Андрей Кокоулин
Сборник-2023
Он соединился с братом.
– Нангил! Брат мой! Мне нужна твоя помощь!
Нангил на мониторе сонно поморгал.
– Какая помощь? – оттянул он веко.
– Побудь вместо меня на время главой империи, – попросил Инколан.
Нангил скривился.
– Пфф! Оно мне надо?
– Это ненадолго. Не Джескара же мне просить!
– А ты что?
– Я пока занят с соловьем.
– Серьезно?
– Понимаешь, с кровью – совсем другое дело, – с жаром заявил Инколан. – Я начинаю вникать в самые тонкие процессы, в механизмы существования всего! Моя голова пухнет от идей, и мне нужно совсем немного времени, чтобы достичь кристальной ясности сознания. Выручи меня, брат!
Нангил поскреб щеку.
– Дай мне три дня.
Вот Вселенная. Она проста и сложна одновременно. И Инколан в ней Бог. Все в ней исполняется по его воле, потому что Вселенная – это он. Потому что все в ней построено на его крови, и ничего не происходит без ведома его. Где-то существует империя отца, Всесовет Тысячи, Ка Пим Бокер и прочие, но это лишь мелкая крупинка во времени и пространстве, в тех миллиардах объектов и событий, что лежат на его плечах. Там брат, пусть он возится. Инколан улыбнулся. Россыпь звезд улыбнулась ему в ответ.
Как хорошо!
Нангил подсел к мониторам. Еще неделю назад сиденье давила задница брата. А теперь его задница. Нангил усмехнулся и сделал вызов.
– Мама? Мама, это я, твой Нани. Бросай свой Каччолини и перебирайся в отцовский особняк. Никто тебя больше не выгонит.
– Ты – хороший сын, – сказала мать.
– Целую.
Нангил прервал связь и установил следующее соединение.
– Господин председатель Всесовета? – заговорил он, когда изображение на мониторе оформилось в недовольное лицо. – Я хочу попросить у вас прощения от «Гарвик Кэпиталс» и от себя лично. Мой брат вел себя не совсем корректно по отношению к вам и вашим законным интересам.
Нангил прислушался к ответу.
– Да, – кивнул он, – совершенно верно. В знак примирения хочу сделать вам небольшой подарок. Совершенная безделица. Я обнаружил это существо на Цумосе. У него – удивительные особенности.
Он пощелкал пальцами под ответные реплики.
– Да-да, надеюсь на плодотворное сотрудничество.
Новый вызов.
– Господин Ламплен? – наклонился к монитору Нангил. – Хочу принести извинения за своего брата. Он собирался воевать с вами за участки. Я знаю, что в общении с вами он был не совсем корректен. Чтобы как-то компенсировать негатив в отношениях, хочу преподнести вам презент. Восхитительное существо! Я обнаружил его на Ак-Канаке. Нет, ничего взамен, кроме деловых отношений.
Он посмеялся вместе с Лампленом.
– Нет, оно крохотное и требует только солнечного света время от времени. Так что ваши сбережения не сожрет. Я зову его соловьем.
Следующее соединение.
– Господин Эфферс?..
В спальне было тихо. Подставка с соловьем под стеклянным колпаком стояла в изголовье большой кровати. Когда Нангил подсел, под одеялом произошло шевеление, и голова Инколана показалась наружу.
– О, брат, – вяло обрадовался он.
– Здравствуй, брат, – сказал Нангил, коснувшись щеки Инколана.
– Какая-то слабость, – пожаловался тот.
Нангил пожал плечами.
– Синхронизация отнимает много сил.
– Да, я чувствую, – улыбнулся Инколан. – Но я все ясно вижу теперь. Прошлое и будущее. Это радостно и почему-то печально. А соловей?
Нангил убрал со лба брата седую прядку.
– Ему осталось совсем недолго. В нем, наверное, с кулак твоей крови. Она загустела.
– Жалко, – вздохнул Инколан. – Вселенная грустит. Там такие дела, такие дела…
– Конечно, – кивнул Нангил. – Спи, брат, спи. Я тебя люблю. Хоть ты и слышишь только себя.
Астробалкер «Селекта»
Марков
Все хорошо, сказал себе Марков. Все замечательно. Я исполняю протокол. Я просто исполняю протокол.
Не то, чтоб он был спокоен, но все же… Ничего не изменить, ничего уже не изменить. Да, это грустно.
