихнув меня, высунулся из бруэма.
Револьвер его нацелился в сторону козел.
– Родерик, если вы застрелите Тома, это нас не спасет!
– Умолкните.
– А если коня…
Выстрел показался мне громовым раскатом.
Бруэм, подпрыгнув, рванул вперед, меня свалило между сидений, а носком ботинка я пробил дыру в днище. Позади со страшным шумом и плеском, похоже, обрушился-таки мост.
Нас вынесло на взгорок, и здесь мы остановились – Том совладал с испуганным конем.
– Ну вот, – удовлетворенно отметил Родерик, – утопление откладывается.
Не сговариваясь, мы с ним вышли под дождь. Бруэм застыл на глинистой проплешине, колесный след полого вел вниз.
Там, где должен быть мост, торчало, то скрываясь под водой, то появляясь вновь, одинокое бревно.
– Все, джентльмены, – сказал вставший рядышком Том, – назад дороги нет. Добро пожаловать в Эмберхилл.
– Это далеко? – прищурился Родерик.
– Минут пять, сэр, и мы будем в поместье.
– Нас примут?
– Не дать приют в такую погоду могут только свиньи, сэр, – сказал Том и высморкался.
Я зачарованно смотрел на серую бурлящую воду ручья, возомнившего себя рекой, пока Гарпаст не хлопнул меня по плечу.
– Садимся, Джонатан.
Эмберхилл показался, едва мы миновали прозрачный осинник и обогнули невысокий холм. Мрачный двухэтажный, увитый плющом особняк вырос перед нами, пугая темными окнами. Слева от него обозначился навес с коновязью, справа – сарай с высокими воротами. Огромная лужа пузырилась посреди пустого двора.
Том, объехав лужу по краю, остановил бруэм перед каменным, в две ступени, крыльцом.
– Прибыли.
– Не туда, конечно, прибыли, – проворчал Гарпаст, обнимая жирандоль, – но хотя бы без приключений.
Я имел собственное мнение о приключениях, но счел за лучшее промолчать.
Стрельба из револьвера – пусть. Мост рушится в водяную бездну – значит, так и надо. И все в порядке! Нет, я молчу, молчу.
Две ходки от бруэма к массивным, в полтора человеческих роста дверям – и баулы обрели пристанище на каменных плитах рядом с жирандолем.
Родерик изучал кольцо, вделанное в дверь.
– Им нечасто пользуются, Джонатан, – сказал он, пробуя пальцем вмятину от кольца, образовавшуюся на створке.
– Так стучите! – попросил я, чувствуя, как влага пропитывает сукно сюртука.
– Э, нет, – поднял палец Гарпаст, – здесь могут водиться свиньи, о которых нам только что…
– И свиньи, и овцы, – Том поднялся к нам по ступеням и посмотрел сначала на меня, а потом на Родерика, – без живности здесь нельзя. А чего не стучим?
Не дожидаясь ответа, он бухнул в дверь кулаком.
– Хозяева!
Небо стремительно темнело, и я подозревал, что мы вот-вот станем свидетелями первой весенней грозы.
– Хозяева! Эй!
Наш кэбмен присовокупил к первому удару второй и третий.
Крепость двери и шум дождя не давали распознать какие-либо звуки с той стороны. Слышат ли нас? Спешат ли на стук?
– Еще есть окна, – как бы между прочим заметил Родерик.
– Предлагаете бить?
Я пошел вдоль фасада, вглядываясь в сумрак за стеклами.
Особняк казался загроможденным мебелью и тенями. Большая зала в три окна с массивами диванов и шкафов, маленькая темная комната с напольными часами, рукав коридора с косым треугольником, обозначающим лестницу на второй этаж.
Нигде никакого движения.
То ли спят, то ли умерли. Смерть еще как-то извинила бы…
Выловив своим кепи несколько десятков капель с карнизов и крыши, я в раздажении повернул обратно и тут же в узком стрельчатом окошке заметил плывущий к нам огонек.
– Идут!
Поднявшись к дверям, я встал за Родериком.
– Ради бога, молчите, – обернулся он ко мне, – еще ляпнете что-нибудь.
