Андрей Кокоулин
Сборник-2023
Вязирка снова тоскливо вздохнул.
– Баба Айса…
Он присел на настил, решив ждать старуху, если понадобится, до самого утра. Она придет, а он тут мертвый, голодный. Пожалеет, что не дала потрогать усики! Вот запричитает: почему, почему я не приготовила ему патыры?
Вязирка сердито укутался в ханык. И вообще, холодно. Он сейчас разляжется здесь… Чтобы знала! Стыдно будет бабе Айсе! Он поерзал. В темноте проступал угол хижины. Неровный край стены отделял двор от улицы. Что-то прошуршало. Ветер, видимо, качнул ветки куста. А что или кто еще?
Вот бы, конечно, закрыть глаза – и уже утро. Но на голодный живот время от Вязирки не пряталось, не бежало где-то в стороне, а стояло и наблюдало, как ему плохо. Только звездами на небе помаргивало.
Что делать?
Вязирка почесался, похлопал ладонями по коленям, а потом все же прилег. Что-то промялось, беззвучно прыгнуло из-под плеча. Вязирка и испугаться не успел, поймал, пощупал – полотно, сложенное, переложенное, теплое. Он руку в него просунул, пальцем ткнул. Ах, вот оно что! Патыры! А дальше – бок глиняного горшочка. Рис! Вязирка рассмеялся, прижал к себе находку. Чуть не раздавил случайно!
Храни Бог бабу Айсу!
Тут уж сторожить было нечего. Обрадованный Вязирка подтянул ханык и потопал домой. От одного патыра отщипнул, положил в рот. Вкусно!
Луна выпрыгнула в небо, выбелила тропку и стены. Ночные насекомые расчертили дуги, пролетая прямо перед носом Вязирки. Ух, бесстрашные! Прибежал Вязирка к дому, сразу котелок с водой поставил на камни, кизяка наломал, поджег. Пока ждал, когда разгорится, все полотно тискал. Очень уж хотелось еще патыра откусить. Но без чая, без того, чтобы спокойно, чинно сесть на коврик и неторопливо насладиться ужином, совсем не то выходило. Ничего! Вязирка потерпит!
Он выложил патыры. Всего три, даже меньше – два с половиной. Вытянул из складок горшочек, запечатанный наложенной на горлышко тканью, подвязанной крупной нитью. Сдернул ткань, принюхался. Ай, хорошо! Жирно, густо. Вязирка окунул пальцы, зачерпнул, облизал, вслепую хватая рисинки губами. Даже кусочек мяса попался на язык. Как Вязирка удержался от того, чтобы тут же не опрокинуть весь горшочек в себя – загадка.
Котелок забулькал. Вязирка бросил в него листьев. Травянисто-медвяной запах вместе с паром рванул вверх, обжег ноздри. Вязирка зафыркал, чихнул, палочкой за «ушко» стянул котелок с огня. Потом обтер рукавом пиалу, очищая от шальных песчинок, зачерпнул чая, поставил пиалу рядом с горшочком.
Блики огня плясали на коврике, касаясь то лепешек, то горшочка, то пиалы, то полы ханыка. Красота! На душе у Вязирки стало так хорошо, что он немедля набил патыром рот. Блаженство. Настоящее блаженство. Он жевал и жмурился, ощущая, как тепло и любовь ко всему миру зарождаются у него в животе.
– Вязирка – дурачок! – услышал он вдруг.
Над глинобитной стеной проросла голова.
– Фы! – махнул рукой на нее Вязирка.
Больше ничего сказать не смог – рот был занят. Но ни взмах, ни «фы!» на голову не подействовали. Мало того, к первой голове самым возмутительным образом прибавилась вторая. Были они как дыни на бахче.
– Вязирка – рубийя!
Вязирка проглотил патыр.
– Ягль? Мяуф? Вот я вам! – погрозил он головам кулаком.
– Вязирка, пошли с нами, – сказали головы.
Вязирка поморгал.
– Куда?
– На холм.
– На холм нельзя. И вам нельзя.
– Так мы не участвовать, – сказал то ли Ягль, то ли Мяуф, – мы подслушивать. Мы по задней тропе заберемся.
– Так ведь это…
Вязирка задумался, подыскивая возражения. Как назло, в голове было пусто. Насчет «подслушать» Камаль, кажется, ничего не говорил. А еще Вязирка обнаружил, что ему тоже хочется на холм. Уж если сам эмир Буххарана… Это же он был в повозке? Или не он? Помнилось: человек с бородкой.
– Думай быстрей, Вязирка, – сказали головы.