Экраны в рубке показывали космос вокруг шлюпа и корму астробалкера. Серебристо-серая обшивка корабля казалась покрытой мелкой темной сыпью – следами воздействия микрометеоритов.
Крохотный бот спасателей виден не был. Чернав подогнал его к шлюзу, что у балкера находился на не видимой отсюда стороне.
Сам балкер представлял собой типичный космический грузовоз. Монструозная корма с двигателями и джойнт-реактором, надстройка для экипажа и длинный, чуть ли не километровый хобот, к которому крепились тысячетонные танки с насыпными грузами. Рудой и минералами, добытыми на астероидах.
В каталоге утраченных балкер значился с двести сорокового года. От пояса астероидов в системе Ясса-Милика до коренной планеты он успел совершить пять рейсов туда и обратно. Расстояние – один и две сотых светового года. Общее время в рейсе – три месяца. Разгон, джойнт, торможение, смена пустых танков на полные, снова разгон, джойнт, торможение. Негде потеряться.
И вот.
Астробалкер с экипажем из пилота, инженера-техника корабельных систем и двух операторов ушел в шестой рейс, загрузился и нашелся спустя девятнадцать лет в семнадцати световых годах от того места, где его видели в последний раз. Реактор заглушен, энергетика вырублена, работает лишь слабосильный радиомаячок, сигнал которого можно поймать, если по счастливой случайности оказаться от корабля не далее, чем в трех астрономических единицах. Иначе – искажения и помехи.
В общем, им не повезло, когда Сиггет сказал: «Ребята, кажется, у нас «мертвец». «Мертвецом» на жаргоне называли покинутый, брошенный, призовой транспорт. Добрый день, астробалкер «Селекта».
Не повезло.
Марков посмотрел на свою ладонь, лежащую на консоли. Ладонь заметно подрагивала. С усмешкой он протянул руку и вдавил клавишу внешней связи.
– …ука! – ворвалось в рубку. – Это ты? Погоди, я до тебя…
– Паш, он не отвечает, ты же видишь, – прозвучал другой, тяжело хрипящий голос. – Не трать силы.
– Я ему кислородный баллон…
Марков отжал клавишу.
– Протокол, – прошептал он.
Какое-то время он не шевелился, глядя на темную каплю на консоли, обнаружившуюся под одним из пальцев. Кровь? На руке ничего не было, ни порезов, ни царапин. На второй руке тоже. Марков осторожно провел пальцем под носом. Влажно. Но это оказался всего лишь пот. Он попробовал его языком. Соленый. Бесцветный.
Тогда откуда капля?
Марков переключил на нее внимание и с силой, размазывая, потер. Кожа пальцев покраснела. Все-таки кровь. Странно. Даже удивительно. Он повертел головой. Взгляд его упал на сидящую в углу фигуру.
– Эй! – позвал он.
И показал фигуре измазанные в крови пальцы.
– Твое?
Фигура не ответила.
Бакман. Два часа назад
– Приступаем?
Они стояли на жилой палубе балкера, вручную отжав шлюзовые створки. На это ушло десять минут. Было оглушающе темно. Пятна света от фонариков прыгали по стенам, но разогнать мрак не могли.
– Полностью обесточен, – сказал Сантос, коснувшись переборки ладонью.
– А радиомаяк? – спросил Бакман.
– Там свое питание. Хватит на сотню лет.
– Сможешь запустить хотя бы аварийный режим?
– А это на что? – Сантос поддернул рюкзак с топливными элементами. – Я проверил по схемам и маркировкам, аварийную энергетику запитаю точно. Свет, автоматика створок, рубка. На три-четыре дня хватит. Но если заняться тепловым контуром, очисткой и регенерацией воздуха, а также двигателями…
– Обойдемся пока без этого, – сказал Бакман. – Нам бы понять, что здесь случилось. Так что по-быстрому.
– Визуальных повреждений нет, – сказал Чернав.
Бакман оглядел группу. Свет от фонаря проплыл по забралам шлемов. Чернав. Марков. Сантос. И он, Герберт Бакман. «Призовая команда», черт побери.
– Фред, – вызвал он оставшегося на шлюпе Сиггета.
– Да, – отозвался Сиггет.
– Мы приступаем.
– Слышу хорошо, вижу не очень. Помехи.
– Здесь просто темно, – сказал Сантос.
Чернав хохотнул.
– В общем, Луис и Ник – двигательный, – распорядился Бакман, – мы с Павлом – жилая зона и рубка.