– Что ляпну? – спросил я, но Гарпаст лишь шевельнул плечом.
Впрочем, открывать нам не спешили.
– Кто вы и что вам надо? – услышали мы голос из-за двери. Голос был скрипучий и, судя по всему, принадлежал старому слуге. – Если вы дьяволовы отродья, то убирайтесь прочь.
В когда-то богатых, но потом обедневших семействах такие слуги имелись всегда. Они, собственно, и олицетворяли тот упадок, в который приходили семейные дела.
Да, они знали и молодость, и расцвет, но прикипев к хиреющему поместью, как плющ к стенам, дряхлели вместе с ним.
Глохли, слабели и ненавидели случайных гостей.
– Я – Родерик Гарпаст, – прервал мои размышления Родерик, – со мной мой друг Джонатан Ривольд и Том э-э…
– Каули, – наклонился к двери кэбмен.
– И Том Каули. Здесь дождь и… Всюду вода. Нам бы переждать непогоду…
– И обсохнуть, – добавил Том.
– И переночевать, – сказал я.
Родерик пихнул меня локтем.
Некоторое время за дверью молчали. Я так и видел, как старик, уставя бесцветные глаза в пол, пытается сообразить, кроется ли в незнакомцах опасность.
И так взвешивает, и этак.
Трое. Просятся в дом. Но вежливо. Джентльмены. Может быть даже из столицы. Приятное общество, чтобы скоротать вечер.
А ну как нет? Мало ли.
– Входите.
Щелкнул массивный засов, и одна из створок приоткрылась. Гарпаст ринулся внутрь, на золотистый свет свечи, первым.
– Наконец-то! – Расстегивая макинтош, он загородил весь проход. – Мы уж думали – все! У вас что-то темно, кстати…
– Экономим, – был ему ответ.
Гром раскатился по небу. Дождь превратился в ливень. Наверху, над нами, хлопнул ставень.
– Родерик!
Я попытался подвинуть друга.
– Имейте совесть, Джонатан, – недовольно произнес Гарпаст. – Здесь хорошие полы, я стараюсь не наследить. А вот еще и скамеечка…
Он сел и принялся кряхтя стаскивать грязные ботинки.
С баулом на плече я все же протиснулся мимо него и чуть не столкнулся с держателем свечи.
Как я и предполагал, это оказался старик в поношенном, побитом молью фраке, сорочке и серых панталонах. Скорее всего, дворецкий. Если, конечно, в доме, кроме него, имелся кто-то еще из прислуги. А так, наверное, он был и камердинером, и садовником, и привратником, и каменщиком, и, возможно, даже конюхом. Унылое лицо. Длинный нос, седые баки, поджатые в неодобрении губы. Руки у него подрагивали, и огонек свечи плясал один из тех туземных танцев, о которых писал путешествовавший по Африке Ливингстон.
– Будьте добры… – я опустил на пол баул.
Он посторонился.
– Сэр, – Том протянул мне над Родериком жирандоль.
Звякнул хрусталь. Я, оцарапавшись, перехватил. Затем принял и второй баул.
Гарпаст, сменив ботинки на нашедшиеся под ногами мягкие туфли, костяшками пальцев стукнул в стенную панель.
– А у вас здесь мило, – сказал он старику. – Мило. Куда идти?
– Сюда, сэр, – показал свечой слуга.
И медленно, с достоинством, повернулся.
– Оба этажа жилых? – спросил Родерик.
– Конечно, сэр.
По мере того, как они удалялись вглубь дома (Родерик безбожно шаркал), голоса их звучали все глуше.
– И сколько жильцов?
– Десять вместе со мной, сэр.
Затем что-то стукнуло, и свет свечи, и голоса пропали.
Мы с Томом, оставшись одни в полумраке, переглянулись. Дом вокруг нас поскрипывал, постанывал, играл тенями и шевелил шторами.
Наверху, над головами, казалось, кто-то ходил.
– Жуть какая, – выдохнул кэбмен.
– Не в бруэме же ночевать, – сказал я, снимая сюртук.
Том последовал моему примеру и освободился от пальто.