– Я так-то…
Вязирка взглянул на горшочек с рисом.
– Все, мы уходим, – сказали Ягль и Мяуф.
Одна голова пропала.
– Ребята! – позвал Вязирка.
– Что? – спросила оставшаяся голова.
– А нам не попадет?
За стеной рассмеялись.
– Если не попадемся, то не попадет, – сказал то ли Ягль, то ли Мяуф. – И еще: мы же не замышляем ничего плохого. Всего лишь послушаем, кого выберут новым голосом Бога. Интересно же!
– Это да, – кивнул Вязирка.
– Так ты идешь?
Я иду? – спросил себя Вязирка. Почему я не должен идти? Хотя, конечно, чай. И патыры… А там – эмир. И Камаль. И все. Я воды наносил и травы наносил. Кто еще столько наносит? Никто. Значит, я тоже могу…
– Я – с вами! – заявил Вязирка.
Только обнаружил, что голов над стеной уже ни одной нет. Наверное, глубоко задумался. Веселится время.
– Ребята!
Подхватив патыры (как без них?), Вязирка потопал со двора. Ягля и Мяуфа он нагнал у самого подножья, кое-как разглядев в свете луны две фигурки, сворачивающие с основной тропы влево. Огонь, разожженный на вершине холма, подсвечивал чинар, превращая дерево игрой теней и бликов в трепетный язык пламени.
– Ягль! Мяуф!
– Что ты кричишь? – зашипели на Вязирку братья. – Совсем сдурел?
– Я – с вами!
– Понятно, что с нами.
– Я тоже – подслушать.
– Тише ты!
– Ага.
Вязирка, пригнувшись, двинулся за братьями. По пути жевал патыр, жалея, что его нечем запить. А дома – чай. Чай.
– Ягль, – зашептал Вязирка, – а у тебя попить ничего нет?
– Нет, – отозвался Ягль.
– Жалко, – вздохнул Вязирка. – А у тебя, Мяуф?
– Откуда?
– Можно было котелок взять.
– Заткнись уже!
Вязирка набил рот лепешкой. Холм повернулся, вода в арыке заблестела под луной. Вязирка загляделся и чуть не пропустил подъем.
– Подождите! – крикнул он.
Возможно, довольно громко. То ли Ягль, то ли Мяуф бросил в него песком.
– Я понял, – прошептал Вязирка.
Когда-то давно задняя тропа была просто руслом ручья, поэтому изгибы ее были прихотливы. Вязирка запыхался. Он доел последний патыр, почти забыл, что делает на склоне, и только земля и камешки, набежавшие сверху, помогли ему вспомнить, что впереди него Ягль и Мяуф, а дальше – вершина холма и чинар.
«Ребята!» – чуть не крикнул Вязирка, но сообразил сдавить губы пальцами. Ф-фух, не выдал себя! Он выполз наверх и едва не уткнулся носом в скуфеты одного из братьев. То ли Ягль, то ли Мяуф лягнул его в бок. Вязирка понял, что это указание, переместился левее братьев и завозился, устраиваясь.
Дерево оказалось по правую руку, костер почти полностью спрятался за стволом, собравшихся у огня жителей было едва видно. Вязирка захотел привстать, но тут же получил пинок. Луна высветила злое лицо Ягля.
– Лежи!
– Понял, – кивнул Вязирка.
– Просто слушай, – прошипел Мяуф.
Вязирка приник к земле. У костра было шумно. Сквозь шелест и потрескивания взмывали голоса.
Оказалось, что подслушивать – это просто. Многие голоса Вязирка узнавал, а те, что не узнавал, делил на женские и мужские. В большинстве случаев он не мог сообразить, о чем идет разговор, слова не связывались в его голове, но когда говорил друг Камаль, Вязирке почти все становилось понятным. Наверное, так было потому, что Камаль привык доносить свои мысли до всех, как до Вязирки.
Обсуждали, конечно, Саттарбаша.
– Может, видел кто его? – спрашивали одни.
– Нет, как увидишь? – огорчались другие.
– Если уж он решил, то все, – сокрушался кто-то. – Вышло его время на Земле. Сколько он тут сидел?
– Ох, долго!
– Я еще маленькая была.
– И я.
– Обо мне уж и говорить нечего!
Вязирке представились вдруг маленькие люди и огромный, с чинар, старик Саттарбаш. Как так?
– А я, наверное, еще и не родился, но Саттарбаш уже сидел.