– В рубку вы, пока я не запитаю систему, не попадете, – сказал Сантос.
– Ты уж постарайся.
– А куда я денусь?
Сантос пропал во тьме отходящего коридора. Марков, нагруженный вторым рюкзаком и кофром с аварийным пультом, последовал за ним.
– Не скучайте, ребята.
– Вы там поосторожнее, – напутствовал Бакман.
Марков, повернувшись, мигнул фонарем. Чернав мигнул в ответ.
Темнота.
– Так, – Бакман посмотрел на экран у запястья, – у нас три часа на все.
– Успеем, – сказал Чернав.
Через пять шагов гермостворки перекрыли им доступ к каютам экипажа. Здесь Сантоса, пока он врубит автоматику, решили не ждать. За щитками по бокам от створок прятались вентили ручного открывания. Щитки сняли. Бакман встал за левый вентиль. Чернав – за правый. За три минуты створки до половины ушли в стены. Дальше пошло легче.
Бакман устал.
– Если там будет еще одна гермостворка, я, клянусь, поверну назад, – сказал он, усмиряя дыхание.
Чернав – чуть подсвеченное забрало шлема и огонек фонарика, растворенные во тьме, – рассмеялся.
– Ты растолстел, Герберт.
– Да?
– Именно.
– Нет, я серьезно.
Чернав застопорил вентиль.
– Следующая створка по схемам только перед рубкой.
– Да? Тогда ладно.
Бакман двинулся во тьму образовавшегося прохода.
– Погоди, – сказал Чернав, копаясь в набедренном кармане, – дай я хоть «сосиску» прицеплю.
Он достал гибкий, серый цилиндрик сантиметров тридцати в длину, стиснул с краю и, когда внутри того принялись скручиваться в спираль искры, прилепил к переборке. Секунда – и зеленый свет заполнил коридор.
– И где ты раньше был, Паша? – спросил Бакман.
– У меня их всего четыре, – сказал Чернав. – Больше нет. Срок жизни – два часа. К тому же экономия…
– Да-да, это я знаю. Экономия – мать спасателя. Дурацкая поговорка. Все время спрашиваю себя: а кто отец? Кто тогда отец?
Жилых кают было шесть. Всех их пришлось вскрывать, выламывая замки. Для этого Чернав использовал разрядник, который короткими импульсами на секунду оживлял «мертвый» запорный механизм, а Бакман помогал ломиком.
Все каюты были пусты.
В двух из шести явно никто не жил, все там было закатано в предохранительный пластик, ни вещей, ни следов пребывания кого-либо.
Из четырех жилых только одна, оператора Эльдурссона, являлась воплощением поспешных, если не панических сборов. Одежда вытащена и брошена. Безделушки, медиадиски россыпью лежали на полу. Одеяло на выдвижной кровати свернулось комом. Бакман подумал, что если бы не искусственная сила тяжести, которую даже в заглушенном состоянии создавал джойнт-реактор, все это плавало бы вертлявым дерьмом перед глазами.
Членов экипажа они в каютах не нашли. Ни одного.
Короткий осмотр не дал и какого-либо понимания, что здесь случилось девятнадцать лет назад. Бакман не заметил ни крови, ни признаков выяснения отношений. Ни вмятин, ни царапин, ни битого пластика, ни надписей, предостерегающих непрошеных гостей или приглашающих их в ад. Ничего.
Какая-нибудь авария? Но внешне астробалкер не поврежден. Обесточен, промерз, но в остальном…
Посвечивая фонариками, они дошли до крохотной кают-компании. Чернав обнаружил на полу вскрытый и замерзший контейнер с едой.
– «Жаркое бабушки Сидебе», – прочитал Бакман. – Пробовал такое?
– Нет, – сказал Чернав, – но кому-то, видишь, не понравилось.
Бакман смахнул несколько снежных хлопьев со столешницы, качнул головой, отряхнул перчатку о бедро.
– Вопрос к тебе, как к специалисту: не могло ли что-нибудь локально рвануть на астробалкере, чтобы разом накрыть всех четверых?
– «Жаркое бабушки Сидебе»? – озвучил версию Чернав. – Трое выбросились сразу, один успел собрать вещи.
Бакман хмыкнул.
– Чувство юмора у тебя, Павел…
– Кстати. Экономия – не мать спасателя, а мать спасения. Многие путают.
– И к чему это?
– Так, вспомнилось.
Они подошли к рубке. Переборки искрились инеем.