Синий мертвенный свет вдруг полыхнул в окнах. Грянул чудовищной силы раскат, створка входной двери распахнулась, являя взору шипящую стену дождя.
Ни навеса, ни Мартина под навесом видно не было. Порыв холодного ветра горстью рассыпал капли по и без того мокрому полу.
– Черт!
Невольно ловя дождь ртом, я торопливо затворил створку, вдвинул засов в паз.
– Адова погодка, сэр! – сказал Том.
Глаза его поблескивали в полумраке. Он с присвистом дышал. С повешенных одежд размеренно капало.
– Да уж.
Мы переобулись.
Кожаных туфель было много, пар шесть-семь. И это наводило на размышления. Хозяева явно не бедствовали, однако же предпочитали экономить на освещении.
И куда увели Родерика?
– Господа…
Я вздрогнул.
Старик со свечой появился бесшумно и почему-то из боковой арки, хотя уходил прямо через холл.
– Прошу за мной, господа.
Не дожидаясь нас, он двинулся к темному проему. Свет от свечи плеснул на низкий буфет, на картину в раме, на обивку кресла, мерцающим пятном поплыл по потолку. Тень старика пристроилась от него сбоку.
– За багаж не беспокойтесь.
Проследовав за худой фигурой по узкому коридору, мы с Томом очутились на квадратной площадке с высоким мозаичным окном. Там, над зеленью мозаичных деревьев, возвышался мозаичный янтарный холм, увенчанный солнечными лучами.
– Том, – остановился старик, – вам в людскую.
И он свечой показал на арку с уходящими вниз ступенями.
– Туда? – кэбмен с опаской заглянул в темноту. – Ни черта ж не видно, сэр! Вы как хотите…
– Там восемнадцать ступенек, – перебил его старик. – А дальше увидите миссис Пекбридж. У нее есть свеча.
– Да? – Том шагнул вниз и повернулся. Лицо его с мокрыми усами сделалось жалобным. – Вы только посветите мне сверху, сэр.
– Хорошо, – кивнул старик.
В чуть слышном вздохе его я прочитал укоризну трусливой молодости. Он опустил свечу, освещая пролет.
Том перекрестился и, шаркая туфлями, пропал в арке.
– Да! – мгновение спустя услышал я его голос. – Я вижу свет! Я иду на свет! Черт!
Судя по звуку, кэбмен запнулся и упал.
– Все-все, я снова иду на свет.
Старик завел глаза к потолку.
Грянул раскат, цветные тени от окна прыгнули на стену, волосы старика на миг сделались золотистыми.
– А вас, сэр, прошу сюда. В столовую.
Он повел меня примыкающей к площадке короткой застекленной галереей.
– А Родерик? – спросил я.
– Он уже там. Собственно, – повернулся старик, – у нас обеденное время, сэр. Поэтому все сейчас там.
– А чем кормят?
– Жаркое из баранины, свиной паштет, овощи, мясной пудинг. Чай. Виски. Аперитив.
– Я, признаться, был бы не против.
– Разумеется, сэр.
За галереей мы прошли под лестницей и оказались у двустворчатых дверей. Старик взялся за ручку. Мне так отчетливо представилось вдруг, что внутри меня ждет нечто страшное, жуткое, навеянное грозой, вроде пира вампиров или сатанинской мессы, что я, похолодев, зажмурился.
Но тут же услышал знакомый голос:
– А, мой друг, вот и вы!
Длинный стол тянулся из одного конца столовой в другой – там, на фоне не занавешенного окна, стояло пустое кресло с высокой спинкой. Потрескивая, горели в подсвечниках свечи, стыло на тарелках жаркое, темнело стекло бутылок.
Гарпаст, с заправленной под горло салфеткой, сидел на ближнем к дверям краю.
– Мистер Джонатан Ривольд, – объявил старик.
И, пройдя вперед, чуть отодвинул стул напротив Родерика.
– Извините, что вот так… – сказал я, разведя руками перед собравшимися обедать, – обстоятельства, дождь… Гроза!
– Будьте добры, – последовал жест.
Я сел.