– Уважаемые! Уважаемые, – заговорил кто-то мягким, бархатистым голосом, и Вязирка сразу подумал о человеке с аккуратной бородкой, – еще мой отец, Саиф бен Тохрир эн Бейшин, да будет светел его лик в людской памяти, приходил к Саттарбашу перед моим рождением. Аль-куддуш уже тогда показался ему глубоким стариком. Но это ли важно, уважаемые? Что нам в его достославных летах? Мы смотрим в прошлое, когда необходимо жить настоящим и думать о будущем. Разве не для этого мы здесь собрались?
– Верно! Верно! – услышал Вязирка.
«Верно», – чуть не повторил он за всеми.
– Значит, – продолжил говоривший, – нам нужно сделать следующее: определить тех, кто достоин сидеть под чинаром, и посадить самого достойного на место Саттарбаша. Сделать это нужно как можно скорее, потому что, я думаю, у всех есть неотложные вопросы, которые необходимо разрешить.
– Верно! – раздалось опять.
– У моего сына – сыпь!
– Мой Юнус ногу сломал!
– У Хорсан роды намечаются.
– Тише!
Вязирка узнал голос Камаля.
– Тише, – повторил Камаль. – Выбор достойного прост.
Голоса взвились и опали.
– Прост? Ха-ха!
– Проще дыни!
– Кто в аяле достоин?
– Вязир-дурачок! Ха-ха-ха!
– Тише! – снова крикнул Камаль.
Кто-то подбросил кизяка в костер, пламя выросло, пробежало бликами по листьям. Темнота словно сгустилась вокруг.
– Выбор достойного прост, – не поддался чужим выкрикам Камаль, прохаживаясь перед костром. – Я уверен, каждый сможет назвать того, кто, по его мнению, достоин сесть под чинар. Чем больше людей выступят за человека, тем более он достоин, не так ли?
– Так!
– Тут ты прав, Камаль-эке!
– Мудрые слова, уважаемый!
– Но, – сказал Камаль.
Он прошел рядом с деревом, и тень его качнулась в сторону Вязирки. Вязирка спрятал голову в траву и накрыл ее руками. Заметит Камаль? Не заметит? Может, попробовать вовсе не дышать?
– Дальше возникают две сложности, – сказал Камаль. – Сложность первая: каким бы достойным ни был человек, он может не захотеть становиться голосом Бога. Ведь это означает, что он должен отказаться от семьи, от любимой жены и детей, от того, чем занимался раньше, от всего, чего достиг и к чему пришел, от своих планов. От жизни!
Голоса стихли. Установилась удивительная тишина, прерываемая лишь треском горящих веток. Тень друга Камаля отошла от Вязирки, и тот осмелился посмотреть на сидящих односельчан сквозь пальцы.
– Вторая сложность еще пуще, – продолжил Камаль. – Наш выбор должно признать место. Должен признать Бог. Ведь если человек, выбранный нами и согласившийся отринуть свою прежнюю жизнь, не усидит перед чинаром, то нам придется выбирать нового аль-куддуша, и может так случиться, что собираться нам придется не один раз. Подумайте над этим!
И опять никто не подал голоса.
Вязирка нисколько не сомневался, что самый достойный человек на место Саттарбаша – это друг Камаль. Но Бог? Как он явится? Как он сможет отказать? Вязирка попытался представить Бога и то ли задремал, то ли уплыл куда-то мыслями, но когда очнулся, то оказалось, что говорит уже не Камаль, а знакомый человек с бородкой.
– Уважаемые, я – редкий гость в вашем аяле. Саттарбаш сразу сказал мне, чтобы я приезжал к нему только с теми бедами, которые не смогу разрешить, а не теми, что лишь будут казаться мне неразрешимыми. За мою сорокалетнюю жизнь это случилось всего два раза. Мой первый визит произошел после смерти отца, когда я, еще совсем молодой, глупый, должен был взять власть в Буххаране в свои руки, а против меня выступили визирь Таххид и могущественный Шовархар из Джерканда. Я явился к Саттарбашу за советом, как избежать смуты и кровопролития, а получил спокойствие и уверенность в правильности своего пути. Не случилось ни мятежа, ни бедствий. Второй раз я пришел к нему с болью в сердце – две моих жены родили мертвых сыновей. Третья жена, любимая Басима, собиралась рожать, и лекари говорили, что ей грозит то же самое проклятие. Что сделал Саттарбаш? Он возложил ладонь на мое чело и сказал, что все будет хорошо, что Басима родит живого ребенка. И теперь я отец озорного Максуда, которому пошел уже одиннадцатый год. А также счастливый отец трех дочерей и еще одного сына. Как видите, я не злоупотреблял вниманием аль-куддуша, я свято чтил его покой и не тревожил тем, что не требовало его участия. Это так, уважаемые, это так. Но нынче я здесь в третий раз. На наши земли надвигается гроза, имя которой – Джавдат Ашурский. Он уже захватил Хрезм и Саджанг. Сейчас его войско осаждает Истрабарад, после которого придет черед и наших земель. Я приехал за помощью, но нашел пустоту там, где Саттарбаш сидел раньше.