– Луис! – сказал Бакман. – Мы на месте. Ждем тебя.
Ответа не было.
– Помехи, – сказал Чернав.
– Фред!
Молчал и Сиггет.
– Ладно, – сказал Бакман, бросив взгляд на экран на запястье, – время есть.
Чернав качнулся тенью.
– Может, хочешь чего-нибудь перекусить?
Сантос. Полтора часа назад
– Слышишь? – спросил Марков.
– Нет.
Сантос приложил перчатку к обшивке, пытаясь уловить вибрацию. Астробалкер был мертв. В понимании Сантоса, мертвое можно было оживить, но никаких звуков оно издавать не в состоянии.
Пока мертвое.
– Звук, – сказал Марков.
– Скорее всего, это неисправность гарнитуры, – сказал Сантос. – Или у тебя слуховые галлюцинации, Ник.
– Не уверен.
– Тогда – помехи.
– Ну, да.
Марков повел фонарем. Узкий луч света чиркнул по темноте и воткнулся в панель с капельками погасших индикаторов. Пластик и металл поблескивали кристалликами льда.
– Сюда, – позвал Сантос.
Он снял рюкзак и присел у стены, часть которой была расчерчена квадратами ячеек. Под ногами у него ломалась тонкая ледяная корка замерзшего воздуха. Шуба азотного инея наросла у вентиляционной панели.
– Ник, твой рюкзак, – сказал Сантос.
Марков освободил плечи от лямок. Свет отражался от вогнутых поверхностей, скользил по разъемам и плоскостям экранов.
– Точно не слышишь? – спросил Марков.
Сантос качнул головой, просматривая инструкцию на раскладном мониторе.
– Значит, первое – контрольный контур, – пробормотал он. – Ник, дай пульт.
– Пульт…
– Да, пульт.
– А, прости.
Марков протянул устройство Сантосу.
– Не спи, – сказал тот, подключая разъемы пульта шлейфами к аппаратной части стены. – Бери элементы, вставай у ячеек. Видишь нумерацию?
Марков посветил.
– Вижу.
Сантос сверился со схемой.
– Так, а-один…
Марков вставил цилиндр в отверстие, нажал до щелчка. В уголке ячейки вспыхнул зеленый огонек.
– Есть.
– Бэ-один, – сказал Сантос.
Марков зарядил второй элемент.
– Готово, бэ-один.
– А-одиннадцать.
Марков не пошевелился.
– Ник, а-одиннадцать, – повторил Сантос.
– А? Да-да.
Марков поднял цилиндр. Скольжение металлопластика в отверстии. Щелчок. Загорелся индикатор.
– Готово.
– Хорошо.
Сантос нажал несколько клавиш на пульте. Над головами спасателей замерцал красный свет. На аппаратной части стены вспыхнули шесть крохотных огоньков.
– Замечательно.
Сантос нашел стул и подкатил его к пульту. Марков огляделся. Небольшой зал был пуст. Два боковых прохода вели к джойнт-реактору, двигательным установкам, а также в служебные помещения и шахты, центральный возвращал на жилой ярус.
– Теперь цэ-семь, – сказал Сантос.
– Луис, – произнес Марков.
– Да?
– А где старые топливные элементы?
– Что?
– Ну, все ячейки пусты.
– Возможно, их выбросили.
– Куда? – повернулся Марков. – Зачем?
В мерцающем свете его лицо за забралом шлема показалось Сантосу напряженным и словно запавшим в себя.
– Ник…
– Да.
Взгляд Маркова приобрел осмысленное выражение.
– Мы это выясним, – сказал Сантос. – Я запитаю «аварийку», подам напряжение на основные трассы…
– Что-то не так, – сказал Марков.
– Цэ-семь, Ник.
– Цэ-семь?
– Да, заряди элемент на цэ-семь.
Под руководством Сантоса системы балкера потихоньку оживали, загорался аварийный свет, размыкались электронные замки. Марков закладывал цилиндры, периодически то замирая, то что-то бормоча.
Сантос попытался вызвать Бакмана, но не смог.
Когда почти вся аварийная программа была исполнена, Марков вдруг сказал:
– Кажется, зря мы это сделали.
– Что сделали? – спросил Сантос.
– Зря появились. Пойдем.
– Куда?
Марков поманил в сторону джойнт-реактора. Сантос поднялся.
– Вот придурок.