– Про грозу я уже сказал, – наклонившись, шепнул мне Родерик.
Из темного угла выскользнула молоденькая горничная, поставила передо мной тарелку. В бокал плеснуло красное.
Пригубив недурное вино, я взялся за нож и вилку.
– Джонатан, – качнул головой Родерик, – проявите уважение, мы пока не обедаем.
– А почему?
– Ждем хозяина.
Я посмотрел в сторону собравшихся за столом обитателей поместья.
Их было пятеро. Трое со стороны Родерика. Двое – через пустой стул – с моей. И да, никто еще к жаркому не притронулся.
Близко к Родерику сидел худощавый мужчина лет пятидесяти. Лицо у него было вытянутое, с брезгливо выпяченной нижней губой, тонким носом, темными кругами под блеклыми серыми глазами. Морщинистый лоб, гладко выбритые щеки, хотя на левой виднелся свежий порез. Одет он был в белоснежную рубашку и жилет с выточкой, кисти рук с тонкими ухоженными пальцами лежали на столе, но от меня не укрылось, что правая напряженно вцепилась в вилку.
Ощутив мой взгляд, он медленно повернул голову и, чуть наклонив ее, уставился на меня. Его мнение обо мне выразилось в дрогнувшей щеке и еще больше оттопырившейся губе. Жалкий мокрец я был для него. Принятый из милости бродяга.
И Родерик тоже.
Ну что ж… Я слегка кивнул ему и перевел внимание на его соседку слева – девушку лет девятнадцати в вязаной серой кофте поверх красного платья с круглым воротничком. У нее были пышные каштановые волосы, заколотые простеньким гребнем. Лицо было миловидным, слегка пухлым. Складка над бровями выдавала напряжение или неудовольствие. Смотрела она строго на обод своей тарелки, но губы не шевелились. В этом неподвижном взгляде чудилась такая глубокая незаинтересованность в окружающем мире, что я подумал о душевном нездоровьи. Но тут девушка, опровергая мою догадку, подняла голову, на щеках обозначились ямочки, а светло-серые глаза обежали сидящих, с некоторым удивлением остановившись на мне.
Ее тонкая рука начала уже приподниматься, когда мужчина в жилете накрыл ее ладонь своею и что-то неслышно шепнул на ухо.
Покраснев, девушка снова принялась изучать белизну обода с капелькой жира на кромке.
Я заметил вдруг, что они очень похожи. Возможно, отец и дочь. Скулы, овал подбородка. Определенно, близкие родственники.
Третьим соседом Родерика был мужчина лет сорока, усатый, по-военному стриженный, в мундире капитана королевской артиллерии. Правую щеку его пересекал длинный шрам, оттягивая вниз уголок рта. Сидел он прямо, неподвижно, с выражением тупого безразличия на обветренном, грубом лице. Его вилка была вызывающе воткнута в кусок мяса. Было видно, он бы давно расправился с обедом, но вынужден соблюдать субординацию.
Впрочем, подумалось мне, судя по раздраженно шевелящимся усам, субординация скоро пойдет к черту.
С моей стороны – через пустой стул – прокручивала в тонких пальчиках бокал женщина лет двадцати пяти. Похоже, скучала. Именно она жестом пригласила меня к столу.
Синяя юбка. Жемчужно-серый жакет с фестонами по рукаву. Белая блуза с вырезом. Черные волосы зачесаны назад.
В ушах – серьги. На пальце – кольцо. Нитка жемчуга в два ряда охватывает шею.
Накрашенные губы ее были слегка изогнуты, но я не осмелился бы назвать этот изгиб улыбкой. Скорее, чудилась в нем какая-то защитная реакция.
Да тут клубок змей! – чуть не выдохнул я вслух, поймав брошенный в ее сторону короткий, исподтишка, взгляд артиллериста.
В нем сквозила такая ненависть, что я невольно передернул плечами. Она отказала ему? Или здесь нечто иное?
Может, семейное?
Последний сидящий был мне не виден. Чуть наклонившись, я заметил женский профиль с завитой прической и сложенные в «замок» тонкие пальцы.
Вроде бы горчичного цвета, судя по рукавам, платье.