– Уважаемые, – обратился к собравшимся эмир Буххарана после короткой паузы, – нам необходимо выбрать нового аль-куддуша. И сделать это как можно быстрее, иначе, боюсь, войско Джавдата Ашурского соберет с этих земель жуткую жатву, оставляя после себя мертвецов и разоренные поля и аялы. Мне нужен совет, чтобы противостоять его вторжению. Мне нужен голос Бога. Уважаемый Камаль предостерег нас от больших ожиданий, но все же я заклинаю вас поскорее назвать того достойного, кто сядет под чинар. Прошу вас, не медлите. Раз все собрались здесь, пусть каждый ради Бога и своего будущего выскажется, кого он видит новым аль-куддушем. Все.
Эмир умолк. Тень его, потрепетав на земле, растворилась в ночном мраке.
– Так что, жители Мемек-тули, – раздался незнакомый Вязирке голос, – вы согласны выбрать голос Бога?
Все были согласны. Реплики жителей смешались в голове Вязирки. Никто не желал высказываться по очереди, все стали кричать одновременно.
– Кахид!
– Джамур!
– Я – за Камаля!
– Кахид стар. Предлагаю Юнуса!
– Салих достоин. Уж кто достоин, так это Салих!
– Зитулла!
– Эй-эй! Вы что, избавиться от меня хотите? Какой я вам аль-куддуш?
– Может, Шафура?
– Я, Зитулла бен Икрам, в аль-куддуши не гожусь! Слышите? Говорю это со всей ответственностью! Плохой я человек!
– Почему женщин нельзя?
– Нельзя!
– Почему?
– Не вынесет женщина!
– Тогда – Мустафа!
– Тише! Тише! – перекрыл все голоса голос Камаля. – Так мы никого не выберем. Предлагаю следующее: я называю имя, а те жители, что считают его достойным, поднимают руки. Господин советник ведет подсчет.
Вязирка подумал: какой умный друг Камаль! И заулыбался, вспомнив, что водит с ним дружбу.
– Итак… – сказал Камаль. – Готовы?
– Готовы! Мы готовы! – подтвердили все.
Камаль начал называть имена. Чтобы видеть, как собравшиеся поднимают руки, Вязирка переполз дальше от чинара. Ягль что-то прошипел, но Вязирке было не страшно. Он ждал, когда Камаль выкрикнет свое имя. Он сам поднял бы две руки. Ведь друг Камаль – лучший! Кому как не ему быть новым Саттарбашем?
Абдулбари. Три человека. Джамур. Семь человек. Джафар-пастух. Два человека. Гани. Восемь человек. Зитулла. Шесть человек.
– Отказываюсь! Отказываюсь! – взвился Зитулла.
Кахид. Четыре человека. Юнус. Три. Ихтирам. Восемь человек. Мустафа. Одиннадцать. Имен было много, больше, чем Вязирка мог сосчитать.
Себя Камаль назвал последним.
– Один, два… семь… двенадцать, четырнадцать, – подсчитал советник.
– Хорошо, – раздался голос Камаля, – теперь давайте дадим слово тем, кого выбрали хотя бы семь человек.
Из двадцати трех мужчин аяла таких оказалось девятеро.
– Зачем им слово? – крикнул кто-то.
– Чтобы они могли отказаться.
– А чего это они?
– Ничего! – взвился женский голос. – Нарешали тут! Я своего Мустафу любимого никуда не отпущу!
Вспыхнула перепалка. И эмир, и Камаль, и еще, кажется, Джамур успокаивали всех, заверяя, что дело это совершенно добровольное. Не хочет человек, никто слова злого не скажет. Его жизнь, его ответственность.
Люди мы или нет?
Тени, поскакав перед костром, улеглись. Похолодало. Вязирка продрог. Одеяло бы. И к огню поближе.
– Уважаемые, давайте решать! – крикнул кто-то. – Ночь уже!
– Хорошо! – выступил Джамур. – Я согласен. Дети у меня взрослые, жена умерла, я, пожалуй, сяду.
– О! – вскипел аял. – Джамур! Слава тебе, Джамур бен Шахри!
– Да будет!..
– Да светит!..