Марков. Час назад
Из двигательного отсека выхода к танкам не было. Через технический пост имелся выход в герметичную лифтовую кабину, где в ходе движения по всему «хоботу» осуществлялся оперативный контроль за состоянием груза. Оттуда шло управление манипуляторами и замками на танках.
Кабина оказалась обесточена. Аварийное питание на нее не распространялось. Правда, Марков совершенно не огорчился. Попасть из лифта наружу было невозможно, а под рукой у него не было ни мощного резака, способного вскрыть обшивку, ни специального геля, которым плавили переборки.
Ничего, в запасе он держал еще два варианта.
Первый – это двинуться через основной шлюз. Подумав, Марков его, конечно, не исключил, но оставил напоследок. Не было никакой гарантии, что по пути ему не встретятся Бакман и Чернав. А в исходе противостояния с ними, даже один на один, у него имелись некоторые сомнения.
Второй вариант был – отыскать сервисный шлюз, которым операторы пользовались для экспресс-ремонта транспортных ферм. Он должен был находиться недалеко от лифта, но не в жилой надстройке, а, скорее всего, в одной из полусфер, расположенных на стыках двигательной и жилой палуб.
Ему повезло.
Первая же полусфера налево от технического поста имела ту самую переходную камеру. Большая часть помещения при этом использовалась под склад деталей, приводов, кабелей, панелей и сварочного инструмента. А вот меньшая, отделенная массивной плитой и оборудованная лебедкой и выдвижным краном, при необходимости превращалась в площадку для работы в космическом вакууме.
Вскрывать ее, правда, пришлось вручную. Марков раскручивал маховик, чувствуя, как уходит драгоценное время.
– Ник! – прорезался вдруг голос Бакмана. – Ник, ты где?
– Иду на «хобот», – ответил Марков.
– Зачем?
– Тянет.
– Что – тянет? Что, черт возьми, творится?
– Помехи, – сказал Марков и выключил связь.
Ему хватило пяти минут, чтобы выбраться наружу.
О, космос был велик! Он искрил звездами и дышал мраком. Он звенел, он пел, он качал на гигантских волнах. Взявшись за страховочный леер, подвешенный вдоль «хобота», Марков поплыл над вязью металлических модулей, стыков, лент ремонтной оплетки, кабелей и рельса, по которому перемещался лифт.
Темнота охватила его, но, оказалось, что зрение ему вовсе не нужно. Он добрался до первого танка, спустился к окаймляющей замковую горловину площадке, встал на поручень и прыгнул к следующему танку. В прыжке ему пришлось включить двигатели скафандра и чуть подкорректировать траекторию.
Вышло сносно.
Марков закинул себя на площадку и, перехватываясь, скоро оказался на длинной штанге ограничителя. Балансируя, через три десятка шагов он застыл на самом ее конце. Астробалкер помигивал аварийными огнями. Вокруг был космос, холод, брызги излучений. Какое-то время Марков, повернув голову, смотрел на жилую надстройку корабля, потом перевел взгляд на яркую звездочку спасательного шлюпа.
Туда.
Он раскинул руки и оттолкнулся.
Сиггет. Полчаса назад
Сиггет следил. Принимал телеметрию с бота и – частично – с астробалкера. Голоса были слышны хорошо, а вот изображение с плечевых и шлемовых камер то плыло, то минутами вырубалось начисто.
– Фред, меня слышно? – спросил Бакман.
– Да, – ответил Сиггет. – Что у вас?
– Разбираемся.
– Вы где?
– Мы с Пашей на жилом ярусе, как и раньше. Похоже, какая-то автоматика сработала и заблокировала нас в рубке.
– Выберетесь?
– Постараемся. Ничего сложного. Но ты будь наготове.
– Понял, – сказал Сиггет. – Сантос?
– Был в двигательном. Не можем с ним связаться.
– А Марков?
– Тоже нет связи.
– Он, кажется, пошел на «хобот»?
– Да, сказал, что его туда тянет. Отслеживаешь его?
Сиггет пощелкал клавишами, переключая каналы.
– Нет. У меня нет «картинки». Экипаж обнаружили?
– Кроме пилота так никого и не нашли, – сказал Бакман. – Пилот, собственно, сейчас заперт с нами.
– Что с ним, вы не выяснили?
– Диагноз: общее обезвоживание организма.
– В смысле?
– В смысле, умер от обезвоживания, Фред.
– У него не было воды?
– Ее и сейчас полно. Около двадцати литров в двух емкостях. Замороженная. Я на нее смотрю.