Роняя на пол косую тень оконного переплета, сверкнуло небо.
– М-да, – произнес вдруг мужчина в жилете.
На слух в этом «м-да» было едкое разочарование отсутствием хозяина.
Гарпаст потеребил салфетку, погляделся в отражение столового ножа и на жаркое. Где-то, в другом помещении, грянули часы.
Гул разнесся по дому.
– Семь, – констатировал артиллерист.
– Оливер, – словно ожив, обратилась к старому слуге моя – через стул – соседка, – вы не могли бы поторопить Монти?
Ни от меня, ни, думаю, от Родерика не укрылось, как озадаченно посмотрел на нее старик и как слегка качнул головой «жилетный».
Похоже, голос ее был здесь ничтожен.
Наверное, в поместье она недавно. А вот в каком качестве? Сидящие со стороны моего друга обитатели дома явно находятся к ней в оппозиции.
Но – Монти? Она сказала «Монти». Может быть, молодая жена хозяина? Главы семьи?
Я кашлянул.
– Такой дождь, – сказал я. – Мы ехали…
– Беседа перед едой, – выразительно глянув, перебил меня «жилетный», – портит аппетит.
Артиллерист усмехнулся. Девушка, гипнотизирующая тарелку, вздрогнула.
– Отчего же? – развернулась в пику «жилетному» ко мне соседка. – Мне как раз интересно послушать.
У нее были большие светло-зеленые глаза и вообще очень приятное лицо. Правда, оно казалось осунувшимся и напряженным.
– Итак, вы ехали…
– Да, – кивнул я, – мы сошли в Биконсфилде. Там была история…
– Оливер, будь добр, – повысив голос, произнес «жилетный», – сходи-ка, действительно, к Монтгомери. Узнай, скоро ли он спустится.
– Да, сэр.
Слуга, повернувшись, поспешил исполнить указание.
Улыбка моей собеседницы на мгновение погасла, но она быстро с собой справилась.
– Так что за история?
– Анна!
«Жилетный», не удержавшись, хлопнул по столу ладонью. Соусница, подпрыгнув, плеснула желтым.
– Дьявол!
Он встал. С грохотом отлетел стул. Соус, оказалось, испачкал бок рубашки.
Белея лицом и передником, выбежала из угла горничная, девчонка лет семнадцати, моложе, чем мне увиделось поначалу, сунулась к нему с полотенцем.
– Позвольте, сэр.
– Да ладно, – «жилетный» в раздражении разрешил ей не больше, чем торопливо промокнуть ткань, – потом.
Взмахнув рукой, он сел снова.
Горничная убрала соусницу, подтерев лужицу на столе.
Дождевой заряд омыл окно.
От громового раската задребезжали стекла и закачались свечные фитили.
– Вот это славно, – жмурясь, обронил артиллерист, которому, видимо, вспомнилась пушечная канонада.
Мой друг Гарпаст в это время, не обращая внимания ни на грозу, ни на происходящее за столом, медленно, но неуклонно опускался лбом на жаркое.
О, Бог мой! Почему? Почему Родерик выбрал самое неподходящее время, чтобы отрешиться от бренности и суетности мирской?
Я слегка сполз на стуле вниз и под столом наугад пнул его по ноге.
Как ни странно, вскрикнул не Родерик, вскрикнул «жилетный». Глаза его округлились.
– Что-о?
– Прошу прощения, сэр, – пробормотал я.
– Вы! Вы стукнули меня по ноге!
– Я промахнулся.
– Что? Аккурат в косточку!
– Я не хотел, – сказал я, чувствуя, что привлек всеобщее внимание. – Просто мой друг…
– Что – ваш друг?
«Жилетный» словно впервые посмотрел на Родерика. До столкновения с жарким оставалось дюйма три, не больше.
– Ваш друг заснул? – удивленно спросил «жилетный». – Или болен?
Я заметил, как перекрестилась Анна.
– Видите ли… – сказал я.
И, развернув носок, пнул вторично.
На сей раз попал удачно. Гарпаст вскинулся, таращась.