– Даю сто динаров каждому из твоих сыновей, уважаемый Джамур! – оповестил народ эмир Буххарана.
– У меня сын и дочь, – сказал Джамур.
– Дочери – двести динаров!
Большие деньги!
– Мустафа! Мустафа! – раздался женский голос, только что обещавший никуда не отпустить любимого мужа. – Что ты молчишь, Мустафа? Садись тоже!
– Тише! – потребовал Камаль сквозь смех и крики. – Пусть Джамур сядет.
Вязирка сместился от чинара и костра еще левее, во тьму, дал колючему кусту зацепить полу ханыка, только чтобы увидеть, как Джамур сядет под дерево. Интересно же! Очень интересно, уважаемые!
Оказалось только, что устроился Вязирка немножко неудобно, потому что место у расщелины в чинаре, где обычно, подобрав ноги, располагался Саттарбаш, то и дело скрывали дым и языки пламени. Не вплотную же к дереву ползти! Увидят! А увидят, так прогонят. Так и вовсе ничего не узнаешь.
Ну, ладно. Что-то же видно!
Джамур тем временем прошелся за костром, огонь освещал то лицо его, то ханык, словно показывал и прятал перед представлением.
– Я сажусь, уважаемые, – сказал Джамур.
– Садись, – крикнули ему.
– Сажусь.
Вязирка от любопытства аж кулаки сжал. Мелькнул рядом с Джамуром Камаль. Наверное, сказал что-то хорошее. Джамур постоял еще немного, повернулся (в свете костра очертился профиль), отступил на шаг и сел. Почти пропал.
Вязирка даже приподнялся, чтобы его увидеть.
Мгновение было тихо. Потом земля вдруг прыгнула и ударила Вязирку в живот. Весь холм, казалось, вздрогнул. Костер брызнул искрами, люди повалились с ног.
– Покатился! Ловите! Ловите его! – взвился крик.
Вязирка сначала подумал, что это о нем, что его заметили и побежали ловить. Но потом он разобрал, что темные фигуры за языками огня потекли и сгрудились в другой стороне. Кого-то там подняли, поддержали, отряхнули.
Вязирка выдохнул, когда увидел, что обратно к костру ведут Джамура. Это что же? – подумал он. – Это он покатился?
– Простите, – сказал Джамур, – не приняло меня место.
Его стали успокаивать.
– Видите? – выступил Камаль. – И так может быть. Кто скажет, что наш Джамур – не достойный человек? Большинство наших оград, колодец и отводы аррыков – его рук дело. Но Бога он не устроил. Думаю, Богу он нужнее как каменщик.
– Тогда я!
Вязирка не узнал человека по голосу.
– Давай, Ихтирам! – сказали решившемуся.
Ихтирам, молчаливый бородач, был кожевник, жил на другой стороне аяла с женой и сыном. Выделывал кожи да шкуры, шил сапоги, мешки и джуды, а также теплые безрукавки и тяжелые покрывала.
Вязирку он однажды прогнал со двора чуть ли не пинками, и с тех пор Вязирка его недолюбливал. Злой человек. А примет ли Бог злого человека?
– Садись, Ихтирам!
– Любому будет награда! – возвестил эмир.
– Сухейль, не держи зла! – выкрикнул Ихтирам.
Как и Джамур, он пропал из поля Вязиркиного зрения, когда садился. И снова земля подпрыгнула, пытаясь стряхнуть Вязирку с холма, несколько листьев слетели с чинара. Люди ахнули, кто-то повалился во второй раз.
– Катится!
Несколько мужчин догнали, подняли, привели назад Ихтирама.
– Что-то совсем… – пробурчал тот. – Только сел…
– И что? И что?
– А ничего! – зло ответил Ихтирам. – Ничего не понял!
Сидящие приняли его, растворили в себе.
– Бог велик!
– Не унывай, Ихтирам!
– Вон Джамур тоже не понимает!
Вздыхали, хлопали по плечу.
– Кто еще, уважаемые? – спросил эмир.
– Мустафа, иди уж! – выкрикнул кто-то.
– Что?
– Жена динары подсчитывает!
Толстый Мустафа, оглядываясь, шагнул к костру и Камалю.
– Понимаете, – сказал он, оборачиваясь и прижимая короткие руки к груди, – я не сильно хочу, но если для общего дела надо…
– Очень надо! – сказал эмир.
– Я буду помнить тебя, Мустафа! – пообещал женский голос.
– Будешь приходить с детьми! – сказал Мустафа.
– Обязательно!
– И плов – каждую пятницу!
– Садись уже! – потребовали голоса.