– Как же…
– Мы знаем не больше твоего. Постарайся вызвать Сантоса и Маркова. Что-то мне это не нравится.
– Мне…
Сиггет отжал клавишу внешней связи и прислушался. Ему почудилось, что на шлюпе сработало аварийное открытие шлюзовой камеры. Характерная вибрация прошла по корпусу. Правда, никакого сигнала корабельная автоматика не подала.
Сиггет нахмурился.
Он заблокировал шлюз с пульта, достал из оружейного ящика импактор и вышел из рубки, держа указательный палец на сенсоре боевой готовности. Три переборки и двадцать семь метров Сиггет одолел быстрым, уверенным шагом.
За полукружьями бронестекла, впечатанного в створки шлюза, было пусто. Но свет внутри еще желто помаргивал, сообщая о выравнивании давления в камере.
Сиггет подступил ближе.
– Эй!
Всколоченный, с безумными глазами Марков, черт знает, откуда возникший, ударил в стекло ладонью. Он уже освободился от скафандра и теперь сдирал с себя комбинезон.
– Фред! Протокол, Фред!
Сиггет тряхнул головой.
– Ты откуда, Ник?
– Оттуда!
Марков показал на противоположные створки.
– Как ты… Между шлюпом и астробалкером – две тысячи километров.
– На двигателях ранца, Фред. Открывай!
Марков избавился от комбинезона и остался в одних трусах.
– А, черт! – сказал он и стянул и трусы.
– Что… что случилось? – спросил Сиггет.
В голове у него заплетались мысли. Марков в шлюзе. Голый. В шлюзе. Долетел…
– Там, в танках… Там что-то в танках… Видимо, подняли вместе с рудой… – Марков обнял себя за плечи. – Здесь холодно, Фред.
Сиггет протянул руку к шлюзовой панели, но остановил пальцы в сантиметре от клавиши.
– Почему ты разделся, Ник? Ты заражен?
– Нет! Это так…
– Как?
– По протоколу, Фред!
– По какому, к дьяволу, протоколу? – Сиггет почувствовал, что теряет самообладание. – По какому протоколу, Ник?
– Встреча с неизвестной формой жизни, Фред! – крикнул Марков.
– Ты в своем уме?
Марков стукнул в стекло.
– Ты думаешь, мне это нравится? Бакман, Чернав, Сантос, наверное, уже мертвы! Мы должны… – Он выдохнул и сказал уже спокойнее: – Мы должны активировать протокол.
– Что это значит?
Марков приблизился к бронестеклу, не сводя с Сиггета глаз.
– Я объясню. Ты только открой. Холодно!
– Черт с тобой!
Сиггет хлопнул ладонью по шлюзовой панели.
– Спасибо, – сказал Марков.
– Сам будешь с Гербертом объясняться.
– Сколько угодно.
Марков шагнул внутрь.
Чернав и Бакман
Створка рубки оказалась с сюрпризом. Управление ею было напрямую замкнуто на топливный элемент. Они открыли рубку, вошли, а через десять секунд по таймеру створка сомкнулась.
Понятно, что это была ловушка. Но глупо было бы полагать, что она предназначалась для спасателей или «призовой» команды. Скорее всего, один из членов экипажа видел ее жертвой другого члена экипажа. Когда в кресле нашелся высохший, замерзший пилот, стало понятно, что ловушку готовил он. Во всяком случае, Чернаву, едва он находил мертвеца взглядом, все время казалось, что тот, запрокинувший голову и приоткрывший рот, так и тщится спросить: «Ну как, ребята, сработало?».
Хотя ни черта не было понятно! Ни черта!
В комбинезоне мертвеца нашлась карточка на имя Эльдурссона. Вроде бы был похож. То есть, это не пилот, а тот самый оператор, каюта которого полтора часа назад явила им следы поспешных сборов. А остальные где?
Если подумать, если поразмыслить… Допустим, готовит человек ловушку. Неизвестно, что случилось, мировая война на балкере, неразрешимые противоречия, сумасшествие, важно не это. Важно, что ловушка предполагает отсутствие для гермостворки другого питания, кроме топливного элемента. Потому что даже с минимальным аварийным питанием створку таким способом намертво не заблокировать.
Значит, питания не было. Никакого.
Но это, в свою очередь, означает, что остановлена работа всех систем жизнеобеспечения, вся электрика, рециркуляция, теплообмен… Как тогда, интересно, еще остававшиеся в живых намеревались выжить? Запитать корабль позже? Еще обезвоживание это при наличии воды…
Какой-то бред.