– Нет-нет, я вовсе не болен, – затараторил он. – Просто изучал способ прожарки. Я более чем уверен, что это мясо готовилось на вертеле.
Родерик закрутил головой, обегая собравшихся невинными глазами. Я вздохнул. Анна одарила его натянутой улыбкой.
– Ваш друг пнул меня, – проворчал, успокаиваясь, «жилетный».
– Ничего страшного, сэр, – наклонился к нему Гарпаст, – он и меня тоже пнул. Это очень несдержанный молодой человек. Простим его?
– Как хотите.
– Да где этот Оливер? – грянул артиллерийский капитан. Потом пошевелил усами. – В конце концов, мы можем начать и без отца. Холодное мясо становится как сапожная подошва. Полюбуйтесь, – он поднял обжаренный кусок на вилке, – все, уже невозможно есть.
Сын, подумал я.
Наверху, получается, отец. «Жилетный», наверное, брат. С дочерью. Анна – жена и мачеха.
Молодая. Ненавидимая.
Неясной для меня осталась только женщина, сидящая за Анной. Кто она? Что она? Какое-то молчаливое существо.
И все же – от что значит тесное общение с выдающимся детективом! Не прошло и десяти минут, а я уже могу сказать, кто кому кем приходится.
Мало того, могу даже представить, кто к кому какие чувства испытывает. С любовью, конечно, эти чувства сходство имеют весьма отдаленное.
Нет, я мастер!
Я даже приосанился, свысока оглядывая общество. Хранят свои секреты, хранят, а для внимательного человека все они – как на ладони.
Родерик вздохнул, с тоской взирая на нетронутый обед.
– Так мы едим?
– Нет! – «жилетный» сдернул салфетку с шеи. – Я сейчас поднимусь и поговорю с Монтгомери. Сам же завел правила…
Он встал. Салфетка, наоборот, упала.
Но покинуть нашу голодную компанию ему было не суждено.
Появившийся в дверях Оливер тут же прислонился к створке. Ноги не держали его. Свеча прыгала в руке, и отблески пламени только усугубляли выражение ужаса на лице. Какое-то время он только и делал, что беззвучно открывал и закрывал рот.
– Ну! – хмурясь, поторопил его «жилетный». – В чем дело? Он идет?
– Мистер Рэндалл… – наконец выдохнул старик. – Сэр Рэндалл убит!
И сполз вниз.
– Боже мой!
– Невозможно!
– Убит?
Разом загрохотали отодвигаемые стулья.
Оливер был перемещен на кушетку, над ним захлопотала горничная. Артиллерист подхватил свечу, Анна, «жилетный» и молчаливая женщина сгрудились вокруг него.
– Нам надо идти и посмотреть! – решительно произнесла последняя.
Она оказалась обладателем низкого, почти мужского голоса. А также усиков, тяжелой челюсти и грушеподобной фигуры. Темное закрытое платье. Вязаная шаль.
Я так и не смог определить, кто она. Компаньон владельца? Сестра? Дальняя родственница?
– Да-да, – подтвердила взволнованно Анна, – нам необходимо убедиться…
Вчетвером, тесной группой, они двинулись из столовой.
Но тут слово взял Родерик. Ослепительный. Великолепный. Вдохновленный.
– Стойте! – крикнул он.
На него обернулись.
– Стойте! – повторил Родерик. – Я – Гарпаст! Убийства – по моей части.
– Вы – кто? – качнулся на носках артиллерист.
– Детектив Родерик Гарпаст, – представился мой друг. – Это во-первых. А во-вторых, нам нужно больше света.
Он подхватил подсвечник со стола.
– Идемте.
В нем было столько уверенного напора, что никто не осмелился ему возражать. Мало того, никто не стал оспаривать его самозваное лидерство.
Перед ним расступились.
Родерик поднял подсвечник повыше.
– Джонатан! – позвал он меня.
Бросив взгляд на так и уткнувшуюся в тарелку девушку, я присоединился к нему в дверях. Глаза у Гарпаста лихорадочно блестели.
– Наконец-то нам свезло, – шепнул он мне, – Убийство, мой друг, убийство! – И добавил уже для всех: – Вперед!