Мустафа закивал.
– Сажусь, сажусь! Куда?
Камаль показал место. Мустафа словно сжался за языками пламени. Голос его звучал неуверенно.
– Сюда?
– Да.
– И сразу стану аль-куддушем?
– Или не станешь.
– Вряд ли я достоин…
Мустафа сел.
И в третий раз холм вздрогнул, а Вязирку подбросило так, что он перевернулся и сломал своим телом несколько веток. Костер выплюнул искры и лепешки горящего кизяка, словно ими подавился.
– Ай! Ой! Держите меня! – закричал Мустафа.
Все бросились его ловить. Люди в темноте сталкивались и падали.
– Помогите!
– Да не катись ты!
– Ай!
Мустафу остановили, кажется, когда он уже был готов сигануть вниз по склону холма. Высота приличная.
– Не принимает! Не принимает! – причитал Мустафа, пока его вели под руки обратно.
Огорчение в его возгласах мешалось с облегчением.
– Камаль! Садись, Камаль! – закричали люди.
– На тебя надежда!
– Кто, если не ты?
Вязирка заволновался. А ну как и Камаля место опрокинет? Может такое быть? После Камаля и достойных людей-то не останется. Что делать тогда? Наверное, в Буххаране придется искать. Или в Юф-Беке.
Вязирка сжал кулаки.
– Давай, друг Камаль, – прошептал он.
Камаль вышел к костру и поднял руки. Его встретили одобрительным гулом. «Камаль! – прошептало в голове Вязирки. – Камаль!».
Налетел ветерок, качнулись ветви чинара.
– Уважаемые! – произнес Камаль.
Он дождался, когда установится тишина. Прошел к дереву. Голос его зазвенел струной.
– Уважаемые. Как бы это не казалось вам неправильным и малодушным, но я не сяду. Простите меня, только не вижу я себя аль-куддушем. Не хочу. Не моя это судьба. – Он повернулся, поклонился темноте, взблескивающей десятками глаз. – Простите, господин эмир, не держите зла на мое решение. Простите, люди, я не тот, кто сядет под чинар.
В полной тишине Камаль пошел прочь.
Вязирка был ошарашен. Да и прочие жители Мемек-тули не сразу сообразили, что сказал Камаль. Зато какой потом поднялся шум! Какой крик!
– Камаль! Как же так?
– А кто звал всех на холм?
– Кто теперь… Эй! Кто теперь сядет?
– Камаль!
– И что дальше?
Сначала одна, потом другая, третья фигуры отправились за Камалем вдогонку, надеясь узнать, усовестить, спросить, как он мог так их разочаровать. Они пропали, спускаясь с холма в сторону аяла. За ними потянулись остальные.
– Камаль! Камаль!
Женщины галдели. Мужчины цокали языками и качали головами.
– Эх, Камаль!
– Уважаемые! – пытался привлечь к себе внимание советник эмира. – Завтра! Пожалуйста, приходите завтра!
Его обтекали, как камень на пути.
– Завтра, – вздыхали и соглашались, будто через силу. – Завтра.
Костер потушили. Эмир с охраной тоже покинул холм. Вязирка слышал, как он, спускаясь, спрашивает советника:
– Может, мне сесть, Рашид? Я могу.
Ответ, если и прозвучал, то уже не дошел до ушей Вязирки. Скоро остался лишь лунный свет, ненадежный, то и дело гаснущий под набегающими облаками. Тогда Вязирка выбрался из своего лежбища, сел у погасшего костра и заплакал, ковыряя землю пальцами.
– Камаль, – всхлипывал он, – ты же мог… Зачем же?
Обида на друга царапала изнутри.
– Кама-а-аль.
Слезы текли, Вязирка вытирал их рукавом.
Ему не верилось, что друг мог совершить такое. Отказался. Все надеялись, а он… Как же так? – трепыхалось в голове у Вязирки. А мы все? А эмир? У него какая-то беда, весь аял это слышал. Нужно же помочь. Мустафа не хотел, но сел. Ихтирам сел. Джамур сел. Ох, Камаль, Камаль-друг. Уж если бы ты сел…
Горько было Вязирке.
Горше, чем когда он чай заварил из чарчан-травы. Та горечь что? Скрутила, заставила отплевываться, полдня стояла на языке да с кувшином козьего молока и прошла. Эту же горечь никаким козьим молоком, как подозревал Вязирка, вывести не получится. Не в горле поселилась, не во рту.
В груди.