– Что замер? – спросил Бакман.
– Не понимаю, – сказал Чернав.
– Погоди, – Бакман поднял палец, призывая к молчанию. – Фред! Фред, отзовись!
Он подождал.
– Ник! Луис!
– Я пока здесь, – сказал Чернав.
Бакман махнул рукой.
– Ты-то ладно. Фред!
– Он слышит? – спросил Чернав.
– Связь вроде активна. Просто не отзывается.
– И у кого из нас плохое чувство юмора?
– У него, Паша, у него.
Несколько секунд Бакман орал и колотил кулаками в стены, вызывая Сиггета.
– Дай-ка я, – сказал Чернав. – Фред, дорогой ты наш человек, сука ты, сука, ты там? Это ты? Погоди, я до тебя доберусь. Мы вместе с Гербертом до тебя доберемся.
– Паш, он не отвечает, ты же видишь, – выдохнул Бакман, привалившись к створке. – Не трать силы.
Он отсоединил от панели и откинул топливный цилиндр.
– Я ему кислородный баллон в задницу засуну, из тех, что побольше… – сказал Чернав. – Соразмерно запросам эго.
Пол под его ногами вдруг дрогнул.
– Что это? – насторожился Бакман.
– Вот, честно говоря… – Чернав нахмурился. – Похоже, Сантос включил джойнт.
– Зачем джойнт? Куда джойнт? – не понял Бакман. – Он собрался прыгнуть черт-те куда, без расчета?
– Я не знаю.
– Так, давай-ка мы…
Бакман завозился с панелью, открывающей створку.
– Черт! Черт! Черт!
Сенсоры, не реагируя, вяло продавливались под его пальцами.
– Я лучше с пульта, – сказал Чернав.
Он подбежал к двум креслам, на одном из которых заледенел Эльдурссон (тоже вопрос, почему без скафандра?), и шлепнул ладонью по боковой консоли. Всплывший сенсорный экран запросил подтверждения.
– Что там? – спросил Бакман.
– Сейчас.
Чернав воспользовался карточкой оператора, приложив ее к слепому зрачку сканера.
– Ну!
– Секунду.
Чернав выбрал на осветившемся экране опцию открытия створок. «Открытие аварийное, – предупредила его корабельная система. – Вам необходимо принять меры безопасности». Чернав нажал «открыть».
– Готово!
Гермостворки, словно нехотя, поползли в стороны. По переборкам балкера, казалось, загуляли волны, деформируя его корпус. Эффектная иллюзия, возникающая во время выхода джойнт-реактора в режим «прыжка».
– Луис что, идиот? – крикнул Бакман.
Они побежали в двигательный отсек. Чернав вырвался вперед. Моргал красный свет. Подъемник был застопорен. Значит, на поворот и вниз, вниз по ступенькам.
– У нас десять минут! – крикнул Чернав.
– Осознаю! – догнал его вопль Бакмана.
Чернав протиснулся через узкую щель не до конца разошедшихся створок и оказался в аппаратном зале.
Зал был пуст.
– Что, что там? – спросил Бакман.
Он просунулся следом за Чернавом, но лишь верхней половиной тела.
– Никого, – сказал Чернав. – Рюкзаки.
– Дьявол!
Бакман пропал. Сквозь его ругань послышалось жужжание маховика. Одна из створок поползла, расширяя щель.
– Луис, – позвал Чернав, оглядываясь. – Ник.
Аппаратная мигала огоньками. Большая часть топливных элементов сидела в гнездах.
– Ты не стой, – сказал Бакман, появляясь в зале, – ты джойнт глуши. Если не поздно.
Он двинулся к пульту и остановился.
– Вот-вот, – сказал Чернав, – а джойнт-то не запитан. И вообще, не понятно…
– Значит, надо к реактору!
Бакман дернул Чернава за рукав, увлекая за собой. Они устремились в боковой проход. Шахта плыла и изгибалась. Чернав, хоть и бежал, казалось бы, прямо, все равно дважды здорово засадил плечом в стену.
– Быстрее!
Бакман сиганул в черную, постреливающую молниями пасть реакторной. Чернав не удержался на ногах, и финальную часть пути прокатился по наклонному настилу на бедре, стукнулся коленом о предохранительный бортик.
– О, Боже!