Чем от такой горечи избавляются, Вязирка не знал. Но слезы у него скоро высохли. Он сидел, пригорюнившись, и всхлипывал все тише и тише. Камаль, Камаль, про себя шептал Вязирка. Он, наверное, скоро успокоился бы и забыл о случившемся. Мало что в легкой памяти у Вязирки держалось долго. К тому же мысль об оставшемся во дворе горшочке с рисом занимала его все больше. Горько, да. Но там рис. Вку-усный! Вязирка даже поднялся, чтобы уйти с холма домой. Повернулся и застыл, глядя на кружок притоптанной земли.
Луна подсветила.
Я ведь могу попробовать, неожиданно пришло в голову Вязирке. Вместо Камаля. Всем же можно. Почему мне нельзя?
Ему вдруг стало весело и страшно, совсем как когда он проказничал, путая горшки у Кахида, обливая кого-нибудь водой или таская дыни с бахчи. Оглядываясь по сторонам, словно его в ночи мог кто-то увидеть, Вязирка сделал крохотный шажок. Потом еще один. И еще. Оглянулся. Нога в скуфете осторожно коснулась границы притоптанного кружка.
Ничего не случилось.
Вязирка хихикнул и встал в кружок весь.
Снова ничего.
Вязирка задумался. Как так? Он же вот. Что-то сказать надо? Может, обувь снять? Вязирка снял скуфеты. Земля под босыми ступнями была холодная, твердая. Не постукивала, не била в подошвы. Ее вообще было не слышно.
– Это я, Вязир, – наклонившись, шепнул Вязирка, словно там, под землей, кто-то мог дожидаться его представления.
Он посопел. Добавил:
– Вместо Камаля.
Холодный ветерок тронул ханык. Вязирка нахмурился, но тут же посветлел лицом. Конечно! Сесть надо!
– Это Вязир, – снова сказал он и уселся, сложив ноги под себя.
Бамм!
Подскочил холм, подскочил чинар, луна испуганно подпрыгнула выше. Вязирке показалось, будто большая невидимая ладонь, не особо соизмеряя силу, шлепнула его пониже спины. Ох, покатился он! Трям-там-там-там!
Несколько мгновений земля и небо кувыркались вместе с Вязиркой. Тяжела ладонь! Из-под пальцев брызгала трава. Отскакивали и бежали следом камешки. В большом теле Вязирки что-то екало, хрюкало, потрескивало и сжималось-разжималось. Мысли были: ой, ай, зачем же, ай, хватит!
Далеко унесло Вязирку, к самому спуску.
Какое-то время он лежал, ничего не соображая. Только дышал, радуясь тому, что кружение и вращение сошли на нет. Потом подумал: больно. И еще подумал: я как лучше… Чего сразу-то? Руки были на месте, ноги на месте, голова тоже не слишком пострадала, а вот бока и ягодицы отозвались болью, едва Вязирка попробовал сесть. Хорошо его помяло!
Он лег снова, поглазел на луну, имеющую явно насмешливый вид (Вязирка – рубийя!), и, обиженный, перевалился на живот.
Ну, нет! – подумалось ему. Нет!
Привстав и подминая землю ладонями и коленками, Вязирка быстро-быстро перебрался на четвереньках к чинару. Упрямство – вот что это было.
– Вязир, – назвал себя он и снова хлопнулся на место Саттарбаша.
Ему удалось даже поерзать.
Бамм!
Теперь его не толкнули, а будто пнули невидимым сапогом. Сапог был крепок, а удар – могуч. Вязирку подбросило на высоту первых веток чинара и припечатало лопатками о землю. Ой, как больно! Вязирка выдохнул и застонал. Двинул рукой, двинул ногой – как жук, частично раздавленный. Больно! В шее щелкает, в коленке хрустит, задница не чувствуется. Конечно, кто захочет под чинар, если там бьют! Это не рис и не патыр. Не чай. А самое настоящее членовредительство.
– Ай!
Вязирка пошевелился, лег набок, сел. Луна светила, подмигивала. Хочешь еще, Вязирка? – вот что спрашивала. Вязирка мотнул головой на ее вопрос. Кто ж на такое согласится? Нет-нет-нет. Но обидно.
Что интересно, постанывая, Вязирка в очередной раз подполз к месту, где сидел Саттарбаш. Он не смог бы сказать, почему это делает. Не то, что Камалю, себе не объяснил бы. В голове у него звенело, что так поступать с человеком нельзя. Разве можно – сапогом? Нельзя же!
– Вязирка.
Теперь он не сел, а лег. Впрочем, и этого оказалось достаточно.
Бамм!
Его закрутило, поволокло по земле, по камням, огораживающим кострище, по листьям и траве, по комьям и кустам и, завертев, оставило в темноте за чинаром. Вязирка встал на ноги, покачнулся, сделал несколько шагов в разных направлениях и упал.
Лежать было ой как хорошо. Никто тебя не бьет, никто не опрокидывает. Пусть хоть это сам Бог тобой играет! Большой-большой патыр в голове, сложив края, как губы, звал Вязирку к себе. Съешь меня, Вязирка. Найди и съешь. Я жду тебя. Я вкусный, лежу, потерянный, как и ты. Что тебе в этом месте?
– Ничего, – ответил ему Вязирка.
Так и иди ко мне, сказал патыр. А рис добавил, что остыл и сделался не таким, как раньше. Кушать будешь, фу! – скажешь.
– Да, – согласился Вязирка, – хватит.
Он полежал еще, чуть-чуть пошевеливаясь и примериваясь, как встать так, чтобы ничего в нем не треснуло и не раскололось. Луна куда-то пропала, стало совсем темно, но через мгновение Вязирка сообразил, что смотрит в землю. Как это получилось? Совсем не понятно. Вроде на спине лежал.
Он подсунул под себя колено и выпрямился. Его качнуло, Вязирка оттолкнулся ладонью и встал на ноги, кряхтя, как старик Кахид. Чинар оказался рядом. Касаясь пальцами его коры, Вязирка сделал несколько шагов в обход. Место Саттарбаша под луной горело, как динар на солнце. Нет уж! Вязирка закрыл глаза рукой и отвернул голову.
Дальше случилось удивительное.
Мало Вязирке досталось? Нет, не мало. Больно ему было? Очень больно. Хотел он еще раз попробовать? Ни за что на свете!
А удивительное вот что: Вязирка подошел и сел.
И зажмурился.
Глупый, глупый Вязирка. Дурачок.
Он ждал удара, его не было. Ждал пинка. Не было и пинка. Ждал, что его подбросит и покатит с холма. Не подбросило и не покатило.
Вязирка приоткрыл один глаз. Приоткрыл другой. Ничего. Неужели место сломалось?
– Я это… – произнес Вязирка испуганно. – Это не я.
Он захотел встать и не смог.
А потом…
Потом Бог посмотрел в него. Заглянул, как будто пошевелил листьями чинара, внутрь Вязирки, в каждый его день, каждый его час, в каждую его мысль. Вязирке стало стыдно, что мысли у него большей частью простые, безыскусные, все больше о еде, работе да усталости. Чуть-чуть обиды, чуть-чуть лени, много-много пустоты и покоя. И давно родителей не вспоминал, вот что. Простите меня, папа Исса, мама Аппаш. Простите! Еще легким ручейком текли мысли о Джабни.
Ох, Джабни. Улыбка. Глаза. Смех.
«Вязир», – прогудел Бог в Вязирке.
«Да», – прошептал Вязирка.
«Ты хочешь стать моим голосом?».
Вязирка задумался. Ему позволено было подумать.
«Не знаю», – сказал он.
«Зачем же сел?», – спросил Бог.
Вязирка вздохнул.
«Людям нужно», – ответил он.
«Я люблю тебя, Вязир, – сказал Бог и словно улыбнулся. – Но ты уж реши, пожалуйста, по-настоящему».
Вязирка кивнул.
«А Джабни станет моей женой?» – спросил он.
Бог промолчал.
«Просто…»
«Да, Вязир».
«Я не такой умный, как Камаль или вот баба Айса, – смущенно произнес Вязирка. – Или даже как Ягль с Мяуфом».
«Я вижу, какой ты, – снова словно улыбнулся Бог. – Я смотрю в твое сердце, Вязир».
«Но Джабни…»
В небе протаяла луна, большая, желтая, с темным пятном. Вокруг нее закружились темные облака.
«Ты должен выбрать, Вязир. Старая жизнь закончится, новое начнется. Исчезнет Вязирка, которого за спиной многие называют дурачком. Появится аль-куддуш, мой голос на многие земли и для многих людей».
«И я буду сидеть здесь?» – спросил Вязирка.
«Ты будешь сидеть здесь».
«И в зной, и в холод, и в дождь? Днем и ночью?».
«Ночью ты будешь спать в дупле».
«Это моя судьба?».
«Это твой выбор», – сказал Бог.
Если бы Вязирка мог видеть себя со стороны, то удивился бы как полной неподвижности, так и запавшим, закатившимся под лоб своим глазным яблокам. Наверное, даже испугался такого вида. А уж от дрогнувшего, изломавшегося в непростых размышлениях лица точно бежал без оглядки.