Бакмана повело от площадки с саркофагом джойнт-реактора к ребристой стенке. Джойнт вибрировал. Фонари то вспыхивали на несколько секунд, то гасли, погружая все вокруг во тьму. Веретенца электрических разрядов то и дело пробегала по саркофагу.
– Что? Что? – спросил Чернав.
Он протер забрало шлема перчаткой. Бакман неопределенно показал рукой. Вспышка света выхватила какие-то непонятные комья на полу, пятна, шланги, гирлянду топливных элементов, облепившую реактор.
Свет погас.
Чернав спустился. Фонари зажглись снова. Темное пятно обнаружилось слева, другое темное пятно Чернав увидел ближе к джойнту. Он присел, вновь окунаясь в непроглядный мрак, посветил фонариком. Пятно блеснуло красным.
Кровь?
– Оставь, – произнес Бакман. – Все, Паша, все.
– Что – все? – спросил Чернав.
– Мы – мертвецы, Павел. Все.
– Мертвецы?
– Без десяти минут. Потом – джойнт. Нас отстрелит неизвестно куда, и астробалкер станет и нашей могилой тоже. Сколько у тебя воздуха осталось?
Чернав посмотрел.
– Еще на сорок минут.
– А у меня – на тридцать четыре.
Бакман тяжело спустился к реактору. Из-за моргания света казалось, что он двигается урывками.
– Я думаю, весь экипаж здесь, – сказал Бакман, подходя к комку на полу. – Вот это…
Он наклонился, разглядывая, потом протянул руку, пошевелил. От его усилий комок расползся, распался на составные части, на куски оледенелой плоти, кости и лоскуты одежды. Человеческая голова с огрызком шейной мышцы вдруг появилась на свет. На Чернава уставился остекленелый глаз.
– Кажется, это один из «Селекты», – сказал Бакман.
Он перешел к следующему комку. Чернав, будто под гипнозом, шагнул за ним. Вместе они осторожно исследовали останки. От человека сохранилась лишь кожа, волосы и кисть руки.
– Этот тоже с «Селекты», – сказал Бакман, вытаскивая обрывок комбинезона с нашивкой.
– Как же… – прошептал Чернав. – Кто это их?
Бакман усмехнулся.
– Паша, Паша, думаешь, это важно?
– Но если эта тварь еще здесь…
Чернав заозирался. Во тьме между вспышками света ему почудилось вкрадчивое движение.
– Паша, если бы эта жуткая тварь была здесь, мы были бы уже мертвы, – сказал Бакман, вздохнув. – Посмотри, там еще должны быть Ник с Луисом.
– Что?
– Подумай сам, Павел.
Бакман, подтянувшись, сел на ступеньку возвышения у реактора. Чернаву показалось, что Бакман на мгновение искривился и стеблем пророс ввысь.
– Посмотреть?
– Посмотри-посмотри.
Чернав шагнул за выступ. Бакман же потрогал висящие у плеча топливные элементы, большей частью полностью разряженные, темные, и с усилием выдернул один из гирлянды. На работу джойнта это не произвело никакого эффекта. Собственно, как и ожидалось. Остаточный заряд отдан, процесс запущен.
Чернав светил фонариком.
Ниша первая, ниша вторая. В третьей нише он нашел изломанный труп – руки вывернуты из плечевых суставов и скручены за спиной, ноги подняты к подбородку. Само тело, почти нагое, было странно искривлено. Лицо казалось сплюснутым по диагонали, и глаза ледяными шариками торчали по бокам у висков.
Чернава передернуло. Он тяжело выдохнул, и это услышал Бакман.
– Нашел?
– Третьего.
– А Сантоса или Маркова?
– Пока нет. И не хочется, – через паузу сказал Чернав. – Тут над третьим-то всласть порезвились.
– Тварь?
– Совсем не уверен, что это мог сделать человек.
– Там отнорок есть, для запчастей и прочего, – сказал Бакман. – Проверь еще там.
– Давай вместе, Герберт, – сказал Чернав.
– Страшно?
– Для подстраховки.
– Ладно.
Свет мигал. Бакман сполз со ступеньки и обошел реактор. В такт его шагам Чернав, стоящий у створки отнорка, крохотного подсобного помещения, то пропадал, то появлялся.
– Ну что ж, я здесь, – сказал Бакман.
Чернав поймал его за руку с фонариком.
– Ты точно уверен, что твари здесь нет?
– Думаю, ей не хочется в джойнт.
– И где она тогда?
